Казнить через повешение (джен)

Проходя по кузнечному кварталу, она, как и прежде, спрашивала у его обитателей, не нужна ли за самую небольшую плату или кусок хлеба и постель какая помощь в доме или в кузнице — что угодно, хоть прислуживать за столом, готовить, шить поддоспешники и подшлемники, рукавицы или штаны под броню, таскать воду или раздувать мехи и мести пол. Но всюду отказывали, обычно ссылаясь на то, что без должного опыта возле жаркой печи и наковальни слишком опасно, а шить поддоспешные вещи — дело непростое и тоже требующее хороших навыков.

Здесь в каждом доме полно детей и подмастерий, которые и так забесплатно или за еду выполняют множество обязанностей в кузницах, так что едва ли она найдёт себе место.

Да и, скорее всего, многие не доверяли альтмерке, заранее почитая за талморскую шпионку. К тому же, норды привыкли относиться с подозрением ко всем приезжим — это Нирания усвоила ещё в первое время пребывания в Скайриме.

Между кузнечным кварталом и частью внутренней городской крепости, а также дальше, по пути к главной улице, что проходила через весь город от врат и моста Исграмора до самого Королевского Дворца, сидели во множестве нищие. Кое-где попадались костры с котелками, хибарки и хлипкие домики, выглядевшие так, будто вот-вот развалятся. Если Нирания попробует присоединиться к сидящим вокруг огня или просить милостыню у местных на виду, её совершенно точно прогонят.

Перед трактиром на главной улице выступал Адонато Леотелли, ярко сияя под солнечными лучами своей лысиной. Рядом Луаффин играла на лютне, а окружающая толпа вполне доброжелательно внимала обоим.

Нирания приблизилась, когда вдохновенный рассказчик уже завершал:

— И это я прочёл в Королевском Дворце перед ярлом! Как думаете, добрые горожане, сочинить ли нечто подобное о сегодняшней казни презренных воров?

Ему в ответ прогудели:

— Сочини! С тебя не убудет.

Другой голос воскликнул:

— Поведай лучше, что тебе сказали во Дворце! Не отвлекай нас вопросами своими! Говорят, господа тебя высмеяли за книжку про Олафа! Правда же?

Адонато без малейшего смущения взмахнул руками:

— Молодая госпожа изволила сказать, что ей весьма понравилась моя книга об Олафе и посоветовала съездить в Драконий Предел. Ведь там недавно вновь изловили дракона.

— Ну и поезжай!

— Говорят, Элисиф велела в Солитьде сжигать чучело Олафа чуть не каждый день.

— Раз в неделю, уж не каждый день! Да теперь, верно, не сжигают.

— Так высмеяли или нет?

— Ульфрик и сам умеет говорить по-драконьи, как и Олаф.

Голова вновь разболелась, так что Нирания, стараясь не слушать эту весёлую болтовню, поскорее протиснулась к нужным дверям.

Трактир под названием «Очаг и свеча» стоял здесь уже несколько столетий, если не тысячу лет. Во всяком случае, выглядел он очень древним, построенным по-старинному. Красивое крепкое здание, совсем не изящное, тяжеловесное, холодное — сердце этого города, такое же недоброе и мрачное, словно билось в самих этих стенах. Более полутора сотен лет назад скорбящий сын зажёг над очагом свечу в память о погибшем отце, и с тех пор свеча эта горела, не угасая. Так всегда говорили. Хотя Нирания и не очень верила в это странное предание, но невысокая свечка действительно стояла на большом очаге в зале второго этажа, и никто не думал убирать её оттуда.

В небольшом нижнем зале навязчиво пахло яблочным пирогом, жареной рыбой и ещё чем-то запеченным и невероятно вкусным. Каменные стены были кое-где отделаны дорогим деревом. Широкая лестница на второй этаж начиналась почти от самого входа, и оттуда доносились весёлые голоса — всё же кто-то не пожелал слушать Адонато. А напротив двери у дальней стены за прилавком возилась с кружками владелица заведения, Эльда Ранний Рассвет.

Нирания подошла к прилавку, вновь, как и много раз до того, спросила о работе. Эльда, презрительно оглядев её, чуть ли не сквозь зубы процедила:

— Нет работы. Для воров уж точно.

— Я поклялась Девятью, что не совершу никакого преступления, особенно воровства.

— Это я слышала. Но откуда мне знать, может, скоро окажется, что ты служишь Талмору, а под пытками и меня обвинишь в соучастии? И кого-нибудь из моих постояльцев в придачу. Да и ребёнок плачем наверняка отвадит посетителей.

— Не хочешь нанимать — не надо.

Нирания собралась уйти, но Эльда и не думала останавливаться:

— Ярл наш слишком уж милостив к ворам, вот их и расплодилось. Впрочем, будь, например, Брунвульф на его месте, он бы тоже тебя освободил.

Нирания потянулась к дверной ручке, и тут Эльда окликнула:

— Но постой! Занятие и постель для тебя найдутся, как это я не подумала. Если захочешь.

Не ожидая ничего хорошего, она всё же обернулась.

— В город только что прибыло множество воинов, и сейчас они весьма охочи до женщин. Альтмерка привлечёт особенно много внимания, так что...

Не желая дослушивать, Нирания плюнула на пол и вышла, громко хлопнув дверью. Раздалась брань Эльды, но это уже не имело значения.

Адонато продолжал вещать перед внимательными слушателями, и Луаффин всё так же играла рядом. Многие полагали её родственницей Эльды. О той все хорошо знали, что она терпеть не могла данмеров, однако же, держала у себя певицу-данмерку. Точно никто не ведал, кем они приходятся друг другу. Двоюродными бабушкой и внучкой, или родными тёткой и племянницей, а, может, и двоюродными сёстрами. Или никем.

Луаффин вовсе не походила на человека, но кожа её была гораздо светлее, чем у большинства данмеров, да и тёмно-рыжие волосы напоминали скорее нордские. Целиком багровые глаза с особенной мрачностью выделялись на серо-голубоватом лице.

Несколько тысяч данмеров вот уже две сотни лет как осели в Виндхельме. Полукровок и потомков от смешанных союзов здесь было предостаточно и среди данмеров, и среди нордов, хотя большинство из них никогда не признаются в своём сомнительном происхождении

Нирания вновь прошла через толпу, попутно раздумывая, куда направиться теперь. До Квартала Серых отсюда было далековато, а солнце уже клонилось к вечеру, так что следовало поспешить.

Очень не хотелось идти в сторону юго-восточной стены — туда, где стоит дом, в котором она когда-то жила, где все её помнят, где непременно скажут, что воровке в приличном месте делать нечего. Вообще-то, на тех улицах стоят и небогатые поместья с прислугой, и довольно обеспеченные дома, куда тоже могли бы принять на работу — но уж, наверное, не её.

Не придумав иного, она зашагала по одной из тех широких оживлённых улиц, что вели к восточным вратам и пристани.

Наконец, перед глазами предстал великий порт Виндхельма. Здесь могло поместиться не меньше сотни больших судов. Вон корабли под знаменем Расколотого Щита — их не меньше двух десятков, и ещё с десяток сейчас в плавании, а вон — Жестокого Моря — тоже не меньше пятнадцати-двадцати, и многие отсутствуют сейчас. Их мысы со звериными и драконьими головами тянулись, насколько хватало глаз в обе стороны. Суда Восточной Имперской Компании, коих здесь было куда меньше, печально качались на волнах у самого края. Прочие корабли и лодочки почти терялись, но и их здесь нашлось бы немало.

Пахло рекой и рыбой, пряностями и переспевшими раздавленными овощами.

Нирания шла мимо, невольно наблюдая, как суетятся аргониане и данмеры на кораблях, как таскают туда и обратно тюки с товаром, как телеги и крытые повозки отъезжают и подъезжают. Это происходило не более чем возле четырёх или пяти кораблей, потому что близился вечер, но, оказываясь слишком близко от очередной повозки или орущих рабочих, она ускоряла шаг и вертела головой — как бы не задавили по невнимательности.

На каких-то из этих кораблей доставили шкуры меха, кабанью кость и клыки, мясо и морровиндские овощи с Солстхейма, на других — кость мамонтов и хоркеров, китовый ус, солонину, пряжу, шерсть и меха с Белого Берега и из Винтерхолда, на третьих — сласти и пряности, ковры, разноцветные шелка, драгоценности и напитки из Сиродила, Хай Рока и Хаммерфелла. Но солнце уже висело не так высоко над крепостными стенами, так что скоро рабочие разгрузят и погрузят последнее, да разойдутся по домам или питейным и непотребным заведениям. Портовые девки уже выползли из своих обиталищ — среди них было не меньше половины аргонианок, много данмерок и босмерок, но и нордки попадались тоже.

На небольшом рынке между стеной и пристанью торговали свежепривезёнными товарами, в основном поделками из кости, вяленым и копчёным мясом, южными сластями, овощами и фруктами, дешёвыми тканями, пряжей, коврами, и множеством других вещей. Редкие покупатели ещё ходили между пустеющих рядов, а продавцы в основном уже сворачивались, хотя некоторые до сих пор, кажется, зазывали на свой товар.

Скоро сюда в поисках пропитания подтянутся бродячие собаки и нищие.

В конторе клана Расколотый Щит шумел народ, и густо пахло благовониями, южными пряностями, потом и дымом. Посреди просторного зала на возвышении, устланном дорогими коврами, в высоком кресле за большим столом ценного дерева, украшенным затейливой резьбой, заваленным толстыми учётными книгами, заставленным золотой посудой, масляными светильниками и дорогими писчими принадлежностями сидела управительница. Её громкий властный голос вольно разносился над залом, а худое тёмно-серое лицо с густо-багровыми глазами и чёрным рисунком через нос и лоб выражало всю ответственность её положения.

Перед столом на одном из простеньких стульчиков сидел мужчина и возмущённо размахивал руками. Потом, будто бы не договорив, резко поднялся и поспешил к выходу. И, проходя мимо, едва не задел Ниранию плечом. А когда двери захлопнулись, она сообразила, что это был Амбарис Рендар, хозяин «Нового Гнисиса».

Она постояла у входа, осмотрелась, потом приблизилась к самому столу, и лишь тогда Суварис Атерон соизволила заметить её.

— Доброго вечера, Суварис.

— Да, очень доброго. Как там тебя... а! Это тебя сегодня, что ли, освободили на казни?

— Меня. И я ищу работу. Есть что-нибудь?

— Очень многие ищут работу, особенно на пристани. Но не все находят, — она захлопнула одну книгу, пододвинула к себе другую, потом взяла стопку бумаг и принялась перебирать. Не дожидаясь разрешения, Нирания села на один из стульев перед столом. Никакого ответа не последовало. Недолгое время спустя к Суварис подошёл один из работников, они коротко переговорили, потом она вновь углубилась в свои бумаги.

— Похоже, не всем получается угодить, даже если справляешься с доставками.

Суварис оторвалась от бумаг:

— А? Ты про этого крикливого? Опять задерживается его личная доставка с Солстхейма. Ну и заказывал бы у имперцев, или у самоходов. Совсем ничего не получил бы в итоге.

— Он и так не очень добр, насколько помню.

Суварис вздохнула:

— Амбарис — дурак, каких мало. Двести лет тут прожил, денег не скопил, зарос грязью, да скоро уж совсем захлебнётся в своей ненависти к нордам и всему скайримскому. А уж после того, как в этой его вонючей забегаловке обнаружили имперские доспехи и скуму, да как отсидел за это в тюрьме, так и вовсе, кажется, умом двинулся. Теперь ест только солстхеймские продукты в знак любви к утраченной родине, одевается только по-морровиндски. Ну и всякое ещё подобное. А в зале неметено, в комнатах, говорят, тоже, знамёна под потолком уж в лохмотья превратились, вонь, пыль и грязь кругом. Смех один! Как только к нему до сих пор кто-то ходит? Он и раньше-то был изрядно двинутый, и пятьдесят лет назад, как помню...

— В тюрьме его держали в одной из соседних с моею темниц. Крикливый, в самом деле.

— Ну, в любом случае, ничего не могу тебе предложить, у нас и так слишком много народу. К тому же, из-за войны непонятно, что станет с торговлей с Сиродилом. Вся надежда, что Братья Бури всё же разгонят Восточную Имперскую Компанию, и мы вздохнём, наконец, свободно.

— Как это ничего? Прибирать здесь не нужно? А помощь в счётных делах? Я читать-считать умею, и занималась...

— Что? Да кто же доверит воровке вести дела, обезумела ты? Что я скажу господину Торбьорну сегодня, как приду с дневным отчётом? Так и так, господин, приняла на работу со счетами и учётом ту самую воровку, которую ваш уважаемый двоюродный шурин и наш ярл утром помиловал? Госпожа Това меня за такое хорошенько отчитает, а тебя велит выдворить — и будет права.

— Мне с ребёнком совсем некуда пойти.

— Нечего было раздвигать ноги невесть перед кем.

— Я... Неужели и впрямь никакой работы не нужно? А тебе, Суварис, не надобно прислуги в дом? Я и прясть и ткать умею, шить, иглой вяжу.

Она чуть сощурилась, потом проговорила:

— Прислуга у меня и так есть, хорошо обученная меня не раздражать. Но моим братьям ты наверняка понравишься. Хм... точно понравишься! Фарил сейчас за городом, в поместье госпожи Болфриды — огородные работы в самом разгаре, а вот Авал злой и скучный в последнее время. Надоел! Тебе он очень порадуется.

— Нет.

— Ну как знаешь. Или сегодня ты спишь в его постели, или на улице. Мы, пожалуй, и ребёнка потерпели бы. А еды на моей кухне вдоволь даже для прислуги. Сегодня как раз доставили с Белого Берега по-особому копчёную оленину и хоркерятину, из Сиродила на днях привезли цветочные чаи разные, помидоры, груши, летнюю ежевику, коловианский бренди, из Хаммерфелла эти их мудрёные острые сыры, земляные орехи, сласти всякие. Скоро пойдут апельсины, арбузы, а к зиме мандарины.

Очень захотелось копчёного мяса, сыра, помидоров и груш. Сочного пахучего мяса с хорошим дорогим сыром в острых прожилках, с дольками спелых помидор. И мягких душистых груш, что тают во рту. И ещё чего-нибудь сладкого, сиродильских ягод и хаммерфельских изощрённых сластей из шоколада и орехов со специями, например. И горячего пряного вина. Или хотя бы молока с хлебом. Челюсти свело, рот наполнился слюной, живот мучительно сжался. Сглотнув, с глубоким вздохом она запрокинула лицо к потолку, потом мотнула головой.

— А если я ему не понравлюсь? У меня не все зубы на месте, совсем худая, и рёбра торчат. Да и после нордов...

— Ах, в самом деле! Но, вообще-то, можно не уточнять, откуда ты взялась. На казни он не ходит, сплетен не слушает, а ребёнка и не заметит, если тот не примется вопить в его присутствии.

Нирания опустила взгляд, покрепче прижала к себе свёрток с младенцем; а челюсть вновь свело — теперь от подступающих слёз. Уж лучше голодать на улице, чем лечь под данмера. Или не лучше? Работу она, может, и найдёт завтра-послезавтра, а вот дочка переживёт ли нынешнюю ночь?

Суварис же принялась распоряжаться:

— Итак! Подожди здесь, я почти закончила на сегодня. Поедем на моей повозке, а то сама не доберёшься. Авал поздно приходит, будет тебе время вымыться, причесаться, малыша покормить. Что там ещё? Накраситься. Подберём тебе платье. Тут у меня отложены платки для госпожи Товы, один как раз хотела оставить. Да! Тебе пойдёт зелёный с золотом, пожалуй.

— Нет.

— Что «нет»?

— Я не могу. Извини, я пойду.

— Куда ты пойдёшь? Никто не возьмёт тебя кроме как в непотребный дом, и не рассчитывай. Там девиц держат впроголодь, если только не в самом дорогом заведении. И ребёнка оставить не дозволят.

Нирания поднялась, подхватила вещи и направилась прочь. Суварис вслед сказала:

— Ну, как знаешь. Ничего не найдёшь — приходи. Мой дом стоит в центре Квартала Серых, рядом с базарной площадью.

В конторе Восточной Имперской Компании оказалось куда как малолюднее и тише. То ли большинство работников уже разошлось, то ли здесь трудилось не так уж много народу. В просторном пустоватом помещении царил едва разгоняемый роговыми припотолочными светильниками полумрак. Нирания уже очень засомневалась в правильности решения искать место на пристани, да ещё в вечерний час — здесь если и наняли бы, то никак не с ночёвкой и ужином. Скоро все разойдутся, на ночь едва ли кто-то останется, кроме как на кораблях. Но местной начальнице, возможно, понадобится прислуга?

За большим столом, обставленным намного скромнее, чем у Суварис Атерон, сидела седовласая женщина с остатками красоты на измождённом усталом лице. Нирания когда-то помнила её имя. Да, Аделаиза Вендиччи, родом из Сиродила.

Раньше в городе говорили, что корабли Восточной Имперской Компании сильно страдают от нападений морских разбойников. Возможно, за полтора года тех разбойников прогнали или истребили? Хотя, судя по виду этой конторы, едва ли положение изменилось — всё кругом говорило о запустении и весьма незавидных делах.

Аделаиза сразу обратила на неё внимание:

— Приветствую. Желаете заказать доставку?

Нирания поздоровалась и спросила о работе в конторе, и не нужна ли Аделаизе в дом прислуга. Та оба раза ответила отрицательно. Нирания вновь оглядела тускло горевшие светильники, шкафы со множеством приходно-расходных книг, выглядевших так, будто их давно не касались, мусор и пыль по углам, усталых рабочих в потрёпанной одежде.

— Кажется, дела у вас идут неважно?

— Да, это так.

— Теперь, с победой Братьев Бури в войне, станет совсем нелегко?

— Да дело не в этом. Далеко не только в этом. Суварис Атерон пару лет назад заобщалась и договорилась с морскими разбойниками, чтобы те не вздумали брать и грабить суда под знаменем Расколотого Щита. И, представьте себе, договор до сих пор в силе! Зато наши корабли часто терпят нападения и разграбление. Никому до того дела нет, а людей у нас не хватает, чтобы защититься. О договоре Суварис известно, кажется, всем, кому это только может быть любопытно — ярл точно посвящён. Да и здесь, на пристани, едва ли кто-то не знает. На днях я ходила к ярлу, просила отрядить воинов на защиту честных торговцев и на истребление разбойников, но он посоветовал обращаться к Виттории Вичи. Виттория в Солитьюде, жива-здорова, но едва ли в её силах нам помочь. Возможно, как они поженятся с Асгейром Снегоходом, так помощь к нам придёт, но пока не знаю. Скорее уж, придётся свернуть всю деятельность, увести корабли и покинуть Виндхельм.

— Неужели нет работы хоть на несколько дней?

Аделаиза мотнула головой:

— Да что толку вам у нас наниматься? Ещё поколотят и забьют ногами, или чего похуже. Ребёнка затопчут. Мне и ещё нескольким нашим работникам уже доставалось, и немало. А тут альтмерка на службе у имперских купцов. Окажетесь для некоторых здесь, словно мясная кость для голодных псов. Осторожнее на обратном пути. Скоро начнёт темнеть, так что смотрите внимательно и сторонитесь любых подозрительных прохожих. Слыхали или видели, наверное — сегодня утром повесили семерых ваших соплеменников на площади перед Королевским Дворцом. Уже одно это может послужить поводом к нападению.

— Шестерых повесили. Я должна была стать седьмой, но меня помиловали.

— О, надо же, — Аделаиза не без удивления вздохнула, а Нирания добавила:

— Раз нет работы, я пойду.

И покинула неприветливую контору. Ну уж нет, не станет она просить милостыню и побираться.

Тень от крепостных стен накрыла уже не только всю пристань, но и значительную часть русла Белой, хотя далёкий противоположный берег пока ярко освещался солнцем. Рынок между стеной и пристанью почти опустел — кажется, только нищие ползали между рядов в поисках съестного, а моряки и работники расходились с пристани — и многие вместе с непотребными девками в их обиталища.

Нирания невольно ускорила шаг, но всё равно нашлись трое моряков, которые преградили дорогу, и один из них весело спросил:

— Эй, красотка, куда спешишь? Не хочешь повеселиться?

Что за недоумки? Неужели не видно, что у неё при себе младенец и куча вещей? Уж скорее её можно принять за переселенку, что только что прибыла на одном из кораблей, чем за уличную девицу, неужели нет?

Раздражённо фыркнув, она обошла моряков, и те отпустили вслед несколько шуточек и смешков. Она постаралась не ускорять шаг, но, ещё немного пройдя, переложила шубу с правого локтя на левый, освободив одну руку, чтобы при необходимости быстро зажечь в ладони Пламя. Только бы вид боевого заклинания, на которое осмелилась одинокая альтмерка, не разъярил тех, кто, возможно, ещё вздумает привязаться. Но у неё и кинжал есть.

Проходя мимо дверей конторы Расколотого Щита, она всё же заторопилась — очень не хотелось, чтобы управительница увидела её. Нарядная повозка подъехала к конторе — наверное, та самая, про которую упоминала Суварис.

Между рыночных рядов копошились нищие. Нирания прошла и мимо них, и мимо ворот в город. Вдалеке, не доходя до аргонианских домишек, высились ещё одни — те, что вели в Квартал Серых.

На полпути Ниранию нагнала повозка Суварис Атерон. Та окликнула ещё издалека, велела вознице ехать медленнее, и, когда они поравнялись, спросила:

— И что же ты надумала?

— Пойду в Квартал Серых, там у меня оставались знакомства.

Суварис мотнула головой и прищёлкнула языком:

— Как знаешь, девочка.

Потом велела вознице ехать быстрее.

Раньше Нирания говорила о данмерах Виндхельма, что они слишком горды и наивны, не понимают, как устроена жизнь, и потому живут настолько плохо, скудно, и не в ладу с нордами. Теперь, похоже, данмерка, что прожила здесь две сотни лет, и до того жила в Морровинде, уже её, Ниранию, называет наивной дурочкой. Ну и наплевать.

— Да сколько угодно, — прошептала она вслед удалявшейся повозке

Прежде чем ступить под сень печальных врат, она постояла в раздумьях. Если бы дозволили покидать город, можно было бы попробовать наняться на огородные работы и сбор урожая в одно из пригородных хозяйств, хотя бы даже к Хлаалу. Но нет. Потом не без труда припомнила, где стоит дом Ревина Садри.

Ей всегда здесь не нравилось. Грубые стражи, заваленные мусором мрачные улицы, забитые вонючей грязью сточные канавы, заколоченные двери и окна в полуразвалившихся домах.

На долгий громкий стук в дверь лавки никто не отозвался. Может, Ревин ушёл по каким-то торговым делам? Или в гостях? Или вообще давно уехал прочь из Виндхельма, как много лет собирался? А осталась ли здесь его сестра Идеса?

Но дом вовсе не выглядел заброшенным. Она позаглядывала в окна. Внутри просматривались знакомые очертания просторной комнаты с длинным высоким прилавком, полками во всю дальнюю стену и множеством товаров. Красивая сиродильская посуда, синяя с золотистым рисунком, серебряная или посеребрённая и разноцветная, морровиндские кувшины и бутыли, целые полки разноцветных бутылочек для зелий, ворохи одежды, плетёные корзины, стопки книг, оленьи черепа с ветвистыми рогами, ковры и многое другое — всего не разглядишь. Очевидно, Ревин до сих пор живёт и торгует здесь.

Когда-то он несколько раз выспрашивал о её поставщиках и возможности познакомиться с ними, и она, веселясь, намекала, что работает с источниками не совсем законными. Ревин то ли не понял, то ли и впрямь совсем не прочь был поговорить с этими дельцами, но они с Ниранией так и не условились. Возможно, её заключение и приговор отвадили его от желания вязаться с мошенниками, а, возможно, теперь именно он занимается в этом городе скупкой и перепродажей краденого через Гильдию Воров?

И в том и в другом случае он, скорее всего, не захочет вновь иметь с нею дело, чтобы не навлечь на себя хоть даже малейшие подозрения. Да, как она раньше о таком не подумала? Тем более Идеса работает на клан Жестокое Море — уж они не потерпят Ниранию поблизости от себя. Хотя Торстен и сам связан с рифтенскими ворами, но он слишком знатен и богат, чтобы хоть как-то пострадать, даже если это выйдет на свет.

Проклятье, да и кто с ними не связан?..

Она пошла дальше. Через несколько улиц показались рынок и обшарпанное здание забегаловки. Солнце щедро освещало их, беззастенчиво выдавая все недостатки, показывая грязь и трещины на стенах, выбитые стёкла, изодранные кое-где холстины на палатках и прочее тому подобное.

Рыночные ряды успели опустеть, но днём здесь торговали, кроме напитков, утвари, тканей, кож, хитиновых панцирей и поделок из хитина ещё и овощами, цветами и травами с Солстхейма. Посуду местные гончары выкручивали в основном по-морровиндски, ткани делались и красились тоже старинными данмерскими способами. Овощи на Солстхейме росли и впрямь неплохие, хотя и слишком непривычные на вкус.

Устроившись в укромном, относительно чистом местечке недалеко от рынка, Нирания выпила воды и покормила малышку, которая уже начинала беспокоиться и хныкать. Тени быстро сдвигались к востоку, а солнечный свет наливался золотисто-медовым — скоро начнёт темнеть, так что следовало поспешить.

Немного повозившись с малышкой, она дождалась, пока та уснёт, и направилась к дверям забегаловки. Ревин, возможно, там отыщется, как и кто-нибудь ещё из старых знакомых.

Здание «Нового Гнисиса» мрачно нависало над мостовой аж тремя этажами, и в узких оконцах отражалось ослепительное солнце. Слышались весёлые голоса. У Нирании едва достало сил, чтобы налечь на тяжёлую дверь и распахнуть её. Внутри тускло горели напольные роговые светильники, и лучи золотистого света прошивали помещение насквозь, едва, впрочем, разгоняя густой дымный полумрак. Мусора на полу и впрямь хватало — это сразу почувствовалось, когда Нирания ожидала ступить на чистый деревянный или каменный пол или на слой тростника.

Посетители курили, отчего и висела в воздухе сизая дымка, пахло благовониями и чем-то протухшим, мужским данмерским потом и морровиндскими напитками. Народу оказалось довольно много — кажется, свободных мест было меньше половины, что за столиками, что у прилавка.

Лежал посреди зала облезлый поистрепавшийся ковёр, а над потолком легко колыхались изодранные полотнища неопределённого цвета.

Ревин действительно отыскался тут. Высмотрев его, она подошла:

— Здравствуй, Ревин. Узнаёшь меня?

Тот едва не отпрянул от изумления, потом улыбнулся, хлопнул в ладоши и приглашающе взмахнул рукой:

— А, Нирания, здравствуй! Вот и увиделись.

Нирания села напротив. Рядом располагались двое незнакомцев, приветствовавших её кивками. Ревин порасспрашивал о жизни и условиях в тюрьме, о здоровье, с улыбкой взглянул на ребёнка, но, как только речь зашла о возможной работе, тут же заметно похолодел. Нирания так ничего и не добилась, кроме заверений, что предложить ему ей нечего. Но, кроме этого, он достал и положил на стол перед нею стопку монет:

— Возьми. Должно хватить на ночлег и трапезу.

Нирания предпочла бы не брать, но Ревин ухватил её за руку и вложил подарок в ладонь. После недолгих сомнений деньги всё же отправились в кошель. А Ревин произнёс:

— Как состоялся суд над тобой, долго не мог поверить, что это всё правда. Не могла ведь ты работать с ворами и мошенниками.

— Ох, Ревин! Спасибо за помощь. Я пойду.

Эта знакомая наивность внезапно разозлила, и Нирания встала из-за стола. Не зная, куда ещё направиться, отошла к прилавку и заняла одно из свободных мест. Очень не хотелось общаться с Амбарисом, особенно памятуя о соседстве в тюрьме и о том, что совсем недавно говорила о нём управительница Расколотого Щита.

Тот довольно скоро подошёл:

— Работу, что ли, ищешь? Ты ведь только что приходила наниматься к нордам на пристани. Точно, видел тебя. Неужели не взяли? Сначала выпустили из тюряги, а потом не приняли на службу, какая жалость. Разве ж норды помогут эльфам? Разве Суварис Атерон, столь преданно прислуживающая нордам, поможет?

— Просто ответь, найдётся ли для меня что-нибудь? Мыть полы, посуду, помогать на кухне? Может, выткать новые знамёна под потолок?

Амбарис снисходительно хмыкнул:

— Работа для тебя найдётся, но вовсе не на кухне. Развлекать посетителей здесь в зале, а особенно в комнатах. Ты это очень хорошо умеешь.

— Ну уж нет, я не за тем сюда пришла.

Она собралась встать, но он вдруг крепко ухватил её за запястье. Она рванулась, но он и не думал отпускать.

— Слышишь, я ухожу! Убери руки!

— Оставайся! Что же ты?..

— Я не какая-нибудь шлюха. Уйди прочь! — наконец закричала она, пытаясь освободить руку. Малышка развопилась от резкого движения и криков.

— Шлюха самая настоящая! Эй! Народ, знаете, когда я сидел в нордской тюряге, то каждый вечер слышал из-за стены, как её жахают стражники, по двое-трое за раз, представляете? Ей это нравилось, ой как нравилось!

Посетители уже все уставились на них, кто-то, кажется, рассмеялся.

— Я не звала их к себе!

— Звала-звала! Тебе тогда уж живот мешал двигаться, а ты всё равно визжала...

Она резко привстала, подалась вперёд и плюнула ему прямо в глаза. Тогда он, вскрикнув, отпустил её и схватился за лицо. А она что есть сил ударила его по уху, потом кулаком в челюсть. Ожидая, что окружающие сейчас подбегут и схватят её, а то и повалят на пол, развернулась, подхватила шубу, узелок и быстро зашагала к выходу, а малышка у груди вновь зашлась громким криком. Но никто не двинулся с места. Перед нею даже распахнули двери. Полоснув взглядом по незнакомому тёмно-серому лицу с алыми глазами, она, не найдя слов, развернулась на громкие голоса. Трое мужчин удерживали Амбариса, который рвался следом за ней и орал. Напоследок выплюнула:

— Ты всегда твердишь, что ненавидишь людскую вонь. Но воняет в этом городе только от тебя.

Потом кивнула открывшему двери незнакомцу и вышла прочь. Когда дверь захлопнулась, приглушив гневные голоса, она кинулась бежать настолько быстро, насколько позволяли болтавшийся в руке узелок и злосчастная шуба, которую очень хотелось бросить. Но впереди холодная ночь.

Очнувшись через десяток домов, она припала к стене. Сердце заходилось болью, руки мелко тряслись, колени едва ли не подгибались. Девочка притихла, наверное, уже не в силах кричать, только всхлипывала и попискивала. Мимо проехала телега, прошли, оглянувшись, двое или трое прохожих, а кровь всё билась в висках и колотилась в горле. Мостовая, кажется, ходила ходуном, потом принялась широко раскачиваться.