Час глубокого моря (джен)

Пещера вывела леди Марию на плоский морской берег. Миновав последний поворот, охотница вновь предстала пред ликом обезображенной порчей луны.

Луна тонула в седом тумане, и чернильное ночное море отливало холодным металлом в её лучах. Туман стелился над свинцом воды и поглощал горизонт, соединяя море с истлевшим саваном облаков. Для человеческого разума подобное перемещение казалось невозможным, ведь охотница должна была находиться глубоко под землёй. Но в кошмаре действовали законы времени и пространства, не поддающиеся пониманию. Не стоило задаваться вопросом — «как», ибо главное — «почему» здесь завершился путь Марии. Ответ лежал впереди, на зыбком песке возле кромки стенающего прибоя. Там поблескивало нечто белое и очень большое.

Охотница уже начала вспоминать. Медленной поступью преступника, восходящего на эшафот, она приблизилась к трупу. В её нос ударил запах разложения, сладковато-солёный и столь приторно густой, что от него не спасала маска.

«Жили рыбаки, добывали в море рыбу да чтили богиню-мать…»

Подобно глубоководной рыбе, вынутой из океанской пучины, на суше огромный труп расплылся в бесформенную массу. С брезгливой жалостью Мария обводила взглядом бледную плоть, торчащие остовы плавников, овальный хвост длиной с остальное тело. Размерами создание походило на кита, а строением — одновременно на ската и на амфибию.

«Искупление для грешников… Гневом Матери Кос…»

Пред внутренним взором охотницы потоком страданий и крови пронеслась кошмарная ночь в рыбацкой деревне. В своей маленькой общине рыбаки поклонялись Великой по имени Кос. Многие поколения назад она явилась из моря и предложила людям покровительство. Под влиянием Великой рыбаки подверглись изменениям, их тела обрели черты глубоководных обитателей, однако они сохранили разум и человечность. Так они и жили — пока охотники не избрали Кос своей очередной целью. Узнав, что Великой грозит опасность, жители деревни встали на защиту матери-богини. Но борьба оказалась напрасна — все они в неравной схватке пали жертвами охотничьих клинков.

Расправившись с защитниками, добрые охотники добрались и до самой Кос. Она не защищалась, не боролась, когда её убивали, лишь беспомощно, почти по-человечески, стенала от боли. Эхо крика, расколов время, отразилось в висках помертвевшей убийцы.

«Так значит, не было никаких чудовищ… Только я и мой учитель. Кровожадные монстры, которые всех убили…».

Память больше не была к Марии милосердна. Безжалостными резкими мазками она нарисовала образ окровавленных охотников, стоящих над трупом Кос.

«Я знаю, о чем ты думаешь, Мария, — сказал тогда мастер Герман, будто оправдываясь. — Они жили здесь десятилетиями, никому не причиняя вреда. Но кто знает, какие замыслы вынашивала Великая? Не породила бы она однажды нечто ужасное, что принесет нам всем безумие и смерть? Само её существование в нашем мире — угроза для человечества. Мы совершили благое дело, убив эту тварь. А жители деревни… Всё равно их было уже не спасти.»

Мария тогда ничего не ответила.

«— Мария…» — учитель попытался коснуться её плеча, но охотница отстранилась.

«Я хочу побыть одна, Герман», — бросила она сухо. — «Пойду, прогуляюсь».

На улицах, красных от пролитой ею крови, Марии изменило самообладание. Она выбросила свой клинок в колодец, ибо не желала больше его видеть — как и мастера Германа. Похоже, именно в этот момент кошмар поглотил ослабленный дух охотницы.

А ныне одинокая Мария стояла над трупом Кос, и из глаз её катились слезы, которые тотчас терялись в охотничьей маске. В груди её пульсировала боль сожаления. Она не благородный охотник, а бесчестный мясник, заточённый в кошмаре за своё отвратительное злодеяние. Но, хоть это уже не казалось столь важным, один вопрос до сей поры остался без ответа — если Кос убита охотниками, кто тогда породил кошмар?

И вдруг мёртвое тело Великой у ног Марии пошевелилось.

С чавкающим звуком складки бледной плоти разошлись. Охотница отшатнулась, отступила назад в испуге. Из трупа Кос медлительно выползало чудовище, которое никогда не должно было появляться на свет.

Его серая плоть облепляла скелет, формируя тощее гуманоидное тело. На спине и на руках сквозь мясо прорастали кривые костяные шипы. Лицо же напоминало лицо уродливого старика, лишённого кожи, злобно оскалившего челюсти. Чёрные провалы глазниц взирали на мир с неизбывной болью и ненавистью. За тварью волочился ворох мерзостей, коими было полно родительское нутро: похожие на щупальца медузы оболочки, красная плацента, узловатый канат пуповины. Выбираясь на песок, чудовище стенало и всхлипывало, словно каждый миг существования причинял ему невыносимые муки.

«Наложи проклятье крови на них, их детей и детей их детей во веки веков. Всякое греховное рождение ввергнет каждого ребёнка в пучину страданий.»

Родильные оболочки, которые оковами удерживали тварь, распались. Младенец Великой поднялся на ноги — истинный источник кошмара, нерождённый ребенок Великой Кос. Сирота, съёжившись, тихо заплакал над бледным трупом. Холодная луна безучастно взирала на мёртвую мать и несчастное уродливое дитя, а тёмное море шептало им о своем сожалении.

Словно в дурмане гипноза, охотница наблюдала за печальным зрелищем. Какая-то её часть желала забыть всё то, что случилось ночью в рыбацкой деревне, сложить оружие и навеки остаться в плену тумана — добровольно понести своё наказание. А если придётся, оберегать кошмар от незваных гостей, других сновидцев-охотников…

Нет, она не попадётся на уловку жалости. Леди Мария Кейнхёрст — лучшая ученица Германа, великого мастера. Она стала лучшей, потому что, хоть и ошибалась, однако никогда не повторяла своих ошибок. Однажды ночью, в предрассветный час, рука её дрогнула и выпустила верный клинок. Но ныне долг Марии — завершить охоту в проклятой рыбацкой деревне. Усилием воли она изгнала из сердца отголоски сострадания к добыче. Леди Мария уже пролила реки крови и была готова пролить ещё трижды по столько же, ибо охотник должен охотиться, пока добыча не будет повержена.

Взгляд зелёных глаз Марии стал холоден и остёр, как её клинки. Теперь она взирала на монстра без жалости, без ненависти, без страха, но как подобает охотнику — с твёрдой решимостью исполнить то, что должно.

«Пора устроить для несчастного дитя встречу с матерью».

Молниеносным движением охотница разложила верный Ракуйо на саблю и кинжал. Она полоснула лезвием по ладони, словно в уплату за минутную слабость. Оружие в её руках впитало алый ток жизни и обрело кровавую форму. Невесомые клинки из чистой крови давали охотнице значительное преимущество в бою — а бой с хозяином кошмара предстоял не из лёгких.

Сирота Кос, почуяв угрозу, с пронзительным визгом развернулся к Марии. Он вынул из трупа матери нечто кроваво-красное, облепленное пузырями плоти — огромный металлический полумесяц, соединённый пуповиной с его животом.

Он подлетел к охотнице вмиг, как пущенная стрела, и прокрутил ужасное оружие на пуповине над головой. Мария торопливо отступила от смертоносного вихря, но враг не позволил ей разорвать дистанцию. Перехватив полумесяц обеими руками, он атаковал широким размахом. Лезвие, покрытое алыми шишками, с неудержимой силой понеслось в живот охотницы. За волосок до столкновения Мария увернулась. Сирота промахнулся, зарыл полумесяц в песок, а охотница тотчас переметнулась ему за спину. Она всадила Ракуйо промеж лопаток Великого. Он сипло закричал, и крик его выплеснул больше ярости, нежели боли. Мария отпрянула от него — и очень вовремя. Сирота оторвал от своего ужасного орудия кровавую опухоль и швырнул в охотницу. Кусок плоти взорвался багровыми молниями, разряды с шипением ударили в песок, и песок, задымившись, расплавился в стекло от жара.

«Вот проклятие».

Не похоже, чтобы рана причинила монстру хоть какой-нибудь вред. Сирота двигался невероятно быстро, словно само время ускорялось в его присутствии. Он обрушился на Марию с утроенной яростью, снова исполнил кручёный удар, бьющий на десять футов вокруг. Охотница не смогла бы уйти — лезвие на пуповине разило дальше её лучшего прыжка. Вместо этого она бросилась на песок и юркой змеёй поднырнула под лезвие. Клинки Ракуйо сверкнули багрянцем, взлетели вверх. Монстр издал истошный вопль и согнулся, зажав живот ладонями. Отрубленный полумесяц отлетел в сторону и упал наземь, из перерезанной пуповины фонтаном хлынула кровь. Кровь снова испустила смертельные разряды, но Мария ускользнула прежде, чем её коснулась хоть одна багряная капля.

Сирота припал к земле, болезненно сгорбился. Вторая рана не убила его, о нет — настоящий бой ещё только начинался. На тощей спине чудовища, словно бледный цветок, развернулись крылья. Мягкие, тонкие, подобные плавникам ската, они выглядели непригодными для полета, но эта слабость оказалась мнимой.

Младенец невесомо воспарил навстречу пепельным облакам. Крылатый силуэт завис в небесах провозвестником кары для каждой грешной души. Сжимая в руках обрубок своей пуповины, Сирота истошно закричал, и крик разнёсся над землёй отчаянным проклятием. Младенец содрогнулся всем телом, изверг бурлящие потоки крови из ран, и полилась она нескончаемо, словно в венах его заключён багровый океан. На Марию сверху обрушились водопады кровавой погибели.

Поле боя обратилось в смертельный ад: кровь взрывалась, дымилась, сверкала алыми вспышками. Охотница метнулась вправо, вперёд, лишь случайно не попав под гибельный удар. Песок плавился у неё под ногами, пронзительный вопль Сироты, не смолкая, звенел в висках. Раскинув крылья, он снова и снова посылал в неё кровавые потоки смерти. От ярости Великого не было никакого спасения, не было ни единого шанса скрыться — разве что…

Отступая, Мария едва не споткнулась о тело Кос. Решение пришло к ней мгновенно — больное безумие, именно этим оно и являлось, но разве у охотницы остался выбор? Она бросилась на песок и нырнула под плавниковые складки, свисающие с остова Кос. Склизкая плоть податливо сомкнулась вокруг Марии, окутала мягко, как материнская утроба. Погрузившись в зловонные объятия, она съёжилась и замерла. «Только море, бездонное море принимает нас такими, какие мы есть, со всеми нашими грехами…». Охотница подумала об отвратительной иронии — Кос, убитая ею, невольно сберегла свою убийцу от кары за злодеяние.

Парящий в небе Сирота перестал извергать кровь, ибо не желал направлять атаки в собственную мать. Подлая уловка Марии вынудила монстра возвратиться к ближнему бою. Затихнув, он спустился на землю и двинулся к оставленному в песке тесаку-полумесяцу. Охотница тотчас покинула мерзкий кокон из плоти, ступила на берег с клинками в руках, готовая к продолжению схватки. За её спиной шелестел прибой, озарённый луной, а цель была прямо впереди — мучимый болью и бессильным гневом старик-младенец.

Сирота поднял полумесяц, но Мария двигалась быстрее. Охотница перешла в наступление — вихревой размах Ракуйо оставил в воздухе кровавый след. Струи крови сорвались с двух клинков и разящей плетью устремились в чудовище.

«Кровь дарует жизнь, а жизнь есть огонь…»

Кровь Ракуйо, кровь самой Марии, породила пламя, неукротимое, как жажда жизни и свободы. Атака взрывом вырвала из монстра мучительный крик. Жар опалил сырую плоть, принёс Великому боль, неведомую доселе. Он скорчился, зажав дымящуюся в животе рану.

Мария соединила клинки, освободив правую руку. Алый ток бесновался в её артериях, алый свет отражался в глазах. Охотница позволила инстинктам направлять свои движения. Она подошла к Сироте так близко, будто хотела обнять, и ударила его в грудь голой рукой. Ладонь пробила плоть, точно сделанная из стали, рука погрузилась в монстра по локоть. Охотница почувствовала в пальцах нечто пульсирующее, горячее — источник жизни, сердце Сироты… Она сжала его железной хваткой и безжалостно рванула на себя.

Хлынул кровавый ливень, окатил охотницу с головы до ног, покрыв её багряным плащом победы. В её руке трепыхалось сердце чудовища, толчками извергающее кровь из оборванных трубок-сосудов. Сирота страшно закричал, от боли его содрогнулось само бездонное море. В груди Великого раскрылся красный цветок ужасающей раны. Мария швырнула ещё бьющееся сердце на землю, а Сирота с предсмертным хрипом упал перед ней на колени.

Даже такой удар не оборвал существование Великого в один миг. Хрип Сироты перешёл в короткие всхлипывания, тихие, жалобные. Он пополз от охотницы прочь, к кромке прибоя, оставляя в песке широкий кровавый след, и бледные крылья саваном волочились за ним. Сирота тянулся к мёртвому телу матери Кос. Леди Мария наблюдала за его мучительными потугами, и ни единый мускул на её лице не дрогнул, лишь лезвия в руках извивались алчным багрянцем.

Плачущий Сирота прижался к матери, приник к ней своим хилым телом, в последний миг ища защиты и облегчения боли. Так он затих, не шевелясь. Младенец принял свою смерть рядом с Кос, что его породила. Луна всё так же безучастно проливала бледные лучи на мёртвые тела и одинокую охотницу Марию. Она стояла, задумчиво склонив голову, над поверженной добычей.

Тишина, что воцарилась со смертью Сироты, была абсолютной, словно мир погрузился на дно океанской впадины, и тяжесть воды погасила звуки. Кровавые клинки в руках охотницы угасли. Морской прибой набегал на берег, но Мария даже его не слышала. Её душу наполнял покой, холодный, чистый, как первый снег, погребающий под собой всю грязь и мерзости прошлого.

А потом охотница ощутила на коже поцелуй ветра. Штиль, безраздельно царивший в кошмаре, был нарушен свежим дуновением с моря. Туман, что поглощал пространство от горизонта до горизонта, стал рассеиваться на глазах. Чёрные полосы — раны на теле Луны — стремительно затягивались и таяли без следа…

Мария, в последний раз окинув взглядом тело Кос, пошла по берегу прочь.

Возможно, очень скоро, а может, спустя часы — погружённая в свои мысли, охотница едва воспринимала время — она ступила на ветхий причал. Отсюда начинался её путь в рыбацкой деревне. Тусклый фонарь лодочника по-прежнему светил в сумерках.

Ещё издалека Мария заметила на причале движение: это лодочник готовил к плаванию своё судно. Когда она подошла, он приостановился и просипел из-под капюшона:

— А, охотница вернулась. Да вы, я вижу, вся в крови… Нет, не говорите ничего, я не хочу знать. Полагаю, вы не желаете больше здесь оставаться?

— Я должна отправляться домой, — молвила Мария, — в город Ярнам.

— Ярнам? Конечно, я сразу же подумал, что вы оттуда, — лодочник повел рукой в сторону моря. — Город на крови не так, чтобы близко, однако и не слишком далеко. Похоже, вы удачливы: ветер дует попутный, туман рассеялся. Я могу доставить вас туда прежде, чем наступит следующая ночь.

— Было бы недурно. Вот только одна незадача — платить мне нечем. Но мы ведь всё равно сумеем договориться, не правда ли?

— Я, может, и безумен, только не дурак, — лодочник ухмыльнулся под капюшоном. — Отказывать охотнику — скверная примета... Вдобавок, это ведь благодаря вам я смогу, наконец, отсюда убраться. Прошу пожаловать на борт.

Мария перелезла с причала в лодку и устроилась на грубой скамье. Хозяин встал на носу с длинным рулевым веслом. Охотница увидела, что его руки, показавшиеся из-под длинных рукавов, серо-зелены и покрыты струпьями, как у мертвеца. Однако ей, по правде, было безразлично, кто именно доставит её домой. Парус, изрядно потрёпанный, но всё же годный для плавания, уже наполнялся дуновением ветра.

— В добрый путь…

Лодка, легко заскользив по серым волнам, отошла от пристани. Леди Мария прислонилась к борту спиной и прикрыла глаза. Зов охоты в её венах постепенно угасал, и она начинала осознавать, насколько сильно устала. Увы, ей ничего не удалось узнать о судьбе учителя — однако не было и свидетельств, что он погиб. Возможно, ему удалось вернуться домой? Если так, Мария непременно найдёт его в Ярнаме, в их охотничьей Мастерской… Мерная качка убаюкивала, и сон, глубокий, как морская пучина, неумолимо овладевал девушкой.

Охотница очень надеялась, что проснётся дома.

Конец