Смятения Души и Тела (гет)

* * *

«Он смотрел в ее глаза, вероятно, уже не разбирая цвета, но так долго, словно пытался его увидеть. Потом медленно его лицо приблизилось к ее, и Гермиона почувствовала его губы на своих. «Этого не может быть», — стучало сердце, пока их тела опускались на расстеленный плащ. «Это не со мной», — дрожали руки, путаясь в застежках, переплетаясь с его руками. «Это не он», — удивлялась она, пристально всматриваясь в лицо мужчины. Однако это было с ней, и это был он — Северус Снейп. И это именно его губы целовали ее шею. Его пальцы путались в ее волосах. Его тело так близко, и от него исходит жар. И это она отвечала ему, отвечала так, словно больше этого в её жизни никогда не будет».

Сон.

Его?

Ее?

Они не знают.

* * *

Она сидела за столом, заваленным пергаментами, склонив голову, и что-то писала… наверное. Гарри успел рассмотреть серебристую седину в тяжелых, забранных в узел черных волосах, а потом она подняла голову — посмотреть, кто вошел.

Если ты столько лет подряд кувыркаешься в воздухе, уворачиваясь от бладжеров и высматривая крохотную золотую точку, ты учишься очень многому. В том числе и самообладанию тоже…

— Что тебе, мальчик? — ее губы растянулись в надменной улыбке.

Сердце дергалось на невидимой нитке — только вот Гарри научился не вздрагивать вместе с ним.

— Я пришел к профессору… Мне Гермиона сказала, чтобы я передал ему этот список.

— Давай мне, передам.

Беллатрикс тяжело оперлась на стол, привстала, замерла на секунду, глубоко задышала. В этих огненных желтоватых сумерках она выглядела настоящей ведьмой, сказочной, нереальной… глаза глубокие и искрящиеся, высокие скулы… и рот… господи-господи, какой красивый рот. А потом его взгляд упал ниже. Она была… Была… Беременна.

Да… Он ведь слышал! Слышал о ребенке. Но видеть ее так близко ему еще не приходилось. Потому осознание того, что Беллатрикс станет матерью, обрушилось на него резко, болезненно.

— Поттер, я слишком плохо себя чувствую! Не тяни время.

Она так и стояла, держась за стол. Эти последние недели давались ей тяжело, сказывались и Азкабан, и вся ее жизнь, далекая от образцовой.

Гарри прел в мантии, по спине ползли струйки пота, липкие, омерзительные, и он сам чувствовал, что от него воняет. Несёт страхом и возбуждением.

— Поттер… — она протянула нежно и устало. — Дай список.

— Я лучше потом… Потом зайду.

Гарри дергается к двери, но мягкая ладонь ложится ему на плечо, сжимает.

— Что происходит? Ты боишься меня, мальчик? Думала за два месяца, что я здесь, вы с Грейнджер привыкли ко мне.

Он сглатывает и смотрит на ее рубашку. Она прилипла к телу… Белла мокрая насквозь. Мокрая насквозь — и пахнет гарденией. Как будто ее тело — и не тело вовсе. Так, всего лишь иллюзия. Она — статуя, древнегреческое божество. В ее жилах не кровь — рокот прибоя.

— Да что же с тобой, мальчик? Разожми ладонь.

Он поддается, отдает ей список и медленно садится на стул.

— Сиди, сейчас дам воды.

— Да… Да, воды.

Ну же. Воды! Он так устал и так хочет пить… В голове что-то щелкает, его на мгновение уносит воображением на берег реки… впрочем, это озеро. Это прозрачное озеро. И там, в его глубине, он видит ее тень. Она так далеко… Гарри старается не замечать, как неспокойны воды. Он просто идет за тенью. Погружается с головой.

Тонет.

И, сквозь сон, слышит сбивчивый шепот:

— Северус, он просто отключился, был не в себе.

— Рядом с тобой, Белла, все не в себе, — голос звучит гулко, ударяет в стены, как упругий мячик, потом отскакивает, чтобы толкнуться в уши… Зачем он говорит так громко?

— Да нет же! Ты не понимаешь… Ему плохо, он обессилен. Мне кажется, нагрузка, что мы ему даем, слишком сильная.

— Но когда я составлял им с Грейнджер программу, ты сказала, что я слишком нежен с ними. И Гермиона…

— Грейнджер может выдержать больше! А этот мальчик… Он слишком пропускает через себя. Он слабый.

— Он — наша единственная надежда.

— Надежда? Ну, давай называть его так.

— Как ты себя чувствуешь?

— Северус… Мне скоро рожать. Это единственное, что я чувствую.

Гарри смотрит сквозь ресницы. И видит, как Снейп, склонившись, целует ей руку, изгиб его спины небрежен, но мантия морщинится, как вторая кожа. На ее лице лишь безумная нежность

Они словно собираются пригласить друг друга на танец. И тут в нос ударяет запах. Могильный, резкий.

Северус выдыхает в ее губы. От поцелуя Гарри воротит. Трупный запах все сильнее разъедает легкие.

Если бы она умерла, то Гарри лег бы за ней в могилу. И целовал ее кости.

Но боги ведь не умирают!

Он вскидывается, выкрикивает:

— Не умирайте, я прошу вас!

И его выворачивает на ковер.

Две тени танцуют вокруг него. Нервные пальцы касаются лба.

— Тихо, мальчик. Тихо.

— У него лихорадка.

— Это пустяки. Пустяки. Если его рвет, значит, организм борется. Позови Грейнджер, Северус.

Белла замечает, с какой жадностью он вглядывается в ее лицо.

— Я… — Гарри захлебывается. — Смотрю на вас.

— Смотри. Смотри сколько угодно, — она гладит его по лицу.

Ребенок. Еще один ребенок. Сколько таких вот детей пленила ее красота? Ей противно, страшно. Ей… привычно.

Гарри проваливается в полубред. Перед глазами ее стройная фигура с огромным наростом. Ребенок. Ее и его младенец. Снейп, Лестрейндж… все внутри натянуто, того и гляди, порвется.

Темнота.

Он тонет.

* * *

Она была все такой же — но совсем другой. Теперь бы никому в голову не пришло принять ее за девчонку-старшекурсницу. В лице появилась уверенность, в уголках бледного рта скопилось странное разочарование, только глубокие темно-карие глаза смотрели все так же отстраненно, но может быть, более колко. Высокий открытый лоб пересекла еле заметная, почти призрачная черточка — словно кто-то процарапал тончайшим пером на идеально гладком пергаменте.

Он смотрел на нее несколько секунд. А Гермиона обмирала в душе, оставаясь внешне спокойной. Помнит ли он? Она вот помнит.

— Добрый день, профессор Снейп.

Всего лишь вежливо поздоровалась.

— Мисс Грейнджер, — прозвучало чуть глуховато и, кажется, почти неуверенно, но уже на второй фразе голос выровнялся и окреп. — Почему вас не было целую неделю? По договоренности, у нас были занятия. Вы пропустили три урока.

Неделя! Неделя — это мгновение. Неделя? Ребенку нужно около сорока таких мгновений, чтобы появиться на свет. Семь дней. Ровно столько понадобилось ей, чтобы вновь научиться просыпаться утром, ходить, есть.

— Я хоронила друга, — ей казалось, что слова произнесены громко и четко, но, на самом деле, из легких вырвался лишь свист.

— Что?

— Я. Хоронила. Друга, — она замотала головой, в надежде прогнать слезы.

— Я сожалею. Но он сам выбрал эту дорогу.

Профессор повернулся к ней в профиль, с подчеркнутым вниманием уставившись в окно. Она тоже посмотрела в ту сторону. Ничего. Там за окном — одно сплошное ничто.

— Рон хотел жить. Он не сам выбрал эту дорогу.

— Мистер Уизли стал добровольцем, он знал, к чему это может привести.

— Ничего он не знал! — выкрикнула Гермиона. — Он ничего не знал! Он не понимал! Не понимал! Это же был Рон!

— Это был мистер Уизли. И он все понимал.

Звук шагов заставил вздрогнуть. Гермиона отвела взгляд от беспечного полета небес и увидела прямую спину, закованную в зеленый шелк, нежнейшую ложбинку на шее, оттененную тяжелой косой.

Под грудью платье перевязано поясом, лицо бледное по обыкновению.

— Я нашла. Я нашла твою гребаную константу для зелья.

Она размахивала пергаментом, восторженно смотря на мужчину. И Северус отвечал ей тем же блеском глаз. Гермиона потупилась. Там, в земле, гниет тело их с Гарри друга. Черви сожрали его синие глаза! А эти двое ждут ребенка! Люди, на чьих плечах столько грехов, живы и счастливы. А Рон? Солнечного мальчика больше нет. Ее первый поцелуй тлеет на губах мертвеца.

У Гермионы война отобрала все: семью, юность, друга, еще неродившуюся влюбленность.

Беллатрикс война одаривала щедро, по-царски.

Девушка, ища поддержки, облокотилась на плечо подоспевшего на занятия Гарри.

Синяки под глазами, лопнувшие сосуды — последствия пережитой болезни — делали его лицо призрачным, потусторонним.

— Северус, я не могу больше сидеть в подземельях. Сделай мне подарок за находку. Проведи меня, как угодно, на улицу. Пока ты занимаешься с ними — я не привлеку внимания. Я же не помешаю вам?

— Не помешаете, — выдыхает Поттер.

Надо держать себя в руках. Как сложно… как сложно держать себя в руках, когда она так близко… безумно, безумно, безумно желанная.

Парень скосил глаза на проём в другую комнату. Как у них происходит это?

Он уносит ее на руках в эту приоткрытую дверь… или она идет сама — следом за ним, покорная и разрумянившаяся от предвкушения, на ходу развязывая пояс халата.

Наверное, он очень хороший любовник, раз, несмотря на его внешность…

— Это опасно, Белла… Мисс Грейнджер, вы не против? — пробормотал Снейп снисходительно.

— Ну конечно! — Гермиона кивнула, легкая, готовая услужить.

Услужить ему.

— Тогда я надену пальто, — Белла скрылась за дверью.

— Поттер, мы с Грейнджер начнем растягивать защитный купол над полем. Подождите здесь миссис Лестрейндж.

Гарри ухмыльнулся. Он подождет. Миссис Лестрейндж? Как смешно это звучит от Снейпа. Дверь хлопнула — значит, теперь в этих комнатах они одни.

Тошно от собственных мыслей. Пустая комната усиливает ощущение нереальности. Слышится стук чужого сердца. Может быть, он уже умер? Или это не он? Гарри кусает себя за запястье. Мгновенная вспышка боли. В голове немного проясняется.

Беллатрикс выскакивает из комнаты, убирая волосы под платок, точно старушка.

Платье распахнулось — и мелькнула голая круглая коленка.

Гарри словно пружиной подбросило.

— Поттер? — ее губы насмешливо кривятся.

Она все знает! Мерлин, конечно, она все знает. Только идиот мог не заметить таких взглядов. А Беллатрикс далеко не дура.

Плевать.

К черту, Гарри не может так … он так не может… просто сойдет с ума… пусть будет потом, что будет! ПОТОМ.

А сейчас…

К черту войну, друзей!

Друзей и врагов, чья кровь оросила землю, чьи тела послужат удобрением для трав.

Резким движением он привлек женщину к себе, окончательно теряя голову от близости ее дыхания. Ее глаза вдруг полыхнули несказанным удивлением и тревогой, руки вцепились в плечи в попытке оттолкнуть.

— Больно! — выкрикнула она, продолжая выдираться, как кошка.

Крепкие руки, готовые смять, стиснуть…

И живот, тянущий болью.

Нет, только не сейчас! Не сейчас!

Гарри непроизвольно прижался пахом к ее бедру, и Беллатрикс издала странный ойкающий звук, который он попытался заглушить поцелуем. Чертовы очки!

Он все-таки успел ощутить вкус, горячий, влажный, ее наглухо стиснутого рта, а потом нос ударило вспышкой боли и что-то полилось из ноздри и в горло — соленое, теплое… кровь.

— Поттер! — рядом с ними возвышался Снейп. — Что ты творишь?

Разъяренная, красная, встрепанная Беллатрикс стояла вплотную к двум мужчинам, не отходя ни на шаг. И дышала. Тяжело, протяжно.

— Ты! Малолетний…

— Северус, не трогай мальчика. Лучше ищи место, где я смогу родить, — ее глаза округлились и метали настоящие молнии.

Голова ничего не соображала, ну то есть, вообще, ничего. Зато напряжение в паху вдруг чудесным образом отпустило. Гарри замер. Боже! Он целовал ее… Целовал!

— Нужно найти место… Нельзя применять магию! Это повредит, — бормотала Белла, собирая сумку. — Может, поле? Или… Что ты молчишь?

Руки Снейпа дрожали, а рот кривился. От страха за нее. От любви к ней. От нелюбви.

До парня вдруг с ужасающей ясностью дошло, что он натворил. Словно какая-то пелена одномоментно упала с глаз.

Он целовал ее.

* * *

— Северус, мне страшно…

— Этими руками я буду защищать тебя… — умиротворенно шептал он.

— Северус…

— Этими руками я буду держать тебя, — любовно, на полувздохе.

— Мне так больно.

— Этим сердцем я буду любить тебя, — его слова пенятся на губах кровавыми хлопьями воспоминаний.

— Буду любить тебя…

— Дыши. Глубже, смелее. Я помогу тебе.

— Дышу.

Громкий плач стал свидетельством новой жизни. И Белла смежила ресницы.

* * *

— Зачем же ты врал мне, Северус? Так больно… — прошептала она бескровными губами, и потому особенно отчаянно звучал ее голос.

— Я не врал тебе.

— Врал.

— Когда?

Ночь смягчила дневной ужас от ее мук; черная фигура все сидела в кресле в ее спальне; боль отпустила, она лежала, расслабленная и почти блаженная — и почему-то не тянуло спать. И Белла говорила. Кажется, ей и не требовалось, чтобы он отвечал. Глуховатый ровный голос звучал тише обычного, без высоких, надломленных нот, словно нехотя; лицо, ни живое, ни мертвое, светилось лунными бликами; Северусу не хотелось смотреть в сторону женщины, а просто, прикрыв глаза, слушать. Голос, такой настоящий, не пронизанный сумасшествием…

«Я буду любить тебя, — эта фраза вырвала его из блаженного забытья. — Ответь мне, кто теперь занимает твое сердце?»

Он молчал. Молчал и смотрел на Беллу, на любимую, сумасшедшую Белль, такую родную, знакомую до каждого шрамика, до шелушащейся кожи за правым ухом. Он… Любил ее, как красивую женщину, как подругу, как все, что у него было. Но хрупкая девочка с испуганными глазами чайного цвета продолжала танцевать где-то на подкорке мозга, каждым своим эфемерным шагом задевая сердце.

Северус молчал — глаза Беллатрикс были закрыты.

Он любил Беллу больше жизни. Но страх потерять ее был слишком силен. Это постоянное напряжение так измотало его, что в какой-то момент в его сердце поселилась еще одна — не женщина, девочка.

— Северус… Пообещай мне, что не отпустишь меня. Пообещай, что будешь рядом, когда я буду умирать.

— Ты не умрешь, пока я жив, Белла.