Пеплом разбитые (гет)

Реальность возвращается с первыми лучами солнца. Баки обнаруживает себя на диване у окна. Подушка неудобно подпирает плечо, клетчатый плед норовит сползти на пол, а колышущаяся от легкого ветра занавеска неприятно ерзает по лицу. Барнс раздраженно отмахивается от ткани и пытается разлепить веки. Глаза пекут так, словно в них всыпали раскаленный песок, а голова буквально раскалывается от боли.

Он пытается восстановить в памяти события прошлого вечера, недоумевая, почему был в отключке так долго и как Гермионе удалось переместить его на диван. На долю секунды его охватывает липкий ужас: а что, если он сорвался? Но тут раздается шум воды из ванной, и Баки успокаивается. Затем вспоминает колдовство Гермионы, то, как легко она подняла его в воздух, как шептала заклинания и просьбы принять ее помощь. Он до сих пор может чувствовать след ее присутствия в сознании — почти как запах, но только на другом уровне восприятия.

Это все еще слишком странно для него.

— Выпей это, — Гермиона протягивает ему пузырек с зеленоватой жидкостью. Ее волосы влажные после душа, кожа слегка раскраснелась, она выглядит бодрой и полной сил.

Баки морщится, но берет флакон и залпом вливает в себя его содержимое. На вкус — полное дерьмо.

— Даже не спросишь, что это? — усмехается она.

— Плевать. Вряд ли мне станет хуже, чем сейчас.

Она хмурится, о чем-то размышляя, затем притрагивается ладонью к его лбу. Баки хочется раствориться в этом ощущении, но он лишь стискивает зубы и отворачивает голову.

— У тебя жар, — констатирует Гермиона. — Но зелье поможет.

— Зелье?

— Восстанавливающее, — объясняет она, как нечто само собой разумеющееся.

Немного помявшись, она присаживается рядом с ним на диван, находит его руку, сжимает пальцами и смотрит в глаза так проникновенно, что на Баки накатывает волна раздражения. Хочется послать Гермиону с ее магией, зельями — и чертовым сочувствующим взглядом — куда подальше. Ему не нужна ее жалость!

— Я верю, что все получится, — она не обращает внимания на ярость, вспыхнувшую в его зрачках. — Но ты должен помочь мне. Пожалуйста, Баки.

Он готов лезть на стену от этого ее «пожалуйста». Хочется немедленно сломать что-нибудь.

— Если ты будешь сопротивляться, это может уничтожить и мой, и твой разум.

— Иди к черту со своей помощью! — рявкает он, вскакивая на ноги.

Стакан воды, стоящий на тумбочке, летит на пол и разбивается на мелкие осколки.

Гермиона отрешенно наблюдает, как Баки хлопает дверью ванной комнаты с такой силой, что та чудом не повторяет судьбу стакана. Штукатурка на стене идет трещинами, с потолка слетает вся паутина. Гермиона берет в руки палочку и восстанавливает с помощью Репаро повреждения.

Она знает, из-за чего он психует. Короткого визита в его сознание хватило, чтобы понять: глубоко внутри в Баки все еще живет благородный, способный пожертвовать собой ради других солдат. И хоть он давно поставил крест на себе, Гермиону тянуть за собой не хочет.

Ну что ж, горько усмехается Грейнджер — потому что радоваться в подобной ситуации нечему — ему придется помочь ей так или иначе. У Барнса нет выбора, и он это понимает.

* * *

Баки выходит из душа в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Гермиона на секунду замирает от удивления — и возмущения, — но затем ее взгляд залипает на его ключице, скользит вправо, и она теряет дар речи. Металлический плечевой сустав плавно втекает в тело, словно они единое целое, словно так и было всегда. Воображение дорисовывает картинку, Гермиона представляет, как выглядела бы его бионическая рука, будь она на своем месте, почти ощущает дрожь от прикосновения холодной стали к своей коже, и спешит отвернуться, чтобы отогнать видение прочь.

Баки одаривает ее нечитаемым взглядом, подхватывает сумку с вещами и возвращается в ванную. Через минуту выходит полностью одетый. Уже не злой, но все еще хмурый.

Гермиона не знает, зачем он устроил это представление. У нее много версий, но ни одна из них ей не нравится. Впрочем, вполне возможно, он действительно забыл чистые вещи и без какого-либо подтекста вернулся за ними. А она надумала невесть что.

— Поешь, — она кивает на тарелку с бутербродами. — А я пока приготовлюсь к следующему сеансу.

* * *

— Нет, все-таки не понимаю, как Стив отпустил тебя одну, — тянет Баки, исподлобья наблюдая за Гермионой. Та расставляет на столе какие-то склянки — зелья, напоминает он себе со смешком, — и почти не обращает внимания на скучающего солдата.

— У него не было выбора, — отмахивается она.

И прежде чем Баки успевает задать следующий вопрос, поясняет:

— Я была в его голове и знаю, насколько он правилен, честен и благороден, — Баки усмехается столь точному описанию. — Но есть один единственный человек в мире, ради спасения которого Стив закроет глаза на любые свои принципы.

С Барнса моментально слетает все веселье.

— Я не заслуживаю спасения. И сто раз говорил Стиву об этом.

Гермиона смотрит на него долго и пронзительно. Сейчас не самое подходящее время для подобного разговора, но ей важно пробиться сквозь скорлупу Баки. Поэтому, бросив свое занятие, она подходит к нему, заглядывает в глаза и мягко, но уверенно произносит:

— Как раз наоборот. Я видела отрывки из вашего прошлого и знаю, какой ты на самом деле.

Он поджимает губы, лицо напряжено, в глазах — отрицание. Слишком ненавидит себя, чтобы признать ее правоту.

— Столько людей борется за тебя, Баки. Помоги же нам.

Ему хочется поверить в ее искренность, но Баки запрещает себе. Не может быть, чтобы ее действительно интересовала его судьба. Особенно после того, что она видела в его сознании.

— Что ты чувствуешь во время сеанса? — пытается перевести тему Барнс.

Гермиона скрещивает руки на груди и опирается о край стола. Задумчиво закусывает губу, раздумывая над вопросом. Ей сложно сформулировать ответ, а Баки не торопит — у него есть время рассмотреть ее с близкого расстояния.

— Это двоякое ощущение, — наконец, произносит она. — Я вижу события со стороны и одновременно участвую в них. Каждая эмоция, каждая цепочка решений — все это проходит сквозь меня, но при этом я остаюсь сторонним наблюдателем.

Должно быть, это жутко. Баки не знает, кем зачастую являются пациенты Гермионы — но то, что она не свихнулась с такой работой, определенно, заслуживает уважения.

— Твой разум уникален, — между тем, продолжает она. — Еще ни разу не доводилось работать с подобным. У волшебников есть заклинание, которое подчиняет волю другого человека и заставляет выполнять любые приказы. Так вот, когда смотришь сознание после такого вторжения, кажется, будто все делалось по доброй воле. Конечно, у Империо есть свои следы, и опытный легилимент их сразу увидит, но суть в том, что воля жертвы полностью заменяется волей заклинателя.

Гермиона отталкивается от стола и подходит ближе.

— В твоем случае все иначе. Есть команда, которую нужно выполнить. Есть надстройка, внедренная в подсознание, которая на время заглушает все остальные эмоции. Но твоя личность никуда не девается, — говорит она полушепотом. — Пока Зимний солдат выполняет приказ, Баки внутри отчаянно пытается вырваться. И страдает вместе с каждой своей жертвой.

Он выслушивает ее без единого возражения — хотя хочется заткнуть этот рот немедленно. Глаза Баки прикрыты, зубы стиснуты, дыхание рваное и тяжелое, а тело напряжено так, что можно заряжать батарейки.

Гермиона не просто так бередит его раны — ей важно донести до Барнса, что она понимает его чувства. И то, каково ему сейчас.

Она все еще не представляет, как магловским ученым удалось проделать все это с ним. Каким образом они внедрили программу в его голову, как умудрились стереть память столько раз подряд и не спалить при этом нейроны его мозга. Гермиона всю ночь думала об этом, но так и не нашла ответа. Зато поняла, что выбранная стратегия — постепенное удаление спускового кода — единственно верный способ избавить Баки от Зимнего солдата. Вот только остальных демонов, поедающих его душу, никто, кроме самого Баки, не прогонит.

— Ты не лишился рассудка лишь потому, что после каждого задания твою память блокировали. Сейчас она вернулась, — Гермиона касается его плеча, вынуждая открыть глаза. — Не позволяй чувству вины все разрушить. Борись, Баки. Пожалуйста.

«А я буду бороться вместе с тобой», — мысленно добавляет она.

Барнс смотрит на нее слишком пристально, настолько, что ей становится некомфортно. Гермиона подавляет желание отойти на несколько шагов, а лучше — в другую комнату. Придав себе максимально беззаботный вид, она возвращается к сортировке зелий. Расставляет флаконы по степени их полезности, делает пометки в блокноте, и только спустя несколько минут чувствует, что руки, наконец, перестают дрожать.

Гермиону крайне беспокоит реакция, которую у нее вызывает Баки, но об этом она подумает позже. А может быть, никогда.

* * *

Второй сеанс проходит значительно проще.

Баки пускает ее в сознание неохотно, но все-таки позволяет просмотреть воспоминание и почти не дергается, когда начинается зачитка кодовых фраз. Гермиона повторяет свои манипуляции: визуализирует мусорную корзину (примитивный, но действенный прием), ловит фразы, сжимает их руками и выкидывает. Несмотря на отсутствие ярого сопротивления, ей все равно приходится концентрироваться изо всех сил. Вереница образов и лиц, водоворотом крутящаяся в сознании Баки, отвлекает от дела; Гермионе любопытно узнать, как он жил в промежутке между заморозками и заданиями, где бывал и с кем общался, но она напоминает себе первое правило легилимента — не лезть, куда не положено, — и усилием воли отгоняет посторонние видения прочь.

Когда Гермиона заканчивает, то и она, и Баки остаются в сознании. Она некоторое время пытается восстановить дыхание, а он рассматривает красные следы на своих пальцах и думает, что, наверное, кровь из носа после такой процедуры — вполне нормальная реакция. Не мозг вытек — и на том спасибо.

Гермиона одним движением палочки подогревает еду. Они обедают в полном молчании.

Забитый под завязку холодильник явно намекает Баки на то, что им придется пробыть здесь не один день, но когда он спрашивает об этом Гермиону, она лишь ворчит, что «в кухарки не нанималась», и уходит в свою комнату. На еду Баки, конечно же, плевать — он вообще не это имел в виду. Его интересует, как долго продлится их вынужденное соседство. Игнорировать в Гермионе молодую привлекательную женщину становится сложнее с каждым часом.