История одного оборотня (джен)

Спал я беспокойно. Я метался, словно находился в бреду: от одного края кровати до другого, стискивая подушку и почти разрывая одеяло. Джеймс говорил, что это было страшное зрелище, похожее на метание дикого зверя в клетке. Он был чертовски прав — я и был клеткой для дикого зверя, рвущегося на волю с наступлением полнолуния. До полнолуния оставалось два дня, а я не знал, как проведу его, ведь я с каждым разом все тяжелее отстаивал права на контроль сознания. Мне снились смутные образы людей в старинном замке, я нападал на каждого, сбивал с ног и рвал на части, и в то же время я наблюдал за этим со стороны, вглядывался в лица своих жертв и переживал каждый раз, когда замечал далекое сходство их с моими друзьями. Я совершил непростительную ошибку — я так отвлекся на Сириуса и Джеймса, что забыл, кем являюсь на самом деле, я не подумал о том, что до сих пор не нашел безопасного места. Два дня, у меня оставалось лишь два дня, чтобы найти потаенный уголок где-нибудь в Хогвартсе, иначе…Я боялся об этом подумать, и все же думал о возможных последствиях — отсюда мои сны, которые я вызываю подсознательно сам себе, напоминая о «болезни».

Я не видел выхода из этого ужасного сна. Я слышал вой волка, стук его когтей и приглушенные крики людей, — знал, что все это слишком реальный сон. Я не мог заставить себя выйти из этого состояния, хотя уже довольно долго пытался. Мое начинающееся отчаянье прервало осторожное прикосновение. Вот оно — мне не хватало чего-то из реального мира, чтобы сконцентрироваться на нем и проснуться. Я был безмерно благодарен Джеймсу, который тряс меня за плечо. Он выглядел взволнованным, но спрашивать ничего не стал. Любое упоминание о путах сна вызывало во мне глухое отчаянье и собственное бессилие перед второй сущностью. Я улыбнулся в ответ на беспокойный взгляд Джеймса, оценил заботу Сириуса о собственном друге — Блэк раскинулся на всю ширину кровати и громко сопел. Поблагодарил Поттера за то, что он принес мне стакан воды, и пожелал ему спокойной ночи — мне следовало хорошенько выспаться.

Сон не шел. Я не хотел снова увидеть призрачную смерть людей от зубов оборотня, хотя я действительно пытался заснуть — и овец считал, и прыгающих Дамблдоров, и подумывал уже стукнуться головой, только чтобы отключиться до самого утра. Предаваясь горестным размышлениям об отсутствии договоренностей со своим разумом («Я захочу, а ты отключишься»), я не заметил, как на исходе второго часа мучений уснул — на этот раз без нервирующих сновидений.

— Похоже на кому, — с сомнением прожужжала какая-то муха у меня над головой противным режущим голосом.

— Тогда может все-таки водичкой? — с надеждой отозвалась вторая, еще более громкая и от этого еще более противная.

— Уймись, — не настроена была шутить первая.

— Я же жизнь ему спасти хочу! — возмутилась вторая.

Я скривился и схватился за голову — она немилосердно болела.

— Очнулся! — невыносимо громко крикнула вторая муха, и я застонал от болезненного эхо в голове.

Я только собрался высказать мухам все, что о них думаю, как вспомнил, что они, собственно, не разговаривают. Зато мои энергичные друзья-соседи очень даже. Интересные у моего разума ассоциации.

— Я вас умоляю, тише, — умоляюще прошептал я, пытаясь не щуриться от яркого солнечного света.

— Для тебя — все что угодно, — чрезвычайно тихо сказал мне Сириус и, под грозным взглядом Джеймса, принес мне тот же самый стакан воды.

— О, вот так всегда и говори, — слегка расслабился я, убирая руки от висков и забирая предложенный стакан — Джеймс был недоволен тем, что «Сириус нагло проспал время, когда Рем нуждался в них».

— Так и буду, если не станешь нас так больше пугать, — расслабился вместе со мной Сириус.

— А чем я пугал?

— Ну, ты вообрази, я сплю, тихо и мирно, тут ко мне подлетает Джей, сдергивает полог и орет, что тебе плохо! Я естественно с утра плохо соображаю, он на меня вываливает кучу оскорблений и со слезами на глазах жалуется, что ночью тебе тоже нездоровилось. Я более ли менее вернул способность думать, смотрю — а ты лежишь весь холодный и зеленый — так перепугался! — сбивчиво рассказал мне Сириус.

— Ну и не зеленый, — возразил я.

— Ну и не со слезами на глазах, — смутился Джеймс.

— Ага, а я самая красивая ведьма Британии, — хмыкнул нам в ответ Сириус.

— А похож, — оценил Сириуса Джеймс.

— Ты бессовестное существо! Не видишь, Ремусу плохо! Хватит меня разглядывать! — возмутился тот и принялся освобождать меня от одеяла, в котором я основательно запутался.

— Ты чего делаешь? — не понял я Блэка.

— Освобождаю твою больную тушку, чтобы отнести ее в медпункт и стать героем, спасшим собственного друга от какой-нибудь немочи! — самоуверенно протараторил Сириус, вытаскивая меня на свет солнечный.

— А как же я? — обиженно надулся Джеймс.

— А ты обречен вечно быть лишь моей тенью, смертный, — Блэк поднял меня на руки и решительно потащил к выходу из спальни.

— Я же в пижаме! — панически проорал я, пытаясь высвободиться. Напрасно, я был намного слабее Сириуса

— Ты больной, тебе можно, — последовал незамедлительный ответ. — Джеймс, так и быть, я отдам тебе одну четверть своей славы, если ты поможешь мне его дотащить!

— Сам ты больной! — вдвое сильнее сопротивлялся я.

— О, так ты сам идти можешь? — обрадовался Блэк и опустил меня на землю, которая почему-то сразу начала качаться и уплывать. — Черт, а ведь таким здоровым выглядел!

— Определенно в медпункт, — подхватил меня Джеймс с другой стороны.

Вот так я впервые попал в это светлое и просторное помещение с устоявшимся в нем запахом различных трав, с огромными картинами и множеством белых шкафов и таких же белых кроватей, сейчас пустующих. Я был первым в истории Хогвартса, кто попал в медпункт на второй день учебы, да еще и таким оригинальным способом — вися на шее двух своих только что приобретенных лучших друзей.

— Господи, что это с ним? — охнула еще молодая женщина в белом чепчике. — Милый, что с тобой?

— У него был кошмар, а с утра он едва проснулся! — с жаром принялся объяснять Джеймс.

— Это вполне обычная реакция на смену обстановки, — появился из дальней двери директор. — Ремус жил на оживленной окраине Лондона, и, возможно, это реакция его организма на переезд на более чистый воздух. Я бы попросил вас выйти на пару минут — мадам Помфри необходимо провести пару процедур, после чего вы можете забрать его. Никто его тут есть не собирается, мистер Блэк!

Сириус, почуявший подвох, попытался возразить, но был насильно уведен Джеймсом из больничной палаты.

— Зачем вы соврали им? — скривился я от особенно горького зелья, которое тотчас же после нашего прихода принесла мадам Помфри.

— Ты думаешь, им следует знать о твоей волчьей натуре? — подмигнул профессор. — Успеешь еще. Сейчас о главном — я знаю, что скоро полнолуние и твое состояние только доказывает это. Поппи будет отводить тебя сначала, а потом ты уже и сам привыкнешь. Не беспокойся, это абсолютно безопасное место, — поспешил добавить он под моим недоверчивым взглядом.

— Вы уверены, сэр? — только и оставалось, что спросить мне.

— Как в том, что сегодня надел одинаковые носки! — и директор покружился, показывая мне и впрямь одинаковые носки. Как будто они могли оказаться разного. — И прихвати с собой что-нибудь теплое, уже холодает.

Я в недоумении глядел в спину величайшему магу и недоумевал — он выгоняет меня на улицу?

— О, это всего лишь домик на отшибе, — проворчала медсестра и позвала моих взволнованных друзей за тем, чтобы они оттащили меня в Большой Зал и как следует накормили.

— И только попробуй это все не съесть! — авторитетно произнес Сириус, указывая на заполненную до краев тарелку с мясом и салатом.

— Сириус, я лопну! — попытался тихо возразить я.

— Неблагодарный! Мы за ним целые ночи напролет наблюдаем, — Джеймс хмыкнул, но прерывать Сириуса не стал, — заботимся о тебе, а ты на нас плюешь!

-Нет, что ты, — вновь возражал я.

— Тогда ешь! — и Блэк снова указал на злополучную тарелку.

В итоге мне все равно пришлось все съесть. Последний аргумент Сириуса «обижусь!» я игнорировать не мог — слишком дорожил друзьями, которые косились на меня на протяжении всего завтрака. У меня зародилось смутное ощущение того, что ни Сириус ни Джеймс не поверили ни единому слову директора, но, тем не менее, не спрашивали. Вероятно, они думали, что я сам не знаю, что со мной. Как бы я хотел этого не знать.

Мои друзья садисты. Это я понял уже тогда, на первом курсе, на третий день нашего знакомства. Я добросовестно съел все, что они мне предложили. Но когда Джеймс решительно достал яблоко на середине истории магии, которая была, к слову сказать, невыносимо скучной даже для меня, я громко возмутился.

— Мистер, я, конечно, понимаю, что все знают историю довольно хорошо, но это не повод так нарушать тишину!

— Извините, сэр, — ответил я слабо мерцавшему призраку-профессору и обреченно принял яблоко, хотя и не смог промолчать. — Я лопну, исключительно по вашей вине!

— Тебя послушать, так мы всегда в чем-нибудь виноваты, — ничуть не смутились друзья.

Я, вздохнув, потеребил цепочку Джеймса, скрытую под воротом мантии, и попытался воззвать к жалости друзей еще раз. Тщетно.

— Магия не берется из ниоткуда. Магия есть то, что производит природа, производим мы. Магия это энергия. Само собой, что мы не станем изучать магию именно в этом смысле. История магии предполагает изучение истории развития магического общества в переплетении с историей развития энергии, названной магией, но никак не только ее. Магией пользовались всегда. Вот в далекие времена, еще древнее римлян, когда еще Земли не существовало — уже тогда существовала магия. Наша история начинается именно с тех времен, времен действительно Великих Волшебников, и я предлагаю начать вам с Адама, по глупости которого мы навсегда потеряли доступ в Абсолютное Магическое место, он же такой любимый магглами Рай. На самом деле… — нудно бормотал профессор Биннс, не глядя на учеников, которые в большинстве своем уже сладко зевали.

Я изо всех сил старался не подражать им и не вспоминать о наполовину бессонной ночи. Я старательно записывал то, что считал нужным, хотя меня постоянно одолевало желание присоединиться к мерно сопящим рядом Джеймсу и Сириусу, которые вот уже двадцать минут от лекции сладко спали, устроив головы на собственных руках. Стараясь не обращать внимания на сонные звуки с двух сторон (как в засаде, честное слово), а позже и со всех четырех, я медленно записывал ничего не значащие для меня даты. Для меня история Адама останется маггловской сказкой про Рай, а не темной волшебной истории. Еще бы сказали, что Адам некромант, или кто там еще страдает выращиванием людей из собственных костей. Я почти точно знал, что на следующем уроке он начнет рассказывать нам про Египетских богов, которые друг друга выплевывали или из других мест вылезали. Кто же они могли быть тогда, если не развлекающиеся темные маги! Ничего себе развлечение — выплевывать взрослых девушек или череп для них собственный раскалывать. Конечно, кое-что все равно приукрасили…Я понял, что мысли мои приняли неправильное направление, и постарался вернуться к уроку. Я испытал неимоверное облегчение, когда услышал первые колокола за этот день.

— Хорошо поспал, — потянулся Сириус, очнувшись, наконец, от своего глубокого сна.

— И не говори, мировой мужик этот Биннс! — вторил ему Джеймс, потирая глаза.

— Это пока вы его домашнее задание не узнали, — тихо пробормотал я себе под нос, надеясь на острый слух друзей.

— Какое домашнее задание?!

— Не менее двух футов подтверждений того, что история с Адамом есть история волшебная.

— Какого черта?!

— А кто это такой?!

-Где мы ответы то достанем, да еще и настолько?!

— Совсем сбрендил, — завершили свои восклицания Джеймс и Сириус.

— А я еще надеялся, что диагнозы учителям мы оставили во вчерашнем дне, — улыбнулся я.

— Мы еще не всех видели, — доходчиво объяснил мне глупость моего высказывания Сириус и тут же оглушительно чихнул. Потом еще раз. И еще.

— Да поняли мы, что правду говоришь, — усмехнулся Джеймс на шестой чих Блэка.

— Настолько прав, что сейчас расчихается по полной, — обеспокоенно посмотрел я на Сириуса, когда тот смог прийти в себя, поднять голову и шмыгнуть носом.

— Кажется, Сириус заболел, — грустно констатировал я и услышал еще один чих.

— Джеймс, друг, я всегда знал, что ты без меня никуда! — заулыбался Блэк и тут же схватился за голову.

Так мы попали второй раз в больничное крыло за сегодняшний день. Я с беспокойством следил за тем, как негодующая Помфри раздает ребятам зелья и заставляет их выпить.

— Оно горькое! — пожаловался Сириус, попробовав немного.

— Зато полезное, — парировал я.

— Не переживай, Сири, если мы и траванемся, то исключительно вместе! — нисколько не заботило Джеймса его плачевное состояние.

Их температуры тела, словно сговорившись, упорно ползли вверх.

— За здоровье, — не смог промолчать Сириус и чокнулся бутылочкой с Джеймсом, после чего залпом выпил и скривился.

— Ну и гадость! — раздались два недовольных голоса.

Мне пришлось оставить своих друзей в больничном крыле — на этом настояла колдомедик, объяснив, что они все равно скоро уснут. Я усмехнулся ей на прощанье — чтобы Сириуса заставить заснуть, надо как минимум выкачать из него всю энергию. Однако когда я уже обернулся у выхода второй раз, Сириус закрывал глаза и устраивался удобнее на кровати, обняв подушку, а Джеймс смотрел уже, вероятно, второй сон. Он забыл снять очки, а мадам Помфри куда-то ушла, поэтому я дал себе разрешение опоздать на урок и позаботился о Джеймсе — кто знает, когда ему пришлют следующие очки, если он сломает эти.

Я так и не спросил, почему Джеймс носит очки, ведь можно вылечить глаза зельем. Не спросил ни тогда, ни в день рождение Гарри, ни через год. А после я не смог — мертвые не разговаривают, если они не стали призраками.

Я заглянул к ребятам перед ужином, надеясь, что они уже в порядке. Всю трансфигурацию мне пришлось работать в паре с Фрэнком — я вновь одним из первых превратил деревяшку в изящную пуговицу с измененным цветом и структурой. У Лонгботтома почему-то никак не выходило, и я не мог понять отчего. Я и так ему объяснял, и картинки рисовал, да я разве что песни не пел! У Фрэнка не все не получалось — и меня осенило. Я подумал, что, возможно, каждый человек представляет себе свой собственный разум по-разному. Я вот когда хотел пробудить воображение, представлял лист пергамента и мысленно рисовал на нем то, что хотел получить. Это мне было ближе всего. Но такая гениальная мысль не решала проблему, и я пытался пробудить воображение Фрэнка. Минут десять я убил на то, чтобы объяснить то, что я от него хочу. К концу урока мы смогли слегка изменить цвет деревяшки, и я имел право гордиться собой, что делать все равно не стал.

Я был расстроен, когда мадам Помфри сообщила мне о подозрительном цвете лица моих друзей и доступно объяснила, что до завтра она их точно не выпустит. Я поверил ей сразу же, как только увидел Сириуса: он был невероятно бледен, а глаза подозрительно блестели. Не так сверкали, когда он придумывал очередную шалость, а действительно блестели больным блеском. Джеймс выглядел чуть лучше, но он был ближе к светло-зеленому цвету, и его мутило, о чем он мне успел неоднократно сообщить. Тем не менее, спокойствие по-прежнему избегало моих друзей, и они бы носились по всему больничному крылу непременно, если бы не строгие взгляды мадам Помфри. Сириус подозрительно тихо со мной поздоровался, явно погруженный в свои мысли:

— Соизволил явиться.

— Могу и уйти, — пожал плечами я, поворачиваясь к выходу.

— Стоять, где мои конфеты, сладости и все, что полагается больному? — нахмурился Джеймс и кинул в Сириуса подушкой.

— За что?! — вмиг очнулся тот и схватил свою подушку.

— Не смей обижать Ремуса.

— А я обидел? — искренне удивился Сириус.

— Забудьте, — отмахнулся я.

— Рем, а ты принес нам конфет? — повторил Блэк.

— Два тапочка пара, — вздохнул я и поспешил извиниться:

— Я еще не был на ужине, но если вы меня отпустите, то я прихвачу вам чего-нибудь.

— Все тащи, — загорелся Сириус и отправил Джеймсу обратно его подушку. — Я голоден, как собака!

И я в который раз вышел из больничного крыла за тем, чтобы через полчаса вернуться сюда же с огромной кучей еды, трансформированной мною в незаметный пакетик. Не хочу вспоминать, как на меня смотрели одноклассники, когда я собирал всю эту еду в кучу. Опустив ее на столик между кроватями друзей, я трансформировал еду обратно и устало опустился на кровать рядом с Сириусом. Еще не было трех часов дня, а я ужасно устал.

Сириуса и Джеймса не выпустили и на следующий день, мотивируя это тем, что Джеймса тошнило, а Сириуса знобило постоянно. Я три раза в день исправно таскал ребятам «что-нибудь» вкусное килограмм на пять, когда в один из таких походов меня не осенило. Я буквально влетел к мадам Помфри и спросил насчет противопростудного зелья, что она дала Сириусу и Джеймсу. Моя догадка была проста, как круговорот воды в природе — состояние Джеймса я переживал несколько раз в глубоком детстве, пока не выяснил, что у меня банальная аллергия на груши, и есть их мне нежелательно. Всю дорогу обратно я размышлял с огромной скоростью, перебирая, что бы это могло быть: сначала они были точно простужены. И тут меня снова осенило — противопростудное зелье! С Сириусом все было еще проще — зелья было для него слишком мало, чтобы вылечить, но достаточно, чтобы удержать температуру на одном уровне. Я пытался донести это до мадам Помфри, впервые проявив такое красноречие, что меня даже директор заслушался, когда зашел сюда за снотворным.

— Браво, Ремус! — похлопали мне аж три человека.

Я смутился и пробормотал, что это просто даже для ребенка. Колдомедик Хогвартса сначала не поверила мне. И снова не поверила, когда я предложил ей провести маленький эксперимент. Но с директором ей пришлось смириться — он поддержал мою идею. Сириусу была немедленно дана усиленная доза, а у Джеймса была взята кровь для анализа на аллергены. Я устало потер глаза и пожелал друзьям спокойной ночи. Мне предстояло как следует выспаться перед завтрашней ночью.

Четвертого сентября я вновь учился без друзей.Ощущение пустоты и скуки преследовало меня все Зельеварение, вновь стоящее первым уроком. Слагхорн предложил нам сварить простенькое взрывающееся зелье, написав рецепт на доске после того, как добрых двадцать минут распинался на совершенно отвлеченные темы. Я мысленно в который раз согласился с Сириусом — Гораций Слизнорт действительно пустозвон. Он рассказывал что-то насчет клуба студентов, который собирается у него каждую субботу и это все родственники известных людей. Профессор определенно старался найти среди нас будущих членов его клуба, и я не думал, что ему хоть что-то удастся. Из первокурсников Гриффиндора не было знаменитых детей, за исключением наследника одного из древнейших родов, но Сириус вряд ли согласиться вести светский образ жизни по субботам. Я с нескрываемым удивлением нашел в рецепте Слагхорна несколько ошибок, сверившись с учебником. Я решил не спрашивать, а делать, за что в итоге и был вознагражден. В конце урока, когда профессор проверял наши зелья, он поставил «Превосходно» лишь двоим — мне и Лили Эванс, заявив, что «молодой человек, несомненной, чрезвычайно талантлив, и я надеюсь на плодотворное с ним сотрудничество»!». Мне казалось, что я видел самое настоящее презрение, как тогда, в поезде, от того же Северуса, которые занимал одну из последних парт и редко когда поднимал голову от собственных записей. Сейчас же он смотрел прямо на меня, и мне захотелось немедленно скрыться так, чтобы не попадаться ему на глаза в ближайшие лет десять. Я не понимал, чем вызвал такое острое пренебрежение этого темного мальчика, но сильно переживал из-за этого. Казалось, что Снейп считает меня недостойным оценки «Превосходно», и я уже начинал с ним соглашаться. Зелье Северуса выглядело раз в пять опаснее моего и постоянно потрескивало. Наконец, Слагхорн обратил внимание на своего темного ученика, словно вспомнив о том, что пропустил его.

В классе зельеварения раздался мощный взрыв. Все склянки попадали на пол, стекла рассыпались под небольшой взрывной волной.

— Идиот, — прошипел кто-то сквозь легкий дым.

Когда он рассеялся, я смог разглядеть лежащего профессора перед последней партой и склонившегося над ним Северуса. Я подошел ближе, Северус поднял голову и доходчиво объяснил, какой я недалекий человек, раз до сих пор не побежал за помощью. Я старался не обращать внимания на приличную ссадину на его лбу, повернулся и выбежал из класса зелий за тем, чтобы через несколько минут в рекордно быстрое время достичь медпункта и в очередной раз громко позвать мадам Помфри.

Со Слагхорном не случилось ничего страшного, как я выяснил позже от Северуса, который тоже был доставлен к бедному колдомедику нашей школы. Она забинтовывала слизеринцу лоб, пока я засыпал его вопросами, не замечая недовольства моих друзей от такого соседства. Скривившись, Снейп все же объяснил мне, что сварил максимально неустойчивое зелье, а «идиот Слагхорн» полез его трогать, толком не посмотрев, что сварил его ученик. Сдается мне, профессор даже не знал, что из такого ничтожно малого количества ингредиентов, что он просил использовать, можно сварить натуральное землетрясение. Я немедленно зауважал сокурсника, о чем и поспешил ему сообщить, в ответ получив лишь утомленный взгляд. Северус вырвался из рук колдомедика и немедленно покинул Крыло под нашими удивленными взглядами. Объяснять что-либо друзьям я не успевал — мне казалось, что профессор МакГонагалл с меня спустит три шкуры за очередное опоздание, даже если бы я прибыл только что с тонущего «Титаника».

Вновь увидел я друзей лишь после обеда, который был мне необходим из-за очередной помощи Фрэнку. Они сидели на кровати Сириуса, который сжимал в руках лист пергамента. Я собирался спросить, что же случилось, когда вспомнил об обещании Беллы. Видимо, он получил ответ из дома, и я не думаю, чтобы мама им гордилась. Сириус был бледен, смотрел куда-то через текст и снова о чем-то думал, не замечая ни моего прихода, ни присутствия рядом Джеймса.

«Хогвартс, Шотландия.

Вальбурга Блэк.»

К сдержанной записке прилагался номер магического «Пророка». В котором если не на первой, то уж на второй полосе было написано о неудачном распределении Наследника и размещена колдография матери Сириуса. К слову сказать, она была весьма красивой женщиной, с этим вечным слизеринским надменным выражением, таким же, как у Беллы и Малфоя. Видимо, на газету Сириус не обратил никакого внимания, потому что она и осталась лежать сложенной, а Сириус никогда не отличался аккуратностью. Я не вынес этого молчания, и спросил самое банальное, что мог произнести:

— Сириус, ты в порядке?

— Ага, — неопределенно пробормотал Сириус, медленно поднимая голову. — Эврика!

— Ты определенно читал маггловскую литературу, — вновь удивился я пристрастиям друга.

— Отстань ты от меня с этими магглами и не мешай мне ловить гениальную мысль! — гневно посмотрел на меня Сириус.

— Бедная мысль, — искренне посочувствовал Джеймс, тоже возвращаясь из глубины раздумий.

— Все, поймал, — сообщил нам через некоторое время Блэк.

— А хвост не оторвал? — вновь собрался сочувствовать Джеймс.

— Какой хвост? — воззрился на него Блэк с явным удивлением и непониманием на лице. — Прекратите вы ерунду нести, лучше слушайте! Есть такое заклинание, которым девчонки себе волосы завивают. Нам нужно позарез его узнать.

— Нам? — подал голос я.

— Волосы завивать? — продолжил за меня Джеймс, сверкая глазами из-под круглых очков.

— Да не мы волосы завивать будем, идиоты, — рассердился Сириус, явно надеявшийся донести до нас эту мысль на блюдечке с первого раза. — Это заклинание вообще не имеет обратного заклинания.

— Всю жизнь такими ходят? — невольно восхитился я.

— Оно настроено на определенный промежуток времени, — ласково, как на умалишенного, посмотрел на меня Сириус, и мне очень захотелось подавиться собственными словами и больше так не позориться.

— Я понял, ну есть заклинание, нам оно зачем? — недоуменно спросил Поттер.

— Нам лично оно не надо. Но нам так сильно не нравиться один надменный слизеринец, верно? — подмигнул нам Блэк.

— Боюсь, легко вьющиеся волосы ему только еще больше пойдут, — попытался возразить Джеймс.

— А мы заклинание на максимальные кудряшки настроим, — улыбнулся Сириус, и начал рисовать нам конечную картину, пока мы катались по его кровати и утирали слезы от смеха. Но все начиналось снова, как только Блэк упоминал слова «Малфой» и «кудряшки» в одном предложении. На фантазию мы никогда не жаловались.

— Все это великолепно, но как ты собираешься туда попасть? — посерьезнел Джеймс.

— Нет ничего невозможного, друг мой! Разве мы можем лишить Хогвартс такого удовольствия? — последовал философский ответ.

— А заклинания Несмываемой косметики случайно не существует? — сам себя спросил я, пока мои друзья переживали вторую волну смеха.

Я никак не ожидал третьей волны.

-Чур, губы ярко-розовой помадой с блестками!

— И тени, тени синие!

— Щеки румянами!

— Ремус, я говорил тебе, что ты гений? — обратился, наконец, ко мне Сириус после того, как был составлен план действий.

— Я не против послушать еще раз, особенно, когда предложу вам секретное название нашей операции, — хитро улыбнулся я, насмотревшись в детстве маггловских детективов.

— Какое? — тут же заинтересовались оба.

— «Все женское — женщинам»?

— О да, мне нравиться действовать по плану ВЖЖ! — усмехнулся Сириус, но менять не стал, лишь поглядел на весело жужжащего Джеймса. — Этому столику больше не наливать.

За непринужденной болтовней и обсуждение «нового образа мистера Малфоя» время пролетело совершенно незаметно. Казалось, я только что вбегал сюда после обеда, а времени уже было далеко за десять. Нашу беседу прервала мадам Помфри, сообщив, что меня ждет директор, и что завтра ребята уже выйдут из лазарета. Я покорно следовал за медсестрой, которая за всю дорогу до огромного дерева не проронила ни слова. Я думаю, она боялась меня, особенно когда была со мной наедине и в ночь полнолуния. По ее расчетам выходило, что луна станет окончательно полной лишь под утро, поэтому она ждет меня с утра у себя, чтобы проверить мое физическое состояние. Я почти не слушал ее бормотание и пропустил тот момент, когда она объясняла, куда меня ведет. Я с опаской поглядывал на странно качающиеся ветви дерева, они казались мне живыми и точно разумными. Они переплетались меж собой, производили легкий шум, похожий на шепот, и покачивались против ветра.

— Вот сюда нажмешь, — все еще продолжала объяснять мне что-то колдомедик, пока я зачарованно смотрел на странное дерево.

— Ремус, у нас не так много времени, заклинание скоро спадет! — вконец разозлилась она.

А я даже не запомнил, куда она попала веткой, чтобы открылся этот подозрительно темный провал у самых корней. Помфри уже подталкивала меня к нему, когда над нашими головами в опасной близости пролетела огромная ветка.

— Да двигайся же ты! — раздался гневный голос позади меня, когда я уже стоял в темном подземной коридоре.

Коридор не освещался. Холодный подземный воздух неприятно обжигал легкие, земля была сырая, идти приходилось быстро. Я был рад, что оборотни редко болеют простудой, но если я бы не был оборотнем, меня бы и здесь не было, что не могло не огорчать. Я вновь разрывался противоречивыми чувствами, которые, казалось, совсем исчезли под натиском моих жизнерадостных друзей.

— Там лестница, она приведет тебя в Хижину, не забудь дверь запереть, — махнула мне Помфри и поспешила обратно, оставив меня в невыносимом одиночестве.

За все семь лет я запомнил эту комнатку в мельчайших деталях. Я с уверенностью могу сказать, какой пролом где находиться. Тьма комнаты, тяжелый воздух и невероятное количество пыли — все слилось в одно и то же воспоминание на протяжении нескольких курсов. Мне было настолько плохо в этом доме, что это сказывалось даже на моем Волке, пусть я давно перестал чувствовать его настолько хорошо. Мои воспоминания о собственных действиях с каждым новым превращением покрывал все более густой туман, но даже сквозь него я помнил, как с отчаянием смотрел на закрытую дверь, положив голову на передние лапы. Мой старый Волк все еще хотел быть кому-то нужен, и с каждым превращением отчаянно желал этого кого-то найти. А я нашел. Нашел и ждал помощи. Ждал поддержки. И смотрел вместе с Волком на дверь все раннее утро, пока со вздохом не заметил нарастающую боль в некоторых костях. Превращение не занимало много времени, но отнимало достаточно сил. Пошатываясь, я отпер дверь, прошел подземным ходом на улицу и, пошатываясь, побрел по мокрой от росы траве в сторону замка, разглядывая необычайно светлое для такого времени небо и Лес, покрытый таким же туманом, каким был заполнен мой разум. Я не замерз и не промок, но как только я оказался лицом к лицу с мадам Помфри, я позволил себе просто упасть в темноту за новой порцией сил. Тогда счастливым я себя уже не чувствовал. Я вообще ничего не чувствовал.