Маленький мальчик пошел погулять (джен)

— Пап, — Бен сидит в кресле второго пилота Сокола и старательно сверяет то, что видит, со спецификацией кореллианского транспортника на датападе. Приборная панель на Соколе чуть отличается, но не фатально. Сын пока разбирается самостоятельно.

Учить его летать он еще не просит. «Я прочитал, что мне еще рано, — рассудительно объяснил он, когда Хан не выдержал ожидания, что сын решит угнать корабль, и спросил сам. — Из-за того, что я не могу оценить что опасно, а что нет. Я буду просить, когда мне десять будет». Хан совершенно уверен, что именно это объяснение Бен нигде не прочитал, а услышал. Но ничего в ответ не сказал. Покивал только. Нельзя упоминать то, что случилось год назад.

Лея уверена, что все в порядке. Врачи, к которым они таскают сына, тоже уверены, что все в порядке. Хан видит, что его сын, который лазил на стены и потолок ангара, носился по Соколу и пытался разобрать гипердвигатель одной отверткой (и ведь чуть не разобрал, гений малолетний!), который болтал без умолку — замолчал и сел за датапады и книжки. Даже то, что теперь к нему приходили играть сверстники из подходящих семей, не вызывало у него ни буйной энергии, ни восторга.

— Они скучные, — сказал ему как-то Бен. — Они, ну… Им неинтересно про корабли. Как может быть неинтересно про корабли? И про звезды?

Даже школа, в которую он наконец-то пошел, не вызвала энтузиазма.

«Они там все такие медленные… »

— Да, Бен?

— Пап… — Бен откладывает датапад и вздыхает. Хан напрягается: это прелюдия к сложному разговору, Лея делает точно так же.

— Я тебя слушаю.

— Ты только не злись.

Ну вот, началось.

— Что ты натворил?

— Я не натворил. Я подумал. И мне надо знать. И я знаю, что со мной, ну, нельзя об этом говорить, но ты же не такой, ты делаешь то, что нельзя.

— Я не такой, да, — Хан полностью поворачивается к сыну. Он вот точно, точно знает, о чем, о ком пойдет сейчас разговор. «Бен и не помнит больше ничего, — сказала не так давно Лея с большим облегчением, — мы вовремя успели…» Ну да. Не помнит, конечно же. Конечно.

— Мне нужно провести эксперимент, — говорит сын. — Давай поднимемся повыше, а? Чтоб ящерицы далеко были. Я ничего Силой делать не буду, я обещаю, я ж не дурной. Мне просто проверить… Мне очень надо.

Хан вздыхает. И можно, наверное, даже нужно заболтать вопрос, но… Но Бену уже семь лет, прошел целый год, а ему — эксперимент…

Вейдер, дрянь ты такая, чем ты моего ребенка так зацепил, что он тоскует настолько сильно? Неужели только звездами и кораблями?

— Не сработает, — говорит Хан. И видит, как Бен, напряженный и напористый, оседает в кресле и сглатывает. У сына такое лицо, что Хан добавляет быстро:

— Да ничего с твоим дедом не случилось, что с ним может случиться, ему к тебе просто подходить нельзя.

— Нельзя? — переспрашивает Бен. — Совсем?

— Совсем.

— Это мама… так сделала, да?

— Твоя мама очень испугалась, — говорит Хан. — И она вообще-то совершенно права, твой дед был… плохим человеком.

Бен мотает головой.

— Я знаю. Он говорил. И я про него читал. Но он сейчас не такой.

— Читал? — Хан хмурится. Когда это Бен про деда читал? Они бы знали. Лея бы точно знала: все, что Бен читает и смотрит, с прошлого года находится под постоянным контролем. Ему ничего не запрещают, но все регистрируют. И ничего про Империю в списке его интересов не появлялось. Математика, введения в робототехнику, физика для начальных и средних классов, астрономия…

— Два года назад, — отвечает Бен, — когда мы только встретились… Ну, когда он мне не дал на стену дома вылезти, когда я в парк сбежать хотел.

Два года назад, слышит Хан.

Два. Года.

Сила, какие же они с Леей дебилы, да и Люк не лучше. Почему они решили, что тогда, год назад, у Бена с дедом был первый или почти первый контакт? То есть, почему так решила Лея, понятно, для нее длительное влияние Вейдера никак не могло остаться незамеченным, а раз осталось, то было коротким, но он-то сам! Но Люк?! …Хотя Люк-то позже мог бы и узнать, как обстояли дела, и решил никому не говорить, зачем, действительно, если все уже решилось…

Конечно, Бен ничего не забыл. Конечно, он тоскует.

Бедный мой мальчик.

— …Погоди, — говорит Хан. — В парк? По стене дома? Ты разве не позже этим планом занялся?

Бен качает головой.

— Не, позже мне как раз сказали, что в моем плане было не так, и я попытался его поправить, чтоб сработал… Ну, пока сам не понял, что это дурь все и не сработает никогда. А тогда, ну, я был маленький тогда совсем…

Хан слушает повесть о том, как его пятилетний сын чуть было не убился — и они бы ничего, ничего не узнали! — и чувствует… Ситх, ему хочется сказать ситху спасибо. Вот кто бы мог подумать…

— …Мы просто разговаривали.

Бен сидит, опустив голову, и смотрит на подлокотник кресла. Не на Хана.

— О звездах и кораблях?

— Ну да. Он про планеты рассказывал, и как дроидов делать, и как они думают… И истории… Ну, перед сном.

— Про Империю.

— Про героических повстанцев, — Бен шмыгает носом. — Мне кажется, ну, сейчас, он половину прям там выдумывал, а во второй половине стороны местами менял. Но мне было так интересно… И вообще…

И вообще целый год его укладывали спать не только дроиды и няни, и только иногда мама с папой.

Хан протягивает руку и треплет волосы сына.

— Ты же знаешь, что мы тебя очень любим, правда?

— Угу.

— И я, и мама.

— Угу. Вы очень занятые, я знаю. И он тоже так говорил всегда. Я, ну я… Я думал, я его просто не вижу больше, потому что ящерицы. И дома, и в школе тоже. Я даже хотел одну в окно выкинуть…

— Но не выкинул.

— Они же живые, — Бен вздыхает. — Жалко же. Они хорошие и не виноваты. А оказывается… А нельзя — это совсем нельзя, да?

— Только если мама разрешит, — отвечает Хан честно. И от того, как тускнеют глаза сына, ему становится плохо.

— Значит, совсем нельзя… Пока я не вырасту, да?

Хан молчит.

— А, — Бен берет свой датапад. — Ясно. Совсем-совсем нельзя.

Может быть, когда-нибудь, хочет сказать Хан, но не говорит. Врать он не хочет, а просто утешать — ну и чем тут утешишь? Да ничем.

— Давай я тебя все-таки поучу летать, — говорит он вместо этого. — Немножко. А?

Бен всхлипывает и бросается ему в руки, и ревет так, как не плакал лет с четырех, а Хан только и может, что гладить его по голове.