Летит мотылёк на адский огонь... (гет)

С того момента, как Оливия получила ещё один шанс на жизнь, прошло около месяца. Её талант в уборке Ягер оценил с первых дней, приятно удивившись, когда посетил до блеска отдраенный лазарет. Он всегда придерживался мнения: «Хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай это сам», из-за чего многих подчиненных ему не раз приходилось заставлять переделывать их работу по несколько раз. С заключённой S1030385 этого не требовалось. Она не прошла мимо пыли за батареями, под кроватями или мимо пятна на стене. Перфекционизм, присущий и самому Клаусу, был приятным дополнением её личности. Его же всегда считали слишком придирчивым и дотошным ещё со школы, но именно благодаря этой черте характера он был обязан своим быстрым подъёмом по службе.

Штандартенфюрер едва заметно улыбался уголками губ, рассматривая очередное помещение, в котором порхала русская, время от времени возвращаясь к ведру с водой. Ему даже казалось, что она даже получала удовольствие от процесса, хотя и не был в этом уверен. Русская душа была ему по-прежнему неподвластна, а душа этого создания и подавно. Вновь задумавшись о том, что же на самом деле творилось в её мыслях, он привалился плечом к дверному косяку.

Время было позднее, концентрационный лагерь SIII уже погрузился в ночной сумрак, но Ягер не спешил возвращаться в свой кабинет. Оливия же и вовсе потеряла счёт времени. Нарочно скрипнув дверью, штандартенфюрер привлёк к себе её внимание. Русская, полоскающая тряпку в ведре, тут же выпрямилась, одарив наблюдавшего за ней Клауса добродушной улыбкой, и помахала ему рукой в знак приветствия. Он же лишь в очередной раз ухмыльнулся и поспешил удалиться восвояси. Как и ожидалось, злости и ненависти к нему в заключённой S1030385 по-прежнему не наблюдалось.

Когда же бо́льшая часть помещений была отдраена, к обязанностям Оливии добавилось поддержание этого состояния. Конечно, для одного человека это было непростой задачей, но в целом она справлялась, иногда получая помощь от других заключённых, получивших наряд на уборку. Всё шло своим чередом, пока в один из дней ей не пришлось бросить свои обязанности.

Очередные тренировочные испытания пошли не по плану, из-за чего пострадало четверо человек. Солдаты принесли в лазарет раненых товарищей, когда заключённая S1030385 перестилала постельное бельё на одной из коек. Отстиранные белые простыни тут же пропитались кровью. У двух солдат были небольшие ушибы и шок, двое других пострадали больше. Санитара и медсестры на всех не хватало, поэтому им пришлось заручиться помощью русской. Принеси, подай, подержи… Как бы не было странно, но она понимала то, что от неё требовали, и безоговорочно выполняла. Ей даже не требовалось знание языка, она просто вспоминала, чему их учили в академии, и предугадывала просьбы.

Узнавший о случившемся штандартенфюрер явился в лазарет в тот самый момент, когда Мартынова перебинтовывала одному из солдат голову. Взбешённый произошедшим, он было начал орать на медработников за то, что они халатно относятся к своей работе и посмели подпустить к солдатам русскую. К счастью для них и заключённой S1040385, на их защиту встали пострадавшие. Благодаря её помощи медперсонал успел помочь всем и обойтись без потерь. Конечно же, Ягеру это не нравилось, но после этого случая медсестра слёзно просила его оставить Оливию в лазарете в качестве помощницы, ведь не окажись той рядом, ему бы пришлось писать письма с соболезнованиями родственникам солдат.

Признав то, что она действительно способна на больше, чем просто мытьё полов, штандартенфюрер всё же согласился, пригрозив в случае чего расстрелять медсестру вместе с ней. С того момента Мартынова сменила голубую косынку на белую, а поверх тёмно-синего платья с нашивкой «OST» появился медицинский халат. Она была приятно удивлена повышению, хоть и понимала, что её новая коллега не по доброте душевной выбила для неё это место. Медсестра лишь нашла того, на кого можно скинуть хотя бы часть своих обязанностей.

С того дня прошло ещё два месяца. За это время волосы Оливии уже немного отросли, и она могла собирать их в забавный маленький хвостик, за исключением пары прядей у лица, что постоянно выбивались из-под косынки. Также она успела поправиться — рёбра уже не торчали наружу, а щёки стали не такими впалыми. Ссадины давно затянулась. К тому же она успела выучить на слух пару немецких фраз из разряда: «Обработай рану», «Наложи повязку», «Иди мой полы», «Твоё дежурство» и «Пошла вон». Даже в какой-то степени смогла привыкнуть к обращениям «Маня» и «тупая русская». Конечно же, они были ей не по душе, ведь особенно последнее было совершенно неоправданным.

Основными обязанностями Мартыновой стало ведение учёта медикаментов, составление списков необходимого, сортировка лекарств по алфавиту. На её счастье, все названия препаратов переводили дословно, и знание языка ей было не особо нужно. Ей нравились система и порядок, что не мог не подчеркнуть Ягер, изредка заглядывая в медпункт вместе с солдатами для проверки их физического состояния. Он не искал с ней встречи, а скорее, следил, чтобы с его ребятами, надеждой Рейха, ничего не произошло. Обычно это был вторник. В другие же дни они практически не виделись.

Клаус не был настроен на общение, а Оливию только огорчало то, что ей снова было не с кем поговорить. Командующий лагерем дал ей понять, что не намерен с ней любезничать, а его дружелюбие при их знакомстве на самом деле оказалось лишь интересом к полезному экземпляру. Все офицеры обычно фыркали и, задирая носы, проходили мимо. Только солдатам по большей части было плевать на её происхождение, и они даже могли ей улыбнуться и сказать по-немецки «спасибо» за то, что она обработала им рану или перебинтовала растянутую лодыжку или запястье, но этим всё и ограничивалось. С Анной они практически не пересекались, лишь кивая друг другу в знак приветствия в столовой или обмениваясь секундными переглядками, когда та тенью следовала за штандартенфюрером по лабиринтам коридоров концентрационного лагеря SIII.

Увидев у входа знакомую фигуру в пятничный вечер, Мартынова удивилась, но продолжила подсчёт таблеток. Штандартенфюрер же не случайно нарушил свой привычный распорядок дел, явившись в лазарет в сопровождении переводчицы — завтра должно было прибыть начальство свыше, требующее показать его достижения за прошедшее время. Несомненно, он был уверен, что делал всё как полагается — за одним небольшим исключением: заключённой S1030385 не должно быть в лазарете. Ягер подошёл к письменному столу, на котором располагались стопки блистеров с разными пилюлями, пачки с ампулами, коробка с бинтами и многое другое, а во главе всего этого сидела русская.

— Завтра в концлагерь приедет проверка, поэтому тебя здесь быть не должно, — серьёзно произнёс он, но Мартынова лишь подняла указательный палец, словно веля не мешать. — Я, кажется, с тобой говорю, — штандартенфюрер повысил голос.

Переведённые слова снова отвлекли Оливию от её занятия, из-за чего она сбилась со счёта. Устало вздохнув, она сгребла подсчитанные и не подсчитанные таблетки в одну кучу, что-то зачеркнула в журнале и только после этого подняла уставшие глаза. Переварив поступившую информацию в течение секунд десяти, она достала из кармана халата блокнот и, написав ответ, протянула его Анне.

— Где же мне тогда быть целый день? — прочитала Ярцева, снова с опаской косясь в сторону штандартенфюрера.

— Можешь считать, что у тебя выходной, — ядовито бросил он. — Либо я могу лично проводить тебя в твою старую камеру.

— Герр Ягер, я просто уточнила, чтобы не было недопонимания, — наспех черкнула она в блокноте, вновь возвращаясь к подсчёту таблеток. — Я вас услышала, — Анна закончила озвучивать написанное и вернула блокнот.

Штандартенфюрер в очередной раз был ошарашен поведением этой особы. Всегда приветливая и улыбчивая к нему, несмотря на усталость и не самые простые задания, но сегодня её словно подменили. С одной стороны, Ягеру хотелось поставить её на место за дерзость, с другой же появился интерес к причинам столь резких перемен. Когда же здравый смысл возобладал над любопытством, Клаус опёрся одной рукой на столешницу, наклонившись ближе к русской, а другой грубо взял её за подбородок, веля смотреть ему в глаза.

— Не забывай, милая, с кем ты разговариваешь, — твёрдо произнёс он, намереваясь увидеть страх в серо-голубых омутах заключённой S1030385, но наткнулся лишь на холодное безразличие и отрешённость.

Даже не предпринимая попыток вырваться из его рук, русская смотрела словно сквозь него, Ягер же продолжал прожигать её взглядом. Штандартенфюрер долго обдумывал мотив таких перемен, пока его не осенило: он вёл и чувствовал себя точно так же, как она, лишь три дня в году, которые напоминали ему о смерти лучшего друга детства и верного товарища. Пару дней назад он и сам поддался меланхолии, обложившись бумажной работой, но при этом ничего не делая, что было на него совершенно не похоже. Два года прошло с тех пор, как Вольфа не стало. Вспомнив и словно снова пережив те эмоции, Клаус понял, что произошло с заключённой S1030385. Сегодня, в первый день зимы, была годовщина какого-то значимого для неё события. Печального события. Убрав руку с её подбородка, Ягер выпрямился, посмотрев на неё уже более мягко. Оливия же не отрывала от него затуманенного печального взгляда.

Всё это время стоявшая рядом Анна, впервые не предугадавшая поступков немца, совершенно не понимала, почему штандартенфюрер не влепил наглой русской хотя бы пощёчину. Конечно же, она искренне переживала за землячку, которой, как считала Ярцева, гораздо сложнее жилось в концлагере, чем другим, но до этого момента она не видела, чтобы чёртовы нацисты делали для кого-то исключения. Уж кому, как не ей, знать подноготную этого монстра?

За три месяца сотрудничества с новым командующим концлагеря Анна уяснила, что он немногим лучше остальных, и боялась его, в отличие от Оливии. Та же не стремилась нахамить или плюнуть в лицо немца, как это делали многие заключённые, но и не тряслась в ужасе при одном его виде, как поступала сама Ярцева. Мартынова будто старалась выдерживать их положение на равных. Удивительно, но у неё начинало получаться.

Дождавшись, когда штандартенфюрер и Оливия наиграются в гляделки, Анна поспешила покинуть лазарет вместе с Ягером, следуя за ним по пятам серой тенью.

* * *

Следующее утро для Оливии началось, как и любое другое. Она проснулась в оптимистичном расположении духа, выкинув из головы вчерашние переживания, словно их никогда и не было. Наступил новый день, а значит, жизнь продолжалась, несмотря на угнетающие внешние декорации. Поднявшись со скрипучей железной койки, что стояла в её маленькой каморке, Оливия наспех оделась и поспешила навстречу новому дню.

Работы, как и всегда, было через край. Первым делом Мартынова направилась в прачечную, где вчера оставила сушиться постиранные простыни. Провозившись с постельным бельём не меньше трёх часов, она таки привела его в порядок, погладив и разложив всё в идеально ровные стопки. Затем, схватив одну из них, она уверенной походкой направилась в лазарет, но стоило ей пересечь порог, как улыбка медленно сползла с её лица.

Утонув в своих мыслях, Оливия совершенно забыла о том, что наказывал ей штандартенфюрер прошлым вечером. Едва ли не врезавшись в толпу немцев, она потерянно замерла на месте. Обергруппенфюрер в компании нескольких офицеров, приехавших вместе с ним, парочка местных, в том числе Тилике, и непосредственно виновник торжества, сам Клаус Ягер, обернулись на появившуюся из неоткуда молодую медсестру. Растерявшись, она кивнула в знак приветствия и, окинув присутствующих взглядом, столкнулась с уничтожающим взором штандартенфюрера. Оливия поспешила обойти толпу и, словно так и должно было быть, намеревалась отнести бельё в шкаф и скрыться, как ей было велено, но безуспешно.

— Что такая прекрасная нимфа делает в этом жутком месте? — изумлённо спросил обергруппенфюрер, аккуратно поймав её за руку и не позволяя сбежать.

Заметив удивлённые взгляды местных офицеров, Клаус не рискнул сказать вышестоящему о том, что тот осыпал комплиментами русскую. Ему была дорога своя шкура, но решить проблему нужно было незамедлительно.

— Герр Хайн, она… — замялся на секунду Ягер, понимая, что надо бы сказать ему правду. — Она немая…

По сути, штандартенфюрер не соврал. Разве что немного недоговорил. К счастью Клауса, обергруппенфюрер не заметил его заминки, с интересом смотря на Оливию. В пятьдесят молодость сама по себе считалась привлекательной, возможно, именно по этой причине девушка показалась ему красивой. Других причин, его оправдывающих, штандартенфюрер найти не мог. Опасаясь продолжения разговора, Ягер полоснул ледяным взглядом по Мартыновой, впервые ощущая практически на физическом уровне её страх, который внешне почти не проявлялся, но он его чувствовал.

— Иди работай, — скомандовав заключённой S1030385, Клаус на всякий случай махнул рукой в сторону стола, надеясь, что она поймёт.

Сдержанно улыбнувшись в ответ на приятные слова важной шишки, а судя по интонации и улыбке, они были приятными, Мартынова удалилась в закуток медперсонала. Вскоре гости ушли, и Оливия выдохнула спокойно. Не то чтобы она боялась их, но испытывала определенный дискомфорт рядом с высшими чинами. Напугал же её тот факт, что она по своей глупости неосознанно подставила штандартенфюрера.

После мысли об этом у неё заныла нога, напоминая о двух маленьких шрамах на икре от пули — вечное клеймо от её убийцы и спасителя в одном лице. Боль была скорее подсознательной, чем физической, ведь стоило ей задуматься об этом человеке, как оставленные им метки давали о себе знать, не позволяя забыть. А Мартынова не раз задумывалась о том, что не выстрели он в неё тогда, она бы сбежала, но не будь это именно он, поймав её, застрелили бы на месте. Может, поэтому она испытывала к нему некие тёплые чувства из благодарности за второй шанс.

Оливия всегда старалась улыбнуться ему, встретившись с ним случайно в коридоре, на что он отвечал лишь настороженным и пронзительным взглядом. Ягер был уверен, что это было его защитой, но ошибался. Он мог контролировать свои эмоции, и ему это потрясающе удавалось, но была одна деталь, выдающая его. При разговоре с заключённой S1030385 его зрачки непроизвольно расширялись, что давало ей повод предположить, что она ему интересна. Пусть как рабочая сила, но кто сказал, что человеку не может нравиться вещь? У каждого есть какой-то любимый предмет. Заштопанное любимое пальто, которое жалко выкинуть, детская игрушка с приятными воспоминаниями или даже обычный карандаш. У каждого есть то, к чему он неровно дышит.

Уловив это в бездне его голубых глаз, Оливия начала медленно прощупывать почву, желая узнать степень дозволенности, которую предоставлял ей штандартенфюрер. Мартынова делала это скорее неосознанно, просто стремясь найти того, за чьей спиной смогла бы спрятаться от этой страшной войны, для которой она явно не была создана.

Задумавшись обо всём происходящем, она даже не сразу заметила, что в лазарет вбежала возбуждённая толпа, таща матерящегося обергруппенфюрера. К нему тут же подскочил медперсонал, отгоняя солдат и офицеров, которые вскоре и сами поспешили покинуть лазарет. Из немецкой речи Оливия так ничего и не поняла, но, подойдя поближе, увидела, что его подстрелили, в ногу чуть выше колена. Несложно было догадаться, что попытку убийства предпринял один из заключённых, вырвав автомат из рук солдата.

Во время визитов проверки всех заключённых было принято выводить — напоказ, как собачек, строя их в ровные шеренги. Этот раз не был исключением. Курсанты, недавно прибывшие на службу, так же были построены и слушали напутственные и вдохновляющие речи обергруппенфюрера, стоящего в компании Ягера и офицеров на сооружённой наспех платформе. Промывка мозгов была одной из основополагающих воспитания солдат, жадно впитывающих каждое слово. В отличие от них, ничего не понимающие из немецкой речи заключённые стояли без дела. Первые считали минуты до окончания, другие едва ли держались на ногах, третьи обдумывали способы побега, но одному русскому пришла в голову совершенно безумная и безрассудная мысль.

Он так устал от пыток и заточения, что уже давно мечтал о смерти, которую ему, вопреки ожиданиям, никто не собирался давать. Русский каждый день работал на чёртовых нацистов, наблюдая, как его товарищей пачками расстреливали, и мечтал о дне, когда наконец составит им компанию. Ему было тошно от самого себя, ведь он, как и все, хотел быть героем, а в итоге помогал врагу. Более подходящего момента для безумства могло больше не подвернуться, поэтому надо было действовать незамедлительно. Стоявший с самого края строя рядом с одним из немецких солдат русский резким движением выхватил автомат у этого растяпы, заслушавшегося проникновенных речей командира, и прошёлся очередью по толпе, надеясь забрать на тот свет вместе с собой как можно больше нацистов. Он знал, что после такого его точно не оставят в живых, и не ошибся.

Опомнившиеся офицеры поспешили закрыть собой вышестоящих, солдаты тут же открыли огонь по бедняге и всем, кто стоял рядом с ним. Всё закончилось быстро. Первым отошедший от шока Тилике кинулся к рухнувшему на землю обергруппенфюреру, проверяя, жив ли он. Поняв, что тот ранен, он приказал паре солдат, что были ближе остальных, нести его в лазарет, сам же поспешил к ошарашенному Ягеру, который уже оценивал масштабы произошедшего. Три убитых и два раненых солдата, один мёртвый офицер и подстреленной обергруппенфюрер. Зажмурившись, он закрыл лицо руками и попытался очистить голову от лишних мыслей. Клаус искренне удивится, если после такого его самого не расстреляют.

— Штандартенфюрер, с вами всё в порядке?! — взволнованно спросил подбежавший к нему Тилике.

— В полном, — коротко ответил Ягер, пытаясь вдохнуть поглубже. — Прикажи расстрелять всех из блока S205, а из S203 — показательно повесить, — Тилике услышал приказ, но, заметив багровое пятно на кителе командира, замешкался.

— Герр Ягер, вы…

— Выполняй! — рявкнул штандартенфюрер, а сам поспешил в лазарет, ведь сейчас от жизни обергруппенфюрера зависела и его собственная.

Протиснувшись сквозь толпу спешивших покинуть лазарет солдат и офицеров, Клаус убедился, что медики хоть и были некомпетентны в некоторых вопросах, но дело своё знали, как и то, о чьей жизни стоило позаботиться в первую очередь. Неспроста они выгнали раненых солдат, веля тем ждать своей очереди. Успокоившись, что обергруппенфюрер в надёжных руках, он выдохнул спокойно и только потом почувствовал, что где-то рядом с левой ключицей словно обдало огнём.

«Только этого не хватало…» — выругался он мысленно, опершись на спинку одной из кроватей.

Пытаясь удержать себя в сознании, он издалека наблюдал, как Мартынова приблизилась к медсестре, пытаясь предложить свою помощь, но снова лишь услышала знакомое: «Пошла вон!» Клаус слабо усмехнулся, радуясь тому, что хотя бы сейчас медсестре хватило мозгов не подпускать русскую к пострадавшему. Мартынова же, почувствовав на себе тяжёлый взгляд, глянула в его сторону и беззвучно ахнула. Ягер стоял на ногах из последних сил, держась за простреленное левое плечо. Из раны лилась кровь, пропитывая его безупречно сидящую серую форму, но он не выл и не просил помощи, зная, что сначала должны спасти обергруппенфюрера, иначе не сносить ему головы. К заключённой S1030385 Клаус по-прежнему относился с опаской, всё время ожидая подвоха, поэтому лишь молча стоял и ждал тех, кому мог довериться больше, тяжело дыша от боли.

Оливия же не могла спокойно стоять в стороне и смотреть, как тот мучается. Подбежав к штандартенфюреру, когда тот уже собирался растянуться на полу, она подхватила его за локоть. Помогая устоять ему на ногах и пройти к одной из коек, Мартынова усадила Ягера на аккуратно застеленную белую простынь. Она тут же принялась стягивать с него одежду, чтобы подобраться к ране, но Ягер таки продолжал жалкие попытки к сопротивлению, стремясь оттолкнуть вездесущие руки русской.

Боль затуманила рассудок. Находясь словно в вакууме, он отдалённо слышал крики обергуппенфюрера, что находился на противоположной койке, немецкую речь медперсонала, что сейчас казалась ему чужой, и видел склонившееся над ним обеспокоенное лицо Оливии. На секунду ему даже показалось, что это она говорила что-то по-немецки.

Клаус, как в замедленной съёмке, наблюдал за тем, как заключённая S1030385 дёргала за плечо санитара, указывая на ещё одного пострадавшего, но тот лишь, не жалея сил, отвесил ей оплеуху, от чего та рухнула на пол. Поднявшись на ноги, русская спешно побежала к шкафу с медикаментами и, как показалось Ягеру, уже через секунду снова была возле него. Он почувствовал её руки на своих плечах и не смог сдержать стон боли, который немного привёл его в чувство. Силой уложив его на кровать, заключённая S1030385 скрутила полотенце, протянув ему. Клаус не понимал, что она от него хотела, пока не увидел в её руках пинцет.

Судорожно сглотнув, он догадался, что она собиралась достать пулю без анестезии, потому что на ту не было времени — штандартенфюрер и сам чувствовал, что вот-вот может потерять сознание. Взяв в зубы вручённое ему полотенце, Ягер зажмурил глаза и откинулся на подушку. Тупая боль пронзила плечо. Взвыв, как дикий зверь, он вцепился в кровать с такой силой, что костяшки на пальцах начали белеть, а на руках показались вены.

Оливия очень старалась сделать всё быстро и аккуратно, но это было сложнее, чем хотелось. Достав злосчастный кусок свинца, она зажала рану, останавливая кровь. Оставалось зашить. Мартынова знала это. Ягер тоже. Всё ещё находясь в сознании, он смотрел в потолок, мысленно молясь, чтобы это всё быстрее закончилось. Конечно, у него были ранения и похуже, но привыкнуть к боли он не мог. Каждый раз, проходя через этот ад, он надеялся, что больше этого не повторится, хоть и знал, что на войне раны неизбежны.

Задумываясь в такие моменты, через что приходилось проходить пленникам в концлагерях вроде этого, Ягер не мог сдержать дрожи. Он не одобрял такой подход, считая, что бой должен быть в равных условиях. Увы, его мнение не учитывалось. Единственное, что Клаус мог сделать, это не принимать участия в пытках. Что же касалось массовых расстрелов, то он мог лишь отсрочить их смерть, привлекая к общественному труду, как сделал это с заключённой S1030385. К сожалению, в отличие от неё, многие предпочитали голодную смерть в камерах или всё же работали, но, что называется, из-под палки, вынашивая в своём воспалённом мозгу что-то безумное. Одно из таких безумств, к сожалению, ему довелось в этот злосчастный день увидеть воочию и даже стать его жертвой. Почему же эта русская с таким энтузиазмом сама вызвалась помогать немцам? Что её отличало от соотечественников? Эти вопросы для него всё ещё оставалось без ответа.

После извлечения пули он почувствовал облегчение, ведь половина пути была позади. Выплюнув дурацкое полотенце, он глотнул воздуха и почувствовал, как его здоровую руку поднесли к простреленной ключице, веля прижать марлю как можно крепче. Он послушно выполнял всё, понимая, что Оливии сейчас тоже приходилось несладко.

В одиночку Мартыновой просто не хватало рук на всё сразу. Медсестра с санитаром работали в паре, ей же никто не бежал помочь, да и бежать-то было некому. Поэтому Ягер был единственным, кто мог сделать хоть что-то. Всё-таки, это было и в его интересах. Оставив его, она быстро рванула к шкафчику, пытаясь трясущимися руками найти ампулу и набрать её содержимое в шприц. Всё же без анастезии было не обойтись — Оливия боялась, что штандартенфюрер умрёт от болевого шока.

Вернувшись к нему, она затянула вокруг руки жгут и, протерев место для укола спиртом, собиралась ввести иглу, но её грубо схватили за запястье. Ягер продолжал тяжело дышать и, стискивая зубы, смотрел ледяными глазами на заключённую S1030385. Он не мог позволить этой девчонке что-то вколоть себе. Такой удачный момент, чтобы подменить ампулы и убить его, списав на большую потерю крови или болевой шок. Она же была фармацевтом и знала, что и в каких дозировках убивало человека. Такой шанс ей мог больше не выпасть. Клаус был уверен, что русская его бы не упустила.

— Только попробуй, — попытавшись подняться, прорычал он, но Оливия не понимала.

Ей оставалось лишь догадываться, что из-за своего недоверия к ней штандартенфюрер был готов рискнуть своей жизнью. Она повернулась в сторону соседней койки, где вокруг обергруппенфюрера продолжали носиться медработники и совершенно игнорировали всё, что происходило вокруг. Переведя взгляд на своего «пациента», она едва заметно повела бровью и указала глазами на происходящее по соседству. У него был выбор: довериться ей или надеяться, что горе-медики заметят его раньше, чем он отправится на тот свет.

Ягер продолжал крепко сжимать тонкое запястье Оливии, прожигая её взглядом и давая понять, что второй вариант ему больше приходился по душе. Вот только она не собиралась позволить ему умереть. Потянувшись к нему свободной рукой, она нежно, практически невесомо коснулась его покалеченной щеки и погладила розоватые шрамы большим пальцем. На её языке это означало: «Доверься мне, я не причиню вреда». Мартынова искренне надеялась, что он это поймёт. Клаус должен был её понять!

Она не знала, сколько минут они провели, пялясь друг на друга. Каждый стоял на своём, но вскоре хватка штандартенфюрера начала слабеть. Не потому, что он ей поверил, нет… Ягер начал медленно проваливаться во тьму, оставляя своё тело на растерзание заключённой S1030385 и мысленно укоряя себя за то, что при противостоянии русским он потерпел поражение.

Снова…