Come Undone (гет)

Have no choice but be isolated

Struggling, left alone, apart

Pushed aside, made segregated

Have no choice but be...⁽¹⁾

Chiasm — Isolated

Интерлюдия

Жаркий летний день. Солнце пробивается сквозь листву раскидистого дуба, стоящего на берегу реки. На самой толстой ветви его висят самые примитивные качели — веревка да колесо. Но много ли надо детям? Для них это самое лучшее развлечение.

Они гурьбой бегут туда, смеясь и оживлённо переговариваясь по пути. Самая маленькая, черноволосая девочка семи лет, немного отстаёт. Останавливается, запыхавшись, и обиженно кричит:

— Мия, подожди меня! Мия-я! Я скажу маме с папой, что ты оставила меня одну!

Одна из тех, кто уже добежал до дерева, оборачивается и кричит в ответ:

— Изольда, ты же сама знаешь, что это неправда! Ты сама не захотела бежать вместе со всеми! И потом, ты же совсем недалеко! Ты же нас видишь!

Изольда надувает губки и думает, что всё равно сестра должна была помочь ей оказаться там в числе первых, а ещё обязательно покачать. Хоть мама с папой никогда не наказывают их, но девочке всё равно хочется как можно больше родительского внимания, вот как было, когда она была совсем маленькая. Сейчас-то она уже совсем взрослая. Целых семь с половиной лет — это не шутки! Изольда идёт к дубу, про себя придумывая обидные прозвища сестре, которая уже качается на качелях и весело хохочет. Но при виде огромного дерева так близко, а главное, колеса — все плохие мысли улетучиваются, оставляя после себя только восхищение.

Подбирается к сестре, дёргает за рукав.

— Мия, покатай меня тоже, пожа-алуйста!

Та встает, улыбаясь:

— А маме с папой не будешь жаловаться, мол, оставила тебя одну?

Изольда отрицательно мотает головой, скрещивая, впрочем, два пальчика за спиной. Потом поднимает руки, тянет к колесу. Мия подсаживает её, и вот девочка раскачивается уже так сильно, как только может, ей ещё помогают снизу.

Потом вдруг рука соскальзывает, и малышка летит, летит! Летит и падает в речку. Речка хоть и мелкая и нагретая солнцем, но разница в ощущениях столь разительна, что Изольда вздрагивает, и…

* * *

Просыпается. В воде. Растерянно хлопает ресницами, пытаясь осознать, где она вообще. И почему всё так болит. Неужели так сильно ударилась, когда упала с качели? Шарит вокруг руками и понимает, что, похоже, она лежит в ванной. Поводит глазами и натыкается взглядом на чертовски довольного Джейкоба.

— О, проснулась наконец! — комментирует он, улыбаясь.

— Та-ак крепко спала. Даже не проснулась, когда пришлось раздевать. Сквозь сон ещё и угрожала. «Скажу маме с папой!», ха. Но стоило только опустить в воду...

Говард смутилась. Раньше она не разговаривала во сне, это во-первых.

Во-вторых, она абсолютно голая перед мужиком, которого, по сути, не знает.

В-третьих, он лично раздел её. И не только не отвёл после этого взгляд, но и сейчас продолжает на неё смотреть.

Видимо, вся гамма переживаний отразилась на её лице, потому что Сид несколько раздражённо закатил глаза.

— Поверь, если б я захотел что-либо с тобой сделать, я б уже это сделал. И проснулась бы ты тогда совсем от другого. А если ты сейчас открыла рот, чтобы попросить меня уйти… можешь закрыть. Я останусь. Не хотелось бы вылавливать потом твой труп из воды на следующее утро, знаешь ли.

Изольда, которая как раз хотела сказать именно это, послушно сомкнула губы.

Джейкоб хмыкнул.

— Умница, соображаешь. — затем тень улыбки сошла с его губ, и он продолжил, обрубая слова: — Вон мыло и мочалка. Одежда. Полотенце.

Изольда молча следила за его рукой, указывающей поочередно на бортик ванны, сиденье и спинку стула, что стоял рядом с ней, и подумывала над тем, чтобы всё же настоять на том, чтобы Сид ушел, но осознала, что он прав. Она сама не поручилась бы за то, что не вырубится снова. Всё тело болело, да и смущение ушло, оставив только смертельную усталость. Говард стало как-то наплевать, будет ли кто-то вообще смотреть на то, как она моется. Пусть смотрит, если это уж так необходимо. В конце концов, разве она никогда не была с мужчиной, чтобы об этом переживать? Была, и не раз, и не с одним, и не о чем тут волноваться. Успокоив себя таким образом, она начала лениво мыться.

Это было так приятно — наконец оказаться в воде. Отмыть всю эту грязь и кровь, скопившуюся за три недели плена. Но тёплая ванна действительно очень расслабляла. Дважды она чуть не уснула, но оба раза окрик Сида, сидевшего неподалеку и совершенно спокойного на вид, приводил её в чувство. Лишь раз что-то быстро промелькнуло в его глазах — когда Изольда распустила волосы — но погасло так быстро, что это, вполне вероятно, было игрой бликов.

Изольда потянулась, чтобы намылить себе спину, но её вдруг пронзила боль, и она охнула. Похоже, что когда она свалилась в ящики во время боя, она умудрилась помимо бедра повредить и что-то в плече, хоть и не так сильно. Может, сухожилие или мышцу растянула, а может, и что посерьезней, девушка понятия не имела. Тем более был явственный щелчок, а это уже тянуло на то, что выскочил сустав. Теперь же из-за одного неловкого движения эта незамеченная прежде травма дала о себе знать, и спину с плечом свело. Это не укрылось от Джейкоба, который до того равнодушно наблюдал, как Изольда моется.

Солдат подошел и задал только один вопрос:

— Спина?

— И плечо, — выдохнула Изольда. — Левое.

Сид легко положил руки ей на шею. Спустил вниз, ощупывая плечи и спину. Потом одной рукой взялся за плечо, другой — чуть пониже, и резко дёрнул. Изольда вскрикнула от того, что на миг её снова пронзила резкая боль, но почти сразу же утихла, оставив после себя только тень. Джейкоб явно поставил сустав на место. Но руки он не убрал, снова возвращая их на спину Говард.

— Расслабься. — наклонившись, шепнул он на ухо невольно напрягшейся Изольде.

Затем начал массировать ей спину, нажимая сильными, чуть шершавыми пальцами так аккуратно, будто Говард была сделана из фарфора. Неслабо, но очень осторожно. Плечи, спина, шея. Предплечья, плечи, шея, спина. Снова и снова. Мягко, но сильно. Разминая натруженные мышцы так, что оставалась только приятная усталость там, где раньше была боль.

Изольда не ожидала, что этот мужчина может быть таким… заботливым.

Джейкоб же, закончив массаж, взялся за мыло и мочалку. Всё так же мягко намылил ей спину, заканчивая то, что не смогла сделать Изольда.

— Всё. Теперь можешь всё смыть и одеться, — произнёс он, отходя от неё и вытирая руки. Глядел он при этом в сторону.

Изольда послушно погрузилась в воду, смывая с себя остатки грязи и мыла. Осторожно, стараясь не опираться на больную ногу, встала.

— Спасибо, — несколько неуверенно произнесла она, собирая полотенцем ручейки и капли, оставшиеся после ванны, со своего тела. Серо-белое полотенце было очень чистым, но немного жёстким, похоже, пересушенным. Впрочем, и такое радовало.

— Не стоит, — отозвался Сид, всё ещё не глядя на Изольду.

Изольда между тем, как смогла, просушила волосы и теперь рассматривала одежду, лежавшую рядом на стуле.

Простая белая майка со странным крестом, нарисованным на ней, похоже, по трафарету, чёрной краской. Такие же простые белые трусики. Камуфляжные штаны и грубые ботинки. Лифа не было. И всё, кроме трусиков, явно было на размер, а то и на пару размеров больше, чем ей нужно было.

Изольда вздохнула. Да, можно было бы попросить свою одежду назад, но надевать засаленные и грязные вещи на чистое тело очень не хотелось.

Потому она безропотно надела всё, что предложено. Майка висела мешком, штаны чуть не спадали с бедер, ботинки выглядели на ней так, как выглядит обувь на детях, вынужденных донашивать всё за братьями и сестрами, которые старше их лет на пять. И теперь она выглядела из-за этого ещё более миниатюрной и хрупкой, чем обычно. Джейкоб, как раз повернувшийся и увидевший эту картину, судорожно вздохнул и чертыхнулся себе под нос, но тут же справился с собой.

— Завтра поищу что-нибудь поменьше, — произнёс он задумчиво и, почти без паузы, возвращаясь к обычному тону, добавил: — Сама идти сможешь?

— Думаю, да, — кивнула Изольда.

— Замечательно. Тогда за мной, — Сид повернулся и вышел из ванной.

Говард послушно следовала за ним по тёмному коридору с полом, покрытым светлой плиткой, мимо ряда абсолютно одинаковых дверей и гадала, с чего вдруг к ней такое расположение и что случится раньше — они дойдут или она снова вырубится. Вокруг, похоже, не было ни души. Ни шороха, ни вздоха, ни скрипа двери. Тишину разбавляли только тяжёлые размеренные шаги Джейкоба, её более частые, шаркающие из-за большой обуви и больной ноги и их дыхание. За своими мыслями она пропустила момент, когда солдат остановился, и натолкнулась на него. Сид неодобрительно посмотрел на неё и, ничего не сказав, принялся открывать находящуюся перед ним дверь вытащенными из кармана джинсов ключами.

За дверью, на первый взгляд, ничем не отличавшуюся от ряда уже пройденных, обнаружилась небольшая комнатка, в которой и помещалось-то всего ничего: одноместная кровать с железным остовом, заправленная однотонным бельем, на которой лежало свернутое в рулон одеяло и в изголовье небольшая подушка; тумба, где стояла настольная каркасная лампа и лежала белая книга с таким же крестом на обложке, какой был у Изольды на майке; деревянные стол и стул. В комнате также была ещё одна дверь в углу, которая вела, как потом выяснилось, в туалет с железным унитазом, таким же умывальником и душевой кабиной.

Джейкоб подтолкнул Изольду внутрь.

— Располагайся. Теперь ты будешь находиться здесь. Завтра я приду, и мы кое о чем поговорим, — сказал он.

«Та же клетка, только немного больше. Но хотя бы поудобнее», — подумала Изольда, заходя в комнату и присаживаясь на край кровати. Вслух же задумчиво сказала вполголоса, больше обращаясь к себе, нежели к солдату:

— И о чём же пленивший может говорить с пленником?

Сид фыркнул:

— Снова показываешь зубы? Ну-ну. Со мной этот номер не пройдёт. Можешь не пытаться. Ещё раз попробуешь высказаться в подобном ключе, — вернёшься в клетку, как минимум. И то время, что ты провела там до того, покажется тебе райскими каникулами. Весь разговор завтра.

Затем он вышел, что-то еле слышно бормоча про глупых женщин, которые не умеют держать язык за зубами и ценить то, что дают, закрыв за собой дверь и замкнув её ключами. Убедившись, что она осталась совсем одна, Изольда со вздохом вытянулась на кровати. Наконец ощущать прохладу простыней и мягкость подушки было необычно, но приятно, лунный свет лился из зарешеченного окна... В целом, обстановка, как ни странно, навевала спокойствие. Да и после тёплой ванны и от усталости глаза уже слипались.

Потому Изольда решила, что сейчас нет смысла задумываться и накручивать себя по поводу завтрашнего дня, и, не так уж долго поворочавшись, смогла уснуть. В этот раз без снов.

1) Не осталось выбора,кроме как быть в изоляции,

Борющаяся, оставшаяся одна, раздробленная,

Оттесненная в сторону, насильно изолированная,

Нет выбора,кроме как быть...