Белое знамя, алая кровь (гет)

Цветущие сады Дорна завораживали буйством красок, возможно, именно поэтому хрупкая облаченная в черное одеяние фигурка Мирцеллы, медленно идущей по аллее, казалась ее спутнику слишком чужеродной для здешних мест. Она молчала уже пять минут, лишь изредка поправляя отдуваемую ветром черную вуаль, прежде чем заговорить.

— Этот Брандон Сломленный — каков он?

Лорду Тириону пришлось всерьез задуматься над ответом.

— О, вопреки прозвищу воли к жизни в нем больше, нежели во многих из нас.

— Он жесток?

— Не более, чем был ваш брат, дитя мое, и ваша матушка.

Мирцелла опустилась на скамейку и заглянула дяде в глаза.

— Король Брандон знает, кто мой настоящий отец?

— Знает. Он знает больше, чем кто-либо из смертных.

— Как это понимать, дядя?

Тирион снова умолк. Говорить ли ей правду? Тирион не хотел пугать племянницу раньше времени. И в то же время промолчать также не мог — это было бы предательством как по отношению к Мирцелле, как и по отношению к Джейме. Так уж угодно было Семерым, что из всех детей Серсеи Мирцелла больше всех была на него похожа. Тирион поклялся над телом Джейме, что подарит его дочери лучшую судьбу из всех возможных. Что ж, он исполнил слово — подарил Мирцелле трон, равно как и ее наследнику.

Вот только сама она едва ли желала этого; Мирцелла напоминала ему Сансу, но не ту, которая ждет приезда невесты брата в Королевской гавани с притворной улыбкой на лице — ту, которую он впервые увидел в Винтерфелле и которую покойный ныне Клиган окрестил «пташкой». Санса Старк прошла долгий путь от пташки до волчицы, а значит, львица тем более сможет.

— Скажу вам честно, дядя, — вдруг перебила его мысли Мирцелла, — не знаю, что пугает меня больше: что стану я женой короля-калеки, или же женой короля Старка...

Тирион поспешно сжал ее руки, не дав договорить. Сейчас или никогда.

— Послушай меня, дитя. Ты — принцесса из дома Ланнистеров, единственная дочь королевы Серсеи, которую народ сейчас почитает мученицей. Ты едешь туда, где нельзя доверять никому; где каждый, преклонивший перед тобой колени, желает видеть твое бездыханное тело в замковой крипте или же твою голову на плахе. Королю Старку нельзя лгать; королю Старку нельзя приказывать, но лишь такая, как ты, сможет управлять им... во благо своей страны и своего народа. Это игра, Мирцелла, и тебе придется научиться в нее играть.

— Иначе мое тело окажется в крипте или голова на плахе?

Тирион чуть заметно кивнул. Мирцелла быстро поняла суть и приняла реальность с достоинством, как и полагается леди из дома Ланнистеров.

— Ох, если бы мой бедный Тристан остался жив...

Мирцелла опустила взгляд, с щемящей тоской вспоминая тот день, когда впервые увидела Тристана Мартелла; как трепещущее волнение сменилось легкой радостью, а затем и глубинным умиротворением, когда она осознала, что сумеет однажды горячо полюбить своего супруга, и тот ответит на ее чувства.

Мирцелла много раз вспоминала слова Томмена, сказанные относительно Джоффри:

— Он еще не встретил свою любовь.

— Разве это возможно? — спрашивала она. — Разве Джоффри сможет полюбить?

— Все Ланнистеры такие — влюбляются однажды и навсегда.

Проклятие ли это их рода или благословение, Мирцелла не знала, но слова брата роковым образом сбывались в жизни их семьи. Сам Томмен больше жизни любил свою королеву, и никто, кроме леди Маргери, ему не был нужен; их отец любил их мать, и пусть все Семь королевств считали их падшими, пропащими людьми, Мирцелла думала иначе. Даже дядя Тирион однажды полюбил... проститутку, и с тех пор, хоть и разделил ложе с половиной женщин Вестероса, сердце никому более не отдавал.

Мирцелла верила, что принц Тристан и станет тем единственным, любовь к кому она пронесет через года. Она писала королю Томмену — единственному другу и самому близкому из всех, кто у нее когда-либо был — длинные письма, где высказывала мысли о том, что они, возможно, любимцы Семерых: обычно дети знатных домов не получают счастья в браке, а им обоим несказанно повезло. Мирцелла часто молилась Матери и Деве с просьбами сохранить их любовь с Тристаном, равно как и нежные узы короля Томмена и королевы Маргери.

Но боги остались глухи к ее мольбам — ее дорогой брат свел счеты с жизнью, потеряв свою любовь, а Тристан был убит во время восстания в Дорне, откуда ее саму почти насильно вывез Арео Хотах. Мирцелла тяжело переживала смерть Томмена, чувствуя себя как никогда одиноко и потерянно в этом огромном мире. Тогда, на свой страх и риск, она решилась написать сиру Джейме. Ответ пришел не скоро, и все же она получила письмо, написанное левой рукой неровным дрожащим почерком. «Мечтаю еще хоть раз увидеть вас вновь, моя дорогая принцесса. Навеки преданный вам сир Джейме Ланнистер». Так заканчивалось его послание. Мирцелла плакала, читая эти строки, затем писала новое письмо, где, переборов страх и смущение, впервые назвала его отцом и умоляла приехать как можно скорее.

Это письмо так и осталось неотправленным — из Королевской гавани прилетел ворон с известием о том, что Дейенерис Таргариен сожгла город, а королева Серсея и главнокомандующий королевской гвардией Джейме Ланнистер погибли под обломками Красного замка. Вот так Мирцелла осталась совершенно одна. Впрочем, был еще дядя Тирион, который приехал к ней лишь месяц спустя с предложением стать женой короля Брандона — сурового властного правителя, калеки, колдуна, умеющего (как говорила молва) перемещаться в тела животных, и, наконец, северянина из рода Старков, у которого было немало причин ненавидеть Ланнистеров за деяния ее старшего брата и матери.