Дыхание последней любви (гет)

Энни Леонхарт никогда не желала никому ничего плохого. Энни Леонхарт не хотела никого убивать. Энни Леонхарт всего лишь желала хорошей жизни для себя по завершению миссии, а не сидеть в тюрьме десять лет. Армин Арлерт никогда не хотел прибегать к насилию. Армин Арлерт не желал запираться в песочных часах под названием «проклятье Имир». Армин Арлерт всего лишь хотел увидеть океан и вырваться на свободу, а не мучаться от воспоминаний Бертольда и кошмаров по ночам. Сейчас он стоит напротив неё. Она стоит, опираясь на костыли, в белом, рваном платье, поверх которого натянута её толстовка и куртка прежней военной формы. Она смотрит на него усталыми, слабыми глазами, её руки и ноги дрожат, кажется, что она вот-вот упадет. Челка спадает ей на глаза, их почти не видно из-под неё. Он стоит перед ней, как вкопанный, абсолютно не зная, что сказать. Руки он сложил перед собой, стоит, качается с ноги на ногу и смотрит в пол, как виноватый. Она, последовав его примеру, тоже опускает голову.

— Значит… — хриплым голосом говорит Энни, рассматривая сапоги Армина.

— Райнера раздавило под крышей и снесло голову, я съел Бертольда, Галлиард погиб, обороняя остров, а Зик и Пик скрылись в неизвестном направлении. Мы захватили Либеррио и теперь все выжившие живут здесь. Ты — одна из них.

— Ха, — выдохнула девушка, — я всё равно не поверю, Армин.

Он устало чешет затылок и жмурится, рыча что-то сквозь зубы. Леонхарт смотрит на него, как на больного и немного опускает ноги на холодный пол, но тут же отрывается от него, только кончиками пальцев касаясь бетонного пола. Жар, исходящий от тела Армина, обжигает её, мокрую, холодную, уставшую. Она смотрит на кушетку, совсем ободранную, и ударив по полу одним из костылей, плавно перебирается к ней и ложится, рассматривая, как вздулись вены и блестит бледная кожа. Армин хлопнул дверью так, что Энни вздрогнула и мгновенно сложилась в клубочек, уткнувшись носом в колени. Белое, хлопковое платье, пахло лесом, деревьями, и чуть-чуть отдавало запахом крови. Интересно, кому оно раньше принадлежало?

Арлерт повернул ключ в замочной скважине и тяжело вздохнул, запустив руки в светлые и уже довольно длинные волосы. Он вспоминает, как восхищался Энни в первые годы их тренировок, как она раз за разом одолевала Эрена и Жана на учениях, он помнит каждое воспоминание Бертольда, что связано с ней. Энни заняла довольно важную роль в его жизни, даже будучи в анабиозе нескончаемых семь лет, и мириться с этим, порою, было невозможно. Это выедало Армина изнутри, как какой-то паразит. Руки юноши затряслись, он прислонился спиной к стенке и сполз по ней. Просидел он так минут пять, не больше, крутя в руках связку ключей от самых разных комнат в этом доме. Почему-то, ему хотелось быть искренним с Леонхарт. Не пытать её, не бить, не вытаскивать информацию по ниточке, а просто принять её, дать «второй шанс», которого она не заслуживала. Он не простил её за кучи убитых людей, не простил, нет. Он понял её. Вошел в положение, так сказать. Благодаря тому лицемерному здоровяку, что живет в нем в виде воспоминаний и видений, которые даже сейчас не покидали его. Неприятный холодок пробежался по всему телу. Дверь в конце коридора заскрипела и закряхтела, послышались чьи-то шаги. Армин не поднимал голову, слишком погруженный в свои воспоминания.

— Ты поговорил с ней? — спросила Ханджи, стоя над Арлертом. Он даже не удосужился поднять голову, — Всё рассказал?

Армин кивнул, всё так же прожигая усталым взглядом пол.

— Она что-то хотела?

— Нет, — возразил юноша, заправив за уши белокурые патлы, — Она даже моим словам не верит. Стоит, трясется, как кролик, глаза пустые-пустые… Я начинаю сомневаться в том, что она до конца пришла в сознание.

Зоэ поправила очки и посмотрела на макушку помрачневшего Арлерта. Юноша сжал ладонями колени, на большой палец одной из рук повесив связку бренчащих ключей. Командор нахмурилась и присела напротив Армина. Он всё еще был испуганным маленьким мальчиком. Армин был слабым, пусть и очень смекалистым малым. Иногда в нем находились силы перебороть свою слабость и совершить настоящий подвиг, пожертвовать чем-то важным, но почему-то, когда дело касалось не проявления героизма, а чего-то вполне обыденного для солдата, он раскисал.

— Поговори с ней еще немного. Выведи на поверхность, узнай получше, покажи что-нибудь… И тогда можно будет ей доверять. Всё равно деваться некуда…

Женщина ушла, хлопнув дверью и оставив юношу в полном одиночестве. Армин чуть вздрогнул от накатившего холода, из-за двери послышался звук шуршащей простыни, костыли с таким же звуком она спрятала под кровать, а потом вытянулась на ней и жалобно промычала что-то себе под нос. Здесь действительно стало очень холодно. Арлерт потер ладонями плечи и встал на ноги, чтобы выйти наверх, за кофе или чаем. Там и потеплее будет, там можно и со своими мыслями побыть, выпивая залпом очередную кружку горячего, пробирающего до дрожи, напитка.

Сжимая между пальцами серую простынь, Энни зарывается носом в подушку и прижимает к себе ноги, с которых так и не стянула сапоги. Взгляд все еще рассеян, со слухом небольшие неполадки, а ноги дрожат, стоит прикоснуться к полу. В надежде на то, что сапоги хоть как-то добавят устойчивости, Леонхарт не снимала их даже перед сном. Волосы давно спутались и сейчас были неаккуратно уложены в разные стороны, кончики пальцев все еще фиолетовые. Девушка подносит руки ко рту и дышит на них, стараясь согреться. Сейчас она бы не отказалась от горячей ванны или хотя бы просто стакана с кипятком. Сквозняк чуть шевелил её волосы и щекотал ухо, Леонхарт сильнее натянула на голову простыню. Она шмыгает носом и губы невольно расклеиваются, чуть прохладный воздух врезается в горло и из-за этого девушка морщится. Голова не проходит уже какие сутки… Сколько дней назад она проснулась? Два? За это время, так или иначе, она уже тысячу раз прокляла эту комнатушку, в которой нет ни окна, ни стола, ни даже банально умывальника или тумбочки. И здесь она будет сидеть последние два года жизни? Здесь сгниет и расплавится? Не желая думать об этом, Энни закрывает глаза и надеется уснуть, но после звука отпирающейся двери вся безмятежность и спокойствие в комнате растворяются.

— Эй, Леонхарт, — басит Армин и чуть откашливается, — Есть хочешь?

Она молчит, сильнее заворачиваясь в свой кокон.

«— Оставь меня в покое, чертов подлиза,» — думает Энни, — «Ни крошки не сожру с твоей тарелки. Лгун!»

— Энни, ты слышишь меня? Ты должна поесть.

Белокурая бестия вновь игнорирует его, вытащив из-под одеяла ногу.

— Энни, — он садится на её кушетку и стягивает с головы простыню. Голос Армина прозвучал очень ласково, по коже пробежали мурашки, а волоски слегка приподнялись.

— Что? — в полголоса спрашивает девушка.

— Чай будешь?

Не ответив внятно на вопрос, Энни выхватывает у Армина из рук высокую, железную кружку с горячим чаем, окунает в него губу и чувствует, как тепло медленно разливается по всему телу. Это как глоток воды в пустыне. Леонхарт жадно, большими глотками выпивает чай, сжимая в красных и наконец-то потеплевших пальцах чуть ржавую посудину. Она наконец-то отрывается от бодрящего напитка, запрокидывает голову и блаженно вздыхает. Арлерт с недоумением на лице смотрит на неё, выпучив голубые глаза. Щеки будто в мгновение порозовели, губы потеряли свой нездоровый фиолетовый оттенок, а кончики пальцев перестали напоминать сосульки. Выжать из себя «спасибо» Энни так и не смогла.

— Ох, черт, какой же он вкусный, — отметила девушка, перед тем как в очередной раз сделать глоток чая.

— Натощак он всегда вкусный, — сказал Армин, будто нарочно копируя позу девушки, что прижала колени к груди и одной рукой обхватила их.

Девушка выдохнула и из-за этого на чае образовались маленькие волны, пенка расползлась по краям, а её отражение в воде чуть исказилось. Энни расслабила шею и уперлась лбом в стену, почувствовав легкое покалывание в висках и затылке. Она нахмурилась и протянула горячую чашку Армину, который сидел, а недоумении и рассматривал её. С самого начала было понятно, что без солнечного света и свежего воздуха ей будет становиться дурно, но чтобы настолько… Она будто провела последние семь лет не в кристалле, а в подземном городе, где нет и намека на лучи солнца или кислород. Арлерт смотрел на неё, не желая еще сильнее давить ей на мозг своими вопросами и мучить не самыми приятными воспоминаниями. Когда девушка просидела неподвижно целую минуту, сжимая кожу на переносице, а потом болезненно простонала, Армин не смог остаться в стороне и ждать, пока она сама ему что-то скажет:

— Тебе плохо?

— Да, нехорошо… — кряхтит девушка, заправляя волосы назад, — Мне нужно подышать немного… Выйти на свежи воздух, но… Мне же не светит, да?

Юноша сглотнул и спустил ноги. Он начал бегать глазами по комнате в поисках чего-нибудь, что обезопасит его от атаки ослабленной, но все еще шустрой Леонхарт на открытой местности. Армин лезет рукой в карман и находит там грязный кусок бинта, которым, видимо, когда-то перематывал себе плечо. Сейчас каждую травму и зажившее ранение уже не вспомнишь. Армину еще долго расхаживать по миру с титаном внутри себя, в отличии от Эрена, который днем с огнем уже последний раз вздохнет и окинет взглядом захламленную комнату. Армин раскатывает в руках бинт, а Энни смотрит на него, как на идиота и думает, что сейчас он её свяжет, или еще чего хуже, задушит. Но он всего лишь поднимает кисть её руки и завязывает на запястье крепкий узел.

— Что ты делаешь?

— Привязываю тебя, — отшутился Армин, обматывая другой конец на своей руке, — Чтобы не сбежала.

« — Совсем с катушек съехали, » — думает Энни, облизнув чуть влажные губы, — « Как со скотом. »

— Ты же хочешь дом увидеть, так? — спрашивает Армин, затянув узелок на запястье.

Энни вздыхает и спускает ноги с кровати. Она прекрасно видит его притворничество, как ходячий детектор лжи, считывает с его морщинок в уголках глаз призрение к ней. Он уже не считает её хорошим человеком. Никто больше никогда не будет считать её хорошим человеком. Девушка тянется за костылями, хватается за них и встает на ноги, едва касаясь носками пола. Её ноги дрожат и подкашиваются, когда она ходит, без поддержки Энни давно бы упала на пол и разбила себе голову. Она совсем ослабела и это не могло не раздражать. Энни не привыкла быть слабой, быть жертвой. Она слишком быстро привыкла к роли головореза, а когда не нужно быть ни добычей, ни охотником, куда себя деть она не знает. Поэтому сейчас Леонхарт потеряна. Чувствует себя преданной даже теми, кому никогда не была верна. Она потеряла последних дорогих ей людей, последних, кто был с ней рядом, проснулась в недалеком будущем среди врагов и не знает, что будет завтра. Зато прекрасно знает, что Армин притворяется и будто нарочно режет этим её только что заросшие раны. Палач, ей-богу, настоящий палач.

Качнувшись чуть вперед, Энни выходит из комнаты и оборачивается, считая, на сколько оборотов он закрыл дверь. Здесь явно было теплее, чем в той комнате. Шнурки не сапогах волочились по полу, белокурая девушка смотрела вслед юноше, будто нарочно, не сделав ни шага. Она не пойдет за ним, пусть и подышать воздухом ей действительно надо. Юноша обернулся и пристально посмотрел на неё.

— Не заставляй меня бить тебя, Энни, — шипит сквозь зубы Арлерт, — Пойдем!

— Я не хочу. Мне уже легче, честно, — качает головой Леонхарт. Черт, как же у неё болит голова, какой тяжелый воздух в этом помещении и как же болят глаза от темноты.

— Тебе нужно прогуляться, если не хочешь подхватить себе что-нибудь. Ты слаба, Энни. Регенерация не поможет.

Девушка сильнее вжимается руками в костыли и качает головой, без единого звука говоря «нет» упертому парню. Рыкнув, Армин быстрым и уверенным шагом подходит к ней, хватает за ноги и взваливает себе на плечо, а костыли, как полые кости, падают на бетонный пол. Энни, кажется, впервые за несколько дней улыбалась, но какой-то нервной улыбкой, будто желая уже наконец всадить своему няню нож в спину.

Свободной рукой Арлерт открывает дверь в конце коридора, и лучи белого света ударяют в глаза Энни. Лампочка. Здесь горит лампочка. На острове лампочек нет, а значит, про материк он не соврал. Лестница. Деревянная лестница, по которой он спускается вниз. Это очень знакомое здание, но сейчас ничего не разберешь, кроме того, что краска на стенах облупилась еще задолго до того, как они пришли сюда. Армин спустился на первый этаж, откуда доносились знакомые голоса, и Энни даже смогла разглядеть несколько знакомых макушек. За окном ночь. Арлерт открывает дверь теми же ключами, они все так же бренчат. Энни косится на свою руку и пытается понять, как завязан узел на запястье, чтобы можно было его ослабить и при первой же возможности сбежать или надавать Армину по самое «не хочу». Хотя… Зачем ей это? Бежать ей некуда — отныне её приют в доме разведотряда. Армин, пусть и наигранно, сдерживаясь, но может говорить с ней без капли надменности в голосе. С чего она вообще взяла, что с ней здесь будут поступать жестоко? Теперь это её дом. Единственное место, где пусть и не с огромным желанием, её накормят и пустят переночевать.

Холодный ветер зазвенел в ушах, белые пряди волос плотно прижались к лицу, Энни потянулась рукой к волосам, чтобы заправить их за уши, но не успела она и опомниться, как почувствовала под ногами твердую землю. Скорее, даже асфальт. Ноги уже не тряслись, стоять стало легче, холодный воздух заполнил легкие и Леонхарт будто заново появилась на свет, прикрыв глаза, вдыхая морозный ветер. Когда буря поутихла, девушка распахнула глаза и осмотрелась. Руины разрушенных и полуразрушенных домов, мусор на улицах, куча брошенных вещей, пустые, хоть и целые, дома… Это действительно напоминало ей её родной город. Гетто Либерио — основное пристанище тех, чьи предки были элдийцами. Теперь оно разрушено. Хотя, судя по доскам, каким-то бочкам и лестницам, сейчас восстанавливалось и перестраивалось.

— Теперь веришь мне?

— Угу, — только и смогла выдавить из себя девушка.

— Мы сейчас заняты восстановлением города. Точнее, той его части, которую пришлось разнести. Нас хотели убить и поэтому пришлось нападать первыми, — Армин понял, что Леонхарт его не слушает, задрав голову к небесам. Он сделал то же самое, и через какое-то время, добавил:

— Другого выхода у нас не было.

Энни настороженно огляделась по сторонам, будто бы что-то почувствовала из услышала. Положив руку на плечо Армина, чтобы сохранить равновесие и не впечататься лицом в осколки от бутылки, которые были у них под ногами, она пробубнила его имя.

— Армин…

— Что? — спросил юноша, вглядываясь в голубые, как чистое небо летом, глаза. Было в Энни что-то такое манящее и притягивающее, что-то необычное, особенное в ней было. Сейчас, рассматривая её лицо, он понимал, почему когда-то Бертольд был безнадежно влюблен в юную Леонхарт.

— Можешь отвести меня к моему дому?

Армин нахмурился и взглянул на неё, как на мечтательную и наивную дуреху. Когда-то так смотрели на него.

— Д-да, а зачем тебе? — чуть подрагивая от холода, спросил Арлерт. Энни убрала руку с его тела и пожала плечами, виновато опустив взгляд, — Гд-де он находится хотя б-бы?

— Я отведу, а ты просто… Будь моим сопровождающим.

Арлерт расслабил лоб и кивнул в ответ Энни, которая за пару минут стала напоминать человека, а не мертвеца. Она шагал медленно держа в руке болтающийся между ними бинт. Черт, как же здесь тихо… Девушка помнит эти улочки шумными, пышащими жизнью, помнит, как еще совсем-совсем малышкой резвилась здесь. А сейчас здесь пахнет смертью. Войной. Ржавчиной и кровью. Тихое шорканье сапог охранников и вскрики воронов высоко над головой придавали этому месту живости. Среди руин можно было разглядеть пожелтевшие фотографии, разбитые рамки от них, детские плюшевые игрушки и тела мертвых животных.

Где-то недалеко послышались детские голоса. Энни удивленно хмыкнула, когда увидела двухэтажный дом, перед которым резвились и бегали дети. Видимо, сейчас не так уж и поздно, раз их отпустили погулять. На бочках стояла керосиновая лампа, дым от неё шел высоким и едва заметным столбом в небо. На одной из бочек сидела девушка лет двадцати, от скуки болтая ногами и прижимая к лицу ружье. Она пристально наблюдала за детьми, хотя по её лицу было прекрасно видно, что сейчас она бы предпочла десятичасовой сон. Энни замерла, разглядывая детей.

— Это из приюта королевы, — сказал Армин, — Те, кто выжил, теперь живут здесь. Не особо лучше нас, правда, но хотя бы живут…

Девочка с рыжими волосами выхватила из рук высокого мальчика куклу, а тот схватил её за волосы и потащил на себя. Энни усмехнулась, вспомнив свои драки с Эреном во время учений.

— Ох, господи, — устало произнесла девушка, голос которой, почему-то, показался Леонхарт знакомым, — Таро! Отпусти Катрину, живо! — она сняла фуражку и вскочила с бочек, подбежала к детям и принялась их разнимать.

Энни обернулась и широко раскрытыми глазами сказала:

— Это Хитч Дрейсс?

— Да, она, — Армин кивнул и намотал на руку остатки бинта, чтобы приблизить Энни к себе, — Но её лучше не тревожить. Если хочешь, можете завтра увидеться, у неё как раз выходной, будет отдыхать с нами.

Пустые до сего мгновения глаза белокурой бестии наполнились жизнью. С Хитч у неё никогда не было хороших отношений, но хоть что-то и кто-то от её прошлой жизни осталось здесь, в этом мире. Пусть Хитч и никогда не воспринимала её всерьез, пусть. Один её вид служил хорошим напоминанием о том дне семь лет назад. Дне, который много чего решил в жизни стен и всего остального мира. Она первая, кто провалился. И наверное, никогда себе этого не простит.

Стекляшки, сухие листья и желтеющая газетная бумага путалась под ногами. Иногда резкие дуновения ветра заставляли Энни чуть попятиться назад, прикрывая лицо и слезящиеся от холода глаза. Благо, что Армин одолжил ей свой мундир и она не мерзла — не придется её в очередной раз отогревать в ванне с кипятком. Один вид разрушенных домов вселял в маленькое сердце Леонхарт, если оно вообще у неё было, тревогу. Челюсти начинали подрагивать каждый раз, когда под ноги попадалась очередная мертвая крыса, руки волей неволей вжимались в кулаки, стоило увидеть перевернутые кровати и шкафы за выбитыми окнами, а запах моря заставлял Энни чихать, как кошку. Армин рассказывал ей что-то о жизни выживших солдат, об Эрене, который не смотря на ужасный внешний вид, все еще умудрялся радоваться истекающей жизни, о Жане, который пренял у Ривая вредную привычку курить в помещении, о Саше, которая сгоняет злость на дровах… Девушка кивала после каждого предложения, иногда отпрыгивая от крыс и мертвых птиц, иногда вороша ногами осколки битых стекол, а иногда смотря на Арлерта и одним взглядом умоляя рассказать больше о Бертольде и Райнере, хоть ей и совсем не хочется знать подробностей смерти своих соучастников.

Армин, тем временем, чувствовал, как Энни дрожит, замечал, как оглядывается по сторонам, ожидая увидеть хотя бы одну родную её сердцу вещь, чтобы распознать среди тысяч, сотен тысяч, свой дом, который она однажды покинула, не догадываясь, что больше его не увидит. Воспоминания затягивали её в себя, словно паутина, она путалась в них всё сильней и сильней. Армин видел, прекрасно понимал, что она сейчас чувствует, разглядывая разрушенные места Либеррио. И, ох черт, он бы сделал всё возможное, чтобы Энни перестала терзать себя. Она и правда не плохой человек, но и святой её назвать тоже язык не повернется. Они оба не ангелы с блестящими нимбами над головой.

Девушка удивленно хмыкает и легким бегом, таща за собой Армина бежит через развалины к какому-то дому. Под её сапогами звенит металл, стекло и ошметки кирпичей, ветер, будто бы ей в помощь утихомирился и теперь ощущался только совсем близко к земле. Арлерт прекрасно помнил, кого он вытащил из этого дома после последней забастовки. Рука того мужчины вся была в осколках, ноги придавило плитой, он отчаянно пытался выбраться, и черт его знает, сколько часов пытался выбраться. Энни, перепрыгнув через небольшой камень, ступила на ту самую плиту и чуть не упала. Голова закружилась, ноги начали подкашиваться. Леонхарт уткнулась кулаком в стену, притягивая Арлерта, прибывавшего в легком шоке, к себе.

— Эй, Энни, ты в порядке? — будто ответом на его вопрос из носа девушки полилась кровь. Белокурая взглянула на него и покачала головой, — Может, обратно в корпус?

— Нет… — пролептала Энни, выпрямившись на дрожащих ногах, — Я в порядке.

— Поэтому кровь из носа хлещет? — строго спросил Армин, схватив девушку за окровавленную руку. На его лице проскочила заметная нотка ярости. Неужели он может что-то кроме того, как ныть и быть таким любезным с ней?

— Да в порядке я, отвали, Армин! — вырывая запястье из его ладони, прокричала в ответ Энни и рукавом вытерла кровь с лица. Девушка злобно посмотрела на него, чуть цокая челюстью. Прожигала взглядом его лицо, другой рукой стараясь развязать узел на своей руке, чтобы отделаться от него. Сейчас Леонхарт была похожа на куклу — стеклянные глаза, чуть поблескивающая от света звезд кожа, едва розовые губы и светлые, чуть взъерошенные волосы.

Металл, из которого сделана крыша, скрипит под весом тела Армина. Он подходит к краю плиты, чтобы Леонхарт могла дойти до нужного ей места. Девушка прячет руки в карманы его мундира, вороша ногами обломки. Еще пару раз, как видно со спины, касается носа, чтобы вытереть кровь и садится на корточки, беря что-то в руки. Арлерт спрыгнул с плиты и его приземление сопроводилось звуком треска стекла. Энни продолжает рыться руками в мусоре и осколках зеркала. Девушка докапывается до разорванного плюшевого медведя, и посмотрев в сторону улицы, берет миниатюрного медведя в руки. У него оторвано ухо, разорван живот из которого вылезает наполнитель, а лапа все так же небрежно зашита кожаной заплаткой. Подойдя чуть ближе, Армин заприметил игрушку в руках Леонхарт и тепло улыбнулся. Он и до этого момента прекрасно знал, что есть в Энни и крупицы той нежности, ребячества и тяги к дому. Воспоминания Бертольда о подаренном букете ромашек, синяке на боку и спине, об украденной шоколадке, казались Арлерту самыми приятными из всех, что он видел. Армин помечал каждое важное событие в своем толстом блокноте, вроде как, делая пометки для книги, которую вот-вот начнет писать. Микаса посмеивалась над его очередной «мечтой», да как и все, в прочем. Сейчас бы он много чего записал в тот блокнот, но, к сожалению, оставил его в своей комнате. Почему-то, ему захотелось прочитать свои заметки Энни, чтобы она поверила ему, наконец.

Энни выпрямляется, но повернуться к Арлерту лицом ей почему-то боязно. Вздохнув, она прижимает медведя к груди, а потом садит на место, где нашла его. Будто нарочно, в такт её движению, дунул северный ветер, Энни чуть пошатнулась, но её тут же схватил Армин. Одной рукой она заправила прядь волос за ухо, смотря в сторону, откуда дует ветер, а другой держалась за воротник мундира, посильнее натягивая его на себя.

— Скажи, Армин, — с интересом бормочет Энни, стараясь перекричать ветер, — Сколько людей вы убили, вторгаясь в Либеррио?

— Своими руками — ни одного, — сказал юноша, вжимаясь пальцами в предплечье белокурой бестии, — А вот сколько умерло под завалами — это уже другой вопрос.

— В этом доме были люди?

Юноша опускает глаза и смотрит на руины по своими ногами. Нервно сглотну и вновь растеряв свою уверенность, он выдавливает из себя:

— Да, сержант Аккерман вытащила одного мужчину. Это был твой отец?

Энни кивает и тоже опускает голову.

— Он был жив?

— Да, вроде. Но ноги придавило той плитой, а рука была вся в осколках.

Леонхарт подняла глаза и выпученными глазами посмотрела на Армина.

— Он был живой? — дрожащим голосом спросила Энни, взяв Армина за воротник рубашки.

— Можешь выдохнуть, с ним всё в порядке, уверяю.

Покорно выдохнув, Энни упирается лбом в грудь Арлерту. Сил стоять у неё почти нет, не нужно было бежать сюда, как не нормальная. Армин смотрит на её затылок, замечает, что дыхание участилось и спина чуть подрагивает. Энни плачет. Это подтвердилось в считанные мгновения, когда теплая слеза коснулись рубашки юноши и тот вздрогнул от неожиданности. Армин обнял Энни за плечи и прижал к себе. Девушка чуть успокоилась, почувствовав сильные, мужские руки на своей спине. Армин уже точно не тот мальчишка, которого легко можно было уложить с одного удара. Энни уже вовсе не та девушка, которой ничего не стоит проходить весь день с каменным лицом.

Единственные части тела, которыми они не касались друг друга, были руки, привязанные друг у другу тугими бинтами. Не выдержав, Энни берет Армина за руку, их пальцы переплетаются и сжимают друг друга до побеления. Дышать стало на мгновение легче, будто огромный груз упал с плеч Леонхарт.

— Ты не хочешь его увидеть? — шепчет юноша.

— Нет, — дрожащим голосом говорит Энни, — Мне стыдно перед ним. Мы провалились, а теперь весь Либеррио из-за меня разрушен…

Даже если бы она встретилась с отцом, то всю ночь и весь день просидела бы у его койки и просила прощения за неоправданные ожидания до рассвета. Пусть и не была никак виновата в нападении на материк. Армин выдохнул, прекрасно понимая разбитую внутри девочку, потерянную, одинокую и слабую, в этом опустевшем и всё еще порочном, мире. Когда-то он чувствовал себя точно так же. Когда по его вине не выжил самый важный человек для стен, пусть и с неизлечимой травмой. Он бы просидел у его могилы весь день и всю ночь, вымаливая прощение за то, что занял его место. Пусть и в его смерти был не виноват.

— Спасибо тебе, Армин, — шепчет Энни и шмыгает носом, — спасибо.

Энни Леонхарт слабая. Энни Леонхарт никогда не спрашивала, действительно ли благое дело совершает. Энни Леонхарт плевать хотела на свою жизнь и с радостью бы не просыпалась. Армин Арлерт тоже слабый. Армин Арлерт бы ни за что на свете не понял бы эту девушку, не поручи ему этого задания Ханджи. Армин Арлерт чувствует, как очарован своей подопечной и больше не может это скрывать.

— Идем в корпус, Энни, — говорит Армин, делая пару шагов вперед, пока девушка неподвижно стоит на руинах и смотрит на него, — Выпьем чаю и я покажу тебе кое-что.

— Что же? — с неподдельным интересом спрашивает Леонхарт, следом за ним прыгнув на балки.

— Пометки для моей книги, — говорит юноша и делает еще пару шагов вперед, — Быть может, в мои «сказки» поверишь.

Энни смеется ему в ответ. Впервые за несколько лет её лицо расплывается в улыбке.

— Ни за что на свете не поверю, — резко сменив тональность, пробасила девушка, — А вот от крепкого чая я бы сейчас не отказалась.