Дыхание последней любви (гет)

Прохладный, легкий ветер, колышет белоснежные шторы и немного шевелит засохшие бутоны лилий в прозрачной вазе. Никто так и не может выбросить эти сухие цветы, с каждым днем они все твердели и твердели, а вода становилась грязной и мутной. Пыль с полок и тумбочек в этой комнате никто не протирал. Пепельница стояла нетронутой с того дня, как Леви в последний раз курил здесь. В воздухе стоял аромат костра, запах осени и крепкого чёрного чая. С улицы были слышны голоса, видимо, кто-то из охранников решил собрать небольшую компанию и отдохнуть этой холодной осенней ночью. Никаких угроз для бывших членов разведкорпуса не было. Отвоевав себе кусочек земли на континенте, элдийцы оградились от всего мира, их никто не трогал — никого не трогали они.

Микаса не спала уже несколько месяцев, а последние пару недель сидела у кровати Эрена, сжимая его ладони в своих, кладя голову на его грудь, чтобы слышать стук сердца, прижимаясь к его лицу щеками, что бы убедиться в том, что он еще тёплый. Все с трудом принимали то, что кончина Йегера — близко. Срок, длинною в тринадцать лет, подходил к концу. Отдавать двух титанов, что подобно паразитам, сидели в Эрене и убивали его, никто не собирался. Да и войны подошли к концу, в титанах не было никакой надобности. Микаса держала юношу за руку, пока он морщился и что-то бормотал во сне. Сколько же, чёрт возьми, раз, он делал ей больно. А сейчас она, не взирая на это, была единственной, кто остался рядом с ним. Не смотря на истерзанную душу, не смотря на оторванные крылья и утраченную благодаря нему свободу, Микаса рядом. Здесь и сейчас.

Холодная, жесткая рука, покрытая мозолями и незарастающими ранами, прикоснулась к голове Аккерман и слегка взъерошила темные, густые волосы. Она уже два года не стриглась. Девушка широко раскрыла глаза и сильнее вжалась в руку Эрена. Её сердце забилось чаще. Юноша усмехнулся и погладил Микасу по голове, пригладив растрепанные пряди волос. Девушка сильнее прижалась к нему и закрыла глаза, понимая, что всё хорошо и бояться нечего. После стольких лет, что она провела в страхе за свою жизнь, тяжело было принять мирное небо над головой, начать дышать спокойно, смотреть в даль не пытаясь разглядеть титана, подходить к морю и не грустить в ожидании знакомых кораблей. Пусть это всё и не выходило дальше её головы, но противные привычки тянулись за ней, как камни, привязанные к ногам.

— Почему ты не спишь? — спросила Микаса, уткнувшись носом в живот Эрену, — Опять кошмары? Или видения?

Эрен вздохнул и посмотрел в окно, на белую луну, на шторы, что колыхались, будто белый флаг. Эта комната очень напоминала ему его дом в Шиганшине. Как бы ему хотелось побывать там напоследок, увидеть всё таким же живым, настоящим, ярким, как в его детстве… Но Парадиз уже ничего не вернет. Этот остров исчез со всех карт, туда не ходят корабли, там царит разруха и все поля битв усеяны красными маками. Только последний идиот захочет вернуться туда. Ему часто снится дом, где нет стен. Где его родители живы, где ни разу не пролилась и капля крови. Где он всё такой же грезящий о путешествии за кордон мальчонка, который делает модели самолетов и кораблей с Армином, где Микаса просто счастливая девчонка, бегающая за ним хвостиком. Но если бы Йегер мог выбирать — остаться ли ему во снах или жить в реальности, рядом с настоящей Микасой, которая всегда была и будет на его стороне — он определенно точно выбрал бы второе, не раздумывая.

— Я просто не могу уснуть, — выпалил Эрен, после чего закашлялся. Микаса вскочила и посмотрела на него. Йегер был бледным, с огромными мешками под глазами, губы были сухими и чуть ли не синими. Он тяжелым взглядом посмотрел на свою ладонь, с которой на одеяло капала кровь. Аккерман тяжело вздохнула, стиснула зубы и сжала руки в замок так, что костяшки пальцев побелели. Она вопросительно посмотрела на юношу и в пол голоса спросила:

— Ещё одну инъекцию?

Эрен сел на кровати и отрицательно покачал головой, тяжело дыша и держась за лоб.

— Этот пенициллин меня только травит, — прорычал он, как маленький волчонок, — Можешь принести воды?

Девушка кивнула, встала с табуретки и подошла к ржавой раковине на другом конце комнаты. Повернув вентиль, она поставила под струю холодной воды граненый, грязный стакан. В этой комнате давно никто не убирал. Йегер не хотел здесь кого-то видеть. Свои последние деньки он желал провести в одиночестве, чтобы как можно меньше слез, как можно меньше внимания, и как можно меньше шума было вокруг него. И это желание, все, кроме Микасы, старались исполнить. Девушка не могла и дня прожить, зная, что с Эреном что-то не так. Плевала она на его эгоизм, на то, что он не раз разбивал её сердце. Благодаря нему она научилась падать и вставать. Он был единственным, что у неё осталось, той частичкой прошлого, к которой можно прикоснуться. На всё остальное она была готова наплевать.

— Как там Риота? — откинувшись на перьевую подушку, спросил Эрен.

Микаса собиралась ответить на вопрос Эрена, но только открыв рот, тут же замолкла. Если она честно ответит на вопрос, то Йегер будет крайне недоволен. Она опять оставила сына наедине с Леви. Младший Йегер засыпал где угодно, но только не у неё на руках. И так с самого рождения.

— Всё хорошо. Спит, ест, хватает меня за волосы… Как и любые дети, — Аккерман раздраженно повернула вентиль в другую сторону, взяла стакан и направилась к Эрену. Её всегда бесили вопросы про сына, обсуждение, на кого он похож больше и прочий треп, который не позволяли себе даже пьяницы в пабе. А когда их задавал Эрен, её будто изнутри скручивало и разрывало, стоило только вспомнить, как она прощалась с ним, уже будучи беременной. Этот страх остаться одной в огромном мире, с ребенком от любимого человека, эти пролитые слезы и мольбы остаться… Одна мысль о пережитом заставляла Микасу замолкать на долгое время, пытаясь отвести себя от неё, думая о тех немногочисленных днях. проведенных с Эреном. Юноша прожигал её своим усталым взглядом, а она шоркала сапогами по полу, стараясь передвигаться беззвучно, как призрак.

Йегер вырвал стакан у неё из рук и жадно отпил половину. Микаса села рядом, поправила шарф и бегло посмотрела на Эрена. На седые волоски в его прическе, которые были едва заметны при дневном свете. На его руки, покрытые шрамами и ранами, которые не затягивались и не исчезали уже долгое время. На бинты на груди и животе, что были видны из-под расстегнутой рубашки. На пульсирующую вену на шее, которую пересекал пластырь, прикрывающий царапину. Свободной рукой Эрен сжимал край одеяла, глотал воду он громко и нахмурившись, будто ему больно. Микаса опустила глаза на свои руки, покрытые мозолями и рубцами от клинков. Неосознанно, она прикрыла волосами шрам на щеке, дернув головой. Эрен громко поставил стакан на тумбочку, вырвав Микасу из раздумий и воспоминаний. От неожиданности вздрогнув, Аккерман посмотрела на Эрена.

— Спасибо, — сказал он, рукавом вытерев капли воды вокруг губ и подбородка.

— Чего-нибудь еще? Может, плед принести? Становится холодно, пожалуй… — девушка встала с табуретки, но юноша успел затормозить её, схватив за рукав. Сапогом Микаса зацепила табуретку и та упала на пол, девушка обернулась и удивленно посмотрела на Эрена.

В его глазах никогда не было столько подавленности и холода, как сейчас. Он поджал губы и зажмурился, всеми пальцами сжав рукав её мундира. Микаса попыталась вырваться из его хватки, но у неё ничего не вышло, и как бы резко она не дергалась, Эрен не отпускал её. Волна мурашек пробежала по спине Микасы, она застыла на месте с ошеломленным лицом, не в силах что-либо выдавить из себя. Смирившись с тем, что никто её никуда не пустит, она плюхнулась на койку рядом с Йегером. Он взял её за руку, сжал до хруста ладонь, будто нарочно, прощупывая каждый изъян и неровность. Аккерман тепло посмотрела на него и чуть наклонилась, коснувшись лбом его лба. Только сейчас девушка почувствовала, насколько Эрен холоднее её. Грубые руки, казалось, только что держали лед, и дрожали, как у старика. Рукав застиранной хлопковой рубашки щекотал пальцы, Микаса пристально смотрела в желтые глаза, но тут же опустила взгляд. Она почувствовала, как что-то теплое полилось по её щеке и замерла. Эрен едва коснулся губами её лба, заправив насущную челку за ухо. Аккерман уже смирилась с тем, что уйти, расстаться с этой гнетущей атмосферой приближающегося шторма хоть на секунду у неё не выйдет.

Форточка с грохотом распахнулась от внезапно поднявшегося на улице ветра. Брань и оскорбления в сторону природного явления послышались на улице, тонкая дымка от костра рассекала собой луну, деревья чуть наклонились к земле. Эрен вздрогнул от ударившего в спину холода, а девушка застыла, будто бы ожидая худшего. Йегер задрожал. Микаса настороженно выпучила глаза, но встать и закрыть форточку она не могла. Эрен редко просил её задержаться таким способом, и скорее всего, хотел сказать что-то важное. Что-то важнее, чем холод, ворвавшийся в комнату.

— Ты что-то хотел? — шепотом спросила Микаса, чувствуя, как ветерок обдувает её лицо и шею.

— Прости меня, Микаса, — хрипло сказал юноша. Девушка провела ладонью по его щеке, гладя жесткую щетину, а потом заправила прядь каштановых волос за ухо, чтобы легче было разглядеть его потухшие, жёлтые глаза, некогда горящие пламенем жизни и тяги к свободе. Эти же глаза были и у их сына.

— За что ты извиняешься? — спросила Микаса, большим пальцем проведя по шраму под глазом. Йегер открыл рот и набрал воздуха в легкие, будто бы это его последний вздох.

— За то, что разрушил тебе жизнь… За мои безумства и за тот раз, когда тебе пришлось сломать ребра ради меня… За мой эгоизм… За то, что теперь я приношу тебе только боль и не даю спать… Прости меня, Микаса. Просто прости, — он усмехнулся и немного дернулся, Аккерман провела рукой по скуле до подбородка и ногтями начала поглаживать щетину на нем, — Я не умею просить прощения.

— Умеешь, только вот тебе не за что извиняться, Эрен Йегер. Ты делал всё так, как считал нужным, и пусть это не всегда было правильно… И я понимаю тебя. Всегда понимала. Сложно жить без ошибок.

Эрен тяжело вздохнул и сильнее уткнулся лбом в лоб Микасы. Девушка не сопротивлялась. Сейчас она была готова на всё, лишь бы Эрен, человек, даровавший ей смысл жизни, закончил свой жизненный путь с улыбкой на лице. Куча воспоминаний о каждом провале и взлете воспроизводились в голове Йегера, как статичные картинки. Сейчас ему оставалось только молиться, желая Аккерман найти новый смысл жизни в их маленьком сыне. Микаса закрыла глаза и положила руку ему на плечо. Её кисть уже чертовски болела от хватки Эрена, кончики пальцев покраснели, а костяшки, казалось, продырявили кожу. Девушка едва заметно подняла голову, коснувшись губ Эрена. Холодные и сухие, как мята. Йегеру действительно было за что извиняться перед ней. Но Микаса бы сказала ему «спасибо». Ей всё еще было, за что благодарить Эрена, и больше всего она была благодарна ему за сына, который сейчас, наверное, мирно спал, пока Леви выливал в себя очередную кружку кофе прямо из турки, или выкуривал десятую сигарету за ночь, сидя на подоконнике её комнаты.

Разрывать этот поцелуй, такой холодный, но в то же время искренний, было неимоверно больно. Сердце Эрена неистово заколотилось, он отпустил руку Микасы и положил холодную руку ей на спину, прижимая к себе, обнимая, поглаживая. Холод и шероховатость его ладоней чувствовалась даже через мундир, Аккерман ответила на объятия, запустив свои руки ему под плечи, утыкаясь носом и целуя шею, продирая кожу на спине сквозь рубашку. Его спина теплая. Его пульс можно нащупать на шее. Его горячее дыхание можно ощутить на своей коже. А что же будет, когда он умрет? Когда его сила, со дня на день, может иссякнуть, а никого даже рядом не будет? Что случится после этого? Куда денутся эти искренние поцелуи, вопросы про Риоту, объятия? Стоило Микасе задуматься об этом, как глаза тут же краснели и наполнялись слезами, радужка становилась похожей на хрусталь.

Дни — быстротечны. Силы Эрена уже на исходе, он чахнет, вянет, как лилии в вазе и под солнцем. Эти мгновения Микасе хотелось запомнить. Запомнить то, как он выглядит, его взгляд, его улыбку, его объятия и ритм сердца, его дыхание. Чтобы когда Риота подрастёт, рассказывать ему об отце. О его ангельских и демонических чертах, всё-всё в подробностях и с деталями. Подавив комок в горле, что будто бы змея, сковал её, Микаса задирает голову и нежно шепчет Эрену на ухо:

— Ты не против, если я сегодня посплю здесь?

— Не против, — ответил Эрен, коснувшись смоляных волос девушки.

Она встала, отряхнула мундир и скрылась за дверью, пообещав Эрену, что скоро вернется. Звуки шагов все тяжелее ударялись эхом о стены потрепанного временем здания. Спустя минут десять, дверь в эту пыльную и пустую комнату заскрипела. В комнату вошла Микаса с Риотой на руках. Эрен перевел взгляд с крана, из которого капала вода, на своих гостей. Он впервые за пару лет широко улыбался, Микаса почувствовала тепло, что разлилось по её телу. Девушка невольно улыбнулась в ответ Эрену и посмотрела на Риоту, на лоб которого спадала прядь чёрных волос. Мальчик мирно спал, укутанный в старый плащ разведотряда с крыльями свободы. Йегер тут же узнал его и вспомнил всё, что было связано с эти символом. Всех падших и всех, кто еще жив. Их родных и близких, эти наполненные печалью очи, их крики о помощи в пустоту и желание увидеть хотя бы труп своего близкого. Разведотряд сыграл главную роль в жизни Эрена Йегера. И еще немалую сыграет в жизни его сына.

— Держи, — шепнула Микаса, положив Риоту на руки к Эрену.

— Такой маленький, — прохрипел Эрен, окинув взглядом темноволосого мальчика.

— У него твои глаза, Эрен, — сказала Аккерман, поправляя пеленку. Она в очередной раз украдкой взглянула в глаза Йегера. В них, казалось, на мгновение зажегся огонек надежды.

Тяжёлый мундир Микаса повесила спинку стула, грязные сапоги поставила в угол комнаты, а шарф положила себе в ноги. Босиком по мягкой пыли, она подошла к койке Эрена и тихо, стараясь не разбудить Риоту, примостилась с краю. Аккерман положила голову на плечо Эрена, одну руку положила на грудь, а другой — обняла. Девушка чувствует стук его сердца, чувствует тепло сына рядом и холод, исходящий от Эрена. Еще раз окинув грустным взглядом юношу, Микаса закинула на него ногу и прижала к себе, уткнувшись носом в холодную шею. Аккерман подышала на неё, надеясь согреть, но у неё ничего не вышло. Риота прижался к отцу, хватая маленькими пальцами ткань рубашки. Девушка поцеловала ребенка в затылок и попыталась уснуть, хотя бы сейчас, впервые за несколько месяцев. В тепле. Рядом с родными людьми. Она давно об этом мечтала, и вот сейчас, холодной октябрьской ночью, её мечта исполнилась.

Когда Микаса уснула и мирно посапывала, Эрен распахнул глаза. Мутными глазами он посмотрел на луну, что пробивалась сквозь облака. Микаса сильнее прижалась к нему, Риота потянул на себя воротник рубашки. Эрен вновь почувствовал на себе вину. Вину за то, что оставит этих двоих в полном одиночестве. Будь его воля — Эрен сделал бы всё, чтобы остаться с ними. Здесь. На этой земле. Вглядываясь в луну, Эрен одними губами желал Микасе вновь взлететь ввысь, найти в себе силы бороться дальше, под пустынным небом, здесь, в центре всей земли… Без него. Чтобы последний человек, который искренне любит его, нашёл в себе силы двигаться дальше. Обрёл свое счастье, но уже без него. С ним никто никогда не будет искренне счастлив.

Широкие колонны отбрасывали длинные и устрашающие тени на мраморный пол. Маленькие каблучки стучали по белой плитке, нежно-голубой шлейф тянулся за миниатюрной королевой. Она шла вперед, гордо подняв голову и сложив оголенные, белые руки за спиной. Хистория опасливо оглядывалась по сторонам и за спину, выглядывала за колонны. Этой ночью у неё была одна очень важная встреча. Эта встреча должна была запомниться ей надолго, стать одним из важнейших событий в её жизни. Хистория чувствовала, как дрожат её руки, как бешено колотится сердце в груди. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться и приготовиться к встрече. Лёгкие обжег аромат цветущей сирени и совсем еще крошечных фиалок, что ночью прижимались к земле и напоминали ночное небо, усыпанное звёздами.

Позади послышались удары небольших каблуков о плитку. Звук напоминал шаги кого-то из королевской стражи, и если королеву кто-то здесь заметит, то тут же отправит в постель, под глупейшим предлогом того, что ночью опасно. Девушка ощутила, как лавина мурашек пробежала по всему её телу, по рукам и ногам, по спине, животу и шее, сковав. Хистория сглотнула и обернулась. Шаги замедлились. Райсс изумленно выдохнула и прикрыла лазурные, как чистое летнее небо, глаза. Она взялась за платье, сжав складки между пальцами и побежала на встречу незнакомому силуэту. Почему-то, у Хистории не было сомнения в том, что это именно тот, кого она ждала. Девушка застыла в тени одной из колонн, чтобы загадочный силуэт вышел из тьмы на свет и предстал перед ней во все красе. Она затаила дыхание в ожидании незнакомца.

…И вот она перед ней. Имир. В белой форме королевской стражи, с красной повязкой на левой руке и ножнами на ремне. Как же много Хистория сейчас в себе держит, как много хочет сказать, но при этом хочет просто заткнуться, держать все мысли и слова в себе, не портить этот момент. Она всего лишь широко раскрытыми глазами разглядывает девушку перед собой, обращая внимание на каждую складку на её одежде, каждую позолоченную пуговицу на форме, каждую катышку. Хистория сглотнула, опустила голову и сложила руки за спиной, прежде чем посмотреть ей в глаза и хотя бы поздороваться.

— И-имир, — не веря собственному языку, выдавливает из себя Хистория. Она толком не готовилась. Она не знает, что сказать, она боится что-то говорить. Десять лет. Десять, чёрт возьми, лет назад она в последний раз видела Имир. Слышала её голос, вглядывалась в прищуренные, карие глаза, пересчитывала веснушки и обнимала её.

— Ваше Величество Королева Хистория, — четко сказала Имир и поклонилась.

Райсс улыбнулась, прикрыв рот розовой ладошкой.

— Можно просто Хистория.

— Хорошо, — нервно хохотнула девушка, выпрямившись, — просто Хистория.

Имир стояла в позе солдата на построении. Её воротник был неаккуратно подвернут, два крыла — белое и чёрное, — были прикреплены неправильно, а ремень был чуть выше, чем полагается. Райсс подошла чуть ближе, не отрывая ноги от пола, встала на носочки и потянулась к шее подруги, чтобы поправить неопрятный воротник. Не успела она и коснуться него, как Имир обвила её руками за талию, прижимая к себе и утыкаясь носом в затылок.

— Господи, Хистория, — дрожащим голосом сказала девушка, до хруста костей прижимая к себе миниатюрную королеву, — Как же я скучала…

Имир плачет. Хистория не верила, что эта девушка, казалось, непробиваемая и безэмоциональная машина, может позволить себе так просто разрыдаться, когда никого нет рядом. Райсс чуть оттаяла и прикрыв глаза, положила руки ей на спину, нежно поглаживая ее через белую и блестящую ткань. Имир всё глубже зарывалась носом в её волосы, аккуратно завязанные в необычную для этих мест причёску. Она поверить не могла, что сейчас вновь видит глаза своей маленькой принцессы, вдыхает её пьянящий запах полыни, терпкого крыжовника и сладких лилий, касается её бархатной кожи без единого изъяна и слышит её соловьиный голос. Всех слов в мире, всех чувств, что есть у человека, не хватит, чтобы описать её радость и горечь.

Королева вновь чувствует твердую плитку по ногами. Имир положила руки ей на плечи и сейчас сжимает ключицы, до боли, до синяков. Ей нравится чувствовать Хисторию. Смотреть в её кристально-чистые, голубые глаза, разглядывать болезненно-бледные глаза и румянец на щеках и носу.

— Я тоже очень скучала, Имир, — сладко шепчет девушка, касаясь подбородка подруги. Веснушек стало ещё больше, — До меня дошло твоё письмо… Даже не думала, что ты ещё жива.

Девушка в белом костюме откашлялась и чуть отпрянула от «Кристы». Легкий холодок пробежал по её телу, она положила ладонь на грудь, а вторую спрятала за спину.

— Ты правда прочла его? — Райсс кивнула, — Все-все? До последней строчки? — Хистория ещё резвее закивала.

— Честно, прочитала. Вот только, — она неуверенно опустила взгляд вниз, ковыряя в полу каблуком, — Оно осталось на острове, когда мы покинули его. Я правда пыталась его найти, Имир, не было и дня, чтобы я не думала о нем! — Хистория схватила Имир за руки и подняла их, сокращая расстояние между ними, — Вот только я с трудом вспоминаю последние строки. Точно прочла их, но вот сейчас и слова вспомнить не могу. Прости, Имир.

Девушка с веснушками, что сейчас, под конец мая, покраснели и особенно выделялись на смуглой коже, с трудом выдавила из себя улыбку. Прозрачные, как вода в роднике, слезы, текли по её щекам к подбородку и оставляли чуть заметные, серые пятна на форме. Вытерев слезы рукавом и шмвгнув носом, она в пол голоса сказала:

— Ничего, не стоит извиняться, Хистория. Если хочешь, я напомню тебе о содержании того письма. Мы погуляем по ночному Либеррио, я все тебе перескажу, — Имир взглянула на луну, а потом плавно перевела взгляд на горизонт, — Самое главное — вернуться до рассвета. Так… Ты хочешь погулять со мной?

Хистория одобрительно кивнула, теребя обеими руками голубой кулон на шее. Красные глаза Имир заставили её погрустнеть в пару мгновений, зависнуть и задуматься о своём, утонуть в воспоминаниях, где Имир бы стойкой и храброй, и требовала от неё того же. Сейчас они поменялись ролями.

Полупрозрачный шлейф белого платья переливался оттенками серебряного и золотого при свете полной луны и красиво падал со ступеньки на ступеньку каждый раз, когда Хистория делала шаг. В этой отдаленной части Либеррио всегда царил мир и порядок, аристократы и знать часто устраивали здесь дегустации вина, балы, аукционы. Райсс это ничуть не интересовало. Единственное, что было ей нужно в этом прогнившем уголке городка, где наркотики и шлюхи продавались «на ура», так это добиться замужества с младшим Тайбаром, чтобы завоевать и себе, и всем Элдийцам на материке место под солнцем. Хистория осматривалась по сторонам, рассматривая размеры и количество сине-фиолетовых цветочков, коими была усеяна почва метров на тридцать от полуразрушенного замка, который некогда был театром. Имир шла впереди, не оборачиваясь. Дойдя до середины тропинки, что вела в город, она присела на корточки и рукой начала щупать чуть влажные бархатные фиалки.

— Их здесь много растет, — говорит Имир, доставая из ножен меч. Хистория удивленно разглядывала её, за тем, что она будет делать и зачем ей меч. Имир закрыла глаза и срезала ровно пять небольших бутонов, — От парочки это поле не обеднеет.

Девушка с веснушками выпрямилась и повернулась лицом к возлюбленной. со спокойным лицом, Имир поместила два цветка за левое ухо королевы. Хистория по-детски наивно улыбалась, поправляя белокурые пряди. Райсс вытащила из импровизированного букета фиалок два сиреневых цветка и аккуратно вплела в шоколадного оттенка волосы скрепленные стебли растения. Имир недовольно фыркнула и выбросила последний цветок себе за спину.

Где-то рядом шумели и поезда, слышался плеск волн и откуда-то издалека слышался вой скрипки и контрабаса. Народ во всю гулял, кричал и засыпать даже не собирался. Имир, про себя, ненавидела это местечко и желала как можно быстрее сбежать отсюда, вернуться к разбойничей жизни, но дала себе обещание — если выживет, увидеть свою маленькую принцессу и поговорить с ней. Слишком много недомолвок осталось между ними в тот день, слишком много лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз… Поэтому эта волшебная ночь была особенной в жизни каждой из девушек. Хистория что-то очень эмоционально щебетала, размахивая руками, а Имир слушала этот детский лепет, как пение скворцов. Она очень скучала по Хистории, жаждала увидеть её повзрослевшей и поумневшей, сравнить прекрасного белоснежного лебедя с тем гадким утенком, коим Хистория была двенадцать лет назад. И, к слову, все её ожидания оправдались в эту ночь.

Имир осмотрелась. Совсем рядом была пустынная набережная, где этой ночью не было даже охранников. На воду один за другим опускались полосы чистого ночного неба, в неспокойной воде отражалась луна и серые облака. Когда шатенка только прибыла сюда, прямо с этого места виднелись три высокие стены, можно было разглядеть остров. А сейчас через этот маленький проход не было видно даже руин, того, что осталось от места, которое было для неё домом. В голове возникла глупая мысль забраться на стену и поговорить там, где их точно никто не услышит.

— Набережная, — шепчет Имир, — Мечтала когда-то встретить тебя на одном из кораблей, что прибывали с Парадиза в Либеррио, — девушка запрокинула голову к небу. Хистория стояла за ней, разглядывая волны и рябь на воде. Ночной бриз дул ей в лицо, из-за чего глаза слезились, а руки невольно дрожали. Она абсолютно не реагировали на слова Имир, хотя столько лет грезила о встрече на той стороне. А сейчас, когда Имир стояла на расстоянии вытянутой руки, вполне себе живая, Хистория растеряла все те слова, что готовила для неё.

— Понимаю тебя, — выдохнула Райсс, поправив причёску, — Здесь красиво. И тихо. И спокойно.

— Это только сейчас, а днем здесь творится та ещё неразбериха. Все орут, толкаются, дерутся и бросаются в море. Идиоты, правда, Хистория?

Королева кивнула и сделала несколько шагов вперед. Ворота были открыты нараспашку, даже нет, выбиты. Она еще никогда не была здесь в мирное время. Сейчас, наблюдать за спиной разбитый Либеррио, в котором таились остатки легиона разведки и тех элдийцев, что удалось спасти, было особенно больно. Девушка опустила голову и легкими шагами направилась к воротам. Имир, до этого разглядывавшая тучи и обломки еще не восстановленных зданий, перевела взгляд на Хисторию и немного подождав, последовала за ней. Райсс прикрыла рукой лицо, чтобы ветер не дул в глаза. Девушка подошла к краю набережной и присела, опустив руку в воду. На морской глади образовались круги, тонкие пальцы с розовыми кончиками помокрели и скукожились. Хистория подняла голову и посмотрела вперед, чуть прищурившись. Впереди — ничего. Только чернеющий горизонт, синие-синие волны и белая пена, что напоминала созвездия на звездном небе. Теплые воспоминания о былых временах, когда еще не нужно было ходить как можно тише, не оборачиваясь, когда это всё воспринималось как глупые догадки и мечты, сказки, что рассказывали на ночь непослушным детям. Эти воспоминания согревали девушку, но в то же время, рывками открывали только недавно исцелившиеся раны.

Имир легонько, кончиками пальцев, коснулась плеча возлюбленной. «Криста» обернулась и пристально посмотрела ей в глаза, а потом взялась за руку и встала на ноги. Райсс брезгливо отряхнула руку от прохладной воды и вновь посмотрела на океан. Имир с трепетом взяла её за руки. Через перчатки Хистория не могла ощутить, как дрожат руки Имир. Сейчас она понимала, что изложить все в письме десятилетней давности было куда легче, чем сказать сейчас, на словах. Девушка смущенно сглотнула и собралась с мыслями. Хистории явно уже не было дело до того письма, о котором так хотелось напомнить. Имир взяла инициативу в свои руки. Пока голубоглазая наслаждалась морским пейзажем, она положила одну её ладонь себе на плечо, а за вторую схватилась и крепко сжала. Райсс удивленно взглянула на Имир, а та посмеялась в ответ на недоумевающий взгляд королевы:

— Ты не умеешь вальс танцевать? — широко улыбаясь, спросила Имир.

— Умею, — возразила Хистория, — И насколько я знаю, партнера не хватают, а приглашают на танец.

— А какая разница? Ну же, давай просто потанцуем. Можешь даже на ноги мне наступать, ха-ха, — сказала девушка, на что предмет её воздыхания недовольно рыкнул.

Хистория поправила положение рук Имир на своем теле, а потом, чуть опустив веки, посмотрела на партнершу и сделала шаг вперед, поворот, шаг вправо… Её движения были очень плавными и грациозными, что не могла не отметить Имир. Легкие, такие плавные, будто бы она сейчас парит по воздуху, а не ходит по набережной, на которую уже больше месяца никто не приходил. Ветер подул в лицо, несколько газетных листочков и веток пронеслось под ногами, но это никак не помешало ритму их танца. Они даже не наступали на ноги, прекрасно ощущая движения друг друга, словно являлись одним целым. Имир посмотрела по сторонам, чтобы убедиться в том, что никто, кроме птиц и крыс, их не увидит. Она нарочно повела Хисторию к краю, как можно ближе, чтобы она прижалась к ней вплотную. Райсс чуть было не упала в воду, но Имир успела её схватить. Девушка даже не вскрикнула.

— Знаешь, Хистория, — громко сказала Имир и притянула девушку к себе, — Я не думала, что сказать тебе это на словах будет сложнее, чем написать на бумаге. Это было десять лет назад, и за эти десять лет не было и дня, чтобы я не думала о тебе, я постоянно думала о нашей встрече, но сейчас я… просто не знаю, что сказать.

— Скажи всё, как есть, — замерев на мгновение, на одном вздохе сказала королева и продолжила свою партию, — Если ты и правда хочешь это сказать.

Впервые за ночь Имир не сомневалась в искренности Хистории. В том, что этот голос, эта улыбка и томный взгляд настоящие. Она слегка отступила назад и замерла, а «Криста» врезалась в неё носом. Девушки замерли в танце под музыку моря, смотрели друг на друга, боясь проронить хоть слово, чтобы растянуть это мгновение, но может же оно длиться вечно, как бы этого не хотелось. Всё когда-нибудь заканчивается, и кто знает, быть может, это последняя их встреча.

— Имир, — сказала королева, взглянув на горизонт, — Рассвет скоро. Домой нужно вернуться за час до него. Скажи, что хотела как можно быстрее.

— Я люблю тебя, моя Хистория, — выдавила из себя Имир, прижав руки Райсс к груди, — И ты представить себе не можешь, как. Эти десять лет без тебя были для меня пыткой, я каждую ночь приходила сюда, в надежде увидеть тебя на одном из приплывающих кораблей, я каждый божий день писала тебе письма, которые никогда не были отправлены… У меня в комнате их целая стопка. Хистория… Я понимаю, что ты можешь не чувствовать того же, что я чувствую к тебе, но именно ради того, чтобы признаться тебе на словах, я пришла к театру сегодня ночью. Ты — всё, ради чего я живу. И пожалуйста, если не можешь быть всегда рядом, — Имир нагнулась к королеве, её карие глаза вновь покраснели, а в уголках уже поблескивали едва заметные кристаллики слез. У Хистории порозовели щеки и нос. Она сейчас тоже расплачется. Это мог бы быть, без преувеличения первый раз, когда она искренне заплачет, — то будь хотя бы не так далеко. Прошу тебя, Хистория.

Девушка шмыгнула носом и сквозь слезы пару раза хихикнула, выпутываясь из кандалов подруги и вытирая пальцами слезы с её щек. Имир шмыгнула носом и взяла в руки круглое и бледное лицо Хистории и прильнула к нему. Расстояние меньше сантиметра, горячий вздох и Райсс уверенно целует Имир, скрестив руки у неё за спиной. Она вновь отрывается от земли в этот вечер, девушка крепко обняла её за талию и прижала к себе, ощущая через белую ткань тепло её тела. Воздух им не нужен. Им сейчас никто на белом свете не нужен.

Имир аккуратно ставит Хисторию на землю, крепко сжимая её пальцы. Она была несказанно рада тому, что её, чудовище, последнего человека на этой планете, который уже родился никому не нужным, кто-то любит. Но как долго? Быть может, это последняя ночь, когда она видит свою Хисторию. Она точно никогда не будет просыпаться с ней в одной кровати по утрам, никогда не будет зарываться пальцами в её светлые волосы и никогда больше не утонет в пучине этих глубоких глаз цвета неба. От осознания этого к глазам невольно подступали соленые слезы. Хисторию она будет видеть только в своих снах. Только там она может быть счастливой.

— Почему ты плачешь, Имир? Я не хочу, чтобы ты плакала.

— Прости меня, моя Хистория. Больше никогда не буду плакать, думая о тебе.Примечание к частиПервый опыт в написании юри.

Ухх, как не в своей тарелке, ей-богу. Очень нуждаюсь в комментариях.

Энни Леонхарт никогда не желала никому ничего плохого. Энни Леонхарт не хотела никого убивать. Энни Леонхарт всего лишь желала хорошей жизни для себя по завершению миссии, а не сидеть в тюрьме десять лет. Армин Арлерт никогда не хотел прибегать к насилию. Армин Арлерт не желал запираться в песочных часах под названием «проклятье Имир». Армин Арлерт всего лишь хотел увидеть океан и вырваться на свободу, а не мучаться от воспоминаний Бертольда и кошмаров по ночам. Сейчас он стоит напротив неё. Она стоит, опираясь на костыли, в белом, рваном платье, поверх которого натянута её толстовка и куртка прежней военной формы. Она смотрит на него усталыми, слабыми глазами, её руки и ноги дрожат, кажется, что она вот-вот упадет. Челка спадает ей на глаза, их почти не видно из-под неё. Он стоит перед ней, как вкопанный, абсолютно не зная, что сказать. Руки он сложил перед собой, стоит, качается с ноги на ногу и смотрит в пол, как виноватый. Она, последовав его примеру, тоже опускает голову.

— Значит… — хриплым голосом говорит Энни, рассматривая сапоги Армина.

— Райнера раздавило под крышей и снесло голову, я съел Бертольда, Галлиард погиб, обороняя остров, а Зик и Пик скрылись в неизвестном направлении. Мы захватили Либеррио и теперь все выжившие живут здесь. Ты — одна из них.

— Ха, — выдохнула девушка, — я всё равно не поверю, Армин.

Он устало чешет затылок и жмурится, рыча что-то сквозь зубы. Леонхарт смотрит на него, как на больного и немного опускает ноги на холодный пол, но тут же отрывается от него, только кончиками пальцев касаясь бетонного пола. Жар, исходящий от тела Армина, обжигает её, мокрую, холодную, уставшую. Она смотрит на кушетку, совсем ободранную, и ударив по полу одним из костылей, плавно перебирается к ней и ложится, рассматривая, как вздулись вены и блестит бледная кожа. Армин хлопнул дверью так, что Энни вздрогнула и мгновенно сложилась в клубочек, уткнувшись носом в колени. Белое, хлопковое платье, пахло лесом, деревьями, и чуть-чуть отдавало запахом крови. Интересно, кому оно раньше принадлежало?

Арлерт повернул ключ в замочной скважине и тяжело вздохнул, запустив руки в светлые и уже довольно длинные волосы. Он вспоминает, как восхищался Энни в первые годы их тренировок, как она раз за разом одолевала Эрена и Жана на учениях, он помнит каждое воспоминание Бертольда, что связано с ней. Энни заняла довольно важную роль в его жизни, даже будучи в анабиозе нескончаемых семь лет, и мириться с этим, порою, было невозможно. Это выедало Армина изнутри, как какой-то паразит. Руки юноши затряслись, он прислонился спиной к стенке и сполз по ней. Просидел он так минут пять, не больше, крутя в руках связку ключей от самых разных комнат в этом доме. Почему-то, ему хотелось быть искренним с Леонхарт. Не пытать её, не бить, не вытаскивать информацию по ниточке, а просто принять её, дать «второй шанс», которого она не заслуживала. Он не простил её за кучи убитых людей, не простил, нет. Он понял её. Вошел в положение, так сказать. Благодаря тому лицемерному здоровяку, что живет в нем в виде воспоминаний и видений, которые даже сейчас не покидали его. Неприятный холодок пробежался по всему телу. Дверь в конце коридора заскрипела и закряхтела, послышались чьи-то шаги. Армин не поднимал голову, слишком погруженный в свои воспоминания.

— Ты поговорил с ней? — спросила Ханджи, стоя над Арлертом. Он даже не удосужился поднять голову, — Всё рассказал?

Армин кивнул, всё так же прожигая усталым взглядом пол.

— Она что-то хотела?

— Нет, — возразил юноша, заправив за уши белокурые патлы, — Она даже моим словам не верит. Стоит, трясется, как кролик, глаза пустые-пустые… Я начинаю сомневаться в том, что она до конца пришла в сознание.

Зоэ поправила очки и посмотрела на макушку помрачневшего Арлерта. Юноша сжал ладонями колени, на большой палец одной из рук повесив связку бренчащих ключей. Командор нахмурилась и присела напротив Армина. Он всё еще был испуганным маленьким мальчиком. Армин был слабым, пусть и очень смекалистым малым. Иногда в нем находились силы перебороть свою слабость и совершить настоящий подвиг, пожертвовать чем-то важным, но почему-то, когда дело касалось не проявления героизма, а чего-то вполне обыденного для солдата, он раскисал.

— Поговори с ней еще немного. Выведи на поверхность, узнай получше, покажи что-нибудь… И тогда можно будет ей доверять. Всё равно деваться некуда…

Женщина ушла, хлопнув дверью и оставив юношу в полном одиночестве. Армин чуть вздрогнул от накатившего холода, из-за двери послышался звук шуршащей простыни, костыли с таким же звуком она спрятала под кровать, а потом вытянулась на ней и жалобно промычала что-то себе под нос. Здесь действительно стало очень холодно. Арлерт потер ладонями плечи и встал на ноги, чтобы выйти наверх, за кофе или чаем. Там и потеплее будет, там можно и со своими мыслями побыть, выпивая залпом очередную кружку горячего, пробирающего до дрожи, напитка.

Сжимая между пальцами серую простынь, Энни зарывается носом в подушку и прижимает к себе ноги, с которых так и не стянула сапоги. Взгляд все еще рассеян, со слухом небольшие неполадки, а ноги дрожат, стоит прикоснуться к полу. В надежде на то, что сапоги хоть как-то добавят устойчивости, Леонхарт не снимала их даже перед сном. Волосы давно спутались и сейчас были неаккуратно уложены в разные стороны, кончики пальцев все еще фиолетовые. Девушка подносит руки ко рту и дышит на них, стараясь согреться. Сейчас она бы не отказалась от горячей ванны или хотя бы просто стакана с кипятком. Сквозняк чуть шевелил её волосы и щекотал ухо, Леонхарт сильнее натянула на голову простыню. Она шмыгает носом и губы невольно расклеиваются, чуть прохладный воздух врезается в горло и из-за этого девушка морщится. Голова не проходит уже какие сутки… Сколько дней назад она проснулась? Два? За это время, так или иначе, она уже тысячу раз прокляла эту комнатушку, в которой нет ни окна, ни стола, ни даже банально умывальника или тумбочки. И здесь она будет сидеть последние два года жизни? Здесь сгниет и расплавится? Не желая думать об этом, Энни закрывает глаза и надеется уснуть, но после звука отпирающейся двери вся безмятежность и спокойствие в комнате растворяются.

— Эй, Леонхарт, — басит Армин и чуть откашливается, — Есть хочешь?

Она молчит, сильнее заворачиваясь в свой кокон.

«— Оставь меня в покое, чертов подлиза,» — думает Энни, — «Ни крошки не сожру с твоей тарелки. Лгун!»

— Энни, ты слышишь меня? Ты должна поесть.

Белокурая бестия вновь игнорирует его, вытащив из-под одеяла ногу.

— Энни, — он садится на её кушетку и стягивает с головы простыню. Голос Армина прозвучал очень ласково, по коже пробежали мурашки, а волоски слегка приподнялись.

— Что? — в полголоса спрашивает девушка.

— Чай будешь?

Не ответив внятно на вопрос, Энни выхватывает у Армина из рук высокую, железную кружку с горячим чаем, окунает в него губу и чувствует, как тепло медленно разливается по всему телу. Это как глоток воды в пустыне. Леонхарт жадно, большими глотками выпивает чай, сжимая в красных и наконец-то потеплевших пальцах чуть ржавую посудину. Она наконец-то отрывается от бодрящего напитка, запрокидывает голову и блаженно вздыхает. Арлерт с недоумением на лице смотрит на неё, выпучив голубые глаза. Щеки будто в мгновение порозовели, губы потеряли свой нездоровый фиолетовый оттенок, а кончики пальцев перестали напоминать сосульки. Выжать из себя «спасибо» Энни так и не смогла.

— Ох, черт, какой же он вкусный, — отметила девушка, перед тем как в очередной раз сделать глоток чая.

— Натощак он всегда вкусный, — сказал Армин, будто нарочно копируя позу девушки, что прижала колени к груди и одной рукой обхватила их.

Девушка выдохнула и из-за этого на чае образовались маленькие волны, пенка расползлась по краям, а её отражение в воде чуть исказилось. Энни расслабила шею и уперлась лбом в стену, почувствовав легкое покалывание в висках и затылке. Она нахмурилась и протянула горячую чашку Армину, который сидел, а недоумении и рассматривал её. С самого начала было понятно, что без солнечного света и свежего воздуха ей будет становиться дурно, но чтобы настолько… Она будто провела последние семь лет не в кристалле, а в подземном городе, где нет и намека на лучи солнца или кислород. Арлерт смотрел на неё, не желая еще сильнее давить ей на мозг своими вопросами и мучить не самыми приятными воспоминаниями. Когда девушка просидела неподвижно целую минуту, сжимая кожу на переносице, а потом болезненно простонала, Армин не смог остаться в стороне и ждать, пока она сама ему что-то скажет:

— Тебе плохо?

— Да, нехорошо… — кряхтит девушка, заправляя волосы назад, — Мне нужно подышать немного… Выйти на свежи воздух, но… Мне же не светит, да?

Юноша сглотнул и спустил ноги. Он начал бегать глазами по комнате в поисках чего-нибудь, что обезопасит его от атаки ослабленной, но все еще шустрой Леонхарт на открытой местности. Армин лезет рукой в карман и находит там грязный кусок бинта, которым, видимо, когда-то перематывал себе плечо. Сейчас каждую травму и зажившее ранение уже не вспомнишь. Армину еще долго расхаживать по миру с титаном внутри себя, в отличии от Эрена, который днем с огнем уже последний раз вздохнет и окинет взглядом захламленную комнату. Армин раскатывает в руках бинт, а Энни смотрит на него, как на идиота и думает, что сейчас он её свяжет, или еще чего хуже, задушит. Но он всего лишь поднимает кисть её руки и завязывает на запястье крепкий узел.

— Что ты делаешь?

— Привязываю тебя, — отшутился Армин, обматывая другой конец на своей руке, — Чтобы не сбежала.

« — Совсем с катушек съехали, » — думает Энни, облизнув чуть влажные губы, — « Как со скотом. »

— Ты же хочешь дом увидеть, так? — спрашивает Армин, затянув узелок на запястье.

Энни вздыхает и спускает ноги с кровати. Она прекрасно видит его притворничество, как ходячий детектор лжи, считывает с его морщинок в уголках глаз призрение к ней. Он уже не считает её хорошим человеком. Никто больше никогда не будет считать её хорошим человеком. Девушка тянется за костылями, хватается за них и встает на ноги, едва касаясь носками пола. Её ноги дрожат и подкашиваются, когда она ходит, без поддержки Энни давно бы упала на пол и разбила себе голову. Она совсем ослабела и это не могло не раздражать. Энни не привыкла быть слабой, быть жертвой. Она слишком быстро привыкла к роли головореза, а когда не нужно быть ни добычей, ни охотником, куда себя деть она не знает. Поэтому сейчас Леонхарт потеряна. Чувствует себя преданной даже теми, кому никогда не была верна. Она потеряла последних дорогих ей людей, последних, кто был с ней рядом, проснулась в недалеком будущем среди врагов и не знает, что будет завтра. Зато прекрасно знает, что Армин притворяется и будто нарочно режет этим её только что заросшие раны. Палач, ей-богу, настоящий палач.

Качнувшись чуть вперед, Энни выходит из комнаты и оборачивается, считая, на сколько оборотов он закрыл дверь. Здесь явно было теплее, чем в той комнате. Шнурки не сапогах волочились по полу, белокурая девушка смотрела вслед юноше, будто нарочно, не сделав ни шага. Она не пойдет за ним, пусть и подышать воздухом ей действительно надо. Юноша обернулся и пристально посмотрел на неё.

— Не заставляй меня бить тебя, Энни, — шипит сквозь зубы Арлерт, — Пойдем!

— Я не хочу. Мне уже легче, честно, — качает головой Леонхарт. Черт, как же у неё болит голова, какой тяжелый воздух в этом помещении и как же болят глаза от темноты.

— Тебе нужно прогуляться, если не хочешь подхватить себе что-нибудь. Ты слаба, Энни. Регенерация не поможет.

Девушка сильнее вжимается руками в костыли и качает головой, без единого звука говоря «нет» упертому парню. Рыкнув, Армин быстрым и уверенным шагом подходит к ней, хватает за ноги и взваливает себе на плечо, а костыли, как полые кости, падают на бетонный пол. Энни, кажется, впервые за несколько дней улыбалась, но какой-то нервной улыбкой, будто желая уже наконец всадить своему няню нож в спину.

Свободной рукой Арлерт открывает дверь в конце коридора, и лучи белого света ударяют в глаза Энни. Лампочка. Здесь горит лампочка. На острове лампочек нет, а значит, про материк он не соврал. Лестница. Деревянная лестница, по которой он спускается вниз. Это очень знакомое здание, но сейчас ничего не разберешь, кроме того, что краска на стенах облупилась еще задолго до того, как они пришли сюда. Армин спустился на первый этаж, откуда доносились знакомые голоса, и Энни даже смогла разглядеть несколько знакомых макушек. За окном ночь. Арлерт открывает дверь теми же ключами, они все так же бренчат. Энни косится на свою руку и пытается понять, как завязан узел на запястье, чтобы можно было его ослабить и при первой же возможности сбежать или надавать Армину по самое «не хочу». Хотя… Зачем ей это? Бежать ей некуда — отныне её приют в доме разведотряда. Армин, пусть и наигранно, сдерживаясь, но может говорить с ней без капли надменности в голосе. С чего она вообще взяла, что с ней здесь будут поступать жестоко? Теперь это её дом. Единственное место, где пусть и не с огромным желанием, её накормят и пустят переночевать.

Холодный ветер зазвенел в ушах, белые пряди волос плотно прижались к лицу, Энни потянулась рукой к волосам, чтобы заправить их за уши, но не успела она и опомниться, как почувствовала под ногами твердую землю. Скорее, даже асфальт. Ноги уже не тряслись, стоять стало легче, холодный воздух заполнил легкие и Леонхарт будто заново появилась на свет, прикрыв глаза, вдыхая морозный ветер. Когда буря поутихла, девушка распахнула глаза и осмотрелась. Руины разрушенных и полуразрушенных домов, мусор на улицах, куча брошенных вещей, пустые, хоть и целые, дома… Это действительно напоминало ей её родной город. Гетто Либерио — основное пристанище тех, чьи предки были элдийцами. Теперь оно разрушено. Хотя, судя по доскам, каким-то бочкам и лестницам, сейчас восстанавливалось и перестраивалось.

— Теперь веришь мне?

— Угу, — только и смогла выдавить из себя девушка.

— Мы сейчас заняты восстановлением города. Точнее, той его части, которую пришлось разнести. Нас хотели убить и поэтому пришлось нападать первыми, — Армин понял, что Леонхарт его не слушает, задрав голову к небесам. Он сделал то же самое, и через какое-то время, добавил:

— Другого выхода у нас не было.

Энни настороженно огляделась по сторонам, будто бы что-то почувствовала из услышала. Положив руку на плечо Армина, чтобы сохранить равновесие и не впечататься лицом в осколки от бутылки, которые были у них под ногами, она пробубнила его имя.

— Армин…

— Что? — спросил юноша, вглядываясь в голубые, как чистое небо летом, глаза. Было в Энни что-то такое манящее и притягивающее, что-то необычное, особенное в ней было. Сейчас, рассматривая её лицо, он понимал, почему когда-то Бертольд был безнадежно влюблен в юную Леонхарт.

— Можешь отвести меня к моему дому?

Армин нахмурился и взглянул на неё, как на мечтательную и наивную дуреху. Когда-то так смотрели на него.

— Д-да, а зачем тебе? — чуть подрагивая от холода, спросил Арлерт. Энни убрала руку с его тела и пожала плечами, виновато опустив взгляд, — Гд-де он находится хотя б-бы?

— Я отведу, а ты просто… Будь моим сопровождающим.

Арлерт расслабил лоб и кивнул в ответ Энни, которая за пару минут стала напоминать человека, а не мертвеца. Она шагал медленно держа в руке болтающийся между ними бинт. Черт, как же здесь тихо… Девушка помнит эти улочки шумными, пышащими жизнью, помнит, как еще совсем-совсем малышкой резвилась здесь. А сейчас здесь пахнет смертью. Войной. Ржавчиной и кровью. Тихое шорканье сапог охранников и вскрики воронов высоко над головой придавали этому месту живости. Среди руин можно было разглядеть пожелтевшие фотографии, разбитые рамки от них, детские плюшевые игрушки и тела мертвых животных.

Где-то недалеко послышались детские голоса. Энни удивленно хмыкнула, когда увидела двухэтажный дом, перед которым резвились и бегали дети. Видимо, сейчас не так уж и поздно, раз их отпустили погулять. На бочках стояла керосиновая лампа, дым от неё шел высоким и едва заметным столбом в небо. На одной из бочек сидела девушка лет двадцати, от скуки болтая ногами и прижимая к лицу ружье. Она пристально наблюдала за детьми, хотя по её лицу было прекрасно видно, что сейчас она бы предпочла десятичасовой сон. Энни замерла, разглядывая детей.

— Это из приюта королевы, — сказал Армин, — Те, кто выжил, теперь живут здесь. Не особо лучше нас, правда, но хотя бы живут…

Девочка с рыжими волосами выхватила из рук высокого мальчика куклу, а тот схватил её за волосы и потащил на себя. Энни усмехнулась, вспомнив свои драки с Эреном во время учений.

— Ох, господи, — устало произнесла девушка, голос которой, почему-то, показался Леонхарт знакомым, — Таро! Отпусти Катрину, живо! — она сняла фуражку и вскочила с бочек, подбежала к детям и принялась их разнимать.

Энни обернулась и широко раскрытыми глазами сказала:

— Это Хитч Дрейсс?

— Да, она, — Армин кивнул и намотал на руку остатки бинта, чтобы приблизить Энни к себе, — Но её лучше не тревожить. Если хочешь, можете завтра увидеться, у неё как раз выходной, будет отдыхать с нами.

Пустые до сего мгновения глаза белокурой бестии наполнились жизнью. С Хитч у неё никогда не было хороших отношений, но хоть что-то и кто-то от её прошлой жизни осталось здесь, в этом мире. Пусть Хитч и никогда не воспринимала её всерьез, пусть. Один её вид служил хорошим напоминанием о том дне семь лет назад. Дне, который много чего решил в жизни стен и всего остального мира. Она первая, кто провалился. И наверное, никогда себе этого не простит.

Стекляшки, сухие листья и желтеющая газетная бумага путалась под ногами. Иногда резкие дуновения ветра заставляли Энни чуть попятиться назад, прикрывая лицо и слезящиеся от холода глаза. Благо, что Армин одолжил ей свой мундир и она не мерзла — не придется её в очередной раз отогревать в ванне с кипятком. Один вид разрушенных домов вселял в маленькое сердце Леонхарт, если оно вообще у неё было, тревогу. Челюсти начинали подрагивать каждый раз, когда под ноги попадалась очередная мертвая крыса, руки волей неволей вжимались в кулаки, стоило увидеть перевернутые кровати и шкафы за выбитыми окнами, а запах моря заставлял Энни чихать, как кошку. Армин рассказывал ей что-то о жизни выживших солдат, об Эрене, который не смотря на ужасный внешний вид, все еще умудрялся радоваться истекающей жизни, о Жане, который пренял у Ривая вредную привычку курить в помещении, о Саше, которая сгоняет злость на дровах… Девушка кивала после каждого предложения, иногда отпрыгивая от крыс и мертвых птиц, иногда вороша ногами осколки битых стекол, а иногда смотря на Арлерта и одним взглядом умоляя рассказать больше о Бертольде и Райнере, хоть ей и совсем не хочется знать подробностей смерти своих соучастников.

Армин, тем временем, чувствовал, как Энни дрожит, замечал, как оглядывается по сторонам, ожидая увидеть хотя бы одну родную её сердцу вещь, чтобы распознать среди тысяч, сотен тысяч, свой дом, который она однажды покинула, не догадываясь, что больше его не увидит. Воспоминания затягивали её в себя, словно паутина, она путалась в них всё сильней и сильней. Армин видел, прекрасно понимал, что она сейчас чувствует, разглядывая разрушенные места Либеррио. И, ох черт, он бы сделал всё возможное, чтобы Энни перестала терзать себя. Она и правда не плохой человек, но и святой её назвать тоже язык не повернется. Они оба не ангелы с блестящими нимбами над головой.

Девушка удивленно хмыкает и легким бегом, таща за собой Армина бежит через развалины к какому-то дому. Под её сапогами звенит металл, стекло и ошметки кирпичей, ветер, будто бы ей в помощь утихомирился и теперь ощущался только совсем близко к земле. Арлерт прекрасно помнил, кого он вытащил из этого дома после последней забастовки. Рука того мужчины вся была в осколках, ноги придавило плитой, он отчаянно пытался выбраться, и черт его знает, сколько часов пытался выбраться. Энни, перепрыгнув через небольшой камень, ступила на ту самую плиту и чуть не упала. Голова закружилась, ноги начали подкашиваться. Леонхарт уткнулась кулаком в стену, притягивая Арлерта, прибывавшего в легком шоке, к себе.

— Эй, Энни, ты в порядке? — будто ответом на его вопрос из носа девушки полилась кровь. Белокурая взглянула на него и покачала головой, — Может, обратно в корпус?

— Нет… — пролептала Энни, выпрямившись на дрожащих ногах, — Я в порядке.

— Поэтому кровь из носа хлещет? — строго спросил Армин, схватив девушку за окровавленную руку. На его лице проскочила заметная нотка ярости. Неужели он может что-то кроме того, как ныть и быть таким любезным с ней?

— Да в порядке я, отвали, Армин! — вырывая запястье из его ладони, прокричала в ответ Энни и рукавом вытерла кровь с лица. Девушка злобно посмотрела на него, чуть цокая челюстью. Прожигала взглядом его лицо, другой рукой стараясь развязать узел на своей руке, чтобы отделаться от него. Сейчас Леонхарт была похожа на куклу — стеклянные глаза, чуть поблескивающая от света звезд кожа, едва розовые губы и светлые, чуть взъерошенные волосы.

Металл, из которого сделана крыша, скрипит под весом тела Армина. Он подходит к краю плиты, чтобы Леонхарт могла дойти до нужного ей места. Девушка прячет руки в карманы его мундира, вороша ногами обломки. Еще пару раз, как видно со спины, касается носа, чтобы вытереть кровь и садится на корточки, беря что-то в руки. Арлерт спрыгнул с плиты и его приземление сопроводилось звуком треска стекла. Энни продолжает рыться руками в мусоре и осколках зеркала. Девушка докапывается до разорванного плюшевого медведя, и посмотрев в сторону улицы, берет миниатюрного медведя в руки. У него оторвано ухо, разорван живот из которого вылезает наполнитель, а лапа все так же небрежно зашита кожаной заплаткой. Подойдя чуть ближе, Армин заприметил игрушку в руках Леонхарт и тепло улыбнулся. Он и до этого момента прекрасно знал, что есть в Энни и крупицы той нежности, ребячества и тяги к дому. Воспоминания Бертольда о подаренном букете ромашек, синяке на боку и спине, об украденной шоколадке, казались Арлерту самыми приятными из всех, что он видел. Армин помечал каждое важное событие в своем толстом блокноте, вроде как, делая пометки для книги, которую вот-вот начнет писать. Микаса посмеивалась над его очередной «мечтой», да как и все, в прочем. Сейчас бы он много чего записал в тот блокнот, но, к сожалению, оставил его в своей комнате. Почему-то, ему захотелось прочитать свои заметки Энни, чтобы она поверила ему, наконец.

Энни выпрямляется, но повернуться к Арлерту лицом ей почему-то боязно. Вздохнув, она прижимает медведя к груди, а потом садит на место, где нашла его. Будто нарочно, в такт её движению, дунул северный ветер, Энни чуть пошатнулась, но её тут же схватил Армин. Одной рукой она заправила прядь волос за ухо, смотря в сторону, откуда дует ветер, а другой держалась за воротник мундира, посильнее натягивая его на себя.

— Скажи, Армин, — с интересом бормочет Энни, стараясь перекричать ветер, — Сколько людей вы убили, вторгаясь в Либеррио?

— Своими руками — ни одного, — сказал юноша, вжимаясь пальцами в предплечье белокурой бестии, — А вот сколько умерло под завалами — это уже другой вопрос.

— В этом доме были люди?

Юноша опускает глаза и смотрит на руины по своими ногами. Нервно сглотну и вновь растеряв свою уверенность, он выдавливает из себя:

— Да, сержант Аккерман вытащила одного мужчину. Это был твой отец?

Энни кивает и тоже опускает голову.

— Он был жив?

— Да, вроде. Но ноги придавило той плитой, а рука была вся в осколках.

Леонхарт подняла глаза и выпученными глазами посмотрела на Армина.

— Он был живой? — дрожащим голосом спросила Энни, взяв Армина за воротник рубашки.

— Можешь выдохнуть, с ним всё в порядке, уверяю.

Покорно выдохнув, Энни упирается лбом в грудь Арлерту. Сил стоять у неё почти нет, не нужно было бежать сюда, как не нормальная. Армин смотрит на её затылок, замечает, что дыхание участилось и спина чуть подрагивает. Энни плачет. Это подтвердилось в считанные мгновения, когда теплая слеза коснулись рубашки юноши и тот вздрогнул от неожиданности. Армин обнял Энни за плечи и прижал к себе. Девушка чуть успокоилась, почувствовав сильные, мужские руки на своей спине. Армин уже точно не тот мальчишка, которого легко можно было уложить с одного удара. Энни уже вовсе не та девушка, которой ничего не стоит проходить весь день с каменным лицом.

Единственные части тела, которыми они не касались друг друга, были руки, привязанные друг у другу тугими бинтами. Не выдержав, Энни берет Армина за руку, их пальцы переплетаются и сжимают друг друга до побеления. Дышать стало на мгновение легче, будто огромный груз упал с плеч Леонхарт.

— Ты не хочешь его увидеть? — шепчет юноша.

— Нет, — дрожащим голосом говорит Энни, — Мне стыдно перед ним. Мы провалились, а теперь весь Либеррио из-за меня разрушен…

Даже если бы она встретилась с отцом, то всю ночь и весь день просидела бы у его койки и просила прощения за неоправданные ожидания до рассвета. Пусть и не была никак виновата в нападении на материк. Армин выдохнул, прекрасно понимая разбитую внутри девочку, потерянную, одинокую и слабую, в этом опустевшем и всё еще порочном, мире. Когда-то он чувствовал себя точно так же. Когда по его вине не выжил самый важный человек для стен, пусть и с неизлечимой травмой. Он бы просидел у его могилы весь день и всю ночь, вымаливая прощение за то, что занял его место. Пусть и в его смерти был не виноват.

— Спасибо тебе, Армин, — шепчет Энни и шмыгает носом, — спасибо.

Энни Леонхарт слабая. Энни Леонхарт никогда не спрашивала, действительно ли благое дело совершает. Энни Леонхарт плевать хотела на свою жизнь и с радостью бы не просыпалась. Армин Арлерт тоже слабый. Армин Арлерт бы ни за что на свете не понял бы эту девушку, не поручи ему этого задания Ханджи. Армин Арлерт чувствует, как очарован своей подопечной и больше не может это скрывать.

— Идем в корпус, Энни, — говорит Армин, делая пару шагов вперед, пока девушка неподвижно стоит на руинах и смотрит на него, — Выпьем чаю и я покажу тебе кое-что.

— Что же? — с неподдельным интересом спрашивает Леонхарт, следом за ним прыгнув на балки.

— Пометки для моей книги, — говорит юноша и делает еще пару шагов вперед, — Быть может, в мои «сказки» поверишь.

Энни смеется ему в ответ. Впервые за несколько лет её лицо расплывается в улыбке.

— Ни за что на свете не поверю, — резко сменив тональность, пробасила девушка, — А вот от крепкого чая я бы сейчас не отказалась.