Фантастические недоразумения (гет)

⁽¹⁾

Вечера в Нью-Йорке стали тихие и прятали в голубых сумерках безнадежную тяжесть. Даже машины старались не гудеть без особого на то повода и молчаливо скользили по своим делам сквозь серые улицы.

Грейвс задернул тяжелые шторы, накинул пальто и спустился в киоск за вечерней газетой.

Ветер гонит листву, покрывая морщинами зеркало луж, отраженье больных фонарей превратилось в двойной коридор. В этом городе много всего, только мало людей.

Их все меньше с тех пор, как стеклянные стены разбиты. Те, что остались, теперь ходят по улицам свободно, все до одного. Те, кто могут, бормочут под нос заклинания, те, кто не могут, стыдливо прячут глаза и торопятся домой. Им важно не успеть ко времени, им важно вообще дойти.

Гриндевальд достиг своей цели. Они перестали прятаться.

Лучше прятаться, зная, что совесть чиста.

Лучше «Слепая свинья» и закон Раппапорт, кабинеты МАКУСА и несколько верных авроров под рукой, чем отданный магам Белый дом и такие же белые волосы его нового начальника.

Грейвса жизнь научила, что лучше не будет. Никак. Никогда. Остальные старались не лезть ни во что, пожимая плечами. «Он ведь прав», — говорили одни. «Он ведь маг, президент, он умнее всех нас», — говорили другие. «Мне-то что?» — говорили третьи.

— Вы должны поехать с нами, — говорила Тина. — Пожалуйста.

Грейвс знал, что Европа будет бороться, и значит, им понадобится авторитетный человек здесь. Человек, якобы верный Гриндевальду.

Он знал, что все изменилось непоправимо. И среди прочих мелочей прошлой жизни ему будет не хватать Тины с ее наивной честностью.

За спиной девушки стоял Скамандер в дурацком шарфе и со взволнованным лицом.

Жить в эпоху свершений имея возвышенный нрав, к сожалению, трудно. Грейвс давно избавился от каких-либо романтических иллюзий. Он согласился сам с собой на том, что Голдштейн — самая обычная девушка и вряд ли он потерял что-то экстраординарное, так и не узнав, что прячется под ее серым костюмом.

Он ждал. Европа молчала.

Он вернулся домой и хотел окликнуть эльфа-домовика, но вспомнил, что тот недавно умер и виски придется наливать самому. И пить в одиночестве, почесывая за ухом черного жмыра, которого перед самым уездом подобрала Голдштейн-младшая.

Если бы через океан ходили поезда, он бы сел на поезд. Да и пароход — соблазнительная идея. Взять билет и исчезнуть, не оставив следа на водах Атлантического океана.

Грейвсу не нравилось то, что происходит, но с кого спрашивать? Не с каждого же мага, который молчаливо принял нового президента. Не с убитой Пиквери. Разве что с Эмили Раппапорт с ее законом. А может, копнуть еще дальше — с Иосии Джексона?

Бутылка пустела. Грейвс смотрел на разложенные по столу дорогие перья. Ему хотелось писать мрачные, длинные, тяжелые стихи.

Наверное, это подкрадывалась старость.

1)

Отсылка к стихотворению Иосифа Бродского "Конец прекрасной эпохи" и отчасти сонгфик на одноименную песню Александра Васильева (Сплин).

Вернуться к тексту