Наводнение (гет)

Осуждай меня, если хочешь,

Я безмерно устала от боли,

И мне просто хотелось услышать... слова любви.

Найди меня, освободи меня,

Мои мысли — стая обезумевших птиц.

Пойми меня, обними меня

И больше не давай смотреть вниз.

1.

Дождь... Дождь надоел мне до чёртиков. Я считал дни до наступления весны, с остервенением вычёркивая цифры из календаря, привешенного на складе в аптеке. В складской темноте, в мокром хлюпанье лондонских улиц, мне всё слышался высокий холодный смех Волдеморта. Газеты писали, что тело Лорда сожгли — даже пепла не сохранили. И вроде бы Поттер за этим проследил лично. Но, с другой стороны, я-то этого не видел, а ну как тело подменили, а Лорд где-нибудь разгуливает?

Я нервно засмеялся. Пара прохожих обернулась на меня, некоторые споро перебежали на другую сторону улицы. Я накинул на голову капюшон, стараясь отрешиться от внешнего мира. Бред, какой же это был бред. Даже самому стыдно. Чтобы заглушить внутри чувство тревоги, я решил заглянуть на тренировку к Джинни. Гудман спорить не стал и отпустил меня пораньше. Я поболтал с охранницей на входе в стадион, подкрепив очередной рассказ о моей и Джинни внеземной любви плиткой шоколада. Пропустили меня охотно и посмотрели прямо-таки с одобрением. Оказывается, образ безоружно влюблённого замыливал людям глаза почище "Конфундуса". И чего я раньше этим так редко пользовался? С одним Дамблдором только и сыграло. При воспоминании об Альбусе я быстро скис и, проклиная высоченные квиддичные трибуны и мои старые ноги, поплёлся по лестнице вверх. А ведь судя по средней продолжительности жизни, этакие неудобства мне терпеть ещё лет пятьдесят, а то и семьдесят при хорошем питании.

Джинни летала хорошо. Как ласточка... Или, скорее, гарпия. Да, Гарпия. Вверх, вниз, снова вверх. У меня дыхание перехватывало от угла её взлётов. И что сказать, я был счастлив, когда протрубили конец тренировки. Я стоял в самом низу, возле выхода со стадиона, ожидая её. Ковырял носком туфли посеревшую прошлогоднюю траву газона и думал о том, что в общем и целом совсем Уизли не подхожу. Я и правда был намного старше неё, а фактически и вовсе чувствовал себя совсем древним. У меня не было практически ничего — карьера рухнула, хотя какая уж там была карьера? — работа копеечная, из всех владений только дом в Тупике, в который женщину и пригласить было стыдно. А она — молодая, перспективная, как там писал "Пророк"? — восходящая звезда. Хотя, если бы не я, катиться бы этой звезде с небосвода прямо в пекло.

И всё-таки надо было определенно что-то делать. Честно признаться, после суда я уже было совсем смирился со своей долей. Работа в аптеке не казалась мне зазорной или неблагодарной. С Гудманом было хорошо работать. Он не лез в душу, неплохо платил, не смотрел косо из-за тёмного прошлого. Но, может быть, попробовать вновь выползти из своей раковины? Найти работу получше, переехать из опостылевшего Тупика, как знать, может, жениться? Неожиданные мысли о создании семьи привели меня в ужас. Северус, дружище, ты не заболел?

Где-то вдалеке пророкотал гром. Не иначе снова ливанёт? Я поднял глаза к небу. По серому хмурому полотну быстро-быстро скользили тяжёлые, бетонного цвета тучи, подсвеченные по краям ржавчиной пробивающихся закатных лучей. Когда я наконец опустил голову ниже, то увидел Джинни, выходящую из раздевалки. Она шла под руку с каким-то парнем. Он был выше неё, да и, наверное, выше меня тоже, и то и дело наклонялся к ней, а Уизли всё что-то ему нашептывала на ухо, улыбаясь. Парочка шла вперёд, и я немного отошёл в тень трибун, чтобы дать себе время присмотреться получше. Парень был одет в квиддичную форму и, наверное, был из сборной, которая тренировалась на этом же поле после "Гарпий". Его команда потихоньку начала высыпать на поле, разминая конечности. И вот, когда они уже поравнялись со мной, этот олух наклонился и обнял мою Джинни, неловко чмокнув в щеку.

— Северус! — наконец заметила меня эта вертихвостка. — Что ты здесь делаешь?

— Приходил посмотреть, как ты летаешь, — просто ответил я, засовывая руки в карманы, чтобы ненароком никого не убить. Я уже чувствовал, как в висках покалывает в предчувствии нарастающего гнева. — Представишь меня своему собеседнику?

— Это Мик — мой друг, Северус, — хорошо, что парниша был мне незнаком. Сейчас было бы вдвойне неловко.

— Джинни? Кто это? — этот её "друг" явно не ожидал такой быстрой игры на понижение. Отразившееся на его лице непонимание сказало об этом лучше любых слов.

— Хорошо, понятно, — я развернулся и пошёл прочь.

— Северус, подожди, куда же ты? — она догнала меня и схватила за рукав. Я рванул руку, сбрасывая её, как надоевшую собачонку.

— Иди, Джинни. Твой "друг" тебя заждался.

— Северус, ты всё не так понял. Между нами ничего нет!

— Не объясняй мне ничего, Джинни, — я в бешенстве развернулся к ней. Самообладание медленно, но верно сделало мне ручкой. — Если ты не хочешь быть со мной, то так и говори, мне от тебя подачки не к чему!

— Но я хочу быть с тобой!

— Тогда что это, Джинни? Что? Хочешь сидеть на двух — или трёх, пяти, десяти, — мой гнев начал пухнуть как на дрожжах, — стульях одновременно? Сколько таких "Миков" ты прячешь от меня?

— Северус, прости меня, — по её щекам покатились слезы.

— О, нет, даже не думай, слышишь? — она попыталась приблизиться, но я мгновенно отступил назад, выставляя перед собой руки. — Вот что: проваливай-ка ты, Джинни Уизли, куда подальше.

— Северус, — жалко протянула она, но я не собирался больше её слушать.

2.

К утру следующего дня начала протекать крыша. В самом что ни на есть прямом, банальном смысле. Я проснулся от того, что дождь стучал не где-то за пределами моего грешного мира, унося в сточные канавы привычно паршивые дни жизни, но непосредственно по полу спальни. Одеяло тоже намокло, что являлось отвратительным началом утра. Кое-как разлепив глаза, едва понимая, кто я и что, пытался найти узкий проход между остатками убранства моей спальни. Вчера в припадке ярости я крушил всё налево и направо. Антикварные часы, видавший виды комод, даже выцветшим шторам не поздоровилось. Я вздохнул и наспех заделал дыры в крыше "Репаро", но опыт жителей "Норы" подсказывал, что теперь латать придётся постоянно. Проще было сжечь эту халупу ко всем дракклам и перебраться куда-нибудь в Уэльс. Варить сидр, развести овец, продавать шерсть два раза в год. Ага, простой добрый фермер — Северус Снейп. Раскатал губу!

Комод чинить я не стал. Оставил всё как есть: гнить и хлюпать в полном развале, всё, как я люблю, в согласии с моей жизнью.

Не, ну ведь, правда, чего я ждал? Заверений в вечной любви и шикарных обедов по воскресеньям? Девушку с первой полосы "Пророка", улыбающуюся лично мне?

Эка невидаль — улыбаться со страниц заштатной газетёнки, которую едва ли читает тысяча человек. Или две. Или пара сотен тысяч. А! Неважно!

Светильник, повинуясь смазанному удару, покорно слетел с побитого жизнью комода и упокоился в луже с раздирающим душу хлюпаньем.

После работы выяснилось, что потолок в спальне начал протекать в другом месте, не починенном "Репаро". Максимум моих усилий хватило только на решение больше не подниматься в спальню. Мрачно сидел на диване, раздумывая, что бы ещё такого сломать. Спать остался там же. Тем более и спать-то я толком не мог. Лежать одному теперь было невыносимо. К хорошему быстро привыкаешь, ага. Заснул прямо сидя с книгой. Не помнил ни строчки. И почему ночи такие длинные?

Через два дня от неё прилетела сова. Письмо отправилось прямиком в камин.

Остаток вечера я потратил на то, чтобы затушить огонь и руками рыскать в золе, пачкая пальцы в маслянистой субстанции, в надежде отыскать хотя бы кусочек от её послания. Ни словечка. Сработано на совесть. Да и пусть! Гори ты, Джинни Уизли!

Всё что нас не убивает, делает сильнее. Так ведь, Северус? Стиснуть зубы и терпеть — это-то мы умеем.

3.

Вопреки всем свои бравым заверениям, к концу недели я готов был выть, скулить и лезть на стену. Не, ну чего я психанул? Не стащил же я того парнишу с неё без портков, в самом деле. В конце концов, может, они друзья со школьной скамьи? Ага, тогда почему я его совсем не помню? Не было его в нашем болоте, которое, как известно, всяк кулик хвалит, и только я готов был там зверем выть.

В конце концов, ничего смертельного не случилось. И чего я так распсиховался? Голос внутри меня готов был орать благим матом. Но другой, с нотками торгаша и пройдохи, отчего-то отдаленно напоминающий голос Люциуса Малфоя, сулил и обещал, говорил, что гордость ничего, в общем, не стоит, тем более в обмен на любовь. И ни грамма пользы мне эта гордость за всю мою жизнь не принесла. Одни страдания. А теперь-то появился, может быть, последний шанс взлететь из этого болота, и в одиночку с этим точно не совладать.

...В её окнах горел свет. Моё сердце как-то особенно тоскливо защемило при взгляде на эту картину. Чувствуя себя собакой, потерявшейся и неделю скитающейся по помойкам и под дождем, и одновременно солдатом боевого подкрепления, прибывшего слишком поздно, я со страхом позвонил в дверь. Раз, другой, третий. В ответ на меня издевательски зыркала тишина. Я достал ключи. Эх, была не была. Прогонит, так прогонит.

— Эй? — крикнул я с порога, — Джин, ты где?

— Северус? — тоскливо ответил мне голос из глубины квартиры. Одинокая лампочка горела жёлтым в коридоре, навевая болезненные ассоциации. Я пошёл на голос, отчего-то боясь подсветить себе "Люмосом". И сердце моё — это предательская скользкая холодная рыбина — всё било и било мне по рёбрам хвостом. Зачем я пришёл? Что я ей скажу? Что она мне скажет? Не лучше ли найти каждому свой угол с личными монстрами, глазами-пуговками глядящими на нас из хлюпающего мрака?

— Эй, ты чего сидишь в темноте? — я всё-таки не выдержал, зажёг свет.

— Я подумала, раз уж мне никто не собирается продать ингредиенты для яда, то, может, отравиться маггловскими препаратами? У Гермионы кузина в прошлом году так сделала. Еле спасли, — глубокомысленно произнесла Уизли. Бледная и больная, она сидела прямо на полу. В какой-то серой футболке, сползшей с плеча. Мокрые прядки волос облепили её лоб.

— Любопытно, — мне показалось, что бледность её была какая-то неестественная, а на столике неподалеку нашлись пустые пузырьки из-под маггловского лекарства, как мне показалось на первый взгляд. Руки нехорошо зачесались. — Я смотрю, ты не оставляешь попыток?

— Не оставляю, только всё равно ничего у меня не вышло. Что магглу смерть, то волшебнику — лишь головная боль и расстройство желудка, — и до того она была жалкая, но всё-таки совершенно своя, родная, моя. Тьфу, пропасть.

— Я принесу зелье для промывки, — я присел на корточки возле неё. Слегка сжал худые плечи руками. Больно сжал. Пусть у неё и останутся синяки. Будет лишней повод посокрушаться над своей горькой судьбой. — Подождёшь?

— Подожду, — покорно кивнула она, и в глазах её заблестели слёзы. Я встал и быстро пошёл к двери.

— Эй, Сев, — крикнула она мне вдогонку. — Я люблю тебя! Не уходи больше!

Я сжал руки в кулаки, и прежде, чем обернуться, просчитал про себя три раза.

— Я тоже, — развернулся и вновь присел перед ней. — Но если я ещё раз увижу рядом с тобой кого-нибудь, то лично убью тебя, избавив от всех мучений разом. Идёт?

Совсем уж весёлый тон в конце заставил её вздрогнуть. Потом она неуверенно кивнула и потянулась за лежащим на диване пледом. Ещё раз хлюпнула носом, подтягивая к груди ноги. А я скорее поспешил за зельем. Тянуть эту дуреху на поверхность и заодно попытаться самому не утонуть вместе с ней.