Наводнение (гет)

Я стою одна над обрывом

И смотрю в холодную бездну.

Я уже вижу острые камни на дне…

Надо мной сгущаются тени,

Исполинские чёрные грифы,

Те, что зорко следят за движением тёмных планет.

Позови меня, останови меня,

Не дай стать мне жертвой обезумевших птиц.

Спаси меня, унеси меня

И больше не давай смотреть мне вниз⁽¹⁾.

1.

За окном лило так немилосердно, будто где-то там, за пеленой дождя, старик-Ной готовился второй раз спустить на воду свой ковчег. Дождь нескончаемым потоком сбегал по цветным стёклышкам, окантованным металлической сеткой. А я апатично раздумывал о том, что по пути домой надо бы заглянуть в супермаркет. Самый обычный, маггловский. Ни одна уважающая себя магическая бакалея не работает так поздно. Сказал бы уже кто-нибудь этим торговцам, что частные лавочки — прошлый век. То ли дело супермаркеты: всё перед глазами, есть время неторопливо выбрать нужное без назойливо следящего за тобой взгляда продавца. И самое главное — минимум общения, если только тебе не хочется поболтать где-нибудь в отделе живой рыбы или на кассе. Мне вот никогда не хотелось.

Я зевнул, покосившись на часы. Ещё немного — и можно закрываться. В помещении аптеки было пусто и тихо. Вид дождя за окном завораживал, и я вновь замер, тупо уставившись наружу. Вдруг дверь на улицу распахнулась, впуская неприятный сквозняк и мокрый звук. Тренькнул колокольчик, и внутрь зашла девушка. Волосы её изрядно промокли и тёмными волнистыми прядями неаккуратно обрамляли лицо. На белый пол немедленно потекла вода с длинного плаща. Я зябко поёжился, подумав о походе домой через эту непогоду.

— Профессор Снейп? — девушка подняла голову и вместо приветствия удивлённо уставилась на меня. Да я и сам немного смешался. Не так часто эту забытую богом дыру — крошечную аптеку, затерянную в глубинах Лютного, — посещали мои бывшие ученики.

— Как вы можете убедиться, я больше не преподаю, мисс Уизли, — поморщился я от так некстати нахлынувших воспоминаний. Только этого мне и не хватало! — Что вам угодно?

Стараясь побыстрее произнести заветную фразу, я мысленно всем своим существом взмолился, чтобы мисс Уизли поняла намёк и побыстрее убралась. И точно, она опустила взгляд в пол и, порывшись в кармане мантии, вытянула смятый клочок пергамента.

— Златоглазки — десять унций, сушёные крылья летучей мыши — шестьдесят унций... — пока она монотонно бубнила ингредиенты, уткнувшись взглядом в список, я потихоньку начал доставать препараты и складывать их на прилавок. И тут на очередном пункте меня словно ток прошиб.

— Вы что, собираетесь варить яд?

Она молчала, видимо, в надежде, что мне надоест сверлить её взглядом и я дам ей необходимое. Но не на того напала. Я сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что требую объяснения.

— Это, кажется, не ваше дело, — она склонила голову набок и зло сощурила глаза.

— Думаете, куда придут авроры, когда найдут убитого вами человека?

— Никто не придёт, мистер Снейп.

Она протянула руку, чтобы схватить с прилавка уже выложенные товары, но немного недооценила мои способности. Я метнулся и крепко зажал в руке её запястье. Оно было такое тонкое, что, наверное, если бы я захотел, мог переломить его голыми руками. Уизли норовисто вскинула на меня свои глазищи, и зрительный контакт позволил ненадолго скользнуть в её мысли. Я отшатнулся.

— Ай! — вскрикнула Уизли, больно приложившись животом о выступ прилавка. Её руки я так и не отпустил. И более того, посмотрев вниз, я увидел, что на оголённом запястье белеет длинный белый шрам от пореза. Она перехватила мой взгляд и одёрнула рукав, резко подавшись назад. Но я и сейчас не отпустил ее руку.

— Мисс Уизли, если вам так уж хочется свести счёты с жизнью, не выбрать бы вам другой способ для этого. За пределами аптеки, в которой я работаю?

— У меня не хватило смелости... Стоило мне лишь увидеть кровь, так я чуть в обморок не грохнулась, — кривая неуместная улыбка разрезала её лицо. Потом она покраснела, поняв, что сболтнула лишнего, замялась и вновь дёрнула руку на себя. — И если вы не продадите мне ингредиенты, я просто пойду в другую аптеку.

— Какую другую, мисс Уизли? Вы время видели? И если судить по вашему вымокшему виду, вы также в курсе, что все аптеки в округе закрыты.

Я сверлил её взглядом, она кусала свои бескровные губы, сливающиеся по цвету с такими же бледным щеками.

— Не продадите, значит? — глухо переспросила она.

— Нет, — решительно ответил я и поскорее сгрёб товар, наконец отпуская её запястье.

Она развернулась и медленно пошла на выход. Пока я изучал узкую спину Уизли, в висках больно пульсировало мыслью, что если она сейчас уйдёт и всё-таки что-то сделает с собой, это будет отчасти — или даже полностью — моя вина. Вечер стремительно переставал быть томным.

— Мисс Уизли, почему вы не пользуетесь водоотталкивающими чарами? — крикнул я ей вдогонку первое, что пришло на ум.

Она взялась за ручку двери, готовая уже покинуть пределы моего тёплого мирка, но всё-таки задержалась.

— А зачем? Внешний комфорт ничего не стоит, — фраза показалась мне знакомой до боли, но я был слишком взволнован, чтобы разбираться, где мог её слышать.

Я поскорее вышел из-за прилавка и сделал к Уизли пару шагов. И с сомнением, будто давая возможность зацепиться за слова для начала разговора, она добавила:

— Да и плохо они у меня получаются, честно сказать.

— Я знаю кое-что поинтереснее простых водоотталкивающих, — протянул я лениво в то время, как сердце моё от волнения глухо бухало в груди. — Хотите, покажу?

Она пожала плечами, слегка переминаясь с ноги на ногу.

— Сейчас только, закрою всё здесь, — бормотал я, спешно сворачивая работу. С трудом зачаровав входную дверь, я наконец обернулся к Уизли. Она стояла под козырьком аптеки и нервно потирала озябшие плечи.

— Вот так, смотрите, — я поднял палочку над собой, проговаривая заклинание, а потом бесстрашно шагнул под дождь. — Получается что-то типа маггловского зонтика. Сухо и эстетично.

Дождь ударялся о невидимый купол, расправленный надо мной, и плавно стекал вниз, будто бы в самом деле по бокам невидимого зонта. Зайдя назад под козырёк, я показал нужные движения Уизли. Она быстро схватывала, и уже через минуту мы бодро шлёпали по лужам, тестируя чары. Молча так идти долго было бы крайне странно, но и отпускать её было категорически нельзя — и чего я сегодня такой добрый? — поэтому я как бы между прочим сказал:

— Если мы свернём в этот проулок, то сможем попасть в маггловский квартал. И там — совсем неподалеку отсюда — есть чудесное кафе, где мы могли бы поужинать. Предварительно наложив на свою одежду отвлекающие чары, конечно же.

Мы остановились друг напротив друга. Её взгляд бездумно и как-то потерянно блуждал по моему лицу.

— У меня только галеоны, — наконец ответила она неохотно.

— Ничего, я заплачу, — поскорее заверил я Уизли.

— Мне будет неудобно, — неуверенно протянула она, с сомнением взглянув на меня.

— Отдадите как-нибудь.

— Отписать вам нужную сумму в завещании? — она опять криво усмехнулась, вызывая у меня новый приступ раздражения. Не слушая больше её больного трёпа, я махнул головой в сторону проулка и зашагал в том направлении. Она пошлёпала рядом.

— Подходящая сейчас погода для мрачных мыслей, — протянул я. — Пока вы не пришли, я думал о Ное. Что, если небеса решили наконец покончить с нами?

Я растянул губы в улыбке — это не то чтобы казалось мне забавным, но не молчать же было, когда сам навязался к ней в провожатые.

— Не знаю, зачем бы небесам понадобилось это. Мне кажется, там уже давно махнули на нас рукой и занимаются чем-то более интересным.

— Вы полны оптимизма, мисс Уизли.

Она хмыкнула, а я внутренне возликовал, увидев знакомую вывеску. Что бы там кто ни говорил, а не так-то просто думать о смерти на сытый желудок. Уютное помещение кафе было заполнено тёплым светом, мягко бликующим на красной кожаной обивке диванчиков. Официант принёс меню, и я сразу открыл его на горячих блюдах. Весь день я только и мечтал, что о жарком с бараниной, и где-то пару часов назад уже готов был продать за него душу. Уизли вяло переворачивала страницы, особенно ни на чём не концентрируясь.

— Жаркое, шоколадный фондан⁽²⁾ и эспрессо со сливками? — предложил я, устав барабанить пальцами по столу.

— Я на диете. У меня на следующей неделе обмеры, — скупо ответила она.

— Не плевать ли на обмеры, если вы были решительно настроены сварить яд сегодня ночью? — язвительно искривил я губы. Она посмотрела недоверчиво, словно такая простая мысль не приходила к ней в голову.

— Я думала, вы хотите меня отговорить от этого дела, — в её глазах блеснул злой огонёк.

— С чего вы взяли? Просто не хотел быть к этому причастен.

Она посмотрела на меня чуть ли не с обидой. А я невозмутимо заказал подошедшему официанту два жарких, кофе и пирожное.

— А вы ничуть не изменились, мистер Снейп, — протянула она почти насмешливо.

— Должно же в этом мире что-то оставаться неизменным?

Она вновь чуть пожала плечами и принялась рассматривать обстановку, а я — её. На язык так и просились вопросы о том, как она дошла до жизни такой, но я сдерживался. Она спросила, давно ли я хожу есть к магглам, я ответил, что заведения в Лютном никуда не годятся. Когда наконец принесли еду, от мяса шёл дивный аромат, от которого рот немедленно наполнился слюной. Я взялся за приборы, искоса поглядывая на Уизли. Она ела молча, не привередничая. Сказывалось, видимо, воспитание Молли Уизли. Официант принёс десерт, на что она только жалобно застонала:

— Я больше не могу, мистер Снейп! Съешьте его сами.

— Не люблю сладкое, — ответил я, подталкивая к ней тарелку с фонданом.

— Ну пожалуйста, мистер Снейп! — она так умильно сложила руки ковшиком перед грудью, что я, сам от себя такого не ожидая, ответил:

— Давайте тогда пополам, мисс Уизли. Я, знаете ли, тоже берегу свою фигуру.

Она весело засмеялась, чудно запрокидывая голову, так что высохшие и вернувшие себе огненно-рыжий цвет волосы взметнулись за плечами. Мы доели десерт. Сложно признаваться себе, но мне это безумно нравилось, будто мне снова двадцать и впереди вся жизнь. Хотя кого я обманываю? В двадцать моя жизнь уже была дерьмовее некуда. Я на память процитировал Шелли⁽³⁾ с какой-то пафосной темой, подходящей случаю. Она неожиданно подхватила. Уизли любила поэзию и могла говорить о ней часами, как она сама мне призналась. И вот через пару минут мы уже шли по опустевшим к ночи улочкам Лондона, скользя между лужами, в которых множился жёлтый свет постепенно гаснущих окон. Дождь прошёл, и было так неожиданно тихо, что звонкий приятный её голос трогал что-то в глубине моей души, заставляя, как дурака, улыбаться и прятать нервно дрожащие пальцы в карманы старой мантии. Когда она осоловело припала ко мне, обхватывая тёплыми пальцами мой локоть, стало понятно, что пришла пора расходиться. Я проводил её до порога съёмной квартиры, в глубине души полагая на этом мою миссию по спасению Уизли оконченной. Я аппарировал домой, стараясь унять противоречивые иррациональные чувства, охватившие меня с головы до ног.

А через неделю из газеты я узнал, что она упала с метлы и разбилась.

2.

Я проснулся в поту. Мне снился зал суда. Там, где, надрываясь, кричал Поттер на всё собрание Визенгамота — полный состав, ясное дело, — пытаясь донести до безликих чиновничьих лиц, какого хорошего человека они хотят упрятать за решётку. Конечно, насчёт "хорошести" можно было с ним поспорить, но это было не в моих интересах, и я молчал. Желание говорить не добавляли и дементоры, зловещими тенями нависшие по обе стороны от моего кресла. В ушах с криком Поттера мешался плач Лили, вызванный присутствием вышеупомянутых тварей. Если бы не доблестные авроры, прочёсывающие поле вокруг Хогвартса вопреки здравому смыслу и поговорке "После драки кулаками не машут", так и загнуться бы мне в бывшем пристанище мёртвого оборотня. А так: достали, откачали и доставили прямёхонько в зал суда.

...На улице накрапывал дождь. Я отвязал от лапки совы, назойливо долбившейся ко мне в окно, "Пророк" и, едва собравшись, переместился на работу. Меня оправдали тогда, но очень неохотно. И никто так до конца и не поверил в мою лояльность "свету". Даже справедливая МакГонагалл только руками развела и облегчённо вздохнула, когда я подписал увольнительное. Во мне в равных пропорциях мешались несовместимые чувства: с одной стороны, облегчение от конца нелюбимой деятельности, а с другой — обида на... Впрочем, вот эту обиду на общество, которому плевать было на мои заслуги, я тщательно пытался подавить, настолько мне самому было противно по слабости своей испытывать чувство, хоть сколько-то похожее на желание одобрения со стороны окружающих. По справедливости говоря, не ради общества всё это было затеяно.

Я работал теперь в аптеке в Лютном. Не такой уж обширный у меня был выбор. А Гудман — хозяин лавки — был человек терпимый. Он в основном сам варил все зелья, прибегая к моей помощи только в случае крайней нужды. Мы занимались тем, чем занимаются все лавочки в Лютном. Торговали официальным и немного запрещёнкой, из-под полы. Какого чёрта я тогда не продал все эти ингредиенты Уизли? Да просто далеко не с каждым мы торговали нелегальным или подобным набором компонентов без рецепта. Да и потом, всё-таки я учил девчонку столько лет, знал её родителей. Что я, не человек, что ли? И, несмотря на мои старания, стоило мне развернуть газету — на работе в такой час было совершенно пусто, — как с первой полосы взглянуло серьёзное молодое лицо. Джинни Уизли, изображённая на снимке, постоянно оборачивалась на что-то, находящееся за пределами кадра, отвлекалась на секунду-две, и потом лицо её озарялось улыбкой. А над колдографией шёл крупный трагичный заголовок: "Дж. М. Уизли, подающая надежды звезда "Холихедских гарпий", разбилась, упав с пятидесятиярдовой⁽⁴⁾ высоты". В груди почему-то отчаянно похолодело. Не слушающимися руками я переворачивал страницы газеты, пока не добрался до нужной статьи. Быстро пробежав заметку, я от души выругался в адрес беспринципных газетчиков, ради сенсационного заявления готовых на любую спекуляцию человеческими чувствами. Уизли действительно упала с метлы. И в самом деле серьёзно пострадала, но осталась жива. Я в сердцах смял газету и приготовился ждать. Часа через полтора в лавку наконец заявился Гудман, и я всеми правдами и неправдами уговорил его отпустить меня на пару часиков.

В холле Мунго к привет-ведьме выстроилась длинная очередь. Я поднял воротник мантии повыше, закрывая щёки почти до половины, и пристроился в конец людской толпы. Через какое-то время мне таки удалось попасть в отделение "Травмы от рукотворных предметов". Выглянув из-за угла, сквозь приоткрытую дверь палаты я заметил сухопарую фигуру Артура и светловолосую женщину — Флёр Уизли, скорее всего, — стоящую вполоборота и держащую на руках малыша лет трёх. Не надо быть гением, чтобы догадаться, сколько ещё представителей этой славной семейки столпилось внутри. Я нервно заозирался — совершенно не с руки было вот так вдруг возникнуть из небытия. Заприметив в конце коридора жёлтый халат медведьмы, я терпеливо дождался, пока она поравняется со мной, и уж тут преградил ей путь. На ходу сочинил историю о моей девушке, которая ужасно пострадала и к которой мне надо во что бы то ни стало попасть в палату. Но вот беда: её родственники совершенно не одобряют нашего союза. Сами, мол, понимаете, такая разница в возрасте... Медведьмочка сочувственно покивала и решительно направилась в палату. Через пару минут в коридор хлынули многочисленные Уизли. Интуиция меня не обманула: быстрым взглядом можно было насчитать человек десять. Девчонка должна быть мне благодарна: такая орава вопящей родни над душой явно не способствовала выздоровлению. Обернувшаяся медведьма подмигнула мне и продолжила свой путь, а я глубоко вздохнул, внезапно лишившись присутствия духа.

— Какого чёрта, Уизли? — зашипел я от двери, пытаясь найти точку опоры в разговоре. — Вы всё-таки решили завершить начатое?

— Мистер Снейп? — удивлённо ответила она, чуть скашивая глаза в мою сторону. Только и оставалось, что ахнуть. Уизли лежала, забинтованная сверху донизу. Шея её вовсе не поворачивалась, зафиксированная тугой перевязкой. — Что вы здесь делаете?

— Пришёл выразить своё крайнее недовольство тем, что потратил на вас целый вечер, а вы всё равно решили самоубиться.

— Это был несчастный случай, — ответила Уизли, морща нос.

— Вы забыли, что я всегда знаю, когда мне кто-то врёт? Никогда не поверю в подобное совпадение.

Она молчала. Пахло Костеростом и Бадьяном. Губы девчонки потрескались, и она то и дело их облизывала. Мне надоело изображать из себя памятник немому укору, и я прошёл внутрь, наливая воды в стакан на прикроватной тумбочке из графина, найденного тут же.

— Хотите? — качнул я бокалом, поднимая его так, чтобы Уизли могла видеть.

Вместо ответа она лишь ещё раз облизала пересохшие губы.

— Тогда ответьте мне, действительно ли вы случайно свалились на стадионе или преднамеренно?

Она прикрыла дрогнувшие веки. Её длинные рыжие ресницы бросали бархатные тени на бледные щёки.

— Да, вы правы. Я нарочно это сделала.

— И куда только смотрит тренер? — мне немедленно захотелось кого-нибудь убить: Уизли, тренера, себя, за то, что припёрся сюда и слушал этот душный бред.

— Дайте воды, вы же обещали, мистер Снейп!

— Да держите вы свою воду! — я с досадой приподнял её голову и помог сделать пару глотков. — Я думал, на тренировке любой готов подхватить игрока Левитацией.

— Так и есть. Просто я наложила на себя отвлекающие внимание чары.

— Вы идиотка, Уизли! — само собою вырвалось моё негодование. Я понять не мог, отчего мне стало так досадно.

— Вы явились сюда оскорблять меня? Зачем вы вообще пришли, мистер Снейп?

— Пришёл и пришёл, что вы прицепились! — вместо ответа буркнул я. — Решил обеспечить вам немного тишины и покоя и прогнать вашу шумную семейку. Не благодарите.

— Да, кстати, сейчас придёт целитель, так что вам лучше поторопиться.

— Не придёт. Я специально попросил медведьму выгнать всех отсюда. И мне пришлось для этого совсем немного ей соврать.

— Зачем?

— Что зачем? А вы хотели бы, чтобы я заявился сюда при всём честном народе и полчаса со всеми раскланивался?

— Ну да, должно быть, это смотрелось бы глупо, — согласилась Уизли, немного сглотнув. Было видно, что мои слова не избавили её окончательно от всех вопросов. — Так что вы сказали медведьме?

— Сказал, что у нас в некотором роде отношения. Не смотрите на меня так, истории о трагической любви лучше всего действуют на женщин всех возрастов. И да, раз уж такое дело, зовите меня Северус.

Один гриндилоу знает, что заставило просить звать меня по имени. Может, сказалась старая шпионская привычка сводить концы с концами, чтобы не поймали на лжи, а может быть, не только это. Ведь, по правде сказать, непреодолимость моего бывшего статуса и авторитета уже меня самого утомила.

— Хм. Ладно, — она вздохнула, давя готовый вырваться стон боли. — Можно мне ещё воды, Северус?

Я закатил глаза, дал ей ещё раз напиться и потом, поставив стакан на тумбочку, присел рядом с кроватью на так кстати подвернувшийся стул.

— Так что случилось, Уизли? Джинни. Поттер бросил? — я не хотел, честно, но в конце всё равно прорвался смешок. Она тут же словно озверела.

— Думаете, можно вот так заявиться к человеку и попросить немедленно вывернуть перед собой душу? С чего бы это?

Она изо всех сил скашивала злые глаза, а я ведь даже понимал её. На месте Уизли я бы реагировал точно так же. Если не хуже.

— А с Поттером мы расстались. Давно. Все газеты этим пестрели.

Может, и было такое. Не помню. Я вообще старался перелистывать маломальское упоминание Поттера где-либо. Накушался, хватит.

— А ну всё понятно, такая потеря. Действительно, хоть в петлю лезь.

— О, да вы издеваетесь!

— Нет, вовсе нет. Герой, красавец, состоятельный мальчик, бравый аврор — мечта всех домохозяек за тридцать. Есть о чём жалеть.

— Я его бросила, понятно?

Вот только подробностей личной жизни Поттера мне и не хватало. Приехали. Хотя мне тут же захотелось спросить, что же столь ужасного сделал мальчишка, что даже такой фанатичной барышне, как Джинни Уизли, это надоело. Мучил котят, нахамил Молли, переспал с поклонницей? Я изо всех сил постарался прикусить себе язык, чтобы не быть проклятым сразу же, как только Уизли освободится от бинтов.

— А если серьёзно, я просто хотел сказать вам — что бы ни происходило, жить всегда лучше, чем кормить червей в могиле, — помолчав, я добавил: — Вы должны быть сильной, а не соплячкой и размазнёй.

— Идите к дракклам, — зло выплюнула она и заплакала.

Я чертыхнулся в ответ и стал рукавом вытирать её слезы, скатывающиеся по щекам и увлажняющие бинты. В панике обещал превратить её в жабу, если она не прекратит. Уизли утихла и потом гнусаво шмыгала носом. Я попросил её не делать из меня посмешище — раз, и бурю в стакане — два. И что если уж так ей хочется, то пусть сводит свои счёты с жизнью до конца, а не предпринимает слабые попытки, годные только на выжимание жалости из окружающих. А мне на работу давно пора. Я ушёл, предварительно ещё раз напоив её водой, мысленно ругаясь последними словами и чувствуя себя если не Алисой на краю кроличьей норы, то кем-то очень на неё похожим.

1) (с) Flёur "Исполинские чёрные грифы". Здесь и далее.

Вернуться к тексту

2) Шоколадный фондан (фр. — "тающий шоколад") — популярное французское десертное блюдо, кекс из шоколадного бисквитного теста.

Вернуться к тексту

3) Перси Биши Шелли — английский писатель, поэт и эссеист. Один из классиков британского романтизма. Был женат на Мэри Шелли.

Вернуться к тексту

4) 50 ярдов равняются 45,72 метрам.

Вернуться к тексту

Слишком медленно тянется время,

Я боюсь не дождаться рассвета,

Да и что он изменит, если темно внутри…

Безответны холодные камни,

Ненасытны коварные грифы -

Будут жадно клевать моё сердце до самой зари.

Найди меня, освободи меня

От лап и от крыльев обезумевших птиц.

Укрой меня, успокой меня

И больше не давай смотреть мне вниз.

1.

Дождь лил после этого ещё неделю, не прекращаясь. Моя теория о Ное крепла, в то время как решимость ещё раз проведать Уизли только таяла. Я убеждал себя, что ничего ей не должен, что с её стороны полной глупостью будет ждать моего нового визита, и всё равно совесть предательски ныла. Но стоило мне лишь подумать о том, чтобы встретиться с ней ещё раз... Ну нет! Пусть лучше Волдеморт воскреснет. Хотя вот этого тоже не надо. Короче, я не хотел ни того, ни другого. Я просто хотел, чтобы все меня оставили в покое, пусть и наедине с этим заунывным дождём.

И когда я увидел её за спинами покупателей, в дневном свете, льющемся из окон, бледную и осунувшуюся, моё сердце... Оно прыгнуло мне прямо в горло и затрепыхалось там рыбой, пронзённой гарпуном. Клиенты тянулись плотной вереницей — предобеденное время в этот раз выдалось оживлённым. Она ходила сзади, разглядывая витрины, и только когда за последним человеком закрылась дверь, подошла к прилавку.

— Вы снова за ингредиентами? — спросил я, скрещивая руки на груди.

— Нет, я хотела вернуть долг, — она вытащила из кармана фунты. — Не составите мне компанию за обедом?

Обеды едят с кем-то не слишком дорогим: коллегами, дальними родственниками; да и при свете дня лучше видны все недостатки: седые волоски у меня в шевелюре, потрескавшиеся сосудики у неё в усталых глазах. Но почему тогда во мне так странно всколыхнулось волнение?

— Неважно выглядите, — заметил я.

— Не полностью восстановилась после болезни, — ответила она и пожала плечами. — Ну так как, пойдём?

Обычно Гудман приходил чуть позже, чтобы подменить меня на обед, но тут я решил изменить традициям и сам спустился к нему в рабочее помещение, попросив замену. Уже через пару минут мы вновь, как и в тот памятный вечер, шли по Лютному, слегка оскальзываясь на влажной булыжной мостовой. Уизли всё ещё прихрамывала и, чуть не сверзнувшись в лужу на очередном камне, попросила разрешения опереться на мой локоть. Так мы и вышли к уже знакомому маггловскому кафе, почти в молчании, но уже в каком-то спокойном и даже слегка уютном. Хотя, может, мне просто так казалось. Когда долго не задаёшься вопросами взаимоотношений с людьми, чёрное может показаться белым и наоборот. Но мне совершенно не хотелось, чтобы вдруг откуда-нибудь выпрыгнула, скажем, Минерва МакГонагалл и своим разумным тоном рассказала бы, как оно обстоит на самом деле.

Мы разместились за столиком со скруглёнными краями, возле окна, и, ожидая заказ, смотрели, как мимо пробегают магглы, зябко кутаясь в дутые куртки и шарфы.

— Как вы себя чувствуете? Скоро вернётесь к тренировкам?

— Не так быстро, как мне бы хотелось. Колдомедик не рекомендует летать ещё минимум неделю. Пью восстанавливающие зелья, сплю по полдня — ужасно скучно.

— Ну ничего. Скоро будете как новенькая, — я криво усмехнулся и мысленно добавил: "И провалите наконец из моей жизни", а затем продолжил гадать, зачем бы ей всё это понадобилось.

— Спасибо вам за то, что отговорили тогда варить яд. Наверное, мне это было и правда нужно, — она вырисовывала узоры из крупиц просыпанного сахара на столе и слегка прикусывала губы, будто волнуясь. У неё были красивые волосы, рыжие прядки аккуратно пристроились за маленькими ушами и мягко скользили по плечам. А ещё у Уизли была крошечная щербинка между зубов и по-детски округлые щёки.

Мне ужасно хотелось спросить, что она будет делать сегодня вечером — ах да, будет пить лекарства и лежать в постели! — а ещё терзало любопытство, что же случилось с Поттером. Я почти открыл рот, чтобы задать какой-нибудь из этих одинаково глупых вопросов, когда она вдруг начала рассказывать про квиддич. Я всегда терпеть не мог эту игру, но она говорила с жаром, и мне отчего-то нравилось смотреть, как она краснеет от удовольствия и воодушевлённо описывает всякие "финты Вронского" и как она мечтает попасть в сборную страны. Я сам не заметил, как пролетело время и пришлось возвращаться в аптеку. Пока мы вышагивали назад, вновь стал накрапывать дождь. Лёгкие капли повисали прямо в воздухе, словно подчинённые заклятию "Вингардиум Левиоса".

Она ушла, на прощание вновь назвав меня по имени, и пригласила на матч между "Падлмир Юнайтед" и "Пушками Педдл" через неделю — первую игру сезона, на которой она хотела побывать из любопытства. И я должен был бы сослаться на ворох срочных дел и невыполненных обещаний, но губы мои уже сами собой произносили:

— Я напишу вам.

2.

"Зачем мне это надо?" — думал я, смотря в зеркало. Жил себе спокойно, никого не трогал — по крайней мере, последнюю пару лет. А теперь стой тут, трясись, как перед канувшим в Лету Волдемортом. А я ведь даже не был уверен, что там мне было настолько же страшно. Тогда страх временами вообще отключался: мол, смерть — это лишь вход в благословенный покой. Мне нравилось это состояние: хождение по лезвию бритвы; любое неверное действие, означающее смерть. Так, мне казалось, я мог хоть немного искупить свою вину перед мёртвой подругой детства. Не то чтобы сейчас я считал эту вину искупленной, просто я выгорел, внутренне иссох, во мне не осталось ни капли слёз. Я не хотел больше хождения по краю, не желал самоуничижения, во мне поселилась звенящая пустота. Если бы я и умер тогда, после укуса лордовской змеи — это бы меня не расстроило.

Джинни Уизли явно же не воплощала собой покой, которого я так жаждал. Скорее, наоборот, глядя на её восторженное лицо, с отражённым на большой поверхности карей радужки небом, я понимал, что это метание, бесконечное метание с головокружительной высоты в глубины отчаяния. И не мог объяснить, что вообще делаю на самой вершине квиддичных трибун, что ненавидел ещё со школы всеми фибрами своей души. Почему держу бутылки со сливочным пивом, почему не испытываю недовольства от пронзительного ветра на такой высоте, почему не чувствую обветренных рук. У неё был курносый нос, усыпанный веснушками, и маленькая грудь. Я не находил её внешность какой-то особенной, обворожительной. Но что-то было в ней такое, что-то крепко-накрепко цепляющее, заставляющее смотреть и непременно желать увидеть ещё. После матча мы шли вдоль улицы, пока не завернули в какой-то небольшой парк. Она всё ещё подпрыгивала от возбуждения — настолько её цепляла вся эта квиддичная возня. Рассказывала мне, кто какие приёмы применял, расставляла руки, смешно планировала, словно сброшенный с дерева листок. А потом вдруг воскликнула:

— Смотрите, утки, — схватила меня за руку и потащила к чёрной глади озера, по которой и в самом деле проплывали сизые птицы. — А у меня даже хлеба нет...

Я был слегка ошарашен тем, как непринуждённо сжимает она мою ладонь, что, естественно, никакие утки не шли мне на ум. Я притворялся, что разглядываю их, прилагая все мысленные усилия к вопросу о том, что я должен делать и что хочу на самом деле. Наконец прояснив для себя этот момент, я не спеша привлёк Джинни к себе и поцеловал.

Моё сердце, как ошалелое, перекачивало кровь. И если бы Уизли хоть чем-то проявила своё недовольство, выдала, что ей неприятен мой поцелуй, клянусь, я бы сбежал так быстро, что ни одной крылатой твари было бы меня не догнать. Но она покорно обмякла в моих руках, нежно скользнула ладонями в волосы, прикасаясь холодными пальцами к коже головы. Её губы были мягкие и податливые, она доверчиво прижалась ко мне, напрочь лишая разума. Я крепче притянул её к себе, провёл руками по спине, сквозь плотную ткань мантии ощутив волнующий женский изгиб. У меня крышу сорвало от нахлынувших чувств, а внизу остро кольнуло. Во избежание неловких разъяснений я отстранил её от себя, впрочем, не отпуская совсем. Я растирал её озябшие ладони и чувствовал себя одновременно глупо и как-то совсем счастливо.

— Вы мне очень нравитесь, Северус, — сказала она, делая крошечный шаг ко мне и краснея. Я промолчал, но опять улыбался, как дурак. И ничего не мог сделать с этой шутовской улыбкой, хоть и очень пытался.

3.

Я думал, что захлебнусь, как есть. Захлебнусь в этом ощущении — и откуда что взялось только? Одно из двух: либо я становился одержим, либо я уже и забыл, как это: быть влюблённым. Целую неделю Уизли приходила к закрытию аптеки. Мы шли ужинать и потом гуляли по маггловским улицам, мигающим светофорами и фарами дребезжащих по асфальту машин. А потом стояли и долго-долго, так, что под конец у меня совсем кончался кислород и голова становилась лёгкой и совершенно пустой, целовались возле двери в её квартиру. Губы Уизли имели сладковатый привкус вишнёвого блеска и мятной жвачки. Она приглашала в дом, но я, словно нерешительный демон, всё стоял на пороге и не смел войти.

— Зайдёшь на часок? — в очередной раз спросила Уизли, заглядывая в глаза. Мой взгляд блуждал по её лицу, видя и не видя одновременно. Она мне казалась какой-то нереальной, нездешней, зимним ветром, тоскливо дующим в трубах, талой водой, скользящий меж пальцев и оставляющей лишь покрасневшие от холода ладони и тень воспоминания. А мне так хотелось, чтобы она не исчезала...

— Нет, хорошим девочкам давно пора быть в постели, — шепнул я ей на ухо, находя губами нежное место за мочкой.

— Не уходи, — ласково попросила Джинни и потянула на себя мой шарф.

Я не был святым. Случалось мне знакомиться с женщинами на домашних вечеринках у старых товарищей, на которых я нет-нет, да бывал. Случалось переброситься парой слов и совиной почтой с воскресными посетительницами "Трёх метел". Случалось... Да много всего случалось, жизнь-то за плечами была не маленькая. Но вот так — насквозь, как лондонский дождь через воротник пальто, до самого сердца — не пробирался никто. Пара свиданий — и через неделю я даже имён их не помнил. Мне хотелось бы, чтобы с Уизли было так же: вермут и конфеты из тёмного шоколада, как повод зайти в гости. И потом: "Прости-прощай, мне было так хорошо с тобой". Я хотел, чтобы в глубине души оставался лишь сусальный образ Лили — моей нежной девочки. И я в панике обратился внутрь себя и понял: Уизли, словно паводок, снесла все мои внутренние заслоны, всё, не связанное с ней. И оставила меня, обнажённого и голого, совершенно беззащитного перед ней.

Дождь ненадолго прекратился. В начале декабря воздух стал прозрачным и морозным, он колко забирался в лёгкие и болезненно щекотал в горле. На улице неловко покашливала начинающаяся зима, а у Джинни были чудесные тёплые ладошки и волосы пахли осенней листвой и корицей. И как хорошо было бы никуда не уходить с её порога. Зайти в тёплую темноту её спящей квартиры, отметить своё присутствие тяжёлой мантией на вешалке в прихожей и одной лишней кружкой в раковине. И, может быть, заявить права и на саму хозяйку квартиры: проложить дорожку поцелуев по томно изогнутой шее с выступами позвонков, вдохнуть аромат кожи, солоновато-вспотевшей после моих прикосновений, прикусить молочно-розовую мочку уха...

Словом, в этот раз я не смог ей отказать. Я сжимал её в объятиях и не отпускал, наверное, до самого утра. Небо за окном уже давно начало сереть в преддверии рассвета, а я лежал и не мог поверить, что под самым боком, вольготно закинув на меня свою ножку, лежит та самая Джинни Уизли — девушка, которая ворвалась в мою жизнь с дождём.

Когда Джинни видела, наверное, уже десятый сон, тихо посапывая где-то в районе моей подмышки, с первым лучом холодного декабрьского рассвета я вдруг вспомнил, кто любил повторять: "Внешний комфорт ничего не стоит". Вспомнил, и под ложечкой у меня противно засосало.

4.

Положа руку на сердце, можно было сказать, что я человек довольно-таки любопытный. История с Блэком, оленем — в прямом и переносном смысле — и Визжащей хижиной тому хороший и, стоило сказать, далеко не единственный пример. И вот желание узнать, что же, в конце концов, привело Джинни на порог моей аптеки, было просто-таки невыносимо. Оно щекотало внутренности черепной коробки, отчаянно пытаясь вырваться наружу нескончаемым потоком вопросов. Но сейчас я, как никогда, понимал, что передо мной вполне может оказаться своеобразная шкатулка Пандоры. И нет, я не древнегреческий аналог Евы⁽¹⁾, чтобы найти себе разом столько проблем. Но чем чаще я видел Уизли, её ржавые веснушки и щербинку между зубов, тем отчётливее понимал, что отчаяние никуда не делось, оно всё ещё было там, в глубине её влажно блестящих коньячных глаз. И даже больше: эту тень неразрешенных вопросов можно было почувствовать каждый раз в затянувшемся молчании, в пустоте её одинокой квартиры, в грустных книгах, которые она закладывала высушенными кленовыми листами и читала, положив голову мне на живот.

На улице вновь потеплело, и я уже не надеялся на снег к Рождеству. Я перебирал руками прядки её волос, а она терлась щекой о свитер на моём боку.

— Так почему ты хотела отравиться? — она же больше не была мне чужой, верно? Должен же я был узнать и... И сделать... что? Не допустить, удержать, сохранить?

Она перестала шелестеть страницами и замерла, заложив книгу пальцем. Я молчаливо ожидал её ответа. И она рассказала.

Рассказала, как ещё до школы обожала слушать рассказы своего брата о мальчишке, которому бы лучше вообще не рождаться на свет во избежание череды моих особенно гнусных провалов, и как мечтала, заполучить себе его в персональные драконоборцы. И как это у девчонок вот так вот выходит? Принцы, свадьбы и прочие нестоящие мечты едва ли в десять лет. Потом я подумал о Лили и вспомнил, о чём сам мечтал в десять. Устыдился. Неужели, я и, правда, о подобном мечтал?

И был первый курс. И был осколок поганой Лордовской души, нежно сохранённый Люциусом, за что ему отдельное спасибо (как сейчас помню, мерзкий был год). И Реддл был единственным, кто не советовал Джинни с её сопливыми грёзами идти куда подальше (жаль, конечно, был бы урок на всю жизнь). И даже в ответ делился с ней своими откровениями (страшно подумать, какие откровения молодой Волдеморт мог припасти для своей жертвы). А потом его — раз! — и не стало.

— Ты любила его? — что-то мне нехорошо как-то.

— Нет... Не знаю... Я не любила его, это же просто невозможно, — она вздохнула и нехотя продолжила: — Я клала под подушку его дневник и тогда... Тогда он приходил ко мне. Он был такой красивый, словно звёзды, отражённые в тёмной воде. Я до сих пор помню это чувство, как мурашки бежали у меня по спине, стоило ему лишь заговорить со мной. Стоило ему склониться ко мне, дать почувствовать дыхание на своей коже. Здесь, здесь, здесь, — скользила она рукой вниз по шее. — Я до сих пор, словно наяву, ощущаю его.

Я не хотел знать большего. Я вообще не хотел ничего об этом знать. Любой на моём месте посчитал бы это просто навязчивой идеей и посоветовал обратиться к колдомедику Тики⁽²⁾— широко известному в узких кругах. Но меня и самого до недавнего времени не покидала другая такая же навязчивая идея, и было глупо пенять ей.

— А потом была победа. Я вздохнула с облегчением: Том, вернее то, чем он стал, было в могиле. Всё закончилось...

Закончилось, милая. Азкабан, дементоры, косые взгляды... Почему я остался жив, почему не сверзнулся с Астрономической башни вслед за Альбусом? Не понимаю... Я буквально видел, как смеётся, открывая свой безгубый рот, чуть привстав из могилы, Волдеморт. Как он сочувственно кривит лицо, приговаривая: "Бедный, глупый, Северус"...

— Мне казалось... Мне так хотелось верить, что теперь-то и начнётся нормальная жизнь...

Она дотрагивалась холодными пальцами до моих ладоней, щёк, шеи... Мне хотелось вернуть всё назад и не спрашивать никогда, что привело её ко мне на порог. — Я не любила Гарри — настоящего Гарри, не мальчика-легенду, никогда не любила его. Всё, что мне нравилось в нём, — это Том внутри него. И когда он избавился от крестража внутри себя — он стал другим...

Мне ничего не оставалось, кроме как обнимать её в ответ. Приговаривая, что всё будет хорошо.

— Тебе кажется. Поттер ровно такая же заноза в заднице, которой и был всегда, — Моргана знает, в чём я пытался убедить её? Что Поттер — отличный парень, и ей даже надо бы к нему вернуться?

— Никто этого не видит, но я, — она упрямо махнула головой, — я-то знаю... Я знаю, что скучаю по монстру, из-за которого погибли оба моих дяди, мой брат, столько хороших людей... А я не могу... Не могу забыть его, понимаешь? Я иду по улице и слышу, как в шуме дождя он шепчет моё имя, истошно кричит от боли и спрашивает, почему я дала ему умереть, почему не спасла его?

Она немного помолчала, уставившись в окно, заламывая длинные пальцы с коротко остриженными ногтями. Там, за тонкой паутиной стекла, в сгустившейся тьме угадывались первые капли дождя.

— Мне порой кажется, в этом шуме воды по земле: это он идёт. Мягко и неспешно ступая. И тогда мне страшно, как в тот вечер, что я забралась в Лютный в поисках избавления от этой зудящей тревоги, расползающейся по моим венам. Мне противно от самой себя, противно и стыдно. Я должна убить в себе эти чувства — все разом. Выкорчевать, вырвать. Пусть бы и вместе с собственным сердцем — это маленькая цена за предательство, понимаешь?

Я задумчиво прислушался. Не то чтобы я был суеверным... Просто очень уж мне не хотелось, чтобы там за окном и правда прогуливался Волдеморт. Живой или мёртвый.

— Дамблдор говорил, — медленно произнёс я, вновь обнимая Уизли за дрожащие плечи, — что все учителя Тома Реддла считали его отличным парнем. Этаким невинным агнцем. И только Альбус всегда сомневался. Но, к сожалению, не многим из нас посчастливилось обладать интеллектом и интуицией Альбуса Дамболдора. Тебе не в чем себя винить, Джинни.

1) Пандора — первая женщина, создана по велению Зевса в наказание людям за похищение для них Прометеем огня.

Вернуться к тексту

2) По версии Поттер Вики, Янус Тики (англ. Janus Thickey) — целитель в больнице Св. Мунго, работавший в отделении магически помешанных больных. В палате его имени находятся Златопуст Локонс, Фрэнк и Алиса Долгопупс, там же лежали Агнес и Бродерик Боуд.

Вернуться к тексту

Осуждай меня, если хочешь,

Я безмерно устала от боли,

И мне просто хотелось услышать... слова любви.

Найди меня, освободи меня,

Мои мысли — стая обезумевших птиц.

Пойми меня, обними меня

И больше не давай смотреть вниз.

1.

Дождь... Дождь надоел мне до чёртиков. Я считал дни до наступления весны, с остервенением вычёркивая цифры из календаря, привешенного на складе в аптеке. В складской темноте, в мокром хлюпанье лондонских улиц, мне всё слышался высокий холодный смех Волдеморта. Газеты писали, что тело Лорда сожгли — даже пепла не сохранили. И вроде бы Поттер за этим проследил лично. Но, с другой стороны, я-то этого не видел, а ну как тело подменили, а Лорд где-нибудь разгуливает?

Я нервно засмеялся. Пара прохожих обернулась на меня, некоторые споро перебежали на другую сторону улицы. Я накинул на голову капюшон, стараясь отрешиться от внешнего мира. Бред, какой же это был бред. Даже самому стыдно. Чтобы заглушить внутри чувство тревоги, я решил заглянуть на тренировку к Джинни. Гудман спорить не стал и отпустил меня пораньше. Я поболтал с охранницей на входе в стадион, подкрепив очередной рассказ о моей и Джинни внеземной любви плиткой шоколада. Пропустили меня охотно и посмотрели прямо-таки с одобрением. Оказывается, образ безоружно влюблённого замыливал людям глаза почище "Конфундуса". И чего я раньше этим так редко пользовался? С одним Дамблдором только и сыграло. При воспоминании об Альбусе я быстро скис и, проклиная высоченные квиддичные трибуны и мои старые ноги, поплёлся по лестнице вверх. А ведь судя по средней продолжительности жизни, этакие неудобства мне терпеть ещё лет пятьдесят, а то и семьдесят при хорошем питании.

Джинни летала хорошо. Как ласточка... Или, скорее, гарпия. Да, Гарпия. Вверх, вниз, снова вверх. У меня дыхание перехватывало от угла её взлётов. И что сказать, я был счастлив, когда протрубили конец тренировки. Я стоял в самом низу, возле выхода со стадиона, ожидая её. Ковырял носком туфли посеревшую прошлогоднюю траву газона и думал о том, что в общем и целом совсем Уизли не подхожу. Я и правда был намного старше неё, а фактически и вовсе чувствовал себя совсем древним. У меня не было практически ничего — карьера рухнула, хотя какая уж там была карьера? — работа копеечная, из всех владений только дом в Тупике, в который женщину и пригласить было стыдно. А она — молодая, перспективная, как там писал "Пророк"? — восходящая звезда. Хотя, если бы не я, катиться бы этой звезде с небосвода прямо в пекло.

И всё-таки надо было определенно что-то делать. Честно признаться, после суда я уже было совсем смирился со своей долей. Работа в аптеке не казалась мне зазорной или неблагодарной. С Гудманом было хорошо работать. Он не лез в душу, неплохо платил, не смотрел косо из-за тёмного прошлого. Но, может быть, попробовать вновь выползти из своей раковины? Найти работу получше, переехать из опостылевшего Тупика, как знать, может, жениться? Неожиданные мысли о создании семьи привели меня в ужас. Северус, дружище, ты не заболел?

Где-то вдалеке пророкотал гром. Не иначе снова ливанёт? Я поднял глаза к небу. По серому хмурому полотну быстро-быстро скользили тяжёлые, бетонного цвета тучи, подсвеченные по краям ржавчиной пробивающихся закатных лучей. Когда я наконец опустил голову ниже, то увидел Джинни, выходящую из раздевалки. Она шла под руку с каким-то парнем. Он был выше неё, да и, наверное, выше меня тоже, и то и дело наклонялся к ней, а Уизли всё что-то ему нашептывала на ухо, улыбаясь. Парочка шла вперёд, и я немного отошёл в тень трибун, чтобы дать себе время присмотреться получше. Парень был одет в квиддичную форму и, наверное, был из сборной, которая тренировалась на этом же поле после "Гарпий". Его команда потихоньку начала высыпать на поле, разминая конечности. И вот, когда они уже поравнялись со мной, этот олух наклонился и обнял мою Джинни, неловко чмокнув в щеку.

— Северус! — наконец заметила меня эта вертихвостка. — Что ты здесь делаешь?

— Приходил посмотреть, как ты летаешь, — просто ответил я, засовывая руки в карманы, чтобы ненароком никого не убить. Я уже чувствовал, как в висках покалывает в предчувствии нарастающего гнева. — Представишь меня своему собеседнику?

— Это Мик — мой друг, Северус, — хорошо, что парниша был мне незнаком. Сейчас было бы вдвойне неловко.

— Джинни? Кто это? — этот её "друг" явно не ожидал такой быстрой игры на понижение. Отразившееся на его лице непонимание сказало об этом лучше любых слов.

— Хорошо, понятно, — я развернулся и пошёл прочь.

— Северус, подожди, куда же ты? — она догнала меня и схватила за рукав. Я рванул руку, сбрасывая её, как надоевшую собачонку.

— Иди, Джинни. Твой "друг" тебя заждался.

— Северус, ты всё не так понял. Между нами ничего нет!

— Не объясняй мне ничего, Джинни, — я в бешенстве развернулся к ней. Самообладание медленно, но верно сделало мне ручкой. — Если ты не хочешь быть со мной, то так и говори, мне от тебя подачки не к чему!

— Но я хочу быть с тобой!

— Тогда что это, Джинни? Что? Хочешь сидеть на двух — или трёх, пяти, десяти, — мой гнев начал пухнуть как на дрожжах, — стульях одновременно? Сколько таких "Миков" ты прячешь от меня?

— Северус, прости меня, — по её щекам покатились слезы.

— О, нет, даже не думай, слышишь? — она попыталась приблизиться, но я мгновенно отступил назад, выставляя перед собой руки. — Вот что: проваливай-ка ты, Джинни Уизли, куда подальше.

— Северус, — жалко протянула она, но я не собирался больше её слушать.

2.

К утру следующего дня начала протекать крыша. В самом что ни на есть прямом, банальном смысле. Я проснулся от того, что дождь стучал не где-то за пределами моего грешного мира, унося в сточные канавы привычно паршивые дни жизни, но непосредственно по полу спальни. Одеяло тоже намокло, что являлось отвратительным началом утра. Кое-как разлепив глаза, едва понимая, кто я и что, пытался найти узкий проход между остатками убранства моей спальни. Вчера в припадке ярости я крушил всё налево и направо. Антикварные часы, видавший виды комод, даже выцветшим шторам не поздоровилось. Я вздохнул и наспех заделал дыры в крыше "Репаро", но опыт жителей "Норы" подсказывал, что теперь латать придётся постоянно. Проще было сжечь эту халупу ко всем дракклам и перебраться куда-нибудь в Уэльс. Варить сидр, развести овец, продавать шерсть два раза в год. Ага, простой добрый фермер — Северус Снейп. Раскатал губу!

Комод чинить я не стал. Оставил всё как есть: гнить и хлюпать в полном развале, всё, как я люблю, в согласии с моей жизнью.

Не, ну ведь, правда, чего я ждал? Заверений в вечной любви и шикарных обедов по воскресеньям? Девушку с первой полосы "Пророка", улыбающуюся лично мне?

Эка невидаль — улыбаться со страниц заштатной газетёнки, которую едва ли читает тысяча человек. Или две. Или пара сотен тысяч. А! Неважно!

Светильник, повинуясь смазанному удару, покорно слетел с побитого жизнью комода и упокоился в луже с раздирающим душу хлюпаньем.

После работы выяснилось, что потолок в спальне начал протекать в другом месте, не починенном "Репаро". Максимум моих усилий хватило только на решение больше не подниматься в спальню. Мрачно сидел на диване, раздумывая, что бы ещё такого сломать. Спать остался там же. Тем более и спать-то я толком не мог. Лежать одному теперь было невыносимо. К хорошему быстро привыкаешь, ага. Заснул прямо сидя с книгой. Не помнил ни строчки. И почему ночи такие длинные?

Через два дня от неё прилетела сова. Письмо отправилось прямиком в камин.

Остаток вечера я потратил на то, чтобы затушить огонь и руками рыскать в золе, пачкая пальцы в маслянистой субстанции, в надежде отыскать хотя бы кусочек от её послания. Ни словечка. Сработано на совесть. Да и пусть! Гори ты, Джинни Уизли!

Всё что нас не убивает, делает сильнее. Так ведь, Северус? Стиснуть зубы и терпеть — это-то мы умеем.

3.

Вопреки всем свои бравым заверениям, к концу недели я готов был выть, скулить и лезть на стену. Не, ну чего я психанул? Не стащил же я того парнишу с неё без портков, в самом деле. В конце концов, может, они друзья со школьной скамьи? Ага, тогда почему я его совсем не помню? Не было его в нашем болоте, которое, как известно, всяк кулик хвалит, и только я готов был там зверем выть.

В конце концов, ничего смертельного не случилось. И чего я так распсиховался? Голос внутри меня готов был орать благим матом. Но другой, с нотками торгаша и пройдохи, отчего-то отдаленно напоминающий голос Люциуса Малфоя, сулил и обещал, говорил, что гордость ничего, в общем, не стоит, тем более в обмен на любовь. И ни грамма пользы мне эта гордость за всю мою жизнь не принесла. Одни страдания. А теперь-то появился, может быть, последний шанс взлететь из этого болота, и в одиночку с этим точно не совладать.

...В её окнах горел свет. Моё сердце как-то особенно тоскливо защемило при взгляде на эту картину. Чувствуя себя собакой, потерявшейся и неделю скитающейся по помойкам и под дождем, и одновременно солдатом боевого подкрепления, прибывшего слишком поздно, я со страхом позвонил в дверь. Раз, другой, третий. В ответ на меня издевательски зыркала тишина. Я достал ключи. Эх, была не была. Прогонит, так прогонит.

— Эй? — крикнул я с порога, — Джин, ты где?

— Северус? — тоскливо ответил мне голос из глубины квартиры. Одинокая лампочка горела жёлтым в коридоре, навевая болезненные ассоциации. Я пошёл на голос, отчего-то боясь подсветить себе "Люмосом". И сердце моё — это предательская скользкая холодная рыбина — всё било и било мне по рёбрам хвостом. Зачем я пришёл? Что я ей скажу? Что она мне скажет? Не лучше ли найти каждому свой угол с личными монстрами, глазами-пуговками глядящими на нас из хлюпающего мрака?

— Эй, ты чего сидишь в темноте? — я всё-таки не выдержал, зажёг свет.

— Я подумала, раз уж мне никто не собирается продать ингредиенты для яда, то, может, отравиться маггловскими препаратами? У Гермионы кузина в прошлом году так сделала. Еле спасли, — глубокомысленно произнесла Уизли. Бледная и больная, она сидела прямо на полу. В какой-то серой футболке, сползшей с плеча. Мокрые прядки волос облепили её лоб.

— Любопытно, — мне показалось, что бледность её была какая-то неестественная, а на столике неподалеку нашлись пустые пузырьки из-под маггловского лекарства, как мне показалось на первый взгляд. Руки нехорошо зачесались. — Я смотрю, ты не оставляешь попыток?

— Не оставляю, только всё равно ничего у меня не вышло. Что магглу смерть, то волшебнику — лишь головная боль и расстройство желудка, — и до того она была жалкая, но всё-таки совершенно своя, родная, моя. Тьфу, пропасть.

— Я принесу зелье для промывки, — я присел на корточки возле неё. Слегка сжал худые плечи руками. Больно сжал. Пусть у неё и останутся синяки. Будет лишней повод посокрушаться над своей горькой судьбой. — Подождёшь?

— Подожду, — покорно кивнула она, и в глазах её заблестели слёзы. Я встал и быстро пошёл к двери.

— Эй, Сев, — крикнула она мне вдогонку. — Я люблю тебя! Не уходи больше!

Я сжал руки в кулаки, и прежде, чем обернуться, просчитал про себя три раза.

— Я тоже, — развернулся и вновь присел перед ней. — Но если я ещё раз увижу рядом с тобой кого-нибудь, то лично убью тебя, избавив от всех мучений разом. Идёт?

Совсем уж весёлый тон в конце заставил её вздрогнуть. Потом она неуверенно кивнула и потянулась за лежащим на диване пледом. Ещё раз хлюпнула носом, подтягивая к груди ноги. А я скорее поспешил за зельем. Тянуть эту дуреху на поверхность и заодно попытаться самому не утонуть вместе с ней.