Всадники Второго Сопряжения (джен)

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой». —

«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Гёте

 

— Ласточка может выскользнуть из рук при любой положительной возможности. Необходимо принять меры.

— Так точно.

— Не подведи.

— Так точно. Не подведу.

* * *

— Какого чёрта?

— Всё под контролем.

— Её сердце не бьётся.

— Я всё ещё контролирую ситуацию.

— Всё ещё?

Новосозданный разряд тока нырнул в застывшую грудную клетку посиневшей ведьмачки юркой серебристой змейкой. Аналогичным образом за окнами каюты в сером шторме ослепительно резанула молния.

* * *

Наводнённая народом поляна на правом берегу реки Вздох была усыпана кострами, каждый высотой с обелиск, трепещущие языки пламени высоко вздымались над уставленными сосновыми столами и лавками. То тут, то там на тёмной траве белым мелькали расстелленные скатерти. Столы и скатерти были покрыты как простой едой, так и деликатесами: каждый принёс, что имел. Блестящим содержимым исходили открытые винные бочки.

Элле чтили традиции, но со смертью Ауберона, восшествием на престол нового верховного лидера и известием о нашествии Вечной Зимы, ханжеская чопорность с большей половины слетела, как истлевший плащ.

Все собравшиеся искренне исступленно веселились. Как в последний раз.

Для прибывшего "короля"-победителя место готовили предварительно — сколотили помост с крышей, на котором расположились грабовый стол в гладкой янтарной застывшей смоле и два древних резных кресла-трона с высокими спинками (их пожертвовал из своей коллекции старейший представитель купчей династии). Для вождя и его военного трофея, соответственно.

Вместо цветочных гирлянд девушки наплели венков из шиповника и листьев на ореховом пруту, которые щедро раздаривали, каждая норовила непременно одеть свой веночек на какого-нибудь прибывшего героя в латах.

Вино и музыка лились рекой.

* * *

Цири перехитрили. Твёрдое решение напиться до лиловых единорогов (прежде она не раз видела их в этом мире) разбилось о клюквенный сок, — её тенденции просчитали, и потому нежное розовое вино в кубке на четвёртой замене обратилось морсом.

— Дерьмо.

Музыканты кончили играть сложную мелодию высокой трелью. Перевели дыхание. Принялись за следующую, более медленную.

— Если бы ты пробовала есть, было бы получше.

Цири, скосив глаза, резанула взглядом по хищному профилю.

— Хочешь, что б меня снова на тебя стошнило?

Эредин, усмехнувшись, молча покачал головой.

Он больше не держал её за руку. И вообще держался так, будто бы и вовсе забыл, что она находилась рядом.

До этого момента за весь вечер они не сказали друг другу ни единого слова.

— Что со мной будет?

— Это решится на Совете.

— Но ты же король. Все решения за тобой.

Эредин вновь усмехнулся, покачал в ладони кубок, чёрное вино гладко прошлось по ободку. Кубок был выполнен в форме черепа и инкрустирован крупными гранатами.

— У тебя допотопные представления о монархии, Зиреаэль. Я не удивлён.

Она не ответила. Помолчали.

Музыканты принялись за мудрёную и печальную мелодию.

Губы ведьмачки зло дернулись: она решилась.

— Что с моими друзьями? — начала она. — Что с ними сейчас и что будет в дальнейшем?

Эредин ответил не сразу. И если бы промолчал, ведьмачка скорее всего не решилась повторить вопрос. По крайней мере, не сейчас.

— А как ты сама думаешь?

Лоб Цири покрыла ледяная испарина, икры свело судорогой. Она опасалась начать говорить, чтобы голос не выдал дрожи. От паники, охватившей её. Развернулась на чёрном кресле и прямо взглянула в его лицо.

Ничего, ни единой эмоции.

— Понимаешь теперь, — Эредин Бреакк Глас повернул голову в её сторону и внимательно посмотрел в глаза. Его же, бледно-зелёные, не выражали ничего. Ничего. — что я чувствовал всё то время, что гонялся за тобой. Весь народ Ольх, сам мир могли в один миг перестать существовать, и только в моих руках — право решать: жить им или нет. Право. Но не Сила.

Цири сжала губы, побелевшими пальцами вцепилась в подлокотники кресла, только чтобы продолжить смотреть ему в глаза.

— Теперь такое право есть и у тебя. Попытаешься скрыться, заартачишься или откажешься подчиниться решению, и все — каждый из них — умрёт на твоих глазах.

— Я… — горло перехватило чьей-то невидимой костлявой рукой, против воли она начала давиться слезами. — Аваллак’х… сказал, что т-ты хочешь меня убить а, открыв Врата, поработить человечество… Что я должна была делать?

Эредин откинулся в кресле и, не сводя с ведьмачки тёмного взгляда, удовлетворённо отпил из кубка-черепа.

— Он прав на счёт последнего, что до первого... это решится на Совете, завтра.

К ним поднялись Элле в богатых одеяниях и, коротко поклонившись, заговорили на непонятном для Цири диалекте ellilon, король Охоты ответил на нём же.

Музыка стала надрывной и пронзительной как осенний ветер.

Когда он поднялся из-за стола и, беседуя с пышно одетой делегацией, спустился по ступеням, Цири, проглатывая вдохи, позволила себе зайтись в тихом прерывистом хрипе.

* * *

— Осенний король и осенняя королева!

В золотистом сиянии осенних костров под бой барабанов и переливы свирелей бурлило и пенилось, и разливалось по поляне подвижное облако эльфов.

Столы почти опустели, настал черёд танцев. И песен.

— Шипы Зимы нас боле не погубят, потому что раньше положенного пришла Весна!

Искры от костров отражались в блестящих глазах волнующейся в танце толпы. Искры ускользали к звёздам.

Элле чтили и уважали традиции, Элле знали, какую природу имели страх и надежда. Знали, что надежда убивала страх, а страх питался надеждой.

— И Солнце, сваренное во тьме ночной, сотканное из огня и света, горит, горит и слепит, слепит и жжёт. И, воспылав, сгорит, сгорит, чтобы согреть.

* * *

Она сидела с замершим лицом и до боли стискивала ладони под столом. На щеках не остывали слезы, наоборот, они солено пекли и больше распаляли лихорадочный румянец. Эльфы в рыжих сполохах исполинских костров метались лихорадочными тенями.

Цири было больно, горько. От противоречия в её собственном сердце в первую очередь.

Она скорее почувствовала, чем заметила пристальный изучающий взгляд. Эльф подсел к опустевшему столу невдалеке от царского помоста, и что-то неуловимо отличало его от остальных. Серое с серебром одеяние делало для первого взгляда среди пёстрых и открытых нарядов незаметным, но он не терялся, скорее вызывал недоумение, как оказавшийся не в том месте и не в то время.

Цири потянулась к кубку, чтобы разорвать зрительный контакт, отпила пару глотков и напряженно вперила взгляд в яркую праздничную мешанину из тел, тканей и остальных кусочков причудливой мозаики, на которую свет от костра дробил окружение.

Лёгкие, воздушные, несмотря на весь свой немаленький рост, силуэты Аэн Элле взвивались в танце, невыразимо грациозные, то сливаясь в ленту хороводов, то распадаясь на пары.

Цири опустила взгляд на свои грязные ногти и некоторое время любовалась ими, пока вновь случайно не скрестилась взглядом со странным незнакомцем.

На этот раз он улыбался. И это была не доброжелательная светлая улыбка, созвучная окружавшему их веселью, нет, это была холодная странная усмешка, которая граничила с молчаливым оскорблением.

Цири порадовалась ей. Это значило бы, что не все воспринимают её как спасительницу, и в его глазах, в которых сквозило презрение, нельзя было различить ни единой капли обожания соратников. Она решила, что это истинное лицо встретивших её Aen Elle.

Не глупые радость, восхищение или слезы... а презрение, пренебрежение и желание использовать, вот что в их головах на самом деле.

А подобное приятно ненавидеть.

В её ситуации правильней ненавидеть, а не трястись от сентиментальных и совестливых порывов, до боли сжимающих грудную клетку.

Цири ответила ему надменным взглядом и уже боле не собиралась отводить глаза.

Это раззадорило незнакомца ещё больше, усмешка стала прямо-таки издевательской, он склонил голову набок и от искристых всполохов костра за спиной в его светлых волосах, совсем как пламя, живописно вспыхнуло золото.

Странный контраст.

Цири поёжилась.

Девушки эльфки, мягко щебеча, стройной стайкой порхали от стола к столу, одаривая осенними венцами празднующих, но растерянно остановились у стола, где сидел незнакомец. Было видно, что они очень хотели подойти, но то ли стеснялись, то ли ещё что.

Цири подумала, что он, наверное, несмотря на внешнюю молодость, был скорее всего каким-нибудь старым эльфским хрычом, злым и сухим ректором академии, к примеру.

Эльф услышал их смущённые смешки и, чуть повернув голову, скупо и остерегательно покачал ладонью. Девочки артистично отпрыгнули и, схватившись за руки, ручейком, цветной весёлой змейкой утекли во вспышки огней.

Когда он вновь посмотрел на Цири, та уже оттёрла с щёк слёзы, а в клубящейся зелени её глаз горели гордость и вызов. Незнакомец тонко, но уже почти беззлобно улыбнулся. Потом его взгляд мазнул куда-то в сторону.

Подняв породистые чёрные брови в знак прощания, эльф легко вышел из-за стола. Стайка девушек вновь вынырнула из огней и закружилась вокруг него поющим хороводом. Голоса у них были прям-таки ангельские. Одна выступила вперёд и протянула веночек из листьев падуба с острыми золотисто-жёлтыми кончиками и ярко-красными венчиками ягод, на этот раз он позволил его на себя одеть. Эльфки, подхватив под руки, увлекли незнакомца в весёлую пляшущую круговерть. И скрылись из вида.

Цири пренебрежительно фыркнула.

Меньше чем через половину минуты радом с ней на своё место опустился Эредин Бреакк Глас.

— Тебя ещё не утомил праздник?

Цири пробрала странная дрожь. И она усиленно перебирала в голове все варианты последствий ещё не сказанного.

— Если только немного.

* * *

Шли молча, возле кромки чёрных вод спокойной реки. Реки, в которой отражались созвездия. Блеск лунного сияния серебрил лёгкую рябь.

Чтобы достигнуть загробия, надо переплыть какую-то реку. Река — всегда граница перехода. Даже если это граница миров. «Реки» бывают разные. Я видела. Я помню…

Еле слышно вздохнула.

— Можно я подарю его реке?

— М?

Цири сняла изумрудно-алый венец. Эредин безразлично пожал плечами. Свой он оставил неизвестно где ещё в середине празднества.

Отошла.

Прошла босыми ногами по росяной холодной траве, спустилась по мраморным ступеням, ведущим к реке. Присела, наклонившись к воде.

— Может, хоть ты отыщешь дорогу отсюда. — Шепнула ведьмачка в колючие веточки и горящие красным ягоды шиповника, который пах совсем не так, как пахнет шиповник в её собственном мире. — Неси его, Взох, неси, как много лет назад… нес меня, когда спасал от того, с кем сегодня ночью меня повенчали этим венком.

Едва он коснулся поверхности, то тут же был унесён быстрым течением.

Цири позволила слезам стечь. Отдышалась. Долго умывалась ледяной водой.

Когда поднялась, заметила, что Эредин с кем-то разговаривал.

Подойдя ближе, Цири внезапно захотелось вернуться обратно к воде, в темноту.

Рядом с Ястребом стоял и вёл беседу тот самый высокий эльф, что давеча испытывал Ласточку взглядом.

Но было поздно, Эредин, заметив её, нетерпеливо протянул руку.

Цири подошла.

Языка она всё ещё не могла разобрать. Только некоторые предлоги.

Сжав железную перчатку, взглянула на эльфов. Мало общего во внешности, но по жестам и манере держаться можно было определить сразу, что оба — воины.

Цири разочарованно перевела взгляд на тихие воды.

Теперь всё встало на свои места.

Никакой он не горожанин, а всего лишь один из всадников Охоты. Отсюда и неприязнь, и заносчивость.

Частный случай. Значит, её вновь начнёт точить совесть…

Эльфы закончили беседу, и пепельноволосый, дежурно попрощавшись с Ястребом, быстрым шагом направился прочь.

На неё он не взглянул ни единого раза. Даже глазом не повёл. Будто Ласточки вовсе не существовало.

— Кто он?

— Доверенное лицо. Ведуны пророчествовали, что выведут нового повелителя времён и измерений, лучше Лары, но в подсчёты прокралась ошибка. Ошибкой оказался Карантир, и всем не поздоровилось. Поаккуратней с ним, несмотря на мои инструкции, он уже пару раз пытался тебя убить. Однажды даже вышло.

Брови Цири встретились на переносице.

— Идём.

* * *

Склеп на первый взгляд. Да и на второй взгляд тоже. Каменный склеп в форме усечённого конуса в вихре каменного кружева.

С ясеней, окружающих постройку как колоннада, непрестанно слетали золотые листья.

Поэтическое зрелище, даже ночью.

Но Цири это напоминало только кладбище. Печать увядания.

Коленки не переставали дрожать, а ступни и вовсе заледенели.

Внутри, посреди постройки располагался очаг, выкованный из чугуна, он представлял из себя чёрный скелет невиданного бутона гигантского цветка. Ласточка сразу направилась к нему, уселась на мягких соболиных шкурках и протянула окоченевшие конечности к огню.

Огонь согревал.

Скрежет метала о метал раздавался у неё за спиной и перестал где-то у широкой софы, устланной сшитыми между собой ондатровыми шкурками.

— Когда я умру?

Эредин сел и расслабил шнуровку кожаного панциря на локте.

— Я же сказал, решения по поводу тебя вынесет Совет.

Цирилла обернулась, обожгла взглядом.

— Не держи меня за кретинку. Это ведь решённое дело. Аваллак’х…

— Аваллак’х слишком много времени потратил на то, чтобы прятать тебя от меня. В Тир на Леа его давно не было.

Цири резко развернулась к огню.

— Как будто что-то могло измениться. — буркнула она.

— Совсем немногое, на самом деле. Но этого пока хватит, чтобы не спешить с выводами.

Она до боли сжала кулаки.

— Ответь. Когда? Мне позволят написать семье?

Послышался лязг снимающихся доспехов.

— Это ты о ведьмаке и чародейке или ком другом?

Цири поняла, что выспрашивать бесполезно. Поэтому замолчала.

Из сквозной розетки на потолочной скважине сыпались листья. Падали в огонь, сгорали в огне. Цири тоже пылала.

— С тобой ничего не случится, — серьёзно проговорил Эредин, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, — пока я не стребую с тебя причитающиеся репарации. Носиться в этом доспехе не так-то и просто. Иди сюда.

— Зачем?

— Подойди.

На негнущихся ногах она дошла. В висках набатом стучала кровь, адреналин иглами впился в плоть, живот скрутило.

— В последнее время у меня начала ныть шея.

Руки Цири мелко дрожали.

Одним движением эльф смахнул аспидно-чёрные волосы на левое плечо.

Дьявольщина.

— Сильнее, ты ж меч в руках умеешь держать, а разминать мышцы — нет?

Не ведись на провокации, девочка. Это всё проверка, попробуешь ли ты его прикончить или нет.

— Уже лучше. Да, плечи тоже, вот так.

Ондатровые шкурки, на которых позади обнажённого торса Эредина на коленях стояла Цири, казались ведьмачке раскаленными углями.

— Я думаю на завтрашнем Совете занять позицию против непосредственного открытия Ard Caeth. Ведуны вспомнили о других вратах, старых, забытых. За пределами Барьера. Шанс небольшой, да и потерь не избежать, если туда отправиться.

Пальчики девушки заработали упорней.

— Говорят, что вторжение Белого Хлада тоже можно остановить при помощи закрытия или открытия каких-то загадочных врат.

— А разве это не естественный этап в жизни любого мира?

— Не вполне.

Широкая ладонь Эредина накрыла её ладошку. Цири вздрогнула, как от удара. Все прошлые прикосновения через стальные перчатки не шли ни в какое сравнение.

— Твоя судьба балансирует на очень тонкой грани, мотылёк.

Цири чувствовала, как тает каждая кость в её теле. Аккуратно отняла руки и села.

— Я не знаю, что мне делать. — Честно призналась она, вперив взгляд в сцепленные пальцы.

Эредин развернулся к ведьмачке.

— Это уже не твоя забота. Делай то, что скажем. И будь, что будет.

Она подняла на него зелёные глаза и поняла, что уже не опустит. Не отступится.

От Эредина шёл такой же жар, как и от огня в очаге. Даже сильнее.

Как назло вспомнились слова из книги, авторство которой благополучно забылось, там короля сравнивали с огнём в камине. Если стоять далеко — замёрзнешь, если близко — сгоришь.

И верно. Только "адское пламя" было бы уместнее.

Цири поняла, что случится в следующее мгновение, а потому попыталась спастись.

Лихорадочно перебрала в голове всех. Яльмара, Ярре, Мистле, Хоттспорна, Ауберона, пару безымянных стражников, Скьяля, одного странника и даже ясноглазого рыцаря в чёрном доспехе, но без шлема, по краям которого, словно лезвия, блестели перья хищной птицы.

Цеплялась из последних сил, но все они таяли в зовущих провалах зрачков всадника Бурь, в гулкой угольной черноте.

Но в этой тьме вспыхнуло одно имя, один незабвенный образ.

Святой и светлый.

Мальчишка с шрамом на виске.

Из совсем другого мира, из другой жизни. Но он был, он был! Она помнит…

Поздно, Тьма приблизилась.

Эредин, согнув в локте руку, на которую опирался, склонил голову и подался вперёд.

Её запёкшиеся губы опалил крепкий поцелуй.

Так, как ей снилось.

Как клеймят скакунов, безапелляционно, жёстко и верно.

Непростительно. Ужасно. Ужасно унизительно.

Сладко до дрожи, до боли.

Цири поперхнулась выдохом. Голова пошла кругом.

Но выждав, ответила. Приоткрылась, вбирая чужое дыхание, будоражащее, пьянящее. И потянулась навстречу, сначала осторожно, потом смелее.

Тьма. Кроваво-киноварно-огненная тьма плясала под зажмуренными веками, тьма вокруг, тьма под кожей, тьма струилась в венах вместе со вскипающей кровью.

Тьма — его чёрные волосы, в которых путались её пальцы.

Склонила синхронно голову в противоположную сторону, скользнув мягким языком глубже, исследуя, вбирая.

Цеплялась за горячие твёрдые плечи того, кого так долго считала извергом.

Сердце. Сердце обратилось горящим искрящимся угольем в груди, которое хотелось вырвать, чтобы не мешалось.

Умирала. Возрождалась.

Ведьмачка в лапах самого страшного из известных чудовищ. И ничего не могла с этим поделать.

Серая неплотно застёгиваемая рубаха полетела куда-то в сторону, а обнажённые лопатки прижались к прохладному бархату шкурок.

Хватая ртом раскалённый воздух, выгнулась от влажного касания осеннего воздуха к напрягшимся грудкам.

Безумие. Сплошнейшее безумнейшее безумие. Этого не может быть…

И всё-таки происходило. Эредин разомкнул кожаный пояс на её талии и не торопясь стягивал клёпаные брюки.

Замирала. Покрывалась гусиной кожей. Освободившейся ногой прильнула, потёрлась о место, которое под железным набедренником эльфа хранило след от её гвихира, плотно прилегающий чеканный понож девчонки лязгнул о железо оставшегося доспеха короля.

Прикосновения его рук оставляли ожоги, вбаливались глубже, распаляя тянущее болезненно-блаженное ощущение глубоко внутри, у корней живота.

Кипящее, грозившее вылиться за край, невыносимо адское желание до одного единственного мужчины, что был над ней.

Она хотела его, его рук, его прикосновений, его влечения и больше не боялась признаться в этом, самой себе...

Цири чувствовала себя живой как никогда прежде.

* * *

Где-то вдалеке шумел промозглый осенний ветер. Огонь в очаге почти погас, и стало прохладнее.

Зашипев, перевернулась, прижалась к горячему твёрдому телу, поцеловала в плечо, устроила голову на сильной руке. И задумчиво рисовала кончиками пальцев узоры на острых эльфьих скулах, гордом хищном изгибе носа, тёмных губах, изгибающихся в снисходительной полуулыбке.

Мягко зарылась лицом во влажные волосы, прижалась к острой ушной раковине бордовыми губами и шептала, шептала.

"Доживем ли до рассвета, если в сердце ночь?"