Эпоха (гет)

Однажды утром Гарри сидел за письменным столом, разложив перед собой половинки небольшого зеркальца и нож с оплавленным лезвием. Неожиданно в открытое окно влетели сразу две совы — и обе незнакомые. Гарри забрал их письма, и они тут же покинули комнату. Оказалось, что в одном письме ему сообщались результаты сдачи СОВ, а во втором он обнаружил официальное послание из министерства. Оценки были закономерными и не вызвали у Гарри ни малейшего удивления. Высший балл — по защите, хороший — по заклинаниям, уходу и зельям (тут он все же подивился слегка), средний — по трансфигурации, и совсем плохой — по предсказаниям. Значит, с этим предметом покончено: Фиренц, конечно, не Трелони, но это зависело не только от преподавателя — Гарри в принципе не нравились предсказания.

Наконец вспомнив про конверт из министерства, Гарри открыл и его. На стол упала тонкая брошюрка. «Как защитить себя и семью: элементарные методы обороны». Дыхание перехватило, и он сжал челюсти, чтобы не выпустить наружу свои чувства — он сам удивился им. Медленными движениями — чтобы руки дрожали не так заметно — он пролистал выпуск, нарочито аккуратно переворачивая страницы. Ничего нового он не узнал, все издание показалось ему глупым и бесполезным. «Действительно — элементарнее некуда», — подумал он. Но свои плюсы есть и в такой брошюре — может, благодаря ей хоть кто-то отнесется серьезно к происходящему. Гарри заглянул на последнюю страницу, чтобы посмотреть тираж. Сама цифра мало что сказала ему, но когда он сравнил ее с тиражом учебника по заклинаниям — самым распространенным, насколько он мог судить, то удивился — тираж «Элементарных методов обороны» был в несколько раз больше. "А они действительно серьезно подошли к делу, даже не ожидал".

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — попытался сказать Гарри, но раздалось лишь тихое сипение. Наконец справившись с голосовыми связками, он произнес уже нормально: — Войдите.

— Эти люди, что говорили с нами на платформе… Ты пишешь им? — Дядя Вернон был, что неудивительно, недоволен, но старался говорить вежливо.

— Угу, — кивнул Гарри.

— И пишешь, что мы с Петунией хорошо с тобой обращаемся?

— Угу.

— То есть мы можем не ждать, что к нам заявится эта компания? — Гарри кивнул в третий раз, и разговор кончился. Чтобы завершить его на нейтральной ноте, дядя Вернон подошел к столу племянника. — Зачем тебе эти сломанные вещи? Выбросил бы… — и он протянул руку.

— НЕТ, — дядя Вернон от греха подальше отдернул руку. — Не смейте к ним прикасаться! — затем добавил: — Если я надумаю жаловаться на вас, то предупрежу, так что можете не трястись.

Через пару секунд Гарри остался один.

Этим летом практически все время он проводил в своей комнате, отправлял и получал письма; Хедвиге пришлось помучаться, да и Свину тоже. Гарри доставляло мрачное удовольствие весь день проводить за письменным столом, получая письма, тут же отвечая на них, просматривая — теперь уже тщательно — «Ежедневный Пророк»; каменное лицо, постоянно сжатые губы, удивление — слегка приподнятые брови, а реакция на шутки — подергивание уголком рта.

В газете было больше правды, чем раньше, судя по тому, что они признали возвращение Вольдеморта; но, тем не менее, Гарри уже достаточно разбирался в политике, чтобы понимать — благополучие на печатных страницах не означает действительного благополучия; он даже понимал, что это разумно: незнание населением некоторых моментов предпочтительнее паники. Понимал, но все равно было как-то противно.

Однако, в одном из номеров «Пророка» в середине лета всю передовицу опять заняла статья о массовом побеге из Азкабана. Злость овладела Гарри — ради чего было то сражение в министерстве, зачем было мучаться — пусть бы они тогда убежали все, раз они все равно выбрались на свободу.

Зато в письмах Рона и Гермионы исчезли чуть истеричные призывы «потерпеть, пока мы с тобой не встретимся и все-все не объясним». Напротив, в их посланиях появились спокойствие и ласка, и это было сейчас так важно для Гарри.

О Сириусе он пытался не думать, и днем ему это в общем-то удавалось; но вечерами, когда он ложился в постель, мысль о крестном не давала уснуть, и часто до рассвета он ворочался, мучаясь от тоски, разрывающей сердце.

Развеяться Гарри удалось лишь за неделю до начала учебного года, когда его забрали в Нору.

Там выяснилось многое насчет побега Пожирателей. Оказалось, дементоры так с весны и не попали под контроль министерства, и охраняли узников авроры, которых и так недоставало.

— Удивительно, что они освободились только в июле! — говорил мистер Уизли, устало потирая глаза.

— Думаю, Гарри, что тебе будет не очень трудно стать аврором — они сейчас более чем востребованы, — заключил Рон.

Шум, вечная суета дома Уизли помогли хоть отчасти наверстать тот отдых, что Гарри не получил у Дурслей.

К началу осени в поместье Малфоев наконец вернулся Люциус. После освобождения из тюрьмы он, естественно, не появлялся дома и скрывался в замке Лорда вместе с остальными бывшими заключенными. Самым неприятным последствием оказалась конфискация его счета в Гринготсе, также как и счетов других пойманных Пожирателей, в результате чего финансовое положение движения Вольдеморта опасно пошатнулось. Следовало искать выход, и поскорее.

А пока правая рука Темного Лорда наслаждался недельным отдыхом. Отдыхом от беготни, организации, но не от придумывания способа достать золото.

* * *

— Я надеюсь, в этом классе находятся только те, кто действительно умеет и любит делать зелья, ведь я готовлю к ТРИТОНам только лучших. По крайней мере, всегда делал именно так.

Гарри совсем не удивился, когда черный недоброжелательный взгляд остановился на его лице.

— Да, Поттер, я надеялся, что больше не буду иметь несчастье лицезреть вас на моих уроках. Когда я увидел результаты вашей СОВы, то был весьма озадачен — они далеки от совершенства, но вы, с вашими убогими навыками зельедела, не способны, как я всегда считал, и на такие. Но, тем не менее, баллов вы набрали достаточно. Посмотрим, как вы подтвердите их.

На этом Снейп закончил вступительную речь, резко повернулся к доске и приступил непосредственно к теме урока.

Гарри изо всех сил старался подавить неприязнь и заставить себя слушать объяснение преподавателя. Это давалось ему нелегко, даже когда он вдохновлялся, вспоминая решение, принятое еще летом — учиться наконец добросовестно, взяв за образец Гермиону. Он действительно сильно хотел стать аврором. Конечно, он ни минуты не надеялся, что сможет учиться, как она, но это Гарри и не надо было. Просто стараться, и все. Но легко ли стараться, когда ждут, что ты будешь ошибаться на каждом шагу?

Гарри и Рон верили, что уж на шестом-то курсе учеба не будет столь напряженной, как на пятом. СОВы позади, до ТРИТОНов еще уйма времени; в чем-то они были правы — например, учителя не внушали им, как важен именно этот год. Не внушали, но задавали весьма много, и весьма сложного. Гермиона только усмехалась, когда они жаловались ей, но помогала исправно.

На рождественские каникулы вся компания уехала в Нору, чтобы услышать радостную и вместе с тем горькую новость: Сириуса официально оправдали.

— Ему обязательно нужно было умереть, чтобы расшевелить этих старых идиотов? Почему никто не мог заняться этим раньше? — злился Гарри.

— Я понимаю твое возмущение! Но, зная Сириуса, могу сказать точно — для него было бы важно, что после смерти его доброе имя восстановлено!

— Еще важнее было бы восстановить доброе имя до смерти! Гермиона! Если бы эти идиоты пошевелились раньше, ему не пришлось бы сидеть взаперти и он бы не погиб!

Вот в таких примерно спорах и прошли все каникулы, поэтому значительным облегчением для всех было возвращение в Хогвартс.

Между тем оправдание Сириуса имело некоторые последствия, о которых Гарри даже и не задумывался. Ему рассказали, что уже года два назад крестным было составлено завещание, по которому все имущество Сириуса переходит в руки Гарри. Еще недавно эта бумажка не имела никакой цены, но теперь, после снятия с крестного обвинений в убийстве, Гарри становился обладателем весьма солидного капитала.

Зная его равнодушие к деньгам, надо ли говорить, что это известие не могло улучшить его настроения?

После летнего всплеска активности — безобразий в министерстве, побега из Азкабана — наступило неожиданное затишье. И хотя официальное заявление о возвращении Вольдеморта не подвергалось сомнению, среди магического населения Британии стали господствовать новые идеи: что «Высшая Сила» не допустила повторения ужасов пятнадцатилетней давности, что все само как-то образовалось, что наконец-то если не началась, то вот-вот начнется нормальная, спокойная жизнь, свободная от всяких «тех-кого-нельзя-называть» и «мальчиков-которые-выжили», которые зачем-то борются друг против друга, а заодно и досаждают совершенно непричастным к этому делу людям.

Идеи эти, разумеется, были ошибочны.

Рон и Джинни одними из первых поняли, что дела Вольдеморта идут намного лучше, чем многие надеялись. Они догадались по вечно озабоченному выражению лица отца, по нервозности матери и по тому, что те все чаще стали отлучаться. Внешне все обстояло благополучно. Число преступлений не увеличилось резко, в министерстве не поднималось боевой тревоги, у авроров не было работы сверх обычной; тем не менее, предупреждения поступали. Министр Фадж очень уверенно и убедительно говорил, что авроры держат ситуацию под контролем и волноваться нет никакого смысла. К Драко Малфою в середине сдачи экзаменов за шестой курс вдруг вернулись прежние напыщенность и уверенность в себе. В «Пророк» каким-то неведомым образом просочилась маленькая заметочка о повышенной активности вампиров — вместо того, чтобы прятаться в горах и лесах, они стали все чаще попадаться на глаза людям.

Но все же, к удивлению как самого Гарри, так и его знакомых и друзей, шестой курс для них всех прошел все-таки достаточно спокойно — бедный парень наконец-то смог весь отдаться учебе и своим личным делам. Гермиона не могла нарадоваться, наблюдая, как удачно и естественно складываются отношения Гарри и Джинни, и часто говорила об этом Рону, также делясь своими соображениями по поводу того, что Невиллу очень нравится Луна, да и та относится к нему совершенно по-особенному. Рон возражал — Луна вообще девушка странная, и только сумасшедший может попытаться хоть что-то понять в ее действиях. Гермиона сердилась, но их размолвки непременно кончались примиряющими поцелуями.

На седьмом курсе у Гарри было две глобальные задачи: сдать ТРИТОНы и поступить в училище авроров. В загруженности он был не одинок — седьмая часть школы так же мучалась, забывая иногда поесть и не каждый день получая семичасовую порцию сна. Сильнее всего обижал довольный вид шестикурсников, особенно Джинни и иногда Луны, которые легкомысленно и, надо думать, не без задней мысли выбирали места для игры в шахматы или просто для дружеской беседы в непосредственной близости от в поте лица нарабатывающих будущие оценки друзей.

* * *

В середине первого семестра Драко исполнилось восемнадцать лет. На рождественские каникулы он, как обычно, отправился домой. Ему предстоял важный разговор с отцом — Драко с нетерпением ждал того момента, когда присоединится к движению Вольдеморта. Он рассчитывал, что высокое положение отца, как всегда, поможет ему: вместо того чтобы вначале заниматься тяжелой рутинной работой, он сразу получит черную метку и вступит в привилегированный класс Пожирателей Смерти. С начала года он вышагивал по школе необычайно гордо в предвкушении этого знаменательного события.

К некоторому удивлению Драко Люциус не спешил сам заводить этот в высшей степени интересный разговор, поэтому будущему Пожирателю пришлось начать его самому.

— Отец! Я бы хотел поговорить... — Люциус медленно поднял глаза от книги и лениво уставился на сына.

— Я слушаю.

— Отец, мне исполнилось восемнадцать, я уже совершеннолетний, и меня интересует, когда ты введешь меня в круг Пожирателей?

— Занятно, — Люциус закрыл книгу, заложив пальцем страницу, где остановился, и переменил положение. — И как же конкретно я должен тебя «ввести в круг Пожирателей»?

— Ну, я не знаю, сказать Лорду…

— Да… Я впервые услышал о Лорде, когда мне было четырнадцать. В пятнадцать я сам нашел способ связаться с ним и скоро стал весьма полезным агентом в школе. В шестнадцать я получил черную метку, и через четыре года у него уже не было помощника ценнее меня.

— Но времена меняются!

— Да, а также люди. Скажи мне, Драко, — ласково и чуть ли не смиренно начал Люциус, — я хороший отец? Есть ли какие-то вещи, которые ты хотел получить, но не получил? Я устроил тебя в квиддичную команду, я сделал так, что за СОВы ты получил значительно больше баллов, чем заслужил; то же будет и с ТРИТОНами, не сомневайся.

— Да, это все так, но…

— Если этого мало, скажи, чего тебе не хватает — и ты тут же это получишь. А после этого подумай, что ты забыл у Лорда? Можешь ты делать что-то полезное? Рисковать собой? Составлять серьезные планы? Так что наслаждайся жизнью и забудь свою идею.

— Отец, ты не прав, я…

— Я неясно выразился? — серые глаза коротко сверкнули. — Тема закрыта.

* * *

Как-то после ужина Гермиона пришла в кабинет профессора МакГонагалл, чтобы проконсультироваться с ней по поводу курсовой работы по трансфигурации. Она завалила стол Минервы свитками пергамента и прочими вещами, сопутствующими написанию серьезной работы. Профессор стала просматривать то, что давала ей Гермиона, и одобряла или не одобряла, отвечала на вопросы, советовала.

— Это все, профессор.

— А эти пергаменты? — она указала на внушительную гору свитков.

— О, это ничего важного, просто черновики.

— Гермиона, ты действительно сначала на черновике пишешь?

— Конечно, профессор, я с первого курса так делаю.

— Вообще я посоветовала бы все сразу делать набело. Ведь мы живем набело — так что по сравнению с этим значит какая-то работа по магии? Черновик может иногда быть полезен — но только как бумажка, на которой проверяешь расчеты, не более того, — МакГонагалл задумалась на мгновение. — Такой черновик, на крайний случай, должен быть и в жизни. Надо стараться перед принятием необратимых решений подумать на такой бумажке. Разумеется, пообедаешь ты сегодня в пять или в семь — неважно.

Гермиона нетерпеливо дернулась, что следовало понимать как легкое нетерпение — хотелось глубже понять мысль профессора, а ей вместо этого объясняли очевидную вещь про обед.

— Например, стать аврором — это необратимое решение.

— Но ведь потом всегда можно сменить профессию?

— Нет. Это будет другой период жизни, и ты уже станешь другой. И ты будешь помнить, что была когда-то аврором... Ладно, вернемся к нашей работе.

Гермиона послушно продолжила выписывать нужные цитаты, а странные слова МакГонагалл решила обдумать после. Поэтому, выйдя из кабинета своего декана, она, вместо того, чтобы прямиком отправиться в гриффиндорскую башню, присела на подоконник в тупике коридора.

Хотела ли МакГонагалл предостеречь ее (или не ее?) от карьеры аврора? Или просто высказала накипевшие мысли?

Тряхнув досадливо лохматой головой, Гермиона соскочила на пол, перекинула ремень сумки через плечо и отправилась к себе. Ей подумалось, что гораздо эффективнее будет в следующий раз спросить у самой МакГонагалл и не мучаться.

Она шла, как обычно, решительно и стремительно, и, завернув за угол, чуть не врезалась в Луну. Девочка сидела на корточках, прислонившись спиной к холодной стене, но это ее нисколько не волновало. Хоть она и была совсем одна, но выражение ее лица не походило ни на скуку, ни на ожидание. Она была оживлена, глаза сияли, на губах играла неясная полуулыбка.

— Ох… Ты что же здесь совсем одна сидишь? Тебя обидели?

Луне понадобилась секунда, чтобы вернуться к действительности.

— Гермиона, привет! Обидели?… Ну… Нет… Хотя… Крис Джейсон назвал меня утром полоумной. Но я совсем не обиделась!

— А почему он так сказал? — Гермиона присела рядом.

— Из-за моего вида, наверноее. Может, мне не следовало шептать в такт своим мыслям?..

— А о чем ты всегда думаешь? Ну, то есть, у тебя часто немного странный… Я не хочу сказать, как Крис Джейсон! Можешь не отвечать, если не хочешь!

— Я знаю, что ты не хочешь меня обидеть! — очень серьезно ответила Луна. — Я… просто придумываю разные истории. Или не истории, а просто картинки, эпизоды, иногда это воплощение моего настроения, а иногда — как бы я поступила вместо кого-то другого. Это всегда что-то новое, мне трудно объяснить…

— А… А не лучше ли заняться в это время чем-то другим? Мне, например, было бы жаль тратить время на такие… ммм… мечтания…

— Нет, я не жалею времени. Эти мысли дают мне очень много. И кто знает, вдруг наступит ситуация, когда мои мечтания будут важнее твоих знаний?

Гермиона так не думала. В ней уже начало шевелиться нехорошее чувство раздражения, поэтому она поскорее простилась с Луной и ушла.

* * *

На выпускном Снейп, как положено декану, сначала вручал дипломы ученикам своего факультета, потом сидел за преподавательским столом и слушал пожелания и последние напутствия коллег своим любимым ученикам. Уже который год подряд он размышлял: насколько приятнее становится студент после того, как перестанет быть студентом, то есть после окончания школы. Снейп даже придумал поговорку: «Хороший студент — выпустившийся студент». Чуть нескладно, зато как верно!

Он подавил зевок, слушая очередную вариацию на тему «Мы сделали, что смогли, мы вас не забудем, так что и вы нас не забывайте, навещайте родную школу, ее двери всегда открыты для вас, теперь вы вступили во взрослую жизнь, самая легкая часть осталась позади, это были самые счастливые годы…». Ученики ерзали на стульях, им не терпелось поскорее закончить официальную часть и приступить к Самому Интересному. Самое смешное, что лет через десять они будут с большей теплотой вспоминать последние напутствия, чем грандиозную попойку, танцы мирового масштаба и неиссякаемое веселье.

Настала и очередь Снейпа.

— Вы окончили школу, теперь вам предстоит искать себе место во взрослом мире. Надеюсь, что подготовка, которую мы пытались вам дать, окажется достаточной для достижения поставленных целей. Желаю успехов во всяческих начинаниях.

Кивнул, сел. Кратко, официально, вежливо. Остались только МакГонагалл, потом Дамблдор, и все, можно уйти. В Хогвартсе первыми выступали обычные учителя, потом деканы, и последним — директор. Правильно, в общем-то. После речи Альбуса мало кто воспримет несомненно более бледные слова остальных.

— … отношение человека к себе узнаешь, когда случайно встретишь его на улице. Иногда бывший ученик сразу улыбается вам, а бывает, что изображает кислую мину и пытается сделать вид, что не замечает. Я хочу пожелать себе и своим коллегам, чтобы как можно больше выпускников при встрече улыбались нам!

МакГонагалл единственная, кто иногда говорит интересные вещи — ей даже аплодировали дольше, чем остальным. Или это шумный Гриффиндор так отдал честь своему декану?

Привычные уже и оттого такие дорогие сердцу шутки Дамблдора — и Снейп без суеты, но и не медля, поднялся и первым покинул Большой Зал. Магам легко: несколько простеньких заклинаний «Репаро» и «Эванеско» — и зал как новенький, а вот как магглы приводят в порядок помещение после выпускных?