Сто ступеней в вечность (джен)

Смерть — такое же естественное явление, как и рождение, только более значительное.

Стивен Кинг

— Ее Величество носит двоих детей под сердцем, — с грохотом ударяют роковые слова, и король замирает, быстро моргая, будто и не понимает до конца, что они значат.

— Но дети те не принесут ей блага… — леди несмело улыбается; устало, обречённо, решительно и в то же время самую капельку радостно, словно это известие и вовсе не волнует ее. Или будто она знала об этом уже давно.

— А лишь обрекут на погибель, медленную и мучительную, — выдыхает бесцветным голосом целитель, опуская взор в пол.

* * *

— Что? — король медленно поднимается с софы, жестко выдергивая пальцы из слабых ладоней жены, шепчущей что-то, пытаясь успокоить его. — Что?!

— Милорд…

— Этого не может быть! — яростно кричит он, не давая лекарю сказать и слова. — Просто не может! Мы ведь не любим друг друга; то был брак по расчету и…

— Милорд, — сухо чеканит эльф, с трудом осмелившись прервать своего владыку, и вполголоса продолжает: — Не мне отвечать на этот вопрос. Сейчас следует обратить внимание на нечто другое.

— Вероятно, на то, что я умру? — со светлой улыбкой легкомысленно осведомляется королева, рассеянно накручивая на палец пышный локон и, подняв взор, обращается к королю: — Милорд, успокойтесь, — она слабо тянет мужа за рукав расшитого камзола, пытается заставить его опуститься обратно.

От быстрой вспышки гнева не остается и следа, Трандуил, внезапно сгорбившись, грузно садится на край бархатной софы, закрывая лицо руками.

В этот миг он отчего-то кажется жене ужасно уставшим и постаревшим. Уязвимым. И это почему-то пугает и успокаивает одновременно. Эллериан задумчиво качает головой, осторожно проводя рукой по плечу мужа в неловкой попытке утешить.

Она чуть хмурится и, бросив быстрый взгляд на лекаря, кивает ему, еле слышно сказав: «Уходите. Мы поговорим с вами позже, когда разберемся с… со всем этим». Тот кланяется в ответ и удаляется прочь из покоев, тихо прикрыв за собой двери.

Замерев, королева сидит пару мгновений и после, рвано вздохнув, поднимается с места и, пошатнувшись на внезапно задрожавших ногах, направляется к раскрытому настежь окну.

Каблуки бархатных туфель легко постукивают о белый мраморный паркет, и она невольно фыркает, приподнимаясь на носках в попытке коснуться ручки и, наконец, достав ее, слегка нажимает.

Окно закрывается с едва слышным стуком, и вдруг в комнате отчего-то становится до страшного тихо.

Король сидит во все той же позе: сгорбившись, опустив лицо на руки и позволяя водопаду серебряных локонов полностью скрыть его.

— Трандуил… — неловко начинает Эллериан и, сама того не замечая, чуть приобнимает себя руками, будто пытаясь закрыться, защититься.

— Что такое, Эллериан? — хрипло спрашивает он, поднимая голову, и эллет не может не вздрогнуть под тяжелым взглядом ледяных глаз.

— Опять будешь говорить, что все будет хорошо, да? — король зло ухмыляется, передразнивая ее голос. — Нет? Удивительно.

Он встаёт с софы, и королева не успевает заметить, как тот вмиг оказывается рядом. Тонкие, цепкие пальцы приподнимают ее подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза.

Глаза, что совсем недавно были полны тепла, а сейчас глядят с холодным безразличием.

И это пугает еще сильнее.

Лучше бы он злился, кричал, угрожал и сверкал этими самыми глазами, шипя о лжи и ненависти, но не смотрел бы так. Будто она и в самом деле ничего не значит.

— Нет… — разочарованно повторяет король и отпускает ее, отворачиваясь. — Ты ведь знала, да? Знала с самого начала, верно? Ты ведь всегда все знаешь, — его слова сочатся неприкрытым ядом и горестью. — Но вот только мне никогда не говоришь.

— Милорд, я… — робко начинает было Эллериан, но замолкает под равнодушным взглядом мужа.

— Не нужно, — обрывает он жену быстрым взмахом руки. — Знаешь, а я ведь думал, что действительно могу доверять тебе. Вам. Простите, леди, но пока что нам лучше не видеть друг друга. У меня накопилось слишком много дел. Что же до вас… Думаю, вам стоит не покидать покоев некоторое время, пока мы не разберемся с этой, без сомнения, пренеприятнейшей ситуацией. Я пришлю лекарей. Слуги также в вашем распоряжении.

Трандуил медленно отворачивается и идёт по направлению к дверям, пока у самого выхода его не застает тихий голос жены:

— Неужто решили, что, заперев меня здесь и делая вид, будто и вовсе забыли о моем существовании, решите проблему?

— Я… я не знаю, миледи. Честно, не знаю, — выдыхает он, не оборачиваясь, и Эллериан без труда слышит легкую тень обреченности, проскользнувшую в его голосе. — Но я готов поклясться, что сделаю все, чтобы сохранить вам жизнь. Как бы ни была высока цена — я заплачу́.

Резные двери с грохотом захлопываются за ним. А королева, грустно улыбаясь, шепчет, будто и не замечая горячих слез, застилающих взор и обжигающих щеки, в пустоту:

— Но вы не спросили, хочу ли я этого.

* * *

Кисточка легко танцует в пальцах, окрашивая девственно чистый холст четкими линиями красок.

Капля эбонитовой краски, быстрый мазок лазурной, резкий росчерк янтарно-желтой и ещё более явная жесткая складка меж нахмуренных бровей мужчины.

Холодный ветер бьет в лицо, спутывая тяжелые волосы, и эльф яростно трясет головой, откидывает пряди.

Кисть опускается на палитру и вновь взлетает, аккуратно выводя иссиня-черный узор. Серая бирюза смешивается с небесно-голубым, краска пачкает пальцы, прикушенная губа отдает терпким железным привкусом, глаза щурятся все сильнее.

Эльф на миг замирает, глядя на простирающийся на многие лиги лес пред ним пустыми глазами, кисточка медленно опускается в последний флакон.

Кроваво-алый росчерк завершает полотно; кисть во внезапном приступе гнева печально хрустит в стальной хватке пальцев, хрустальный кубок полный темной воды летит в каменную стену, разбиваясь на мириады крошечных осколков.

Он равнодушно смотрит на свои ладони, сплошь измазанные в краске, и невольно выхватывает маленькие алые капли на кончиках ногтей.

Вспышка гнева потухает так же быстро, как и появилась. Эльф рассеянно глядит на картину пред собой, скользя взглядом по тонким чертам, и зло шипит, понимая, что в очередной раз создал совсем не то, что хотел.

— Кажется, этот образ будет преследовать меня вечность… — шепчет он себе под нос, прежде чем кивком головы подозвать к себе слугу:

— Отнесите это, — взмах руки на холст, — в усыпальницы. Позже я сам приду туда и… скажем так, решу проблему с более точным размещением.

Он вздыхает, проводя рукой по волосам, не заботясь о краске, которой уже наверняка испачкал их. Кажется, прямо сейчас он опаздывает на собрание совета. В который раз. О, он уверен: лорды будут в ярости, пусть и не осмелятся сказать об этом вслух.

В конце концов, король никогда не приходит поздно — это все остальные являются слишком рано.

* * *

Протяжно скрипит перо по пергаменту, и, возможно, в этом есть и вина самого Трандуила — слишком уж крепко стискивает его в пальцах, слишком сильно давит.

Он морщит лоб, внимательно вглядываясь в сухие строки договора. Крылья носа яростно раздуваются, и король наконец отрывает взгляд, поднимая голову и холодно смотря на круг собравшихся подле него эльфийских лордов.

В этот миг в зале совета смолкает тихий гул переговоров, и на чудовищно долгое мгновение повисает странная, гнетущая тишина. Эльфы смотрят на своего владыку, кто с немым вызовом, кто с любопытством, кто со странной смесью насмешки и зависти, а кто и вовсе — скучающе.

Но не один из них до сих пор не воспринимает его всерьез, держа за юного, наивного мальчишку, по нелепой случайности заигравшегося в игры взрослых.

Мальчишку, что каким-то образом обладает сейчас во сто крат большей властью и могуществом, чем они, получивший их лишь по праву рождения.

И Трандуил не может сказать, что злило его подданных сильнее.

Король подавляет вздох и, отложив перо в сторону, одаривает советников тяжёлым взглядом. Восемьдесят шесть лет — ничтожный срок для эльфов, и факт того, что они так и не смирились и не приняли нового правителя, лишь подтверждает это.

Что ж, никто и не говорил, что будет легко. Раз совет все еще не воспринимает его всерьез добровольно, пытаясь строить козни и манипулировать, придётся переходить к… более действенным методам убеждения.

— Союза не будет, — холодно чеканит он, скрывая довольную вспышку в глазах при виде в раз скривившихся лиц многочисленных лордов.

— Ваше Величество, вы, кажется, не поняли, что может дать нам этот договор, — с нарочито вежливой улыбкой на кислом лице и ничем не прикрытым презрением во взгляде начинает лорд Эленандар, но в тот же миг замолкает, прерванный взмахом руки короля.

— Это вы не понимаете, — цедит сквозь зубы Трандуил, с трудом сохраняя на лице безучастное выражение. — Знаете ли, мне это все порядком надоело.

— О чем вы? — хмуро осведомляется лорд Синьагил, задумчиво листая копию договора и даже не потрудившись поднять глаз.

— О, верно о том, что вы все, — король насмешливо усмехается, обводя собрание взором, — решили, руководствуясь мнимой неопытностью, мной манипулировать, словно марионеткой, во благо собственных, довольно призрачных целей и пребывая в святой уверенности, что я сам этого не замечаю. Блестящий план, господа. Браво!

Трандуил качает головой, хлопая пару раз в ладоши и с удовольствием отмечая, что наконец все взгляды прикованы к нему.

— Правда, простите мне небольшую оговорку: план был бы блестящим, только в том случае, если бы я разбирался в политике примерно на том же уровне, что и, к примеру, пятидесятилетний мальчишка, ничего еще толком не смыслящий в жизни — чего уж там до политики. Но, к сожалению, это немного не так.

— К чему вы клоните? — спокойно спрашивает лорд Морнэмир, и Трандуил не может не поморщиться, глядя на тестя: они едва ли были близки и до той судьбоносной битвы, но все же факт того, что даже он был на противоположной стороне, отзывается странным уколом в сердце.

— Во-первых, как вы наверняка уже поняли — к тому, что союза с Гондором не будет, — деланно учтиво улыбается король. — Не сейчас и уж тем более — не на таких условиях.

Во-вторых, к тому, что прощать и главное — позволять подобное неуважительное и предвзятое отношение к себе я более не намерен. Я не прошу вас уважать и верить мне по первому же слову, я хочу лишь быть уверен в том, что никто не будет пытаться ставить мне палки в колеса или скомпрометировать, подрывая авторитет.

Вы ведь сами понимаете, что это — в первую очередь отражается на самом королевстве, и, думаю, никому из нас не нужны отрицательные последствия как результат ваших действий.

— Это все? — напряженно интересуется лорд Элеммакил.

— На сегодня — да, — кивает король, довольно ухмыляясь — кажется, все прошло лучше, чем он смел надеяться. — Надеюсь, мы поняли друг друга и в ближайшее время поднимать подобные темы не потребуется.

Советники хмуро смотрят на него, но в открытую выступать не собираются. Пока, по крайней мере. Похоже, что лорд Эленандар хочет было сказать что-то, но тихий стук в двери обрывает его на полуслове.

Король молчит пару мгновений, внимательно вглядываясь в напряженные взгляды эльфов, направленные на него, думая, стоит ли впускать того, кто бы он ни был.

— На сегодня мы закончили, свободны, — наконец говорит он им, откидываясь на высокую спинку кресла. Советники хмурятся, не скрывая недоверия к нему, но подчиняются, удаляясь прочь из зала с едва заметными поклонами.

И лишь когда последний лорд покидает комнаты, Трандуил позволяет себе расслабиться, на мгновение прикрывая глаза и вдыхая полной грудью. Эру, как же он устал… Когда он нормально спал последний раз? Уже и не вспомнить. Слишком много дел. Слишком много проблем. А ещё, как бы не стыдно было ему признаваться, так было проще.

Когда голова заполнена тысячей и одной проблемой, думать о чем-то другом сил не оставалось. А забыть ему было о чем. И пусть это было самой обыкновенной слабостью, трусостью, Трандуил не хотел вспоминать о том, что причиняло боль большую, чем все ранения, полученные им за жизнь.

Ему было легче спрятаться за кипой дел и задач, требующих его внимания, чем принять и попытаться решить одну-единственную, самую важную, что сжигает его изнутри.

С тихим стоном он падает лицом на стол, зарываясь пальцами в распущенные волосы. Эру, и когда же все стало так сложно?

Ведь совсем недавно он жил в залитом солнцем Дориате, даже не помышляя о том, что где-то там в тени бессмертия и обитает Смерть.

Он был всего лишь тем самым наивным, глупым мальчишкой, которым его и видели сейчас советники; считающим, что самая большая беда — это сломанная на очередной тренировке рука да лопнувшая тетива. Что ж, за свою наивность он и поплатился сполна.

Стук повторяется, и Трандуилу кажется, что отчего-то он стал более раздраженным, словно тот, кто находится сейчас по ту сторону двери, явно теряет терпение.

— Войдите, — кричит он, приподнимаясь и пытаясь принять как можно более приличный вид — волосы успели спутаться, а лицо и без того выглядит помято.

На пороге появляется смутно знакомый ему эльф. По снежно-белым, без единого пятнышка одеждам и тугой темной косе, из которой не выбивается ни волоска, король узнает в нем одного из лекарей.

Целитель хмурит тонкие брови, безучастно смотря на своего владыку, и, отвесив церемонный поклон, тихим, чуть хриплым голосом, произносит:

— Милорд, у меня к вам послание от Наставника.

Трандуил кивает, позволяя продолжать, не обращая внимания на обращение.

— Он хотел бы поговорить с вами кое о чем; к примеру, завтра после полудня, если у вас, конечно, нет никаких запланированных дел.

Король замирает на миг, силясь вспомнить о своем расписании, и досадливо морщится, когда голова отзывается лишь глухим гулом да тупой болью в затылке.

Кажется, сегодня ему все-таки не стоило отпускать секретаря столь рано. И, весьма вероятно, еще несколько дней без сна он не продержится, как бы ни старался.

— Передайте своему Учителю, что я постараюсь найти время. Если же нет, то ему в любом случае сообщат об этом.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

С тихим щелчком вновь закрываются тяжелые двери из темного дерева, и Трандуил со стоном зарывается пальцами в волосы, откидываясь на спинку. Тонкий золотой обруч короны со звоном падает на мрамор и кружится вокруг своей оси пару мгновений, прежде чем упасть.

«Что-то в этом есть», — решает король, зачарованно наблюдая за причудливой игрой света на золоте и рубиновых прожилках паркета. Рубиновых. Алых.

Красных.

В глазах двоится, а голова отзывается предательским звоном, и вдруг мысль о теплой постели и мягчайшей перине становится не такой ужасной, каковой казалась раньше.

Морщась, он пытается подняться и тут же хватается за виски — пред глазами вновь все мутнеет. «Наверное, доводить себя до такого состояния все же было ошибкой», — с досадой думает он, прикусывая губу и покрепче сжимая кулаки в попытке заставить ноги перестать дрожать.

Ну нет, на сегодня его рабочий день не окончен. Осталось еще одно дело. И он умрет, но совершит его, прежде чем, наконец, оказаться наедине с кроватью.

И — слыша встревоженный возглас слуги и шум приближающихся стражников — Трандуил понимает, что, скорее всего, он так и умрет.

* * *

В подземельях дворца темно, сыро и промозгло. Трандуил морщит нос, кривя уголки губ: здесь смердит затхлостью, гнилью и смертью.

Его легкие шаги отзываются гулом от каменных стен; где-то капает вода, заставляя короля едва ли не рычать от раздражения.

Он останавливается, прикрывая глаза, и глубоко вдыхает, пытаясь не обращать внимания на запах, что, кажется, въелся в него насквозь, приставая и к одежде, и к самой коже; стараясь успокоиться.

«Никогда не давай эмоциям брать верх над разумом», — всплывает в голове холодный, спокойный голос отца, и Трандуилу чудится, будто он наяву видит знакомый стальной блеск серых глаз и насмешливую ухмылку родителя, наблюдающего за неумелыми потугами своего неразумного дитя подражать взрослым.

Тот сердито фыркает, взмахивая волосами, словно пытаясь прогнать навязчивые картины прошлого, но, впрочем, безуспешно.

Перед мысленным взором они проплывают вновь, одна за другой, до ужаса знакомые, полузабытые, как казалось раньше, и Трандуил невольно ежится, осознавая, что не понимает до конца, доставляет ли это ему необъяснимое удовольствие или боль.

Робкое, трепещущее пламя свечи с трудом освещает тьму подземелий; капля горячего воска обжигает пальцы, на мгновение протрезвляя короля и выводя того из дум.

Король быстро моргает, оглядываясь и останавливаясь на месте. Он пришел. Неуверенный шаг вперед, пальцы касаются шершавой поверхности камня, невольно повторяя замысловатый узор гравировки.

На периферии он слышит собственное рваное дыхание и слишком громкое биение сердца, что, как ему кажется, в этот миг вот-вот вырвется из груди.

С тихим стуком он ставит подсвечник на каменный выступ и тут же замирает, не в силах отвести взора.

Тусклое пламя на мгновение вспыхивает с новой силой, освещая скрытый до сих пор во тьме портрет. Тот самый, что Трандуил, сам того не осознавая, создал несколько часов назад там, на захваченной ледяными северными ветрами площадке одинокой башни.

Осторожно он проводит кончиками пальцев по шероховатым маскам кисти и тут же, будто обжегшись, отдергивает их, опуская голову. С холста на него с укором в светлых глазах смотрит отец.

Один мучительно долгий миг Трандуилу кажется, будто отец снова нахмурит густые брови, приподнимая уголки губ в насмешливой улыбке, и фыркнет что-то до ужаса надменное, но столь привычное и…родное.

Но ничего не происходит. Наваждение рассеивается, будто легкий, эфемерный сон поутру, не оставляя и следа.

С тяжелым вздохом он соскальзывает вниз, опускаясь на холодную брусчатку, и, прижав к себе колени, опускает голову на руки. Точь-в-точь как в далеком детстве, когда на душе было особенно погано.

Помнится, отец тогда с ворчанием и напускным недовольством бурчал что-то о распущенности молодого поколения и разбалованных детях, нарушающих всевозможные правила этикета, но после всегда тенью проскальзывал в его покои, скрываясь от бдительного ока матушки, и осторожно, будто хрупкую статуэтку, сжимал в крепких объятиях.

И Трандуил правда ценил эти краткие мгновения близости, когда они могли побыть просто отцом и сыном. Семьей.

— Я скучаю, ada… — бормочет он, закрывая глаза и сердито смахивая непрошеные слезы. — Я никогда не смогу стать таким как ты. Идеальным. Этот народ заслужил лучшего короля, чем я… — на миг он замолкает, кусая губы, и хрипло шепчет: — Знаю, я никогда не говорил тебе, но я люблю тебя, ada. И… я правда очень сильно скучаю.

* * *

Просыпается Трандуил с хриплым стоном и именем Эллериан на губах. Пару мгновений он не понимает, где находится, но, с трудом разглядев в ночной тьме знакомые очертания собственных покоев, успокаивается, откидываясь на подушки.

Кто бы знал, как странно бывает спать вот так — несколько часов, в настоящей кровати.

Он не помнит точно, что ему снилось, лишь пред глазами вновь и вновь вспыхивает нечто темное, маслянистое, необъяснимо опасное.

Опасное не для него, нет, для… Эллериан.

И сейчас этого достаточно для того, чтобы с трудом подняться с постели и, накинув на плечи привычный темно-синий плащ, в потемках направиться к северному крылу дворца.

Трандуил осторожно стучит в двери и, не дождавшись ответа, входит. Королева не спит. Она сидит на белоснежной шкуре возле ярко полыхающего камина, зачарованно наблюдая за диким танцем пламени.

Пару минут он молча стоит, наблюдая за ней, а после, решившись, тихо проходит внутрь комнаты, опускаясь на место подле жены.

Эллериан улыбается уголками губ, не поворачивая головы, и лишь пододвигается ближе к нему, опуская голову на плечо. Король напрягается на миг, не понимая, должен ли что-то сказать в ответ, но все же решает промолчать, бережно сжимая холодную ладонь в своей и переплетая пальцы.

— Вы все-таки пришли, милорд, — выдыхает она, наконец, нарушая столь уютное молчание. — Я ждала вас.

Трандуил вопросительно приподнимает брови, думая о том, когда успел стать таким предсказуемым, но не находится, что ответить.

— Выглядите ужасно, — она насмешливо морщит нос, и король с восхищением замирает, любуясь причудливой игрой огненных отблесков в бездонных синих омутах и лишь секундой после замечает и изменения самой эльфийки.

Она бледна — слишком бледна, осунулась, худа, а темные круги под глазами едва ли размером уступают его собственным.

И тут его взор опускается чуть ниже и темнеет, задержавшись на пока еще небольшом круглом животе, который Эллериан осторожно поглаживает.

Разумеется, она ловит его взгляд, отвечая другим, ярким, вызывающим, настороженным. Словно боится, что он может навредить.

— А вы все так же счастливы в своем безумии, — шипит Трандуил, и тут же вся легкая, немного сонная атмосфера рассеивается.

— Прошу, не стоит опять начинать этот разговор, — устало говорит королева, разжигая в муже новую вспышку ярости.

Потому что он прекрасно знает, чем вызвана ее усталость, чему она обязана этим внешним видом. И из-за чего она может умереть. И потерять последнего родного и дорого себе эльфа, как бы эгоистично то ни звучало, Трандуил не мог.

— Они убивают вас! — цедит он сквозь зубы, крепко сжимая пальцы жены и со странным удовольствием замечая гримасу боли на прекрасном лице. — Эти… твари высасывают из вас, из тебя, моя дорогая жена, жизнь, сводя в могилу, и ты это отлично знаешь.

— Они не твари! — в тон ему отвечает Эллериан, вырывая ладонь из крепкой хватки. — Они мои дети. И твои мой король, тоже.

Трандуил молчит, прожигая ее полным дикой, несдержанный ярости взором, и внезапно Эллериан будто вмиг успокаивается, устало прикрывая глаза и робко, словно боясь, что ее ударят, приобнимает его, вновь опуская голову на плечо.

— Они — всего лишь ни в чем не повинные дети, как ты не понимаешь? — тихо шепчет она, изо всех сил цепляясь за него, будто в страхе, что Трандуил исчезнет, опять оставляя в одиночестве, вопреки данным клятвам и обещаниям. — И я уже люблю их всем своим сердцем, — хрипло произносит она, и от голоса этого внутри Трандуила что-то с гулким хрустим ломается в очередной раз.

— А меня ты совсем не любишь? — горько улыбается он, аккуратно прижимая к себе жену и поворачивая ее так, чтобы видеть лицо, освещенное дрожащими тенями пламени.

Эллериан вновь улыбается, и Трандуил с грустью отмечает, что делает она это теперь иначе. И что дорого бы отдал за возможность снова увидеть ту ее счастливую и светлую улыбку, что лишь одна в целом мире была способна растопить лед в его сердце.

Вдруг она тихо охает, заставляя Трандуила дернуться, по инерции хватаясь за рукоятку короткого кинжала за поясом, с которым он не расставался даже во сне.

— Дай мне руку, — требовательно произносит она, весело усмехнувшись его порыву, и, сжав ладонь ничего не понимающего мужа, осторожно прикладывает ее к животу.

— Что?.. — хочет было спросить он, не скрывая отвращения на лице, но замолкает, когда Эллериан шипит на него:

— Помолчи. Просто слушай, хорошо? Слушай. Чувствуй.

— Я не…

— Трандуил!

— Ладно. Хорошо. Ты победила, — сдается он, за что получает слабый подзатыльник. — Да молчу я, молчу, не бей.

Он морщится и еле удерживается от того, чтобы закатить глаза. Пока что он ощущает лишь шелковую ткань платья, складки… и ровное биение сердца. Громкое одного и двух других, чуть тише. Его жены и… детей.

Он прокашливается, отводя глаза и хрипло вдавливает:

— Признаю, ты почти убедила меня, но… — но даже сотня жизней не будет стоить твоей, — договаривает он про себя, когда Эллериан недовольно коситься на него, прижимая палец к губам и приказывая молчать.

А после происходит это. Сначала маленький, едва заметный толчок, после еще один, сильнее.

— Это?.. — сипло шепчет он, прочищая горло и, кажется, впервые в жизни действительно не понимая, что происходит.

— Да, — она улыбается, и в этой улыбке ему на мгновение чудится тень той самой. И только ради нее, ради счастливого блеска вмиг оживших и будто по-прежнему ярких глазах.

Он неловко улыбается ей в ответ, прикусывая губу, и, наверное, излишне внимательно смотрит на контуры маленькой ножки, выступившей теперь неожиданно четко.

— Давай же, — подбадривающе шепчет ему Эллериан.

— Я… Э-э-э, — с трудом выдавливает из себя король, чувствуя, как жар опаляет щеки. — Ну привет, что ли… Кажется, я твой, твой… папа? — шепотом произносит он, сам не веря в реальность происходящего.

— Верно, — кивает ему эллет, сдерживая смех. — Ну же, видишь, все не так-то сложно, правда?

— Ох… — Трандуил рассеянно проводит рукой по волосам. — Клянусь троном, это самое странное и… лучшее, что я делал в своей жизни. Я… Ох. Должен ли я извиниться?

Королева хмурится, пристально глядя на изрядно покрасневшие лицо супруга, который первый раз на ее памяти признал собственную неправоту. Решил извиниться.

— Валар… Прости дитя, и ты, второе дитя, и… Эллериан? — Трандуил потерянно оглядываться на нее, но, не получив помощи, шипит под нос короткое: «Предательница». — Я был не прав, называя вас чудовищами. Очень сильно не прав. Но… Думаю, я просто испугался. Жутко испугался за то, что потеряю вашу… вашу маму. Простите. И, я… Эллериан? Все в порядке?

— Да, — тихо выдыхает она, отводя взгляд.

Внезапно становится невыносимо больно смотреть в эти счастливые, полные нежности глаза мужа и понимать, что… совсем скоро она больше их не увидит.

Ни-ког-да впредь.

Потому что сейчас, смотря в горящие изумрудные глаза, она приняла своей окончательный выбор. — Да, все в порядке, не стоит волноваться, милорд.

Трандуил хмурится, вновь услышав официальное обращение, но решает ничего об этом не говорить, лишь убирая ладонь и снова кладя ее на плечи жены, чуть приобнимая.

Ему так спокойнее. Спокойнее чувствовать тихий стук сердца, ощущать хрупкое тело в кольце рук, понимая, что она никуда не исчезнет, не пропадет, будет рядом.

— Можете сделать кое-что для меня, мой король? — тихо просит Эллериан, вновь глядя на мужа невозможно-синими глазами, будто знает, что он никогда не откажет ей ни в чем. И, конечно, Трандуил готов выполнить любую ее просьбу по первому же слову.

— Что угодно, леди, — деланно спокойно отвечает он, задумчиво проводя ладонью по светло-золотым локонам. — И чего же вы желаете?

— О, сущую мелочь, — слабо улыбается она и негромко произносит: — Не гневайтесь больше на меня, милорд. Я не хочу умереть так. В одиночестве.

— Моя леди, я клянусь, что сделаю все, чтобы сохранить вам жизнь. Как бы ни была высока цена — я заплачу́, — жёстко повторяет он свои слова.

— Не нужно, — скованно улыбается она, внимательно вглядываясь в чужие-родные глаза напротив и, словно решив для себя что-то, произносит: — Пообещайте лишь, что будете рядом. Не покинете. И… полюбите моих детей, наших детей хотя бы в половину так же сильно, как любите меня.

Король хмурится, устало трет виски, прикрыв глаза.

— Помниться, вы клялись, что не покинете меня.

— О, мой король, — ласково шепчет она в ответ. — Вы ведь знаете — я буду с вами вечность. Быть может не здесь, рядом, но тут, — тонкие пальцы осторожно выводят узор на его груди, там, где отчего-то громко забилось сердце, — всегда. Я обещаю вам.

* * *

Целитель Элениэль морщится, но глаз не отводит, с трудом выдерживая тяжелый взор короля.

— Мне передали, что ваш Наставник хотел поговорить, — четко печатает тот, складывая руки на груди.

— При всем уважении, милорд, но мы решили, что разговор этот должна провести я, как личный врачеватель Ее Величества, о чем вы, разумеется, знаете, — слова лекаря сквозят ядом, и Трандуил раздраженно щурит глаза.

— Конечно, я это помню, — цедит он с нарочито вежливой улыбкой. — Итак, о чем пойдет разговор?

Кажется, своей излишней поспешностью он изрядно злит эллет, но ни времени, ни желания на церемонные беседы у него совершенно нет.

— Очевидно — о Владычице Эллериан, — внезапно целительница становится серьезной, и всякая насмешливая язвительность вмиг пропадает с ее лица.

Король напрягается, будто готовясь к удару, и кивает в знак того, чтобы она продолжала.

— Что ж, не вижу смысла ходить вокруг да около, — с нечитаемым лицом говорит она. — Вы знаете, что королева носит под сердцем двух детей; знаете, что они сильно ослабляют ее, слишком сильно для того, чтобы она смогла выдержать.

— Они убивают ее, — сухо заканчивает Трандуил. Он не знает, что чувствует при этих словах. Пусть в груди не вспыхивает огонь былой ненависти, но от того не меняется сам смысл.

— Да, — соглашается лекарь, и король отдает немую дань восхищения тому, как хорошо она умеет скрывать свои чувства. — Два ребенка, — отчего-то вновь повторяет эльфийка, качая головой и пристально вглядываясь в лицо своего владыки. — Мальчик и девочка, если быть точнее.

— О. — Трандуил застывает, пытаясь уложить в голове новую информацию. Значит, мальчик и девочка. Сын. Наследник.

— Милорд, хочу, чтобы вы понимали то, что я скажу дальше — я говорю лишь по той причине, что Учитель приказал рассказать вам даже о самой малой вероятности того, что Ее Величество может выжить; а вовсе не по своему желанию.

— Вот как… Я слушаю вас, — говорит он спокойным голосом, молясь Валар, чтобы он не задрожал, а в голове набатом бьется лишь одна фраза: «Эллериан может выжить». И эта мысль дороже ему всех богатств мира.

Она будет жить. Какую бы высокую цену ни пришлось заплатить за это.

— Мы можем спасти две жизни, — тихо произносит она, прикусывая губу, и Трандуилу отчего-то кажется, что этим она сдерживает рвущуюся улыбку и, наконец опуская голову, нарочито безмятежным голосом продолжает:

— Либо жизни детей, либо…

— Жизнь матери и одного ребенка? — договаривает за нее король.

— Верно. И у ваc, милорд, есть выбор.

Выбор. Эллериан или его не рожденное дитя. Хороший выбор, нечего сказать. Трандуил хрипло смеется, зарываясь пальцами в волосы и, кажется, не замечая одинокой слезы, обжегшей щеку.

Выбор. До чего же омерзительное и ужасное слово.

Погубить невинную жизнь ребенка, но спасти ту, что стала самой родной в этом прогнившем насквозь мире, или собственными руками обречь ее на гибель.

Вы-бор. И будь он проклят, если сейчас не знает, что именно решит.

— Милорд? Вы решили? — Элениэль смотрит равнодушно, с каким-то странным жестоким интересом, и это служит очередным напоминанием для Трандуила, что лесные эльфы никогда не отличались особой жалостью даже к собственным собратьям.

Они были жестоки, эгоистичны, честолюбивы, горды и не терпели слабости. Даже от собственного короля. Тем более от собственного короля.

И в глубине души — темной, прогнившей насквозь — он прекрасно понимает, что ничуть не отличается от собственного народа.

— Вы спасете жизни королевы и дитя, — глухо говорит он, поражаясь, как хрипло звучит его голос.

Выбор сделан. Королевству нужна владычица, а ему необходим наследник. Он знает, что Эллериан никогда не простит ему этого. Но ведь ей знать и не обязательно, верно? — шепчет тихий голосок разума.

— Как я понимаю, вас интересует только жизнь мальчика?

— Да.

— Вы сделали правильный выбор, милорд, — холодно улыбается целительница. — Народ поймет.

Правильный, правильный, правильный… — стучит в голове. Король со скучающим интересом глядит на равнодушную улыбку лекаря, и внезапно все чувства пропадают, оставляя место лишь холодной уверенности.

Он сделал правильный, с точки зрения политики, выбор.

Тот, который был должен, обязан сделать как король.

Ради блага своего народа, ради будущего королевства и собственного рода.

Ради всеобщего блага.

* * *

Трандуил находится на очередном заседании совета, когда это происходит.

 

Разумеется, величайшей глупостью с его стороны было бы ожидать, что с прошлого его представления все проблемы вмиг будут решены и он сумел достигнуть с советниками хоть какого-то подобия хрупкого мира. Нет, конечно, нет.

Теперь они наблюдали за Трандуилом с молчаливым презрением с легкой тенью интереса, но в открытую конфронтацию вступать не решались. Пока — нет.

Но, по крайней мере они наконец перестали считать его за беспомощною марионетку в своих руках и признали достойным противником. И это не могло не доставлять некоего удовольствия.

К сожалению, удовольствия Трандуил все же не испытал.

Отчасти потому, что внезапно оказался по голову завален делами разной степени важности и времени не то что на отдых, порой он слишком уставал даже для того, чтобы просто думать о чем-либо кроме бесконечных отчетов, договором, пактов и законов, требующих его внимания; а отчасти потому, что волновался.

Эллериан с каждым днем становилось все хуже: кожа посерела, самый легкий удар мгновенно наливался синяком, кости ужасающе сильно выпирали; Трандуилу казалось, что еще чуть-чуть и они прорвут и без того тонкую, одрябшую кожу.

Но хуже всего была ее улыбка. Светлая. Добрая.

Обреченная. Решительная.

Почти точь-в-точь такая же, как он видел когда-то так давно, что уже и не вспомнить. Не у Эллериан, нет; у его матери. И дорого бы Трандуил отдал, чтобы больше никогда не видеть эту самую улыбку.

Эллериан уже сделала свой выбор. Он же сделал свой, считая, что поступает так, как было бы лучше для всех; так, как правильно. И знал, что об этом своем решении жалеть не будет никогда.

Потому что жизнь Эллериан того стоила.

Жизнь его вернейшего друга того стоила.

Жизнь последнего во всем мире эльфа, что умела видеть в нем чуть дальше маски короля Лихолесья, того стоила.

Жизнь его жены того действительно стоила.

И он сделал все ради того, чтобы обезопасить ее.

 

Но сейчас, вскочив с кресла, не обращая на недовольные и, по большей части ошарашенные возгласы лордов-советников, он с немым ужасом смотрит в глаза запыхавшегося слуги, что едва ли не с боем прорвавшись в зад совета, успевает коротко воскликнуть: «Началось».

— Началось… — и, во внезапно повисшей тишине, слова, произнесенные хриплым шепотом, звучат неожиданно громко: — У Ее Величества отошли воды.

Трандуил чувствует всепоглощающий страх и внезапное понимание, что все только начиналось и самое худшее еще впереди.

* * *

В комнате раздается новый пронзительный крик, и Трандуил в очередной раз вздрагивает. Он ненавидит себя за то, что впервые в жизни оказался бессилен. Не может помочь, облегчить муки, уменьшить боль.

Эллериан вновь кричит, до хруста сжимая его пальцы и рвано выдыхает, прикрывая на мгновение глаза.

Воспаленное, измученное лицо с прилипшею к потному лицу прядью волос обращено к нему, жадно ищет каждого его взгляда. Поднятые руки просят его рук. Схватив потными руками его холодные руки, она прижимает их к своему пылающему огнем лицу.

— Не уходи, не уходи! Я не боюсь, я не боюсь! — будто в горячке, бормочет она.

— Тш-ш-ш, успокойся, я никуда не уйду, — натянуто улыбаясь, не то для того, чтобы успокоить жену, не то для собственного успокоения, Трандуил кидает тяжёлый взгляд на лекарей, мельтешащих вокруг. — Нельзя ли?..

Он не договаривает вопроса, когда Эллериан внезапно сжимает его руку с такой силой, что хрустят суставы.

Король тихо шипит от боли: уже через час после начала его руки вспухли, побагровели, и он едва может ими пошевелить.

Иногда она выпускает из своих пальцев его руку, бессильно трет ладонь о ладонь и поднимает на Трандуила огромные, расширенные мукой глаза.

— Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной, — еле слышно шепчет она, и Трандуил тихо принимается шептать что попало, пока Эллериан не начинает снова извиваться на постели, вцепившись в полотенца.

Промежутки между приступами болей делаются все короче, а сами приступы — дольше. Да и тогда, когда боль утихает, пассивное ожидание следующей схватки становится пыткой.

Затем она приходит, рвет точно когтями все тело, пронизывает смертной мукой, терзает каждый нерв.

Вокруг роженицы толпятся повитухи. Тяжелое дыхание и вздохи то и дело срываются с покусанных губ будущей матери.

Это длится уже несколько часов, и никто не мог бы сказать, когда все, наконец, закончится.

— Милорд, простите, но вам лучше покинуть комнату, — Трандуил смотрит на лекаря перед собой мутным взглядом, будто и не понимает, что он говорит и чего хочет.

— Что?.. — хрипло переспрашивает он, судорожно облизывая пересохшие губы и неверяще глядя на хмурого эльфа.

— Вам лучше покинуть комнату, — сухо повторяет целитель. — Ваша помощь более не потребуется, а присутствие того хуже — может помешать. Вы ведь не хотите, чтобы случилось нечто непоправимое, верно?

Словно во сне Трандуил кивает, позволяя выпроводить себя вон из комнаты, подальше от Эллериан, судорожно заходящейся в новом крике и зовущей его, и приходит в себя лишь когда за ним громко хлопает дверь и щелкает замок.

Он хочет было броситься обратно, сломать эту проклятую дверь, если понадобится, но осекается о темный взгляд лорда Морнэмира, равнодушные взоры стражей и с глухим стоном соскальзывает вниз по стене, опускаясь на пол и пряча лицо в ладонях.

Он не знает, сколько сидит так, без единого движения, забыв о репутации, достоинстве и думая лишь о том, что происходит там, по ту сторону двери.

— Трандуил, — Морнэмир щурится, устало потирая переносицу. — Я разочарован.

Король равнодушно кивает, не поднимая взора.

Ему все равно.

В комнате темно: нет ни факелов, ни даже свечей, лишь холодный свет звезд пробивается через узкую щель меж задернутых портьер. Он серебрит изумрудные прожилки мрамора, быстрой вспышкой сверкает в зеркалах, тускло отражаясь в покрытом пылью хрустале паникадило.

Трандуил будто зачарованный смотрит на тоненькую полоску света, пересекшую комнату, не в силах оторвать глаз, но спроси его кто, что же в этом особенного, он вряд ли смог бы ответить.

Приятно думать о чем-то, кроме приглушенных криков, что не могут заглушить даже толстые стены и наглухо закрытая дверь. Дверь, что с тихим скрипом приоткрывается. И крики, что внезапно смолкают.

— Милорд, — целитель стоит, опустив голову, не смея поднять взгляд, и Трандуилу мгновенно становится ясно, почему: он боится. — Нам удалось спасти лишь одного ребенка, — тихо бормочет эльф, сцепляя пальцы и покачиваясь на носках. — Ее Величество сильно ослаблена родами и…

— Что «и»? — переспрашивает король, и сам поражаясь тому, как равнодушно звучит его голос.

Отчего-то становится слишком спокойно.

Тихо, что ли. Замедляется, а то и вовсе утихает беспорядочный шум мыслей в голове, сердце будто бы бьется чуть тише, а все эмоции, чувства и былые страхи и переживания будто разом исчезают, оставляя место лишь странно спокойной пустоте.

— Ее Величество сильно ослаблена родами, — вновь повторяет лекарь, — жизненные силы покидают ее. Королева не доживет до рассвета. Вы должны попрощаться.

— Да, должен, — безразлично соглашается Трандуил, медленно поднимаясь с пола и следуя в сторону двери.

Останавливается он у самого порога, внимательно глядя на прямые фигуры стражей, и чуть улыбается самыми уголками губ, хрипло шепча:

— Убить их. Исполняйте. Немедленно.

Гвардейцы склоняют головы в полупоклоне; тихо звенит сталь клинков, доставаемых из ножен.

Трандуил оборачивается, насмешливо глядя в расширившиеся от ужаса глаза целителя, и ласково, почти с нежностью произносит:

— У вас была одна задача. Вы ее не выполнили. Пришло время платить по счетам.

* * *

Дверь со скрипом захлопывается у него за спиной, заставляя поморщиться, но тут же Трандуил забывает об этом, обращая все свое внимание на постель. Туда, где, раскинувшись на подушках, лежала Эллериан, вся в поту и пятнах ещё не запекшейся крови.

— Трандуил, — шепчет она, пытаясь приподняться ему навстречу, но тут же обессиленно падает на подушки, прикрывая глаза. — Я думала, что ты бросил меня.

— Я никогда вас не брошу, миледи, — он пытается было улыбнуться, но терпит поражение. — Обещал ведь, неужто забыли?

— А я пообещала в ответ, что буду рядом. Но, кажется, не получится. Ты не злишься на меня?

— Что за бред? — устало осведомляется король, осторожно усаживаясь на край кровати. — Ты скоро поправишься, и все станет если не хорошо, то точно сносно, вот увидишь.

— Да, конечно… — послушно соглашается она, видимо, не находя в себе сил для спора.

Некоторое время они молчат: Трандуил задумчиво гладит ее по волосам, будто пытаясь успокоить малого ребенка, Эллериан же пристально вглядывается в лицо мужа, словно старается получше запомнить, укрепить в памяти каждую черточку, линию и мельчайшую деталь; пока она, наконец, не заговаривает:

— Ты… можешь дать мне малыша?

Пару секунд Трандуил, недоумевающе моргая, смотрит на нее, не понимая вопроса, но уже вскоре осознает, о чем идет речь.

— А, да, конечно.

В панике он оглядывается по сторонам, пытаясь найти взглядом ребенка, и с удивлением замечает деревянную люльку, стоящую прямо перед ним, и светло-серые, не по-детски серьезные глаза младенца, буравящие его, и тут Трандуил, наконец, понимает.

Это — его сын, его плоть и кровь. Его дитя. Наследник.

Выживший.

Тот, кого он самолично лишил сестры, и тот, кто теперь останется и без матери.

Просто маленький, ни в чем не повинный ребенок, удивленно смотрящий на своего запутавшегося и натворившего слишком много непоправимого отца. И все.

Трандуил осторожно подхватывает малыша на руки и замирает, боясь что навредит ему одним лишь неловким движением. Больно уж хрупким ему кажется этот ребенок, что ростом едва ли больше двух его ладоней.

— Разве он не должен кричать? — неуклюже спрашивает Трандуил, медленно поворачиваясь к жене. — Или плакать, не знаю, что там младенцы делают…

— Он в полном порядке, если ты об этом спрашиваешь, — фыркает та. — Просто немного молчаливый. Уверена, это придет позже. Ну же, Трандуил, — смотрит она с укором, — дети, конечно, уязвимы, но не стоит думать, что одно твое движение — и он разобьется, словно хрустальная ваза.

— Правда? На вид так оно и есть, — хмуро отвечает тот, маленькими шажками подходя к кровати и не отрывая взгляда от подозрительно тихого ребенка на своих руках, чем вызывает рассерженный вздох Эллериан.

Успокаивается она лишь когда Трандуил наконец вновь опускается на краешек кровати, аккуратно передавая младенца в ее руки.

С ребенком на руках, что она чуть покачивает; шепча странные, путаные слова, обращённые лишь к своему дитя; нежной светлой улыбкой на уставшем лице Эллериан выглядит правильно.

Король смотрит на них, прикусив губу, и толком сам не понимает, что испытывает в этот момент, став невольным свидетелем краткого мгновения идиллии.

Он здесь лишний.

— Трандуил, — тихо зовет она мужа, — он похож на тебя.

— Думаешь? — отстраненно произносит он, скользя взглядом по маленькому личику. — У него твои глаза.

Эллериан слабо улыбается, проводя пальцем по лбу ребенка. «Сына» — поправляет он себя.

— Значит, у тебя будет на память маленькая частичка меня.

Трандуил открывает было рот, чтобы вновь закричать, начать жаркий спор в попытке доказать, что она выживет и все наконец устаканится, но вдруг осекается на полуслове, замечая краем глаза маленький белый сверток.

— Это?.. — с трудом выдавливает он из себя и трясет головой, пытаясь прогнать темные образы, что появились пред глазами.

— Да, это она, — горько усмехается Эллериан, поднимая глаза и пристально глядя на вмиг побледневшего мужа. — Мой маленький цветочек, моя малышка Лотанариэ покинула меня.

Лотанариэ. Солнечный цветок. Трандуил помнил тот день, полгода назад, когда Эллериан, узнав о том, что родится девочка, уговаривала позволить назвать ее так.

Помнил полные счастливого восторга глаза, умоляюще смотрящие на него, громкий заливистый смех и то, как он быстро сдался пред ним, понимая, что сделает все ради того, чтобы смех этот не умолкал вовеки.

— Но скоро мы встретимся с нею, чтобы никогда больше не расставаться. Я чувствую это, Трандуил.

Тихие слова звучат словно сквозь пелену воды, и король смотрит на нее широко распахнутыми глазами, не в силах произнести и слова, лишь слушая спокойный голос матери, любовно шепчущей тихие слова на ушко своему сыну.

Слышит строгий наказ во всем слушаться отца и не пренебрегать его советами; хорошо учиться всему, что будет сказано, и не огорчать наставников; быть верным товарищем и не нарушать законы чести.

Просто быть хорошим эльфом и держаться света, даже когда кажется, что ты окружен тьмой.

— …И всегда, что бы ни случилось, помни: nana любит тебя. Любит тебя всей душой и сердцем, мое дитя, мой маленький Зеленый Листочек. Мой Леголас.

Я люблю тебя. Больше всего на свете. Больше жизни.

Она устало улыбается и ласково целует малыша в лобик, чтобы после на слишком уж тонких, дрожащих руках протянуть обратно мужу, продолжая улыбаться даже сквозь слезы, плотной пеленой застилающих глаза и катящихся по щекам.

— Я люблю тебя, мой Листик.

В звенящей тишине Трандуил до ужаса отчетливо слышит стук маленького сердечка сына и тихое, затухающие биение сердца Эллериан.

Тук-тук, тук-тук. Тук.

— Нет… — рвано шепчет он, кусая губы. Тук-тук-тук. — Прошу…

Она улыбается в последний раз, так же ярко и весело, как и при их самой первой встрече, когда он украдкой пробрался в темную башню, чтобы поговорить с той, кто должна была стать ему супругой.

— Ну же, улыбнись, король, — хрипло произносит она, насмешливо щуря глаза. — Улыбайся, король Трандуил.

Тук-тук.

— Улыбайся, даже когда темно на сердце и кажется, что битва твоя проиграна…

Тук.

— Улыбайся, ведь я всегда буду рядом.

Тишина.

А король улыбается, надрывно смеясь и крепко сжимая похолодевшие пальцы.

Он улыбается, пусть в душе пылает огонь ярким пламенем, выжигая его изнутри.

Он улыбается.