Сто ступеней в вечность (джен)

В нашем браке любви не было. Было взаимоуважение, дружба, но не любовь. Брак по расчету — не имеет под собой ничего.

Эмили Кован «Зимние цветы»

Несомненно, леди Эллериан⁽¹⁾ была красива. А ещё — умна, привлекательна и, вполне возможно, опасна. Ничего из этого Трандуил отрицать не мог. Но был у нее один незначительный, как казалось, недостаток: сына короля Орофера она совершенно не любила. Ровно как и он ее, что уж таить.

Впрочем, их чувства здесь играли последнюю роль, ведь королям в просьбах не отказывают. Пусть даже столь… щекотливых, как эта. Если быть точнее — в браке. По расчету, разумеется. Взаимовыгодный для обоих сторон союз, отказаться от которого кронпринцу никто бы не позволил.

Прекрасная эллет же, разозлившись на замысел отца, поспешно покинула поместье, чтобы лишь через несколько дней вернуться с беспристрастной маской на лице, дрожащими руками и глазами, полными льда.

* * *

— Леди, — Трандуил осторожно сжимает тонкие пальцы и, склонившись в поклоне, легко целует их.

Девушка краснеет — не то от смущения, не то от нового приступа гнева — и быстро выдергивает ладонь, едва не забывая сделать реверанс. На миг их руки соприкасаются, и принц вопросительно приподнимает брови, почувствовав шершавость мозолей, но ничего не говорит, обещая себе позже с этим разобраться.

— Вы как всегда прелестны.

— Милорд, — цедит Эллериан сквозь зубы, заметив его изменившееся выражение лица. — Нужно ли тратить время на комплименты, или мы можем сразу перейти к сути вашего ночного, — принц бросает насмешливый взгляд на саму девушку, одетую в темный костюм наподобие тех, что надевают во время занятий верховой ездой, ничуть не похожий на ночное платье, — и, вероятно, тайного визита?

Трандуил молчит пару минут, внимательно рассматривая богатое убранство покоев, в которые столь неосмотрительно проник весьма нетрадиционным образом — через окно, и лишь после отвечает:

— Хотелось бы поговорить сейчас, чтобы в дальнейшем не допустить недопонимания.

— Слушаю вас, — кивает она и, будто вспомнив нечто важное, морщится и быстро показывает рукой в сторону кровати под темным балдахином, предлагая сесть.

Принц рассеянно расправляет складки на атласном одеяле и, наверное, в первый раз за все время поднимает голову, пристально глядя эллет в глаза.

— Давайте сразу начистоту, — начинает он, и Эллериан невольно вздрагивает, поводя плечом, стоит ей услышать этот голос. — Ни я, ни вы сами этого брака не хотите, верно?

— Да, — сухо чеканит она, не отводя взора и внимательно глядя в будто светящиеся во тьме глаза визави. — Простите, но вы, милорд, не тот, кого я бы предпочла видеть своим… супругом.

О, как же нелегко даётся ей это слово…

Но Эру милостивый, разве может это быть реальностью? В чем она провинилась, что сейчас должна выходить замуж за этого эгоистичного, самовлюблённого и, как говорят все без исключения, бессердечного лорда?

О, Эллериан бы многое отдала ради того, чтобы избежать столь сомнительной чести. Но подвести отца нельзя. Слишком уж дорого может стоить ему отказ.

А король Орофер вторых шансов не даёт.

Трандуил смотрит на нее. Просто смотрит, не произнося ни слова, будто пытается запомнить каждую мельчайшую деталь.

— Этого союза желает мой отец и мой король, — говорит он, наконец отводя взгляд. — Он будет благом для нашего королевства. Мой долг — подчиниться. Да и вы сами, леди, не в той ситуации, чтобы отказываться, — в голосе принца на миг проскальзывают насмешливые нотки, но он тут же скрывает их и отчего-то раздражённо ерошит волосы, расплетая сложные косы, и заставляет Эллериан поморщиться. Она всегда на дух не переносила подобной небрежности.

— Я не люблю вас, вы же не любите меня. Что ж, думаю, подобная ситуация более чем всех устроит, не так ли? — эллет прикусывает губу и покрепче сжимает пальцы, что так и тянутся исправить тот растрёпанный кошмар на голове лорда.

Серебряные пряди блестят в холодном свете звёзд, что лишь недавно появились на темном небосводе, и она рвано выдыхает, стараясь не смотреть на них. Трандуил качает головой и, не дождавшись ответа, продолжает:

— Пусть я не могу предложить вам любовь, но свою дружбу и поддержку во всех начинаниях преподнести в силах. В этот час, леди, я не прошу ваши руку и сердце, но предлагаю собственную руку. Никогда не стать мне вам возлюбленным, но стать братом и соратником мне по силам.

В безмолвии Эллериан смотрит на протянутую ей руку. Драгоценные камни колец сверкают, переливаясь на свету; перстни плотно обвивают пальцы.

Много мыслей проносятся в тот миг в её разуме, но ни одна не задержалась надолго. Наконец после долгих и столь мучительных минут тишины она протягивает собственную ладонь в ответ, сжимая чужую.

Пальцы принца холодные, тонкие, все стёртые о тетиву лука, но сжимают они пальцы названной сестры своей на удивление крепко.

Ободок старинного кольца неприятно царапает кожу, но Эллериан нет до того дела: все внимание её занимают сияющие не хуже самых ярких звезд и прекраснее любых самоцветов глаза напротив. Лихорадочно она облизывает сухие губы и тихо шепчет, не отрывая взора:

— Я согласна. Так тому и быть.

* * *

Трандуил крепко сжимает в руках нож для рыбы из фамильного столового серебра — свадебного подарка отца матери — и через силу выдавливает из себя подобие радушной улыбки, адресованной лорду Морнэмиру — отцу Эллериан, что сейчас сидит напротив и выглядит белее мертвого. Кажется, семейный ужин не задался.

Отец, восседающий во главе стола и насмешливо наблюдающий за сим несомненно занятным действом, настаивал, чтобы все состоялось в согласии с традициями.

О, его ехидную улыбку на словах «поухаживай за ней, Трандуил, девушкам это нравится» тот запомнил надолго. Эру, поухаживай. От этого слова его и сейчас передергивает. Надо же было додуматься сказать нечто подобное…

И вот всего из-за одной несчастной фразы они уже какой час сидят за обеденным столом, прожигая друг друга взорами и не обращая ровным счётом никакого внимания на сами блюда.

Тихо хрустит стекло, и Трандуил, поднимая взгляд, встречается с испуганными глазами невесты, все ещё сжимающей в руке то немногое, что осталось от кубка из чистейшего хрусталя. Эльф обречённо выдыхает и, прежде чем кто-нибудь успевает заговорить, встаёт со своего места.

— Позвольте мне отвести леди в лазарет. Кажется, у нее кровь.

Он быстро кланяется королю и, аккуратно подхватив опешившую Эллериан под руку, уводит ее прочь из этой проклятой залы.

— Это всего лишь царапина, я могу… — начинает было Эллериан, но Трандуил резко разворачивается и смотрит прямо во все ещё чуть расширенные от недавнего испуга глаза.

— Не знаю, как у вас, но у меня нет ни малейшего желания оставаться там хоть ещё одну минуту. И раз у нас появился столь хороший предлог удалиться, упускать его я не намерен.

— О. Понимаю, — она щурится, улыбаясь уголком губ. — Вот уж не думала, что услышу что-то подобное от вас.

Принц изумлённо изгибает бровь и, сложив руки на груди, с напускной обидой в голосе спрашивает ее:

— Я что, по-вашему, не эльф? Смерть от скуки никогда не входила в мой план действий на жизнь. Увольте, слишком сомнительная цель.

Пару мгновений он молчит, оценивающе осматривая Эллериан, прежде чем вновь заговорить:

— Что ж, думаю, ситуация не настолько критична, чтобы идти в лазарет. В таком случае, предлагаю вам пройти в мою комнату; там у меня есть обеззараживающий раствор и чистые бинты.

— Да, конечно, — с минуту подумав, отвечает она, легко склонив голову. — Ведите, милорд.

По лицу Трандуила проскальзывает улыбка, и он, отвесив шутливый поклон, протягивает ей руку. Совсем как несколько дней назад, в ту странную ночь.

«Сегодня он надел перчатки», — отстраненно замечает Эллериан и едва заметно морщится, когда жёсткая ткань касается до сих пор кровоточащей ранки. Если Трандуил и замечает гримасу боли на ее лице, виду не подаёт; он едва заметно ослабляет хватку и опускает пальцы чуть ниже, не давая приступу рези повториться.

Они быстро идут по запутанным переходам дворца Лесного короля, и Эллериан лишь диву даётся, как можно запомнить столь запутанный маршрут.

Но кажется, будто ее спутника это совершенно не смущает, словно и находятся они не здесь, а, к примеру, на главной площади, где потеряться невозможно. Не то чтобы у нее это не получалось…

Незаметно они оказываются у той самой двери. Эллериан невольно задерживает дыхание, словно готовясь увидеть нечто прекрасное. И спустя мгновение разочарованно выдыхает. Темное дерево, золото и алый бархат. Нет, покои безусловно великолепны и действительно достойны принца трона, но ничего из ряда вон выходящего она не замечает.

— Неужто не нравится? — внезапно вопрошает Трандуил, и Эллериан, наконец, возвращается в реальность, замечая, что жених что-то ищет в одном из ящиков возле письменного стола.

— Я ожидала большего, — сухо отвечает она, увидев насмешливую улыбку на его лице.

Не то чтобы он особо старался ее скрыть.

— Все всегда так говорят, — фыркает Трандуил и победно восклицает, потрясая рукой с зажатыми в ней странного цвета листьями.

— И что же это? — скептически вопрошает Эллериан. — Ну же, удивите меня, милорд.

— Всего лишь растение с невероятными лекарственными способностями и зубодробительным названием, — пожимает он плечами. — Не бойтесь, от этого ещё никто не умирал.

— Значит ли это, что мне повезло стать первой?

— Значит ли это, что вы сомневаетесь в моих умениях? — в тон ей говорит он. — Леди, хотите вы того иль нет, вам придётся мне довериться. И сейчас, и в будущем. Я бы сказал, что мне жаль, но от моих сожалений ничего не изменится, так что…

— Так что вы лучше промолчите, верно? — невинно хлопая глазами, как любила делать ее старшая сестра в те дни, когда забыв выполнить задание, пыталась заговорить их наставника, договаривает Эллериан.

— Вы совершенно правы, о прекрасная дева, — с лёгкой улыбкой тянет Трандуил. — Приступим, пожалуй?

— Учтите, моя смерть будет на вашей совести, — шутливо грозит она пальцем, но все же протягивает ладонь.

— Всегда, — отвечает он, старательно размешивая темно-зелёный отвар в глиняной чаше.

Мазь немного жжется, заставляя Эллериан кусать губы, но уже вскоре боль проходит, оставляя лишь приятный холодок на разгоряченной коже. Принц, будто в насмешку, дует на ранку с излишней — на взгляд самой Эллериан — осторожностью, накладывая повязку.

— Ну вот и все, — выдыхает он, удовлетворенно улыбаясь, и поднимается с кровати, на которую он усадил свою гостью часом ранее, и вытирает испачканные пальцы платком. — Можем возвращаться. Или, если хотите, я могу сводить вас на небольшую экскурсию по нашему дворцу.

— Король ведь будет против, разве нет? — с легко читаемым сомнением в голосе спрашивает Эллериан, из-за всех сил стараясь подавить в нем нотки надежды. Возвращаться в ту, уже успевшую стать ненавистной, залу желания у нее нет.

— О, даю вам слово, что он ничего не узнает. В конце концов, скоро это место должно стать вам домом. Негоже будет, если леди заблудится в собственных владениях, не правда ли?

— В таком случае, не вижу причин отказать, — улыбается Эллериан, делая небольшой реверанс. — Ведите, милорд, — вновь повторяет она, вызывая на губах Трандуила лёгкую усмешку.

«Она приятный собеседник», — думает тот, осторожно подхватывая ее под локоть и уводя прочь, чтобы после закружить в лабиринтах дворца.

— Куда же вы желаете попасть в первую очередь?

— Я бы хотела поглядеть на картинную галерею, разумеется, если вы не против, — не задумываясь отвечает Эллериан, позволяяТрандуилу, у которого на этот раз, к ее необъятному счастью, идеально убраны волосы, увести её.

— С чего мне быть против? Чего бы вы ни пожелали или попросили — я исполню. Считайте это небольшим предсвадебным подарком.

— Вы необычайно щедры, милорд, — весело фыркает она. — Долго ли нам ещё идти?

— Имейте терпение, леди, — наигранно печально вздыхает принц, уводя ее в темную глубь переплетений бесконечных ходов дворца.

Путь до галереи — если верить на слово Трандуилу, а не делать этого у Эллериан причин нет — оказывается одним из самых длинных и путаных. Она не помнит, сколько часов они уже блуждают по темным переплетением коридоров, конца которым будто и не было вовсе.

Резные свечи в тяжелых подсвечниках дают не так много света, как хотелось бы, и из-за этого идут они в полутьме, периодически спотыкаясь.

Неизвестно — то ли королю Орофера нравилась подобная атмосфера, то ли столь ничтожные вопросы выше его внимания, а сам Трандуил подобным вовремя не озаботился. Лепнина на стенах, что золотом поблескивает в дрожащем пламени свечей, красивая, но слишком уж вычурная на вкус Эллериан.

Внезапно принц останавливается, и Эллериан, тихо ахнув, споткнувшись, налетает на него. Случайно наступает ногой на слишком уж длинный подол платья, и во внезапно повисшей тишине громом звучит хруст рвущейся ткани.

Оба смотрят друг на друга расширившимися от ужаса глазами. Эллериан мертвенно бледнеет, Трандуил же наоборот — краснеет, смущённо опуская взор в пол; видимо, находя узоры на мраморе уж очень интересными.

— Кхм, я… — начинает было Трандуил, но тут же запинается, не зная, что ему следует сделать. — Я… Могу я предложить вам свой плащ?

— О, я была бы вам признательна… — шепчет Эллериан, заливаясь предательским румянцем.

Плащ слишком длинный для неё — достаточно для того, чтобы полностью прикрыть им разорванное платье и обернуть наподобие тоги.

— Благодарю вас, — робко произносит она, втайне радуясь, что в темноте не видно её алого лица.

— Ну что вы, — теряется Трандуил, вероятно, впервые в жизни не понимая, что сказать. — В этом досадном происшествие есть и моя вина… — он нервно проводит рукой по волосам, и, откашлявшись, говорит:

— Ах, вот мы наконец и пришли. Позвольте…

Отточенным жестом он распахивает узорчатые дверцы и придерживает их, приглашая Эллериан пройти внутрь.

Та делает осторожный шажок и тут же прикрывает глаза ладонью, ослепленная ярким сиянием свеч. Когда эллет наконец осмеливается открыть глаза, она замирает, в немом восхищении осматривая все, что только могла увидеть.

Спохватившись, Трандуил вновь подаёт ей руку и ведёт вглубь галереи, тихо рассказывая о каждом портрете или картине, что заинтересовала будущую невесту.

Вдруг Эллериан застывает, не в силах оторвать взора от одного из полотен, заключённого в тяжёлую золотую раму.

— Кто это? — спрашивает она, будто разом позабыв о всех правилах этикета.

— Ах, это, — принц в то же мгновение отказывается рядом и, бросив быстрый взгляд на картину, едва заметно хмурится. На полотне изображены пятеро эльфов, совсем ещё мальчишек, столь разных, но в то же время до удивления похожих.

Первый, темноволосый, морщит веснушчатый нос, крепко прижимая к груди ужасно старый на вид фолиант, с явным неодобрением в глазах смотрит на кудрявого товарища, лихо позирующего с высоко поднятым мечом.

Третий, со странными, чарующими глазами цвета темной листвы, стоит, гордо подняв голову — во всем его облике, начиная от белокурых волос, что аккуратными волнами ложатся на плечи, до потертого колчана за плечом и длинного лука, что он крепко сжимает в руках, говорит о величии.

Четвертый юноша, чьи тяжёлые темные волосы коротко обрезаны, отчего-то хмурится. Лицо его пересекли три белые полосы шрамов, будто оставленные когтями дикого зверя.

Но взор Эллериан приковывает к себе пятый воин, совсем ещё мальчишка. Кажется ей, словно в серых глазах его пляшет само солнце, играя с весёлым азартом, что давно поселился в них. Незнакомец смеётся, золотые косы его взъерошены, сверкают на свету начищенные до блеска доспехи.

— Это мой отец, в далёкой юности своей, — спокойно отвечает принц Трандуил, со странной тоской во взгляде смотря на портрет. — А рядом с ним те, кого он называл друзьями.

— Неужто они его покинули?

— О, можно и так сказать. Они мертвы, леди. Убиты все до единого много лет назад.

Несколько мгновений они молчат: Эллериан лишь потому, что не знает, следует ей говорить в этот миг или лучше промолчать; Трандуил же с головой погружается в пучину раздумий, не обращая внимания на метания своей гостьи.

— Думаю, нам стоит возвращаться, — замечает он, смотря будто сквозь нее, не замечая. — Ваш отец наверняка беспокоится…

— Вы правы, — соглашается эллет, плотнее кутаясь в алый плащ.

«Эру, что же сказать adar? Как объяснить?» — размышляет она, позволяя принцу вновь вести ее по дворцу, вероятно, обратно в обеденную залу. Она задумывается настолько сильно, что и не замечает, как они наконец возвращаются.

— Эллериан, дорогая, как это понимать? — отец ошеломлённо смотрит на нее, а после переводит взор на Трандуила, что потупившись, разглядывает носки своих сапог.

— Да ладно тебе, Морнэмир, что взять с молодых? — натянуто улыбается король, но Трандуил безошибочно угадывает в его глазах огонь ничем не прикрытой ярости. Кажется, ему придется дорого заплатить за это происшествие.

— Орофер, это недопустимо… — начинает было лорд, но владыка прерывает его коротким взмахом руки.

— Уверен, что наши дети достаточно хорошо воспитаны для того, чтобы не совершать глупостей. Так что, думаю, мы вполне можем закрыть глаза на их проступок. Только на первый раз, разумеется.

— Подобного больше не повторится, — твердо говорит принц, не поднимая глаз. Король морщится, словно от зубной боли, прежде чем бросить сухое: «Я надеюсь».

— Слуги проводят вас в гостевые комнаты, — произносит он, вновь оборачиваясь к лорду с дочерью.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — склоняет тот голову, подзывая к себе Эллериан. — Пойдем, милая.

Когда гости наконец покидают их, Орофер холодно смотрит на сына несколько мгновений и, тихо сказав: «Нам нужно поговорить», быстрым шагом идёт к ближайшей лестнице, по-видимому, собираясь вернуться в свой кабинет. Трандуил молча кивает, спеша следом.

Когда они наконец приходят, король с тяжёлым вздохом опускается в кожаное кресло и пристально глядит на наследника, что ещё ниже опускает голову, будто стараясь стать как можно незаметнее. Получается у него, мягко говоря, плохо.

— Трандуил, — печатает Орофер и, кажется, впервые в жизни смотрит на сына с нескрываемым интересом.

«Словно на диковинную зверушку», — приносится в голове принца.

— Я должен был бы сказать, что разочарован, — продолжает Орофер, заставляя сердце сына биться в поистине бешеном темпе. — Но не хочу время тратить зря. Разговор сегодня о другом… Чем тебе не угодила очаровательная девчушка?

— Простите? — Трандуил ожидал чего угодно, но никак не этого.

— Она не нравится тебе, — поясняет отец, опуская взгляд на довольно большую стопку бумаг на столе и обмакивая перо в чернильницу. — Ты ведь понимаешь, что этим можешь погубить и себя, и ее?

— Да, я не люблю ее, но, владыка, уверяю, делу это не навредит.

— Верю, можешь не сомневаться. Я лишь хотел… предупредить тебя. Так сказать, предостеречь от лишних глупостей. Что ж, поговорим о другом.

— Слушаю вас.

— Мне, может, и хватает того факта, что вы согласились на этот союз, пусть и не испытываете к друг другу никаких чувств, но не думаю, что подданные одобрят подобное. Ты понимаешь, о чем я? — король хмурится, внимательно вчитываясь в строчку очередного договора и, кажется, совершенно не обращает внимания на сына, весьма смущённого вопросом.

— Вы хотите, чтобы мы с ней изобразили… влюбленность? — медленно спрашивает тот.

— Да. Как я говорил тебе уже, поухаживай за ней. Подарки, цветы, украшения, прогулки под луной, при свидетелях, конечно. Девушки любят подобное. Глядишь, может, и начнёте испытывать к друг другу нечто большее…

Трандуил хмурится, прикусывая губу, стараясь удержаться от того, чтобы ненароком не сказать того, о чем придется позже пожалеть.

— Я сделаю это, но лишь потому, что исполняю ваш приказ, не более. Уж простите, но к леди Эллериан я не испытываю ничего, кроме исключительно дружеской приязни, и вряд ли это когда-нибудь изменится.

— Как пожелаешь, — равнодушно кивает король, не поднимая взора от бумаг. — Прошу лишь, позаботься о том, чтобы вас увидели. Нехорошо получится, если в ваши «чувства» никто не поверит.

— Будто исполнено, — склоняет принц голову. — Могу я идти? Хотелось бы подготовиться к этому.

— Да, иди, — разрешает король, тихо чертыхаясь, когда перо оставляет на пергаменте кляксу. — Не подведи меня, Трандуил, — рассеянно бросает он напоследок.

— Что вы, как можно… — шепчет принц, прежде чем выскользнуть из кабинета отца, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

— Конная прогулка?

— Да, — спокойно отвечает Трандуил, покрепче удерживая вороного коня за узду. — Вы ведь не против проветриться? Я подумал, что пребывание во дворце могло вам наскучить. Или вы не ездите?

— О, что вы, отец научил меня этому ещё в раннем детстве, — признается Эллериан, чуть улыбаясь, увидев белоснежную кобылу, что привел паж. — И благодарю вас за заботу, я действительно подумывала о прогулке. Дайте мне пару минут — нужно переодеться; сомневаюсь, что платье — хороший выбор.

— Не стоит беспокоиться, леди, мы лишь съездим до реки, что на востоке; там устроим привал и отобедаем, если вы, конечно, не возражаете.

Принц с необычной ловкостью взлетает в седло, и эллет не удерживается и фыркает — он явно красуется.

— Что ж, в таком случае мы можем отправляться в путь, — отвечает она и благодарно улыбается слуге, предложившему помощь в том, чтобы оседлать довольно высокую лошадь. — Не нужно, я сама справлюсь, — говорит она, заслужив тем самым удивленный взгляд слуги и оценивающий — принца.

Не проходит и мгновения, как Эллериан оказывается в седле; хмуря тонкие брови, когда высокие каблуки бальных туфель неудобно задевают стремя, а пышные юбки платья слишком уж мешают.

Трандуил заинтересованно косится на нее, но ничего не говорит и, подстегнув лошадь, издает лихой возглас, бросая на Эллериан весёлый взгляд.

— Неужто желаете устроить гонку? — улыбнувшись, спрашивает та, поудобнее усаживаясь в седле и крепко сжимая в руках уздечку.

— А вы согласитесь? — хитро щурится принц.

— Да, ведь знаю, что победа будет на мой стороне. Не боитесь проиграть девушке, милорд?

— Уверен, подобное может произойти лишь во сне, о прелестная дева.

В его голосе слышится азарт, что ещё больше раззадоривает эллет.

— Не узнаем, пока не попробуем.

— Что ж, вы сами на этом настояли, дорогая леди.

Лошади радостно фыркают, будто предчувствуя забаву. Не сговариваясь, оба ударяют на бокам коней, пуская их быстрой рысью.

Ветер бьёт в лицо, трепет волосы, и Эллериан впервые за долгое время смеётся. Громко, заливисто, по-настоящему. Трандуил скачет рядом — их лошади идут ноздря в ноздрю, не давая сопернику вырваться ни на дюйм вперёд.

Мимо них с ужасающей скоростью проносятся древние стволы деревьев; белоснежные лепестки цветущей вишни путаются в растрёпанной косе Эллериан, алмазами сверкая в золотых локонах; большие дубовые листья бросаются прямо в лицо принца, и он фыркает, кидая на спутницу весёлый взгляд.

Наконец Трандуил натягивает поводья, останавливая коня. Эллет разочарованно вздыхает, но поступает так же, спрыгивая наземь.

— Мы на месте, — провозглашает Трандуил, снимая с лошади седло. — Не желаете прогуляться к ручью?

— Почему бы и нет? — кивает она, подавая руку.

В лесу тихо. Изредка хрустнет ветка под неосторожным шагом дикого зверя иль птица запоет. Весело журчит быстрый холодный ручеек.

Вода в нем ледяная, чистая-чистая, видно каждый маленький камешек на дне; а течение быстрое — ключ находится в далёких горах.

Принц омывает водой руки, обтирает высокий лоб, смывая соленые капельки пота. Неизменный меч — Эллериан еще ни разу не видела, чтобы Трандуил расставался с ним, — лежит рядом, на темно-зеленом мху, но кинжалы снимать принц не рискует. Эллет усмехается — воин до мозга костей. Сама она не решается касаться воды — слишком уж холодна.

Громом в лесной тиши звучит звон спущенной тетивы.

Трандуил реагирует моментально: мгновение, и один из кинжалов со свистом вонзается в тело врага; черная кровь обагряет лезвие другого.

— Бегите, — рвано выдыхает он. — Ну же, скорее!

Кажется, Трандуил кричит ещё что-то, но Эллериан не слышит его.

Они окружены. Плотным кольцом стоят вокруг орки, скаля острые клыки. Черные клинки блестят в редких лучах солнца, что сумели пробиться сквозь густую листву.

«Один он не справится», — мелькает в голове Эллериан, заставляя наконец принять единственно верное решение. Словно в тумане, она поднимает отяжелевшими руками меч, сиротливо лежащий рядом. Серебряный клинок, покрытый толстой вязью рун, вспыхивает на мгновение в тусклом свете, и Эллериан со всей силы вонзает его в орка, что несётся на нее.

Меч входит в податливую плоть с влажным хлюпом, и чудовище падает на землю. Мертв. Она убила его. Черная кровь заливает землю; в глазах Эллериан мутнеет, стоит ей увидеть алую полосу на кривом клинке одного из орков, что, облизнувшись, надвигается сейчас прямо на нее. В том, кому принадлежит эта кровь, сомнений не остаётся.

Кажется, она убивает ещё нескольких, прежде чем меч со звонком выпадает из ослабевших рук. Трандуил рядом что-то кричит, не то со страхом, не то с гневом смотря на нее. Резкий запах крови ударяет в нос; и где-то на периферии Эллериан слышит громкое пение горна.

«Помощь пришла», — молнией вспыхивает в голове, но тут на ее сознание опускается тьма, и она тихо опускается на землю, теряя сознание.

* * *

Эллериан открывает глаза. Сердце бьётся с бешеной скоростью, и ей кажется, что вот-вот и оно выпрыгнет из груди. Быстро заморгав, она прикрывает лицо ладонью, слишком уж ярок свет.

Посидев так несколько секунд, она вновь осмеливается приоткрыть глаза. Все вокруг сверкает ослепительной белизной, в воздухе витает аромат сушёных трав. Эллериан тихо стонет. Сомнений нет: она в лазарете. Только этого не хватало… До полного счастья, так сказать.

Но, что же это? Кажется, будто где-то рядом раздаются голоса. Весьма знакомые голоса.

— …Ты ведь понимаешь, что леди Эллериан могла пострадать из-за твоей поразительной халатности? — Эру милостивый, неужто здесь сам король? Она невольно ежится.

— Неужто так сложно было взять с собой стражу, раз уж ты сам не в состоянии позаботиться о вашей безопасности? — меж тем продолжает говорить эльфийский владыка. — Если подобное повторится ещё хоть раз, я буду вынужден… — следующие несколько фраз он произносит на полтона ниже, и Эллериан их не слышит. Наконец он вновь переходит на обычную громкость, беспристрастно вопрошая:

— Мы друг друга поняли, сын мой?

— Да, Ваше Величество, — Эллериан без труда узнает немного хриплый голос Трандуила.

— Леди! Вы очнулись, — восклицает кто-то совсем рядом с ней, и эллет вздрагивает, быстро разворачиваясь. Перед ней стоит незнакомый эльф — по белоснежным одеждам Эллериан определяет его как целителя — и внимательно смотрит то на нее, то на бумаги в своих руках, будто сверяя что-то.

— Что со мной случилось? — спрашивает она, поражаясь тому, как тихо звучит её голос.

— О, ничего страшного. Вы потеряли сознание от шока, вероятно. Но ваше состояние вполне стабильно, так что не думаю, что есть нужда в том, чтобы оставаться в лазарете, если сами того не хотите.

— Значит, я могу идти? — робко произносит она, не до конца веря в то, что все обошлось столь просто.

— Да, конечно. Не вижу причин задерживать вас более.

— О… Спасибо вам.

— Я лишь исполнял свою работу, — дежурно улыбается эльф. — А сейчас, если позволите, мне нужно проверить других пациентов.

Эллериан быстро кивает, и лекарь, поклонившись, уходит. Пару минут она так и сидит на кровати, но после наконец решается встать.

Холодный мрамор обжигает ее босые ноги, и эллет ахает, но все же поднимается. Ноги чуть дрожат, а голова отзывается звоном, но в целом чувствует она себя прекрасно.

Первые шаги даются ей с трудом, но уже вскоре она преодолевает расстояние до выхода, и, толкнув тяжёлую дверь, осторожно ступает в проход, чтобы тут же споткнуться, не удержавшись на ногах, и упасть прямо в руки принца Трандуила.

— Опять падаете? — насмешливо спрашивает он, все ещё не убирая рук, будто боясь, что стоит ему отпустить, как Эллериан снова упадет. — Это уже входит в привычку.

— Простите, ноги не держат, — хмуро отвечает она, предпринимая довольно слабую попытку вырваться из крепкой хватки. — Благодарю за то, что поймали, но, может, пустите уже?

— Не могу, — ухмыляется принц. — Аdar расстроится, если вы вот так нелепо умрёте.

И, не давая Эллериан вставить ни слова, осторожно подхватывая её за талию, поднимает на руки.

— Вы что творите? — пораженно шепчет она, с ужасом заглядывая в смеющиеся зелёные глаза. — А если кто-нибудь увидит? Слухи пойдут…

— Какие, к Морготу, слухи, дорогая леди? — оскорбленно переспрашивает Трандуил, сжимая ее за плечо. — Официально вы — моя невеста, и это ставит точку во всех слухах.

Что ответить на подобное, Эллериан решительно не понимает и предпочитает нахмуриться и молчать.

— Скажите хоть, куда мы идём? — наконец не выдержав, спрашивает она, с любопытством рассматривая коридоры, по которым принц на редкость быстро шагает, словно ее собственный вес для него ничего не значит.

— О, я лишь хочу загладить свою вину за испорченную поездку, — загадочно улыбаясь, отвечает Трандуил. — Кстати, леди, не могу не отметить, что вы на удивление хорошо сражались, пусть использовать меч было вам непривычно.

— Так заметно? — понурившись, спрашивает она и, получив короткий кивок, продолжает: — Да, вы правы, мне привычнее обращаться с луком. Отец научил меня этому, когда я была совсем ребенком.

— Занятно… — будто сам для себя говорит принц, с интересом взглянув на нее. — Уверен, вы достигли в этом успехов.

— Мой наставник утверждает, что это так, — пожимает Эллериан плечами, пусть это и весьма

затруднительно в ее положении, — но никогда прежде мне не доводилось принимать участия в реальном сражении.

— Вот оно как… — задумчиво протянул Трандуил и умолкает, вероятно, задумавшись о чем-то, лишь ему одному ведомом. Спустя долгих нескольких минут тягостного молчания он рассеянно бросает взгляд на дверь, мимо которой они только что должны были пройти, и восклицает: — Вот мы и пришли! Слезайте, леди. Могу гарантировать, что больше вашей жизни ничто не угрожает.

И вновь принц распахивает пред нею дверь, вызывая у Эллериан сильнейшее чувство дежавю. Снова яркий свет свеч, деревянный блестящий паркет и задорная улыбка Его Королевского Высочества напротив.

— Что это? — отчего-то задрожавшим голосом спрашивает Эллериан, не веря своим глазам.

— Малая бальная зала. Неужто вы не танцуете? — с деланным ужасом вопрошает Трандуил.

— Да, но… — начинает было она, но принц обрывает ее на полуслове:

— Что ж, тогда не вижу проблемы. Позвольте пригласить вас на танец, прекрасная леди, — склоняется Трандуил в традиционном поклоне, протягивая ей руку. В точности как десятки раз до этого. И, конечно, Эллериан соглашается.

Пальцы Транлуила крепко сжимают ее собственные. И раз, поворот.

«На этот раз у него нет колец», — отмечает Эллериан.

Его рука ложится на ее талию, она накрывает её своей сверху, другую положив на его плечо.

«У нее тонкие пальцы. Изящные», — вскользь думает он.

И шаг вперёд, влево, снова вперед. Взлетает подол лёгкого белого платья, на миг сверкает серебряная вышивка.

Вперёд, влево, снова вперед и влево. Его туфли отстукивают свой, особый ритм на деревянном полу, ее босые ноги летят, кажется, не останавливаясь ни на секунду. И снова шаг влево, вперёд, влево.

Наклон, ее рука на мгновение касается его светлых локонов, взгляды встречаются. Зелёный на голубой, голубой на зелёный.

Поворот, левые руки переплетаются. Его рука на талии, ее на плече. И шаг, поворот, снова шаг, поворот. Огонь свечей играет в ее золотых волосах, дыхание сбивается. Шаг, поворот, шаг, поворот.

Его зелёные глаза больше не смеются — смотрят с восхищением; она — очарована. Поворот, шаг, поворот. Он поднимает ее, не отрывая слишком уж пристального взгляда, и она теряется в этих глазах цвета изумрудов.

Кружит, лишь крепче сжимая пальцы, и она знает — не отпустит. Ее ноги вновь касаются дерева, руки снова переплетаются.

Шаг влево, вправо, влево и вновь вправо; поворот. Его алый плащ на миг переплетается с ее белым платьем. Словно кровь на снегу.

На шаг отдалиться, приблизиться, снова отдалиться. Голова кружится, сердце бьется так сильно, как не сможет уже никогда.

«Он слишком красив», — думает она, не в силах взора оторвать.

«Чересчур прекрасна», — вспыхивает у него осознание.

Приблизиться, отдалиться, вновь приблизиться. Он кружит ее. Зелёный на голубой, голубой на зелёный. Шаг, поворот, кружение. На секунду она оказывается слишком близко, а он дышит слишком тяжело.

Вновь отдалиться, приблизиться, поворот, и он снова поднимает на руки. Лёгкая ткань ее платья приятно холодит разгоряченную кожу.

Поворот, кружение. Её золотые волосы для него — целый мир. Отпустить, и снова шаг влево, вперёд, влево.

Отдалиться, приблизиться, отдалиться, и поворот.

«Больше я не перейду границы. Только сегодня, — клянётся она себе. — Только сегодня», — повторяет она про себя, лишь крепче сжимая чужую ладонь.

Поворот, кружение, вновь поднять на руки. Голубой на зелёный, зелёный на голубой. Отдалиться, приблизиться, отдалиться. И… поворот.

Ее босые ноги касаются его лакированных туфель; тихо поскрипывает деревянный пол. Приблизиться, отдалиться, приблизиться и… Остановиться. Её руки на его плечах, его пальцы сжимают ее талию.

«Только на один день», — шепчет она себе, вглядываясь в чужие-знакомые глаза.

«Не переходить границы», — напоминает он.

— Вы выйдете за меня, леди Эллериан? — спрашивает он, заранее зная ответ. — Понимаю, это — излишне, всего лишь хотел соблюсти традиции.

— А разве у меня есть выбор? — произносит она, облизывая сухие губы. В голубых глазах не то радость, не то боль — Трандуил не понимает. — Разве у нас есть выбор?

— Это считать за согласие? — слишком красива.

— Да… — хрипло вырывается из губ, пусть даже против ее воли. Чересчур прекрасен.

* * *

«Не разочаруй», «моя смерть будет на твой совести…», «погубишь и себя, и ее», — бьётся набатом в голове. Белый. Слишком много белого вокруг… Белые цветы, украшения, одежда, даже этот проклятый алтарь того самого, отвратительно неестественного белого цвета.

Эру милостивый, о чем он думает? Предсвадебный бред? Лихорадка? Моргот, отчего же все так сложно…

— Трандуил? Все в порядке? — отец, стоящий рядом, хмурится, внимательно вглядываясь в его лицо.

— Да, просто задумался о кое-чем, — тихо отвечает тот, с трудом выдавливая из себя подобие улыбки. По странному взгляду короля Трандуил понимает, что получилось у него это плохо. — Не важно.

— Уж я надеюсь, — в голосе владыки ясно читается недоверие. — Время пришло, сын мой, исполни то, что должен.

— Вы говорите так, что, кажется, мне предстоит пройти величайшее испытание в своей жизни, не меньше, — принц фыркает, рассеянно одергивая высокий воротник. — Это ведь всего лишь брак. Не думаю, что он может быть столь страшен…

Но он осекается на полуслове, замолкая. Эллериан. Она одета во что-то белое, воздушное, летящее, не важно… В золотых волосах сверкает тонкий обруч, на шее переливается ожерелье — подарок короля Орофера в честь помолвки.

Она красива. Слишком красива даже на эльфийский вкус. Хрупкая, будто неземная. Чересчур прекрасна для этого мира. Такие недолго живут. Их век короток: вот вспыхнули ярким огнем, распустились в полной красе, а вот уже отгорели. Пеплом рассыпались по ветру.

Пусть и темны мысли его, но как Трандуил не старается отогнать их, они не исчезают. Он не знает, что послужило им началом — слишком ли идеальная и оттого обречённая красота невесты; непонятная ли грусть в ее голубых глазах или внезапно снизошедшее понимание того, что не продлится все это долго. Очень скоро перегорит весёлый огонь в голубых глазах и погаснут они навеки.

— Трандуил! — шипит сквозь зубы Орофер. — Не дай Эру, ты сейчас же не опомнишься…

А Эллериан улыбается. Печально, обречённо, с лёгкой надеждой и детским удивлением. Её тонкие пальцы крепко сжимают его ладони, взглядом пытаясь… успокоить. Обнадежить, поддержать, быть может.

Срываются с губ слова древней, как сам мир, клятвы, и вот заветное слово сказано. На миг золотом вспыхивают голубые глаза, серебром сверкают зелёные. Рвано выдыхает Орофер, хмурится Морнэмир, и Трандуил внезапно понимает: свершилось. Разбивается о мраморный паркет хрустальная слеза. Эллериан плачет, сквозь слезы улыбаясь.

Свершилось. Они связаны теперь навеки. Всегда рядом, всегда вместе. Навечно. До самой Смерти.

* * *

Лёгкий весенний ветер разносит по саду медовый аромат цветущей вишни. Заливается песней своей соловей.

В тени высоких дубов, что растут в великом множестве в саду короля лесного, сидит, прислонившись к толстому стволу исполина, прекрасная дева.

О чем думает она в это час? Неведомо. Задумчиво накручивает она на палец пышный золотой локон. Змеёй обвивает он тонкие пальцы, вьется, сверкает в солнечном свете, что пробивается сквозь темную листву.

Порыв ветра срывает лепестки вишни, кружит их, играя, и опускает на лёгкое белое платье эллет, запутывая в густых волосах. Краше опалов смотрятся в золотых косах розовые цветы.

— Миледи Эллериан, — король возникает словно из ниоткуда и садится с ней рядом, прямо на сочную весеннюю траву.

— Ваше Величество, — просто отвечает она, не отрывая взора от дивного цветка, что растёт в нескольких дюймах от нее. — Чем обязана вашему визиту?

— Ах, я лишь хотел поговорить тет-а-тет, так сказать. До сих пор мы ведь и не беседовали толком.

— О чем же? — замолкает соловей, тихо вздыхает дева, провожая птицу печальным взглядом.

— О вас с Трандуилом, — следует короткий ответ. — Видите ли, в чем проблема…

— В том, что друг друга мы не любим? — рассеянно спрашивает она, будто её и не волнует этот разговор. — Или в том, что наследников в этом браке быть не может?

— Вы необыкновенно проницательны, миледи, — ничуть не смутившись, говорит король, и Эллериан в бессчетный раз поражается сходству отца и сына. — Неужто вы и вправду?...

— Уверяю, я не испытываю к вашему сыну никаких чувств, что можно было бы назвать чувствами меж влюблёнными.

Король, услышав ответ, вздыхает, прикрывая лицо руками.

— Не стоит лукавить, дорогая леди, — он трет пальцами виски и, не взглянув на нее, продолжает:

— Не держите меня за глупца, я вижу, что вы, вопреки своим словам и убеждениям, все же испытываете какие-то чувства к моему сыну, пусть даже влюбленностью их назвать нельзя. Возможно, был момент, когда вы на мгновение увидели в нем нечто больше… Я ведь прав?

— Быть может, так и есть, — пустым голосом соглашается она. — Но лишь на короткое мгновение, не более. И, уверяю вас, больше подобного не произойдет.

— Порой и маленький искры достаточно… — тихо шепчет сам себе король, задумчиво разглядывая девушку пред собой. — Я всего лишь хочу блага для своего рода и королевства.

Эллет впервые за всю беседу поднимает взор и пристально смотрит на него в ответ.

Они оба молчат, то ли потому, что тема себя исчерпала, то ли потому, что слишком плохо знают друг друга, чтобы говорить о ином.

— Что ж, миледи… — поднимается король со вздохом, бросая на нее последний взгляд. — Не смею больше вас задерживать. Приятного дня.

— Милорд, — склоняет она в ответ голову.

А лёгкий весенний ветер все так же играет с золотыми локонами, запутывая в них розовые лепестки вишни, что выглядят во сто крат лучше любых драгоценных камней.

---

1) Просто напоминаю, что история эта — именно о Леголасе; имя Эллериан в шапке работы не значится, а метка смерти второстепенных персонажей — присутствует. Я помню, что эльфы ездят на лошадях без седла и прочего, но прошу, простите мне эту мелочь, хорошо? Приятного прочтения)

P. S. Сцену танца, а может, и всю главу (на ваш вкус) читать под Jasmine Thompson — Willow.

Вернуться к тексту

Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?

Джером Д. Сэлинджер

— Мы победили! — кричит принц Трандуил, потрясая рукой с зажатой в ней мечом. — Победили!

Ему кажется, будто головокружительное счастье победы затопляет его с головой, опьяняя не хуже самого крепкого вина. Надо найти отца, сказать ему, что… Эльф оглядываться по сторонам, но тут улыбка на его губах блекнет и вскоре исчезает.

Отца нигде нет.

Зелёные глаза лихорадочно сверкают, и он опрометью бежит по полю боя, пытаясь найти, увидеть хоть жалкий проблеск знакомых светлых волос и хитрую смешинку в серых глазах; услышать такой родной и до ужаса дорогой хриплый голос, что зовет его, не важно, хочет ли поздравить с победой иль излить поток обвинений и недовольства.

Что угодно, лишь бы найти…

— Милорд… Трандуил, — тот вздрагивает, будто от удара, и быстро разворачивается. Он рвано выдыхает, цепляясь взглядом за кривой шрам, пересекавший лицо друга, чье появление он, задумавшись, не заметил.

— Таурохтар? — спрашивает принц, поражаясь хриплости собственного голоса.

Он внимательно вглядываясь в усталые карие глаза напротив, пытаясь найти там намек, отблеск на… на что? Он и сам не знает ответа. Лишь хочет удостовериться, понять, что все хорошо.

— Трандуил, послушай, — воин вытирает струйку крови и хмурится, опуская голову. — Мы потеряли больше половины армии. А король…

Сердце в груди замирает, принц чувствует, как кровь отливает от лица. Таурохтар перед ним хмурится ещё сильнее и прикусывает губу, выдавливая из себя тихое:

— Король мертв.

— Что? — принц неуверенно улыбается, будто думая, что ослышался. — Ты, верно, шутишь…

Друг с печалью смотрит на него, и мир Трандуила рассыпается в пепел, стоит ему увидеть лёгкий кивок головы и странное выражение лица, с которым Таурохтар глядит ему прямо в глаза.

— Идем, — тихо произносит тот, но принц будто и не слышит его, лишь бьется в голове одна только фраза: «Мертв. Король мертв. Мертв, мертв, мертв…»

Словно в полудреме он идёт вслед за прямой спиной старого товарища, не замечая ни алых лужиц вязкой крови, что противно хлюпают, стоит только наступить в них, ни сотен тысяч тел, бездыханных тел, смотрящих вслед ему пустыми глазами с изуродованных восковых масок, что были когда-то лицами.

Он идет мимо трупов друзей и знакомых, тех, с кем рос, с кем воевал бок о бок столетиями подряд, с кем смеялся за чашей, полной вина, после победы или зашивал раны, тихо чертыхаясь себе под нос.

Идет, а перед глазами проносятся века, тысячелетия истории, чьей частью ему посчастливилось стать.

Истории, что в этот день закончилась.

* * *

Мир Трандуила рушится во второй раз, когда он всё-таки находит отца.

Его лицо, такое родное и дорогое сердцу принца, слишком бледное, но на губах застыла прежняя улыбка.

Та самая улыбка.

Улыбка, с которой он обещал маленькому сыну, что все обязательно будет хорошо, уводя его прочь из залитого кровью Дориата и осторожно прикрывая глаза ладонью — не давая смотреть на распростертое на холодной земле тело матушки.

Улыбка, с которой он с лёгкой насмешкой во взгляде пронзительных серых глаз смотрел на Транлуила, опьяненного радостью первой победы в учебном спарринге.

Улыбка, которая застыла навеки.

Трандуил падает на колени, судорожно сжимая руку отца, трясет его за плечи, будто пытаясь разбудить. Прижимает до ужаса холодное тело, перепачканное в липкой, темной крови к груди, зарываясь носом в светлые волосы. И кричит.

— Почему он не просыпается? Почему не поднимается? — его трясет, пальцы все сильнее стаскивают руку отца, едва ли не ломая кости; в глазах внезапно мутнеет, и он с трудом смаргивает пелену.

Его губы слишком сухие, в кровь разбитые в ходе недавнего поединка, но Трандуил будто не замечает этого, лихорадочно прижимаясь ими ко лбу отца — как тот сам делал, ещё в бытность сына маленьким мальчишкой, — словно стараясь услышать что-то, понять.

— Он ведь всегда вставал, всегда, что бы ни случилось… почему?

Принц плачет. Плачет, наверное, впервые за всю свою бесконечную жизнь. И снова кричит, срывая голос.

Пальцы, все перемазанные в чужой и своей крови, скользят по серой холодной коже. Кажется, кто-то рядом кричит, зовет его, чьи-то руки пытаются отодрать его собственные от слишком холодного тела отца, но Трандуил будто не слышит, не чувствует этого.

Будто не понимает.

Горячие слезы градом катятся по исцарапанным щекам, смывая кровь и грязь боя, и обжигают хуже любого огня.

Кажется, его все-таки силой отдирают от тела, чьи-то руки крепко прижимают его к себе, не давая вырваться.

Потом проявляется она.

Тонкие девичьи ладони бережно сжимают лицо, вытирая потеки крови и успокаивая разгоряченную кожу. Усталые голубые глаза печально смотрят на него, и Трандуил выдыхает и опускает голову, не в силах выдержать взгляда.

Эллериан неразборчиво шепчет что-то, но от звука ее голоса отчего-то становится легче.

У него в голове родится полчище вопросов: «Как она оказалась здесь? Кто отпустил, провел? Все ли в порядке, цела ли?», но Трандуил молчит, осторожно прижимая к себе хрупкое тело, и слушает сбивчивый шепот, обещающий ему, что все обязательно будет хорошо.

И пусть даже он не верит в это, глядя пустыми глазами на поредевшие ряды своих — теперь своих — воинов, склонившихся в поклоне в дань уважения новому королю; на свежие темные могильные холмики, возвышающиеся на бывшем поле брани; тонкие пальцы жены, привычные мозоли на слишком грубых для леди ладонях, крепко сжимающих его собственную руку, и пронзительный взгляд ярких глаз, отчего-то заставляют его прошептать тихие слова клятвы, что как бы ни извернулась судьба, он сделает все для того, чтобы следующие поколения его народа никогда не познали ужасов войны, чего бы это ни стоило.

И если сейчас все точно не хорошо, он, Трандуил сын Орофера, пожертвует всем за то, чтобы подобные слова не пришлось бы произносить никому более из детей его народа.

Солнце садится. Трандуил равнодушно следит за тем, как оно медленно проходит свой путь и вскоре уже исчезает за багряной кромкой горизонта.

В воздухе отчетливо пахнет пожухлой осенней листвой, спелыми яблоками, рябиной и запекшейся кровью.

Резкий порыв холодного ветра треплет волосы, и сын Орофера морщится, стискивая в пальцах край алого плаща. Слишком много значили для него когда-то эти запахи.

Когда-то.

Прошлое в прошлом, а жизнь в настоящем. Так говорил отец. Когда-то очень давно.

Трандуил хмурится, рассеянно наблюдая за тем, как дубовый лист срывается с ветки, медленно опускаясь на землю. Последние лучи солнца вспыхивают огнем, на мгновение окрашивая листок золотом.

Прошлое должно оставаться в прошлом, жизнь же течет в настоящем. Как много времени у него уйдет на то, чтобы усвоить этот урок?

Он прикусывает губу, пытаясь сдержать тяжелый вздох. Когда-нибудь он привыкнет ко всему этому. Когда-нибудь…

Арфы затягивают свою скорбную песнь, и Трандуил ежится. Вот и ещё одно напоминание о том, где он и что происходит.

Слишком тихо вокруг. И в то же время — слишком шумно. Трандуил отчетливо слышит, как громко бьется сердце бывшего знаменосца Гиль-Галада; Эру знает, как его зовут… Слышит хриплое дыхание одного из отцовских лордов; вздрагивает, стоит птице где-то вдали, в темной глубине лесной чащи, пронзительно закричать.

Валар, в этот миг он готов думать о чем угодно, лишь не о том, что происходит здесь и сейчас.

Но глаза сами собой скользят по застывшей восковой маске на лице отца, лежащего на алом бархате, там, в гробу; посиневшим и потрескавшимся губам; тонкой полоске шрама на щеке и кровоподтеке на лбу.

Пальцы его как и прежде крепко сжимают рукоятку верного меча; серые глаза, что, казалось, в былые времена видели насквозь, закрыты.

На внезапно быстро потемневшем небосводе сверкает тонкий полумесяц, свет первых звезд серебрит светлые локоны, отражается яркой вспышкой в драгоценных камнях короны, что навеки увенчала голову первого короля Эрин Гален.

Она была дана ему пусть не по праву рождения, но по выбору, с ней же он и погиб ради блага леса своего и народа.

Ради тех, кто принял его как одного из равных и возвысил.

Ради тех, кто стал семьей.

Ради тех, за кого и умереть не жалко.

Жалобно поют флейты и умолкают. Темная лесная поляна погружается в тишину. Гроб опущен в землю.

Землю, что, как поговаривал король со светлой улыбкой на лице, была началом и концом всего.

Землю, что он так любил и завещал любить сыну своему и народу Великого Леса.

Землю, что и стала местом его вечного покоя.

Трандуил молчит, рассеянно хмуря брови. Кажется, до сих пор он так и не понимает что произошло. Теперь же осознание навалилось на него, придавливая своим слишком тяжелым весом к холодной осенней земле.

Он и не замечает, что уже и нет никого рядом, погруженный в глубины своего сознания.

Пошатнувшись, он падает на колени, расцарапывая руки в кровь о камни, словно пытаясь разрыть пальцами обмерзшую землю. Трандуила трясет, горячие слезы, обжигая кожу, капают на нее.

А лицо отца, выточенное рукой искусного мастера, равнодушно взирает с каменного надгробия на сына, проклинающего богов и зашедшегося в протяжном, почти зверином крике.

Алые бусинки крови на темной, промерзшей земле, покрывшейся тонкой серебряной корочкой льда, сверкают в холодном свете звёзд во сто крат красивее настоящих рубинов, и Трандуил знает, что этот день, один-единственный день из череды бесконечного множества других в его жизни, он запомнит навсегда.

* * *

Он медленно идет по длинному проходу, отчего кажется, что каждый шаг даётся с ужасающим трудом.

Трандуил хмурится и, будто забывшись, рассеянно наблюдает за причудливой игрой солнечного света в драгоценном камне родового перстня на пальце, невесть как пробившегося сквозь густую крону гигантских деревьев-исполинов.

Внезапно появляется чувство бредовости, неправильности происходящего.

Такого никогда не должно было быть.

В этот миг он кристально ясно понимает, что здесь лишний. Что всему, что происходит сейчас, здесь не место. Все должно было быть иначе.

Он не должен был стоять здесь в черных траурных одеждах, не должен идти по лесной тропе, провожаемый тысячи взглядов туда, к эльфу с беспристрастной маской на лице, держащему в руках маленькую подушечку. Не должен.

Но, превозмогая себя, он идёт дальше, с трудом выдавливая из себя жалкое подобие улыбки. Травы с шелестом прогибаются под его поступью, приглушая и без того тихие шаги.

Черный плащ, приминая зелень, тянется вслед за ним, и Трандуил, в последний раз прикрыв глаза, выдыхает, делая последний шаг.

Он опускается на колени и как можно крепче сжимает пальцы в кулаки, стараясь не показывать рук, что так сильно дрожат.

Эльфийский лорд, один из бывших приближенных отца, пред ним морщится, украдкой бросая на коленопреклоненного юношу внимательный взгляд, а после, нахмурив густые брови пуще прежнего, осторожно протягивает Трандуилу золотую чашу.

Чашу, до краев наполненную кровью первого Лесного Короля.

Перед глазами принца, нет, нового короля, мутнеет, и он, словно сам не понимая, что делает, принимает чашу, бережно сжимая тонкую ножку, подносит ее к губам.

Кровь во рту отдает железным, до ужаса знакомым привкусом, и Трандуилу становится дурно от понимания того, что он сейчас делает.

Голова идет кругом, и Трандуил, бледнея, с трудом заставляет себя проглотить.

Ему плохо. Плохо из-за каплей темной крови, отцовской крови, на своих губах; печально-сожалеющего взгляда эльфа перед ним и тягостной тишины, внезапно повисшей в воздухе.

Наконец прокля́тая чаша пропадает из его ладоней, а рыжеволосый авари, проводящий обряд, подбадривающе кивает, словно говоря, что все самое сложное для всех их уже позади.

Теперь в руках эльфа находится маленькая бархатная подушечка с лежащими на ней скипетром, державой и тонким обручем короны.

Трандуил выдыхает, низко опуская голову, будто пытаясь скрыться за тяжелым водопадом светлых волос. В тишине он отчетливо слышит удары собственного сердца, и отчего-то это внезапно успокаивает его.

Тук-тук.

Чужие руки прикасаются к его волосам, опуская на голову корону.

«Она намного тяжелее, чем казалась раньше», — отмечает Трандуил, все так же не решаясь поднять взора.

Тук-тук.

Пальцы эльфа сжимаются на его плече, заставляя встать с колен.

Тук.

Он осторожно, будто все ещё надеясь на то, что происходящее лишь сон, игра его воображения, берет в левую руку державу, пальцами правой сжимая скипетр.

Тук.

Холодный металл опаляет кожу, но Трандуил не замечает этого, зачарованно вглядываясь в изумруды и опалы, которыми держава украшена в изобилии.

Тук-тук.

Вновь опускает голову.

Тук.

— Клянешься ли ты, Трандуил сын Орофера, не отворачиваться от своего народа в час нужды, не подводить его своими деяниями и делать все ради процветания королевства своего и блага народа?

— Клянусь.

Тук-тук.

— Клянешься ли ты не поднимать руки на не заслужившего этого слугу, слушаться просьб подданных своих и исполнять их по мере возможностей?

Тук. Сердце бьется все сильнее, кажется, вот-вот, и оно вырвется из груди.

— Клянусь.

Тук.

— Клянешься ли жертвовать всем самым дорогим сердцу своему, если то потребуется для блага народа, править мудро и справедливо, быть королем пусть не великодушным, но ценящим народ своей и королевство превыше всего?

— Клянусь… — тихо срывается с пересохших губ. Ну вот и все. Конец.

— Подними же голову свою, Трандуил сын Орофера, король Эрин Гален, — громом звучат в тишине роковые слова.

Тук-тук.

Свершилось. Конец.

* * *

Трандуил стоит на одинокой площадке, что расположена на самой высокой башне замка. Порывистый зимний ветер треплет серебряные локоны, словно играя ими, запутывая в причудливую тонкую паутинку.

Он вздыхает полной грудью, будто бы и не замечая ледяного воздуха, что, кажется, жжет его изнутри. Пальцы крепко сжимают кованые перила, чуть скрипят перстни при соприкосновении.

Трандуил выгибается вперед, словно стараясь разглядеть что-то там, вдали. Кажется, одно неловкое движение, и он оступится, разжимая хватку, полетит прямо вниз, в темную бездну.

Ветер бросает ему в лицо острые снежинки. Эльф прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Свободный вдох. В этот мучительно быстрый миг ему кажется, что все вновь стало как прежде.

Что нет на нем более тяжелого бремени короля, что отец, как и все те, кого они потеряли в ту войну, все ещё живы, что все просто, правильно, хорошо.

Но в следующее мгновение наваждение пропадает, будто его и не было. Плечи опускаются под невидимым грузом, и король Трандуил, чье царствование длится уже несколько десятилетий, устало прячет лицо в ладонях.

Восемьдесят шесть лет прошло с того дня. Как казалось, не так много для эльфа, не так много, когда впереди целая вечность, но отчего тогда все еще так больно?

Раньше он проживал столетия подряд, не замечая их, эти же года тянулись гнетуще долго. Вечная эльфийская жизнь и память, что никогда не даст забыть, Моргот их раздери…

Холодные капли разрывают тишину, с грохотом, как кажется Трандуилу, разбиваются о плитку.

Начался дождь.

— И снова я нахожу вас здесь, милорд, — шепчет Эллериан, сильнее кутаясь в белоснежную, слишком легкую даже для ранней зимы накидку, и король вздрагивает, резко разворачиваясь, и с немым удивлением глядит на жену, появившуюся словно из ниоткуда.

Эллет слабо улыбается ему, а после отводит взор, обращая его туда же, куда смотрел Трандуил мгновеньем раньше.

Несколько минут они молчат; Эллериан вглядывается в темную гущу деревьев, что простирается внизу настолько далеко, насколько хватает взора. Трандуил же, словно задумавшись, рассеянно скользит взглядом по изящному стану жены.

— Вы замерзли, мой король, пойдемте, — говорит она, не повернув головы, и он невольно задерживает глаза на раскрасневшихся на слабом морозе щеках и пальцах, что она сжимает до побелевших костяшек на застежках плаща.

— Мне холод не грозит, — натянуто улыбается он спустя пару секунд молчания. — Вам самим не стоило выходить сюда в столь легком одеянии, моя леди.

Она фыркает, дергая плечом, и заводит за ухо выбившуюся прядь. Трандуил лишь качает головой, насмешливо щурясь, и, щелкнув застежкой снимает собственный плащ, аккуратно накидывает его на плечи жены, быстро защелкивает замочек, не слушая недовольных попыток отказаться.

— Вам нужнее, — бросает он тоном, не терпящим возражений.

— Ах так! — восклицает Эллериан с притворным возмущением и, усмехнувшись, хватает его за руку, покрепче сжимая пальцы, будто пытаясь не дать ему возможности вырваться. — Мой король, — произносит она с неприкрытым смехом в голосе, — У вас такие холодные руки; думаю, чтобы нам обоим не замерзнуть, лучше вернуться в замок. К тому же наверняка нас уже ищут.

— О моя дорогая леди, — кажется, Трандуил впервые за несколько лет по-настоящему улыбается, позволяя эллет увести себя прочь с площадки. — Бьюсь об заклад, если бы не ваша забота, я не протянул бы долго. Спасибо вам.

— Я знаю, милорд, — Эллериан останавливается, внимательно взглянув на него, тихо шепчет, покрепче сжимая в руки чужую ладонь: — Я знаю.

Она уверенно ведет его вперед по переплетениям переходов, где, совсем недавно, как казалось королю, без труда бы потерялась.

Трандуил лишь грустно улыбается и идет вслед за ней, полностью доверив выбор пути. Впрочем, как и все остальное в своей жизни. Равно как и саму жизнь тоже.

* * *

Внезапно Трандуил останавливается прямо посередине темного коридора, освещенного лишь дрожащим светом потухающего факела.

— Милорд? — Эллериан поворачивается и вопросительно смотрит на него, не понимая причины, что заставила его сделать это. — Что-то случилось?

— Неужто не помнишь?

— Что, простите? — в светлых глазах король даже в полутьме легко читает ничем не прикрытое удивление.

— Ну же, вспоминай, — Трандуил по-доброму усмехается, глядя на ту, что еще совсем недавно со смущением называл «невестой». Ту, что, как и обещала в одну темную ночь, когда Луна была закрыта облаками, стала ему верным другом и преданнейшим соратником.

— Ох… — он тихо фыркает, увидев, как лицо, уже успевшее стать дорогим ему, заливает краска. — Вы о том случае?

— А вы все так же очаровательно смущаетесь, как и в тот день.

— Между прочим, то платье было одним из моих любимых, — сухо произносит Эллериан, но муж без труда слышит веселье в ее голосе.

— Я готов подарить вам сотни, нет, тысячи таких платьев, стоит только вам сказать мне об этом, моя прекрасная леди. И вы знаете об этом.

— Знаю, и что же с того? Ваши подарки не вернут мне моего любимого платья, пусть даже они будут во сто крат краше.

Она тихо смеется, и Трандуил на мгновение замирает. Слишком давно он не слышал этого смеха, все чаще видел грустные, вымученные улыбки да печальный блеск в глазах.

Несколько минут король молча смотрит на нее словно очарованный, наслаждаясь этим смехом, что был красивее любой музыки и намного, намного ценнее для него самого; а после, не выдержав, делает резкий шаг вперед, крепко прижимая Эллериан к себе.

Пару мгновений она будто бы не понимает, что происходит, но секундой позже выдыхает, осторожно приобнимая Трандуила в ответ.

Король лишь крепче сжимает хватку, словно боясь, что она исчезнет, рассеявшись дымкой, будто утренний сон, и утыкается носом в волосы, вдыхая их аромат.

Они пахнут фиалками, ветром, дождем и горячим шоколадом, что так любит Эллериан.

— Спасибо тебе, — тихо шепчет он, устало прикрывая глаза. — Спасибо за все.

«Спасибо за то, что всегда была рядом, даже в темные времена; за то, что поддержала, когда было сложнее всего; за то, что не покинула; просто за то, что ты есть», — говорит он про себя, не решаясь вымолвить это вслух, будто боясь насмешки или, что страшнее — непонимания.

Но слова здесь излишне. Потому что она действительно понимает.

— Все будет хорошо, мой милый лорд, — произносит она, утыкаясь носом ему в шею и тоже закрывает глаза, слушая мерное биение сердца. Тук-тук. — Все обязательно будет хорошо. Ведь я буду рядом. Всегда.

* * *

Собрание малого круга совета наконец закончено. Король учтиво улыбается, отстраненно наблюдая за тем, как лорды один за другим, поклонившись, поднимаются со своих мест, покидая зал совета.

Кивком головы он подзывает к себе слугу и на тихое: «Да, Ваше Величество?» спрашивает, рассеянно разглядывая пакт о договоре на столе перед собой:

— Где королева?

— Милорд, право, не знаю. Кажется, лорд Поддон видел, как владычица направлялась в северное крыло замка; быть может, ей понадобилось посетить Палаты Исцеления.

— Палаты Исцеления? — Трандуил хмурится. — Леди занемогла? — на лице слуги ясно читается незнание, и он машет рукой, позволяя ему уйти. — Благодарю за то, что рассказал. Думаю, я сам могу найти королеву.

Он резко поднимается с кресла, бумаги разлетаются по комнате, чернильница со стуком падает на паркет, оставляя синюю лужицу и пачкая сапоги короля, но тот будто и не замечает этого.

— Бумаги ко мне в кабинет, договор о торговле лорду Накилону для подписания, после отнести в зал большого круга совета, — отрывисто бросает он слугам и быстрым шагом выходит прочь из зала, поворачивая в правый коридор.

Палаты Исцеления. Что ей могло там понадобиться? Неужто больна?

Трандуил натянуто улыбается сам себе, будто желая успокоиться, и гонит прочь мысли о том, что Эллериан действительно была в последние дни немного бледнее обычного, все чаще проводила время в одиночестве, заперевшись в своих покоях, а сегодня и вовсе пропустила утреннюю трапезу.

Он списал это на обычную временную слабость, мигрень, может быть, которой она так часто подвержена.

Король идет, не разбирая пути, зная, впрочем, что дорога слишком хорошо ему известна, чтобы заплутать.

Наконец он оказывается пред знакомой дверью из темного дерева. Пару мгновений Трандуил медлит, не решаясь зайти внутрь, будто страшась увидеть то, что скрывается за ней, но после, качнув головой, дергает за ручку, отворяя дверь.

И тут же встречается глазами с двумя удивлёнными взглядами.

— Милорд? Чем обязан я честью лицезреть вас здесь? — в зеленых глазах лекаря плещется недоумение с примесью раздражения, но король оставляет это без внимания.

Палаты Исцеления — полновластные владения главного целителя и круга его учеников; даже слово короля против слова врачевателя здесь не более чем звук. Так уж заведено.

Эллериан слабо улыбается мужу и легко поднимается с темно-зеленой софы, на которой сидела, разглаживая незаметные складки на бархатном синем платье.

— Полагаю, он пришел за мной, — Трандуил машинально протягивает ей руку, продолжая внимательно смотреть на жену, подмечая и нездоровую бледность, и лихорадочный румянец, и странный, маслянистый блеск в потемневших глазах.

— Благодарю за то, что уделили время, — эллет приподнимает уголки губ, не ослабляя крепкой хватки на локте короля.

— В любое время, миледи, — дежурно улыбается целитель, бросая на неё серьезный взгляд. — Доподлинно мне еще ничего не известно, но я пошлю к вам слугу с настоями; поможет укрепить здоровье.

— У вас есть предложения? — резко спрашивает Трандуил, пристально наблюдая за выражением лицо лекаря, что, впрочем, остаётся неизменным, сохраняя привычную маску непоколебимости.

— Разумеется. Но я не собираюсь озвучивать их, пока все не стало ясно, если вы, конечно, не возражаете.

— Нет, нет, что вы, — королева снова робко улыбается, украдкой бросая взгляд на нахмурившегося супруга. — Вы целитель, вы лучше разбираетесь в подобном, и, думаю, король не будет против того, чтобы доверить решение этого вопроса вам. Не так ли, милорд?

— Да, конечно, — с трудом выдавливает из себя тот, из последних сил пытаясь сохранить беспристрастное выражение лица. — Есть что-нибудь ещё, что вы могли бы нам сказать?

— Пожалуй, да, — задумчиво кивает целитель, переводя взгляд с королевы на короля и обратно. — Побольше отдыхайте; меньше проводите времени на улице — зима выдалась довольно промозглой, не ровен час простудитесь; и, разумеется, никаких стрессов и волнений. Надеюсь, вы, милорд, позаботились об этом.

— Конечно, — не раздумывая ни мгновения, кивает Трандуил. — И еще раз благодарю вас за помощь.

— Я лишь исполняю свой долг, милорд.

* * *

Волосы у Эллериан мягкие и густые. Они все так же пахнут фиалками, еле уловимым ароматом грозы и горячим шоколадом, но теперь запах ветра исчез.

Королева читает вслух старенький потрепанный томик песен и сказаний, положив голову на колени мужа, и Трандуил не может отказать себе в соблазне зарыться пальцами в эти чудесные золотистые локоны.

— О, думаю, тебе это понравится, — светлая, немного детская улыбка появляется на ее губах, и Трандуил фыркает, глядя на это восторженно-одухотворенное выражение лица.

Он задумчиво проводит большим пальцем по ее скуле, пытаясь в мельчайших деталях запомнить этот полный света миг, когда они не скованы чужим мнением, этикетом и правилами.

Прилетела птица ясная,

Приютила я ее,

Я просила солнце красное

Сердце не губить мое.⁽¹⁾

«У нее красивый голос», — отмечает про себя король, внимательно вслушиваясь в строчки старинной песенки, знакомой ему еще со времен далекого детства.

Не ломай ты птицам крылья,

Не прибавишь ни гроша,

Ты не видишь как из тела

Ускользает их душа.

Помнится, эту песню пела ему матушка в те холодные зимние вечера, когда он, будучи ребенком едва ли старше десяти-двадцати лет, все упрямился, не желая засыпать.

Я любовь свою запрячу,

Я тебе не покажу,

Как семью ручьями плачу я

Никому не расскажу.

Трандуил прикрывает глаза, погружаясь в воспоминания, и впервые за долгие годы не чувствует той боли, что испытывал каждый раз с того дня. Он любит эти воспоминания.

Любит счастливое, залитое солнцем детство, любит воспоминания о матери — о темных глазах, в которых он всегда мог найти понимание, поддержку и безудержную любовь.

Любовь к единственному сыну, мужу, любовь к самой жизни. И король Трандуил всей душой и сердцем любит эти воспоминания, как много бы боли они не причиняли ему.

Не ломай ты птицам крылья,

Ни прибавишь ни гроша,

Ты не видишь как из тела

Ускользает их душа.

Он смотрит в глаза Эллериан, не в силах оторваться. Они красивы. Светло-голубые, точно ясное небо, в моменты радости и пасмурно-синие в редкие мгновения горя, с серебряными звездочками-искорками, что вспыхивают и тут же угасают.

В этот миг, глядя в невероятно прекрасные глаза, Трандуил решает для себя, что они — самые красивые во всем белом свете. Для него самого уж точно.

Ты не сделал, как просила я —

Птицей ясной не летать,

Улетела в небо синее

Не смогла твоею стать.

Раздается тихий стук в дверь. На пороге стоит главный целитель, тот самый, в чьем обществе король застал жену всего несколько дней назад.

— Милорд… — в зеленых глазах читается неуверенность и печаль. — Я узнал.

Не ломай ты птицам крылья,

— И что же? — напряженно спрашивает Трандуил.

— Ее Величество носит двоих детей под сердцем.

Не прибавишь ни гроша,

— Но дети те не принесут ей блага…

Ты не видишь, как из тела…

— А лишь обрекут на погибель, медленную и мучительную.

Ускользает их душа.

---

1) Здесь и ниже Мельница — «Не ломай»; ни на что не претендую, все права принадлежат великолепной Наталье О'Шей.

Вернуться к тексту

Смерть — такое же естественное явление, как и рождение, только более значительное.

Стивен Кинг

— Ее Величество носит двоих детей под сердцем, — с грохотом ударяют роковые слова, и король замирает, быстро моргая, будто и не понимает до конца, что они значат.

— Но дети те не принесут ей блага… — леди несмело улыбается; устало, обречённо, решительно и в то же время самую капельку радостно, словно это известие и вовсе не волнует ее. Или будто она знала об этом уже давно.

— А лишь обрекут на погибель, медленную и мучительную, — выдыхает бесцветным голосом целитель, опуская взор в пол.

* * *

— Что? — король медленно поднимается с софы, жестко выдергивая пальцы из слабых ладоней жены, шепчущей что-то, пытаясь успокоить его. — Что?!

— Милорд…

— Этого не может быть! — яростно кричит он, не давая лекарю сказать и слова. — Просто не может! Мы ведь не любим друг друга; то был брак по расчету и…

— Милорд, — сухо чеканит эльф, с трудом осмелившись прервать своего владыку, и вполголоса продолжает: — Не мне отвечать на этот вопрос. Сейчас следует обратить внимание на нечто другое.

— Вероятно, на то, что я умру? — со светлой улыбкой легкомысленно осведомляется королева, рассеянно накручивая на палец пышный локон и, подняв взор, обращается к королю: — Милорд, успокойтесь, — она слабо тянет мужа за рукав расшитого камзола, пытается заставить его опуститься обратно.

От быстрой вспышки гнева не остается и следа, Трандуил, внезапно сгорбившись, грузно садится на край бархатной софы, закрывая лицо руками.

В этот миг он отчего-то кажется жене ужасно уставшим и постаревшим. Уязвимым. И это почему-то пугает и успокаивает одновременно. Эллериан задумчиво качает головой, осторожно проводя рукой по плечу мужа в неловкой попытке утешить.

Она чуть хмурится и, бросив быстрый взгляд на лекаря, кивает ему, еле слышно сказав: «Уходите. Мы поговорим с вами позже, когда разберемся с… со всем этим». Тот кланяется в ответ и удаляется прочь из покоев, тихо прикрыв за собой двери.

Замерев, королева сидит пару мгновений и после, рвано вздохнув, поднимается с места и, пошатнувшись на внезапно задрожавших ногах, направляется к раскрытому настежь окну.

Каблуки бархатных туфель легко постукивают о белый мраморный паркет, и она невольно фыркает, приподнимаясь на носках в попытке коснуться ручки и, наконец, достав ее, слегка нажимает.

Окно закрывается с едва слышным стуком, и вдруг в комнате отчего-то становится до страшного тихо.

Король сидит во все той же позе: сгорбившись, опустив лицо на руки и позволяя водопаду серебряных локонов полностью скрыть его.

— Трандуил… — неловко начинает Эллериан и, сама того не замечая, чуть приобнимает себя руками, будто пытаясь закрыться, защититься.

— Что такое, Эллериан? — хрипло спрашивает он, поднимая голову, и эллет не может не вздрогнуть под тяжелым взглядом ледяных глаз.

— Опять будешь говорить, что все будет хорошо, да? — король зло ухмыляется, передразнивая ее голос. — Нет? Удивительно.

Он встаёт с софы, и королева не успевает заметить, как тот вмиг оказывается рядом. Тонкие, цепкие пальцы приподнимают ее подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза.

Глаза, что совсем недавно были полны тепла, а сейчас глядят с холодным безразличием.

И это пугает еще сильнее.

Лучше бы он злился, кричал, угрожал и сверкал этими самыми глазами, шипя о лжи и ненависти, но не смотрел бы так. Будто она и в самом деле ничего не значит.

— Нет… — разочарованно повторяет король и отпускает ее, отворачиваясь. — Ты ведь знала, да? Знала с самого начала, верно? Ты ведь всегда все знаешь, — его слова сочатся неприкрытым ядом и горестью. — Но вот только мне никогда не говоришь.

— Милорд, я… — робко начинает было Эллериан, но замолкает под равнодушным взглядом мужа.

— Не нужно, — обрывает он жену быстрым взмахом руки. — Знаешь, а я ведь думал, что действительно могу доверять тебе. Вам. Простите, леди, но пока что нам лучше не видеть друг друга. У меня накопилось слишком много дел. Что же до вас… Думаю, вам стоит не покидать покоев некоторое время, пока мы не разберемся с этой, без сомнения, пренеприятнейшей ситуацией. Я пришлю лекарей. Слуги также в вашем распоряжении.

Трандуил медленно отворачивается и идёт по направлению к дверям, пока у самого выхода его не застает тихий голос жены:

— Неужто решили, что, заперев меня здесь и делая вид, будто и вовсе забыли о моем существовании, решите проблему?

— Я… я не знаю, миледи. Честно, не знаю, — выдыхает он, не оборачиваясь, и Эллериан без труда слышит легкую тень обреченности, проскользнувшую в его голосе. — Но я готов поклясться, что сделаю все, чтобы сохранить вам жизнь. Как бы ни была высока цена — я заплачу́.

Резные двери с грохотом захлопываются за ним. А королева, грустно улыбаясь, шепчет, будто и не замечая горячих слез, застилающих взор и обжигающих щеки, в пустоту:

— Но вы не спросили, хочу ли я этого.

* * *

Кисточка легко танцует в пальцах, окрашивая девственно чистый холст четкими линиями красок.

Капля эбонитовой краски, быстрый мазок лазурной, резкий росчерк янтарно-желтой и ещё более явная жесткая складка меж нахмуренных бровей мужчины.

Холодный ветер бьет в лицо, спутывая тяжелые волосы, и эльф яростно трясет головой, откидывает пряди.

Кисть опускается на палитру и вновь взлетает, аккуратно выводя иссиня-черный узор. Серая бирюза смешивается с небесно-голубым, краска пачкает пальцы, прикушенная губа отдает терпким железным привкусом, глаза щурятся все сильнее.

Эльф на миг замирает, глядя на простирающийся на многие лиги лес пред ним пустыми глазами, кисточка медленно опускается в последний флакон.

Кроваво-алый росчерк завершает полотно; кисть во внезапном приступе гнева печально хрустит в стальной хватке пальцев, хрустальный кубок полный темной воды летит в каменную стену, разбиваясь на мириады крошечных осколков.

Он равнодушно смотрит на свои ладони, сплошь измазанные в краске, и невольно выхватывает маленькие алые капли на кончиках ногтей.

Вспышка гнева потухает так же быстро, как и появилась. Эльф рассеянно глядит на картину пред собой, скользя взглядом по тонким чертам, и зло шипит, понимая, что в очередной раз создал совсем не то, что хотел.

— Кажется, этот образ будет преследовать меня вечность… — шепчет он себе под нос, прежде чем кивком головы подозвать к себе слугу:

— Отнесите это, — взмах руки на холст, — в усыпальницы. Позже я сам приду туда и… скажем так, решу проблему с более точным размещением.

Он вздыхает, проводя рукой по волосам, не заботясь о краске, которой уже наверняка испачкал их. Кажется, прямо сейчас он опаздывает на собрание совета. В который раз. О, он уверен: лорды будут в ярости, пусть и не осмелятся сказать об этом вслух.

В конце концов, король никогда не приходит поздно — это все остальные являются слишком рано.

* * *

Протяжно скрипит перо по пергаменту, и, возможно, в этом есть и вина самого Трандуила — слишком уж крепко стискивает его в пальцах, слишком сильно давит.

Он морщит лоб, внимательно вглядываясь в сухие строки договора. Крылья носа яростно раздуваются, и король наконец отрывает взгляд, поднимая голову и холодно смотря на круг собравшихся подле него эльфийских лордов.

В этот миг в зале совета смолкает тихий гул переговоров, и на чудовищно долгое мгновение повисает странная, гнетущая тишина. Эльфы смотрят на своего владыку, кто с немым вызовом, кто с любопытством, кто со странной смесью насмешки и зависти, а кто и вовсе — скучающе.

Но не один из них до сих пор не воспринимает его всерьез, держа за юного, наивного мальчишку, по нелепой случайности заигравшегося в игры взрослых.

Мальчишку, что каким-то образом обладает сейчас во сто крат большей властью и могуществом, чем они, получивший их лишь по праву рождения.

И Трандуил не может сказать, что злило его подданных сильнее.

Король подавляет вздох и, отложив перо в сторону, одаривает советников тяжёлым взглядом. Восемьдесят шесть лет — ничтожный срок для эльфов, и факт того, что они так и не смирились и не приняли нового правителя, лишь подтверждает это.

Что ж, никто и не говорил, что будет легко. Раз совет все еще не воспринимает его всерьез добровольно, пытаясь строить козни и манипулировать, придётся переходить к… более действенным методам убеждения.

— Союза не будет, — холодно чеканит он, скрывая довольную вспышку в глазах при виде в раз скривившихся лиц многочисленных лордов.

— Ваше Величество, вы, кажется, не поняли, что может дать нам этот договор, — с нарочито вежливой улыбкой на кислом лице и ничем не прикрытым презрением во взгляде начинает лорд Эленандар, но в тот же миг замолкает, прерванный взмахом руки короля.

— Это вы не понимаете, — цедит сквозь зубы Трандуил, с трудом сохраняя на лице безучастное выражение. — Знаете ли, мне это все порядком надоело.

— О чем вы? — хмуро осведомляется лорд Синьагил, задумчиво листая копию договора и даже не потрудившись поднять глаз.

— О, верно о том, что вы все, — король насмешливо усмехается, обводя собрание взором, — решили, руководствуясь мнимой неопытностью, мной манипулировать, словно марионеткой, во благо собственных, довольно призрачных целей и пребывая в святой уверенности, что я сам этого не замечаю. Блестящий план, господа. Браво!

Трандуил качает головой, хлопая пару раз в ладоши и с удовольствием отмечая, что наконец все взгляды прикованы к нему.

— Правда, простите мне небольшую оговорку: план был бы блестящим, только в том случае, если бы я разбирался в политике примерно на том же уровне, что и, к примеру, пятидесятилетний мальчишка, ничего еще толком не смыслящий в жизни — чего уж там до политики. Но, к сожалению, это немного не так.

— К чему вы клоните? — спокойно спрашивает лорд Морнэмир, и Трандуил не может не поморщиться, глядя на тестя: они едва ли были близки и до той судьбоносной битвы, но все же факт того, что даже он был на противоположной стороне, отзывается странным уколом в сердце.

— Во-первых, как вы наверняка уже поняли — к тому, что союза с Гондором не будет, — деланно учтиво улыбается король. — Не сейчас и уж тем более — не на таких условиях.

Во-вторых, к тому, что прощать и главное — позволять подобное неуважительное и предвзятое отношение к себе я более не намерен. Я не прошу вас уважать и верить мне по первому же слову, я хочу лишь быть уверен в том, что никто не будет пытаться ставить мне палки в колеса или скомпрометировать, подрывая авторитет.

Вы ведь сами понимаете, что это — в первую очередь отражается на самом королевстве, и, думаю, никому из нас не нужны отрицательные последствия как результат ваших действий.

— Это все? — напряженно интересуется лорд Элеммакил.

— На сегодня — да, — кивает король, довольно ухмыляясь — кажется, все прошло лучше, чем он смел надеяться. — Надеюсь, мы поняли друг друга и в ближайшее время поднимать подобные темы не потребуется.

Советники хмуро смотрят на него, но в открытую выступать не собираются. Пока, по крайней мере. Похоже, что лорд Эленандар хочет было сказать что-то, но тихий стук в двери обрывает его на полуслове.

Король молчит пару мгновений, внимательно вглядываясь в напряженные взгляды эльфов, направленные на него, думая, стоит ли впускать того, кто бы он ни был.

— На сегодня мы закончили, свободны, — наконец говорит он им, откидываясь на высокую спинку кресла. Советники хмурятся, не скрывая недоверия к нему, но подчиняются, удаляясь прочь из зала с едва заметными поклонами.

И лишь когда последний лорд покидает комнаты, Трандуил позволяет себе расслабиться, на мгновение прикрывая глаза и вдыхая полной грудью. Эру, как же он устал… Когда он нормально спал последний раз? Уже и не вспомнить. Слишком много дел. Слишком много проблем. А ещё, как бы не стыдно было ему признаваться, так было проще.

Когда голова заполнена тысячей и одной проблемой, думать о чем-то другом сил не оставалось. А забыть ему было о чем. И пусть это было самой обыкновенной слабостью, трусостью, Трандуил не хотел вспоминать о том, что причиняло боль большую, чем все ранения, полученные им за жизнь.

Ему было легче спрятаться за кипой дел и задач, требующих его внимания, чем принять и попытаться решить одну-единственную, самую важную, что сжигает его изнутри.

С тихим стоном он падает лицом на стол, зарываясь пальцами в распущенные волосы. Эру, и когда же все стало так сложно?

Ведь совсем недавно он жил в залитом солнцем Дориате, даже не помышляя о том, что где-то там в тени бессмертия и обитает Смерть.

Он был всего лишь тем самым наивным, глупым мальчишкой, которым его и видели сейчас советники; считающим, что самая большая беда — это сломанная на очередной тренировке рука да лопнувшая тетива. Что ж, за свою наивность он и поплатился сполна.

Стук повторяется, и Трандуилу кажется, что отчего-то он стал более раздраженным, словно тот, кто находится сейчас по ту сторону двери, явно теряет терпение.

— Войдите, — кричит он, приподнимаясь и пытаясь принять как можно более приличный вид — волосы успели спутаться, а лицо и без того выглядит помято.

На пороге появляется смутно знакомый ему эльф. По снежно-белым, без единого пятнышка одеждам и тугой темной косе, из которой не выбивается ни волоска, король узнает в нем одного из лекарей.

Целитель хмурит тонкие брови, безучастно смотря на своего владыку, и, отвесив церемонный поклон, тихим, чуть хриплым голосом, произносит:

— Милорд, у меня к вам послание от Наставника.

Трандуил кивает, позволяя продолжать, не обращая внимания на обращение.

— Он хотел бы поговорить с вами кое о чем; к примеру, завтра после полудня, если у вас, конечно, нет никаких запланированных дел.

Король замирает на миг, силясь вспомнить о своем расписании, и досадливо морщится, когда голова отзывается лишь глухим гулом да тупой болью в затылке.

Кажется, сегодня ему все-таки не стоило отпускать секретаря столь рано. И, весьма вероятно, еще несколько дней без сна он не продержится, как бы ни старался.

— Передайте своему Учителю, что я постараюсь найти время. Если же нет, то ему в любом случае сообщат об этом.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

С тихим щелчком вновь закрываются тяжелые двери из темного дерева, и Трандуил со стоном зарывается пальцами в волосы, откидываясь на спинку. Тонкий золотой обруч короны со звоном падает на мрамор и кружится вокруг своей оси пару мгновений, прежде чем упасть.

«Что-то в этом есть», — решает король, зачарованно наблюдая за причудливой игрой света на золоте и рубиновых прожилках паркета. Рубиновых. Алых.

Красных.

В глазах двоится, а голова отзывается предательским звоном, и вдруг мысль о теплой постели и мягчайшей перине становится не такой ужасной, каковой казалась раньше.

Морщась, он пытается подняться и тут же хватается за виски — пред глазами вновь все мутнеет. «Наверное, доводить себя до такого состояния все же было ошибкой», — с досадой думает он, прикусывая губу и покрепче сжимая кулаки в попытке заставить ноги перестать дрожать.

Ну нет, на сегодня его рабочий день не окончен. Осталось еще одно дело. И он умрет, но совершит его, прежде чем, наконец, оказаться наедине с кроватью.

И — слыша встревоженный возглас слуги и шум приближающихся стражников — Трандуил понимает, что, скорее всего, он так и умрет.

* * *

В подземельях дворца темно, сыро и промозгло. Трандуил морщит нос, кривя уголки губ: здесь смердит затхлостью, гнилью и смертью.

Его легкие шаги отзываются гулом от каменных стен; где-то капает вода, заставляя короля едва ли не рычать от раздражения.

Он останавливается, прикрывая глаза, и глубоко вдыхает, пытаясь не обращать внимания на запах, что, кажется, въелся в него насквозь, приставая и к одежде, и к самой коже; стараясь успокоиться.

«Никогда не давай эмоциям брать верх над разумом», — всплывает в голове холодный, спокойный голос отца, и Трандуилу чудится, будто он наяву видит знакомый стальной блеск серых глаз и насмешливую ухмылку родителя, наблюдающего за неумелыми потугами своего неразумного дитя подражать взрослым.

Тот сердито фыркает, взмахивая волосами, словно пытаясь прогнать навязчивые картины прошлого, но, впрочем, безуспешно.

Перед мысленным взором они проплывают вновь, одна за другой, до ужаса знакомые, полузабытые, как казалось раньше, и Трандуил невольно ежится, осознавая, что не понимает до конца, доставляет ли это ему необъяснимое удовольствие или боль.

Робкое, трепещущее пламя свечи с трудом освещает тьму подземелий; капля горячего воска обжигает пальцы, на мгновение протрезвляя короля и выводя того из дум.

Король быстро моргает, оглядываясь и останавливаясь на месте. Он пришел. Неуверенный шаг вперед, пальцы касаются шершавой поверхности камня, невольно повторяя замысловатый узор гравировки.

На периферии он слышит собственное рваное дыхание и слишком громкое биение сердца, что, как ему кажется, в этот миг вот-вот вырвется из груди.

С тихим стуком он ставит подсвечник на каменный выступ и тут же замирает, не в силах отвести взора.

Тусклое пламя на мгновение вспыхивает с новой силой, освещая скрытый до сих пор во тьме портрет. Тот самый, что Трандуил, сам того не осознавая, создал несколько часов назад там, на захваченной ледяными северными ветрами площадке одинокой башни.

Осторожно он проводит кончиками пальцев по шероховатым маскам кисти и тут же, будто обжегшись, отдергивает их, опуская голову. С холста на него с укором в светлых глазах смотрит отец.

Один мучительно долгий миг Трандуилу кажется, будто отец снова нахмурит густые брови, приподнимая уголки губ в насмешливой улыбке, и фыркнет что-то до ужаса надменное, но столь привычное и…родное.

Но ничего не происходит. Наваждение рассеивается, будто легкий, эфемерный сон поутру, не оставляя и следа.

С тяжелым вздохом он соскальзывает вниз, опускаясь на холодную брусчатку, и, прижав к себе колени, опускает голову на руки. Точь-в-точь как в далеком детстве, когда на душе было особенно погано.

Помнится, отец тогда с ворчанием и напускным недовольством бурчал что-то о распущенности молодого поколения и разбалованных детях, нарушающих всевозможные правила этикета, но после всегда тенью проскальзывал в его покои, скрываясь от бдительного ока матушки, и осторожно, будто хрупкую статуэтку, сжимал в крепких объятиях.

И Трандуил правда ценил эти краткие мгновения близости, когда они могли побыть просто отцом и сыном. Семьей.

— Я скучаю, ada… — бормочет он, закрывая глаза и сердито смахивая непрошеные слезы. — Я никогда не смогу стать таким как ты. Идеальным. Этот народ заслужил лучшего короля, чем я… — на миг он замолкает, кусая губы, и хрипло шепчет: — Знаю, я никогда не говорил тебе, но я люблю тебя, ada. И… я правда очень сильно скучаю.

* * *

Просыпается Трандуил с хриплым стоном и именем Эллериан на губах. Пару мгновений он не понимает, где находится, но, с трудом разглядев в ночной тьме знакомые очертания собственных покоев, успокаивается, откидываясь на подушки.

Кто бы знал, как странно бывает спать вот так — несколько часов, в настоящей кровати.

Он не помнит точно, что ему снилось, лишь пред глазами вновь и вновь вспыхивает нечто темное, маслянистое, необъяснимо опасное.

Опасное не для него, нет, для… Эллериан.

И сейчас этого достаточно для того, чтобы с трудом подняться с постели и, накинув на плечи привычный темно-синий плащ, в потемках направиться к северному крылу дворца.

Трандуил осторожно стучит в двери и, не дождавшись ответа, входит. Королева не спит. Она сидит на белоснежной шкуре возле ярко полыхающего камина, зачарованно наблюдая за диким танцем пламени.

Пару минут он молча стоит, наблюдая за ней, а после, решившись, тихо проходит внутрь комнаты, опускаясь на место подле жены.

Эллериан улыбается уголками губ, не поворачивая головы, и лишь пододвигается ближе к нему, опуская голову на плечо. Король напрягается на миг, не понимая, должен ли что-то сказать в ответ, но все же решает промолчать, бережно сжимая холодную ладонь в своей и переплетая пальцы.

— Вы все-таки пришли, милорд, — выдыхает она, наконец, нарушая столь уютное молчание. — Я ждала вас.

Трандуил вопросительно приподнимает брови, думая о том, когда успел стать таким предсказуемым, но не находится, что ответить.

— Выглядите ужасно, — она насмешливо морщит нос, и король с восхищением замирает, любуясь причудливой игрой огненных отблесков в бездонных синих омутах и лишь секундой после замечает и изменения самой эльфийки.

Она бледна — слишком бледна, осунулась, худа, а темные круги под глазами едва ли размером уступают его собственным.

И тут его взор опускается чуть ниже и темнеет, задержавшись на пока еще небольшом круглом животе, который Эллериан осторожно поглаживает.

Разумеется, она ловит его взгляд, отвечая другим, ярким, вызывающим, настороженным. Словно боится, что он может навредить.

— А вы все так же счастливы в своем безумии, — шипит Трандуил, и тут же вся легкая, немного сонная атмосфера рассеивается.

— Прошу, не стоит опять начинать этот разговор, — устало говорит королева, разжигая в муже новую вспышку ярости.

Потому что он прекрасно знает, чем вызвана ее усталость, чему она обязана этим внешним видом. И из-за чего она может умереть. И потерять последнего родного и дорого себе эльфа, как бы эгоистично то ни звучало, Трандуил не мог.

— Они убивают вас! — цедит он сквозь зубы, крепко сжимая пальцы жены и со странным удовольствием замечая гримасу боли на прекрасном лице. — Эти… твари высасывают из вас, из тебя, моя дорогая жена, жизнь, сводя в могилу, и ты это отлично знаешь.

— Они не твари! — в тон ему отвечает Эллериан, вырывая ладонь из крепкой хватки. — Они мои дети. И твои мой король, тоже.

Трандуил молчит, прожигая ее полным дикой, несдержанный ярости взором, и внезапно Эллериан будто вмиг успокаивается, устало прикрывая глаза и робко, словно боясь, что ее ударят, приобнимает его, вновь опуская голову на плечо.

— Они — всего лишь ни в чем не повинные дети, как ты не понимаешь? — тихо шепчет она, изо всех сил цепляясь за него, будто в страхе, что Трандуил исчезнет, опять оставляя в одиночестве, вопреки данным клятвам и обещаниям. — И я уже люблю их всем своим сердцем, — хрипло произносит она, и от голоса этого внутри Трандуила что-то с гулким хрустим ломается в очередной раз.

— А меня ты совсем не любишь? — горько улыбается он, аккуратно прижимая к себе жену и поворачивая ее так, чтобы видеть лицо, освещенное дрожащими тенями пламени.

Эллериан вновь улыбается, и Трандуил с грустью отмечает, что делает она это теперь иначе. И что дорого бы отдал за возможность снова увидеть ту ее счастливую и светлую улыбку, что лишь одна в целом мире была способна растопить лед в его сердце.

Вдруг она тихо охает, заставляя Трандуила дернуться, по инерции хватаясь за рукоятку короткого кинжала за поясом, с которым он не расставался даже во сне.

— Дай мне руку, — требовательно произносит она, весело усмехнувшись его порыву, и, сжав ладонь ничего не понимающего мужа, осторожно прикладывает ее к животу.

— Что?.. — хочет было спросить он, не скрывая отвращения на лице, но замолкает, когда Эллериан шипит на него:

— Помолчи. Просто слушай, хорошо? Слушай. Чувствуй.

— Я не…

— Трандуил!

— Ладно. Хорошо. Ты победила, — сдается он, за что получает слабый подзатыльник. — Да молчу я, молчу, не бей.

Он морщится и еле удерживается от того, чтобы закатить глаза. Пока что он ощущает лишь шелковую ткань платья, складки… и ровное биение сердца. Громкое одного и двух других, чуть тише. Его жены и… детей.

Он прокашливается, отводя глаза и хрипло вдавливает:

— Признаю, ты почти убедила меня, но… — но даже сотня жизней не будет стоить твоей, — договаривает он про себя, когда Эллериан недовольно коситься на него, прижимая палец к губам и приказывая молчать.

А после происходит это. Сначала маленький, едва заметный толчок, после еще один, сильнее.

— Это?.. — сипло шепчет он, прочищая горло и, кажется, впервые в жизни действительно не понимая, что происходит.

— Да, — она улыбается, и в этой улыбке ему на мгновение чудится тень той самой. И только ради нее, ради счастливого блеска вмиг оживших и будто по-прежнему ярких глазах.

Он неловко улыбается ей в ответ, прикусывая губу, и, наверное, излишне внимательно смотрит на контуры маленькой ножки, выступившей теперь неожиданно четко.

— Давай же, — подбадривающе шепчет ему Эллериан.

— Я… Э-э-э, — с трудом выдавливает из себя король, чувствуя, как жар опаляет щеки. — Ну привет, что ли… Кажется, я твой, твой… папа? — шепотом произносит он, сам не веря в реальность происходящего.

— Верно, — кивает ему эллет, сдерживая смех. — Ну же, видишь, все не так-то сложно, правда?

— Ох… — Трандуил рассеянно проводит рукой по волосам. — Клянусь троном, это самое странное и… лучшее, что я делал в своей жизни. Я… Ох. Должен ли я извиниться?

Королева хмурится, пристально глядя на изрядно покрасневшие лицо супруга, который первый раз на ее памяти признал собственную неправоту. Решил извиниться.

— Валар… Прости дитя, и ты, второе дитя, и… Эллериан? — Трандуил потерянно оглядываться на нее, но, не получив помощи, шипит под нос короткое: «Предательница». — Я был не прав, называя вас чудовищами. Очень сильно не прав. Но… Думаю, я просто испугался. Жутко испугался за то, что потеряю вашу… вашу маму. Простите. И, я… Эллериан? Все в порядке?

— Да, — тихо выдыхает она, отводя взгляд.

Внезапно становится невыносимо больно смотреть в эти счастливые, полные нежности глаза мужа и понимать, что… совсем скоро она больше их не увидит.

Ни-ког-да впредь.

Потому что сейчас, смотря в горящие изумрудные глаза, она приняла своей окончательный выбор. — Да, все в порядке, не стоит волноваться, милорд.

Трандуил хмурится, вновь услышав официальное обращение, но решает ничего об этом не говорить, лишь убирая ладонь и снова кладя ее на плечи жены, чуть приобнимая.

Ему так спокойнее. Спокойнее чувствовать тихий стук сердца, ощущать хрупкое тело в кольце рук, понимая, что она никуда не исчезнет, не пропадет, будет рядом.

— Можете сделать кое-что для меня, мой король? — тихо просит Эллериан, вновь глядя на мужа невозможно-синими глазами, будто знает, что он никогда не откажет ей ни в чем. И, конечно, Трандуил готов выполнить любую ее просьбу по первому же слову.

— Что угодно, леди, — деланно спокойно отвечает он, задумчиво проводя ладонью по светло-золотым локонам. — И чего же вы желаете?

— О, сущую мелочь, — слабо улыбается она и негромко произносит: — Не гневайтесь больше на меня, милорд. Я не хочу умереть так. В одиночестве.

— Моя леди, я клянусь, что сделаю все, чтобы сохранить вам жизнь. Как бы ни была высока цена — я заплачу́, — жёстко повторяет он свои слова.

— Не нужно, — скованно улыбается она, внимательно вглядываясь в чужие-родные глаза напротив и, словно решив для себя что-то, произносит: — Пообещайте лишь, что будете рядом. Не покинете. И… полюбите моих детей, наших детей хотя бы в половину так же сильно, как любите меня.

Король хмурится, устало трет виски, прикрыв глаза.

— Помниться, вы клялись, что не покинете меня.

— О, мой король, — ласково шепчет она в ответ. — Вы ведь знаете — я буду с вами вечность. Быть может не здесь, рядом, но тут, — тонкие пальцы осторожно выводят узор на его груди, там, где отчего-то громко забилось сердце, — всегда. Я обещаю вам.

* * *

Целитель Элениэль морщится, но глаз не отводит, с трудом выдерживая тяжелый взор короля.

— Мне передали, что ваш Наставник хотел поговорить, — четко печатает тот, складывая руки на груди.

— При всем уважении, милорд, но мы решили, что разговор этот должна провести я, как личный врачеватель Ее Величества, о чем вы, разумеется, знаете, — слова лекаря сквозят ядом, и Трандуил раздраженно щурит глаза.

— Конечно, я это помню, — цедит он с нарочито вежливой улыбкой. — Итак, о чем пойдет разговор?

Кажется, своей излишней поспешностью он изрядно злит эллет, но ни времени, ни желания на церемонные беседы у него совершенно нет.

— Очевидно — о Владычице Эллериан, — внезапно целительница становится серьезной, и всякая насмешливая язвительность вмиг пропадает с ее лица.

Король напрягается, будто готовясь к удару, и кивает в знак того, чтобы она продолжала.

— Что ж, не вижу смысла ходить вокруг да около, — с нечитаемым лицом говорит она. — Вы знаете, что королева носит под сердцем двух детей; знаете, что они сильно ослабляют ее, слишком сильно для того, чтобы она смогла выдержать.

— Они убивают ее, — сухо заканчивает Трандуил. Он не знает, что чувствует при этих словах. Пусть в груди не вспыхивает огонь былой ненависти, но от того не меняется сам смысл.

— Да, — соглашается лекарь, и король отдает немую дань восхищения тому, как хорошо она умеет скрывать свои чувства. — Два ребенка, — отчего-то вновь повторяет эльфийка, качая головой и пристально вглядываясь в лицо своего владыки. — Мальчик и девочка, если быть точнее.

— О. — Трандуил застывает, пытаясь уложить в голове новую информацию. Значит, мальчик и девочка. Сын. Наследник.

— Милорд, хочу, чтобы вы понимали то, что я скажу дальше — я говорю лишь по той причине, что Учитель приказал рассказать вам даже о самой малой вероятности того, что Ее Величество может выжить; а вовсе не по своему желанию.

— Вот как… Я слушаю вас, — говорит он спокойным голосом, молясь Валар, чтобы он не задрожал, а в голове набатом бьется лишь одна фраза: «Эллериан может выжить». И эта мысль дороже ему всех богатств мира.

Она будет жить. Какую бы высокую цену ни пришлось заплатить за это.

— Мы можем спасти две жизни, — тихо произносит она, прикусывая губу, и Трандуилу отчего-то кажется, что этим она сдерживает рвущуюся улыбку и, наконец опуская голову, нарочито безмятежным голосом продолжает:

— Либо жизни детей, либо…

— Жизнь матери и одного ребенка? — договаривает за нее король.

— Верно. И у ваc, милорд, есть выбор.

Выбор. Эллериан или его не рожденное дитя. Хороший выбор, нечего сказать. Трандуил хрипло смеется, зарываясь пальцами в волосы и, кажется, не замечая одинокой слезы, обжегшей щеку.

Выбор. До чего же омерзительное и ужасное слово.

Погубить невинную жизнь ребенка, но спасти ту, что стала самой родной в этом прогнившем насквозь мире, или собственными руками обречь ее на гибель.

Вы-бор. И будь он проклят, если сейчас не знает, что именно решит.

— Милорд? Вы решили? — Элениэль смотрит равнодушно, с каким-то странным жестоким интересом, и это служит очередным напоминанием для Трандуила, что лесные эльфы никогда не отличались особой жалостью даже к собственным собратьям.

Они были жестоки, эгоистичны, честолюбивы, горды и не терпели слабости. Даже от собственного короля. Тем более от собственного короля.

И в глубине души — темной, прогнившей насквозь — он прекрасно понимает, что ничуть не отличается от собственного народа.

— Вы спасете жизни королевы и дитя, — глухо говорит он, поражаясь, как хрипло звучит его голос.

Выбор сделан. Королевству нужна владычица, а ему необходим наследник. Он знает, что Эллериан никогда не простит ему этого. Но ведь ей знать и не обязательно, верно? — шепчет тихий голосок разума.

— Как я понимаю, вас интересует только жизнь мальчика?

— Да.

— Вы сделали правильный выбор, милорд, — холодно улыбается целительница. — Народ поймет.

Правильный, правильный, правильный… — стучит в голове. Король со скучающим интересом глядит на равнодушную улыбку лекаря, и внезапно все чувства пропадают, оставляя место лишь холодной уверенности.

Он сделал правильный, с точки зрения политики, выбор.

Тот, который был должен, обязан сделать как король.

Ради блага своего народа, ради будущего королевства и собственного рода.

Ради всеобщего блага.

* * *

Трандуил находится на очередном заседании совета, когда это происходит.

 

Разумеется, величайшей глупостью с его стороны было бы ожидать, что с прошлого его представления все проблемы вмиг будут решены и он сумел достигнуть с советниками хоть какого-то подобия хрупкого мира. Нет, конечно, нет.

Теперь они наблюдали за Трандуилом с молчаливым презрением с легкой тенью интереса, но в открытую конфронтацию вступать не решались. Пока — нет.

Но, по крайней мере они наконец перестали считать его за беспомощною марионетку в своих руках и признали достойным противником. И это не могло не доставлять некоего удовольствия.

К сожалению, удовольствия Трандуил все же не испытал.

Отчасти потому, что внезапно оказался по голову завален делами разной степени важности и времени не то что на отдых, порой он слишком уставал даже для того, чтобы просто думать о чем-либо кроме бесконечных отчетов, договором, пактов и законов, требующих его внимания; а отчасти потому, что волновался.

Эллериан с каждым днем становилось все хуже: кожа посерела, самый легкий удар мгновенно наливался синяком, кости ужасающе сильно выпирали; Трандуилу казалось, что еще чуть-чуть и они прорвут и без того тонкую, одрябшую кожу.

Но хуже всего была ее улыбка. Светлая. Добрая.

Обреченная. Решительная.

Почти точь-в-точь такая же, как он видел когда-то так давно, что уже и не вспомнить. Не у Эллериан, нет; у его матери. И дорого бы Трандуил отдал, чтобы больше никогда не видеть эту самую улыбку.

Эллериан уже сделала свой выбор. Он же сделал свой, считая, что поступает так, как было бы лучше для всех; так, как правильно. И знал, что об этом своем решении жалеть не будет никогда.

Потому что жизнь Эллериан того стоила.

Жизнь его вернейшего друга того стоила.

Жизнь последнего во всем мире эльфа, что умела видеть в нем чуть дальше маски короля Лихолесья, того стоила.

Жизнь его жены того действительно стоила.

И он сделал все ради того, чтобы обезопасить ее.

 

Но сейчас, вскочив с кресла, не обращая на недовольные и, по большей части ошарашенные возгласы лордов-советников, он с немым ужасом смотрит в глаза запыхавшегося слуги, что едва ли не с боем прорвавшись в зад совета, успевает коротко воскликнуть: «Началось».

— Началось… — и, во внезапно повисшей тишине, слова, произнесенные хриплым шепотом, звучат неожиданно громко: — У Ее Величества отошли воды.

Трандуил чувствует всепоглощающий страх и внезапное понимание, что все только начиналось и самое худшее еще впереди.

* * *

В комнате раздается новый пронзительный крик, и Трандуил в очередной раз вздрагивает. Он ненавидит себя за то, что впервые в жизни оказался бессилен. Не может помочь, облегчить муки, уменьшить боль.

Эллериан вновь кричит, до хруста сжимая его пальцы и рвано выдыхает, прикрывая на мгновение глаза.

Воспаленное, измученное лицо с прилипшею к потному лицу прядью волос обращено к нему, жадно ищет каждого его взгляда. Поднятые руки просят его рук. Схватив потными руками его холодные руки, она прижимает их к своему пылающему огнем лицу.

— Не уходи, не уходи! Я не боюсь, я не боюсь! — будто в горячке, бормочет она.

— Тш-ш-ш, успокойся, я никуда не уйду, — натянуто улыбаясь, не то для того, чтобы успокоить жену, не то для собственного успокоения, Трандуил кидает тяжёлый взгляд на лекарей, мельтешащих вокруг. — Нельзя ли?..

Он не договаривает вопроса, когда Эллериан внезапно сжимает его руку с такой силой, что хрустят суставы.

Король тихо шипит от боли: уже через час после начала его руки вспухли, побагровели, и он едва может ими пошевелить.

Иногда она выпускает из своих пальцев его руку, бессильно трет ладонь о ладонь и поднимает на Трандуила огромные, расширенные мукой глаза.

— Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной, — еле слышно шепчет она, и Трандуил тихо принимается шептать что попало, пока Эллериан не начинает снова извиваться на постели, вцепившись в полотенца.

Промежутки между приступами болей делаются все короче, а сами приступы — дольше. Да и тогда, когда боль утихает, пассивное ожидание следующей схватки становится пыткой.

Затем она приходит, рвет точно когтями все тело, пронизывает смертной мукой, терзает каждый нерв.

Вокруг роженицы толпятся повитухи. Тяжелое дыхание и вздохи то и дело срываются с покусанных губ будущей матери.

Это длится уже несколько часов, и никто не мог бы сказать, когда все, наконец, закончится.

— Милорд, простите, но вам лучше покинуть комнату, — Трандуил смотрит на лекаря перед собой мутным взглядом, будто и не понимает, что он говорит и чего хочет.

— Что?.. — хрипло переспрашивает он, судорожно облизывая пересохшие губы и неверяще глядя на хмурого эльфа.

— Вам лучше покинуть комнату, — сухо повторяет целитель. — Ваша помощь более не потребуется, а присутствие того хуже — может помешать. Вы ведь не хотите, чтобы случилось нечто непоправимое, верно?

Словно во сне Трандуил кивает, позволяя выпроводить себя вон из комнаты, подальше от Эллериан, судорожно заходящейся в новом крике и зовущей его, и приходит в себя лишь когда за ним громко хлопает дверь и щелкает замок.

Он хочет было броситься обратно, сломать эту проклятую дверь, если понадобится, но осекается о темный взгляд лорда Морнэмира, равнодушные взоры стражей и с глухим стоном соскальзывает вниз по стене, опускаясь на пол и пряча лицо в ладонях.

Он не знает, сколько сидит так, без единого движения, забыв о репутации, достоинстве и думая лишь о том, что происходит там, по ту сторону двери.

— Трандуил, — Морнэмир щурится, устало потирая переносицу. — Я разочарован.

Король равнодушно кивает, не поднимая взора.

Ему все равно.

В комнате темно: нет ни факелов, ни даже свечей, лишь холодный свет звезд пробивается через узкую щель меж задернутых портьер. Он серебрит изумрудные прожилки мрамора, быстрой вспышкой сверкает в зеркалах, тускло отражаясь в покрытом пылью хрустале паникадило.

Трандуил будто зачарованный смотрит на тоненькую полоску света, пересекшую комнату, не в силах оторвать глаз, но спроси его кто, что же в этом особенного, он вряд ли смог бы ответить.

Приятно думать о чем-то, кроме приглушенных криков, что не могут заглушить даже толстые стены и наглухо закрытая дверь. Дверь, что с тихим скрипом приоткрывается. И крики, что внезапно смолкают.

— Милорд, — целитель стоит, опустив голову, не смея поднять взгляд, и Трандуилу мгновенно становится ясно, почему: он боится. — Нам удалось спасти лишь одного ребенка, — тихо бормочет эльф, сцепляя пальцы и покачиваясь на носках. — Ее Величество сильно ослаблена родами и…

— Что «и»? — переспрашивает король, и сам поражаясь тому, как равнодушно звучит его голос.

Отчего-то становится слишком спокойно.

Тихо, что ли. Замедляется, а то и вовсе утихает беспорядочный шум мыслей в голове, сердце будто бы бьется чуть тише, а все эмоции, чувства и былые страхи и переживания будто разом исчезают, оставляя место лишь странно спокойной пустоте.

— Ее Величество сильно ослаблена родами, — вновь повторяет лекарь, — жизненные силы покидают ее. Королева не доживет до рассвета. Вы должны попрощаться.

— Да, должен, — безразлично соглашается Трандуил, медленно поднимаясь с пола и следуя в сторону двери.

Останавливается он у самого порога, внимательно глядя на прямые фигуры стражей, и чуть улыбается самыми уголками губ, хрипло шепча:

— Убить их. Исполняйте. Немедленно.

Гвардейцы склоняют головы в полупоклоне; тихо звенит сталь клинков, доставаемых из ножен.

Трандуил оборачивается, насмешливо глядя в расширившиеся от ужаса глаза целителя, и ласково, почти с нежностью произносит:

— У вас была одна задача. Вы ее не выполнили. Пришло время платить по счетам.

* * *

Дверь со скрипом захлопывается у него за спиной, заставляя поморщиться, но тут же Трандуил забывает об этом, обращая все свое внимание на постель. Туда, где, раскинувшись на подушках, лежала Эллериан, вся в поту и пятнах ещё не запекшейся крови.

— Трандуил, — шепчет она, пытаясь приподняться ему навстречу, но тут же обессиленно падает на подушки, прикрывая глаза. — Я думала, что ты бросил меня.

— Я никогда вас не брошу, миледи, — он пытается было улыбнуться, но терпит поражение. — Обещал ведь, неужто забыли?

— А я пообещала в ответ, что буду рядом. Но, кажется, не получится. Ты не злишься на меня?

— Что за бред? — устало осведомляется король, осторожно усаживаясь на край кровати. — Ты скоро поправишься, и все станет если не хорошо, то точно сносно, вот увидишь.

— Да, конечно… — послушно соглашается она, видимо, не находя в себе сил для спора.

Некоторое время они молчат: Трандуил задумчиво гладит ее по волосам, будто пытаясь успокоить малого ребенка, Эллериан же пристально вглядывается в лицо мужа, словно старается получше запомнить, укрепить в памяти каждую черточку, линию и мельчайшую деталь; пока она, наконец, не заговаривает:

— Ты… можешь дать мне малыша?

Пару секунд Трандуил, недоумевающе моргая, смотрит на нее, не понимая вопроса, но уже вскоре осознает, о чем идет речь.

— А, да, конечно.

В панике он оглядывается по сторонам, пытаясь найти взглядом ребенка, и с удивлением замечает деревянную люльку, стоящую прямо перед ним, и светло-серые, не по-детски серьезные глаза младенца, буравящие его, и тут Трандуил, наконец, понимает.

Это — его сын, его плоть и кровь. Его дитя. Наследник.

Выживший.

Тот, кого он самолично лишил сестры, и тот, кто теперь останется и без матери.

Просто маленький, ни в чем не повинный ребенок, удивленно смотрящий на своего запутавшегося и натворившего слишком много непоправимого отца. И все.

Трандуил осторожно подхватывает малыша на руки и замирает, боясь что навредит ему одним лишь неловким движением. Больно уж хрупким ему кажется этот ребенок, что ростом едва ли больше двух его ладоней.

— Разве он не должен кричать? — неуклюже спрашивает Трандуил, медленно поворачиваясь к жене. — Или плакать, не знаю, что там младенцы делают…

— Он в полном порядке, если ты об этом спрашиваешь, — фыркает та. — Просто немного молчаливый. Уверена, это придет позже. Ну же, Трандуил, — смотрит она с укором, — дети, конечно, уязвимы, но не стоит думать, что одно твое движение — и он разобьется, словно хрустальная ваза.

— Правда? На вид так оно и есть, — хмуро отвечает тот, маленькими шажками подходя к кровати и не отрывая взгляда от подозрительно тихого ребенка на своих руках, чем вызывает рассерженный вздох Эллериан.

Успокаивается она лишь когда Трандуил наконец вновь опускается на краешек кровати, аккуратно передавая младенца в ее руки.

С ребенком на руках, что она чуть покачивает; шепча странные, путаные слова, обращённые лишь к своему дитя; нежной светлой улыбкой на уставшем лице Эллериан выглядит правильно.

Король смотрит на них, прикусив губу, и толком сам не понимает, что испытывает в этот момент, став невольным свидетелем краткого мгновения идиллии.

Он здесь лишний.

— Трандуил, — тихо зовет она мужа, — он похож на тебя.

— Думаешь? — отстраненно произносит он, скользя взглядом по маленькому личику. — У него твои глаза.

Эллериан слабо улыбается, проводя пальцем по лбу ребенка. «Сына» — поправляет он себя.

— Значит, у тебя будет на память маленькая частичка меня.

Трандуил открывает было рот, чтобы вновь закричать, начать жаркий спор в попытке доказать, что она выживет и все наконец устаканится, но вдруг осекается на полуслове, замечая краем глаза маленький белый сверток.

— Это?.. — с трудом выдавливает он из себя и трясет головой, пытаясь прогнать темные образы, что появились пред глазами.

— Да, это она, — горько усмехается Эллериан, поднимая глаза и пристально глядя на вмиг побледневшего мужа. — Мой маленький цветочек, моя малышка Лотанариэ покинула меня.

Лотанариэ. Солнечный цветок. Трандуил помнил тот день, полгода назад, когда Эллериан, узнав о том, что родится девочка, уговаривала позволить назвать ее так.

Помнил полные счастливого восторга глаза, умоляюще смотрящие на него, громкий заливистый смех и то, как он быстро сдался пред ним, понимая, что сделает все ради того, чтобы смех этот не умолкал вовеки.

— Но скоро мы встретимся с нею, чтобы никогда больше не расставаться. Я чувствую это, Трандуил.

Тихие слова звучат словно сквозь пелену воды, и король смотрит на нее широко распахнутыми глазами, не в силах произнести и слова, лишь слушая спокойный голос матери, любовно шепчущей тихие слова на ушко своему сыну.

Слышит строгий наказ во всем слушаться отца и не пренебрегать его советами; хорошо учиться всему, что будет сказано, и не огорчать наставников; быть верным товарищем и не нарушать законы чести.

Просто быть хорошим эльфом и держаться света, даже когда кажется, что ты окружен тьмой.

— …И всегда, что бы ни случилось, помни: nana любит тебя. Любит тебя всей душой и сердцем, мое дитя, мой маленький Зеленый Листочек. Мой Леголас.

Я люблю тебя. Больше всего на свете. Больше жизни.

Она устало улыбается и ласково целует малыша в лобик, чтобы после на слишком уж тонких, дрожащих руках протянуть обратно мужу, продолжая улыбаться даже сквозь слезы, плотной пеленой застилающих глаза и катящихся по щекам.

— Я люблю тебя, мой Листик.

В звенящей тишине Трандуил до ужаса отчетливо слышит стук маленького сердечка сына и тихое, затухающие биение сердца Эллериан.

Тук-тук, тук-тук. Тук.

— Нет… — рвано шепчет он, кусая губы. Тук-тук-тук. — Прошу…

Она улыбается в последний раз, так же ярко и весело, как и при их самой первой встрече, когда он украдкой пробрался в темную башню, чтобы поговорить с той, кто должна была стать ему супругой.

— Ну же, улыбнись, король, — хрипло произносит она, насмешливо щуря глаза. — Улыбайся, король Трандуил.

Тук-тук.

— Улыбайся, даже когда темно на сердце и кажется, что битва твоя проиграна…

Тук.

— Улыбайся, ведь я всегда буду рядом.

Тишина.

А король улыбается, надрывно смеясь и крепко сжимая похолодевшие пальцы.

Он улыбается, пусть в душе пылает огонь ярким пламенем, выжигая его изнутри.

Он улыбается.

С младенчества меня мучили страшные сны. Это часто бывает с детьми, и все же странно, что в детстве, когда тебя лелеют и оберегают, может открыться окошечко в ад.

Клайв С. Льюис

На Эллериан надето что-то невыносимо белое, воздушное и легкое, будто настоящее облако. Она ярко улыбается ему, золотые смешинки-звездочки задорно пляшут в голубых глазаъ.

«Она прекрасна», — рассеянно думает Трандуил, открыто улыбаясь ей в ответ, не замедлив повторить это вслух, заслужив тем самым румянец на светлой коже и довольную усмешку.

Он осторожно сжимает тонкие пальцы и склоняется в полупоклоне, преподнося их к своим губам. И хмурится, когда Эллериан мягко, но решительно высвобождает ладонь из его руки, легко касается щеки, заставляя подняться.

Она молчит пару мгновений, внимательно вглядываясь в глаза супруга, будто силясь увидеть, найти там что-то одной ей ведомое, но вскоре, разочарованно качая головой, отворачивается.

— Не стоит, — отстраненно произносит она, не удосужившись даже взглянуть на него.

— Прости? Я не совсем понимаю…

— Трандуил, — она резко разворачивается, золотые волосы взлетают в воздух, сверкают, на миг огнем вспыхивая в лучах полуденного солнца. — Не стоит.

Эллериан вновь смотрит на него. Смотрит своими невозможно синими глазами-аквамаринами чуть печально, немного отрешенно, оценивающе, с горькой усмешкой на полных губах.

— Эллериан, что?.. — начинает было он, взволнованный столь странными и быстрыми переменами в настроении жены.

— Почему ты не отпускаешь меня? — спрашивает она, одним резким взмахом руки обрывая его на полуслове и поднимаясь на носочки в попытке заглянуть ему в глаза.

— Я не понимаю… — ее синие омуты лихорадочно блестят, заставляя его замолчать.

— Я умерла, Трандуил, умерла, понимаешь? Из-за тебя умерла, по твоей вине. Потому что ты не дал мне выбрать, не позволил решить собственную судьбу из-за своей проклятой эгоистичности.

— Значит, я эгоист? — мгновенно вспыхивает он, раздражённо сужая потемневшие от гнева глаза.

— Да, Трандуил, ты эгоист. Разве я просила тебя сохранять мне жизнь такой ценой? Ты ведь знал, что я жить не смогу с таким грузом на сердце. Ты из-за своей эгоистичности пошел на это в попытке не дать мне умереть, а знаешь, почему ты это сделал? Не потому, что боялся, что больно будет мне, нет.

Он крепко сжимает кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу, раздирая ее. Кровь теплой струйкой сочится сквозь пальцы, капли с грохотом разбиваются о тот самый паркет с алыми прожилками.

Трандуил знает, что она сейчас скажет.

Подсознательно понимает где-то в темных глубинах души. И это пугает.

Не меньше, чем осознание, что Эллериан-то права.

— Ты боялся, что тебе будет больно. Боялся потерять комфорт, удобство, мое тепло. Потому что для тебя на первом месте всегда будет стоять твое благополучие, и только после — чужих.

Она не кричит, нет, она лишь устало шепчет, глядя на него своими глазами-сапфирами, заполненными жгучим разочарованием.

И Трандуил отчего-то очень сильно хочет, чтобы она кричала, обвиняя его в том, в чем он действительно виноват, проклинала, а не… смотрела так, будто ей уже все равно.

— Я умерла из-за тебя, Трандуил, но даже после смерти ты не даешь мне уйти, найти наконец долгожданный покой. Не даешь, упиваясь жалостью к самому себе.

Слова, холодные, расчётливые слова, попадают точно в цель, раня намного больнее любого клинка, и он отшатывается от нее, с ужасом глядя на ту, что когда-то и до сих пор так дорога.

— Нет…

— Ты ведь сам знаешь, что я права, так зачем лгать?

Эллериан смотрит равнодушно, сложив руки на груди и наклонив голову набок, так, что золотые волосы волной лежат на плече. Она смотрит так, будто он — никто. Будто они никто для друг друга.

— Потому, что я люблю тебя! — громом звучат в тишине странные, диковинные слова. Трандуил замирает на миг, пробуя их на вкус… — Я люблю тебя. Всегда любил.

— А я ненавижу тебя, Трандуил, сын Орофера. Ненавижу до глубины души.

А в следующее мгновение он просыпается в свой постели с руками, израненными в кровь, и странным ощущением пустоты внутри. Там, где должно было быть сердце.

* * *

Тенью крадется он по дворцу; тихо поскрипывает лестница под легкими шагами, еле слышным стуком отзываются каменные ступени.

Одна, вторая, третья…

Он замирает на мгновение, настороженно прислушиваясь к ночной тишине замка, прежде чем продолжить идти.

Десятая, одиннадцатая, двенадцатая.

«В вечность ведет сто ступней», — кажется, так говорил ему отец когда-то очень-очень давно, уже и не вспомнить.

Знакомые слова отзываются привычной глухой болью в груди, а отцовский голос в голове тихо продолжает: «Но цена за каждую слишком высока. Не ступай на этот путь, сын мой, не ищи про́клятых ступней, не пытайся найти дороги в вечность. Не тебе суждено это сделать, и, прошу, не пытайся.»

— Прости, отец, — шепчет он хрипло, сжимая в руке медный подсвечник. — Прости, что ослушался. Я вступил на этот путь, но успел пройти лишь три ступени, как пришло время платить. Ты был прав, цена оказалась непомерна. Может быть, когда-нибудь кто-то из нашей семьи и ступит на проклятую дорогу и сможет пройти до конца, но это буду не я.

Пятнадцатая, шестнадцатая, семнадцатая…

Еще немного, совсем чуть-чуть…

Пальцы покрепче сжимают деревянную рамку, и он замедляет шаг, глубоко вздыхая. Это — его личное проклятие. Начав раз, остановится уже невозможно.

А ведь началось все много тысячелетий назад — с первого гроба в родовой усыпальнице, пальцах, запачканных краской, и сотен одинаковых портретов в заброшенной башне поместья. 

Восемнадцатая, девятнадцатая, двадцатая.

Вот и все.

В подземельях по-прежнему темно, сыро и пахнет гнилью. Пламя свечи дрожит и на миг ярко вспыхивает, взвиваясь ввысь, прежде чем погаснуть. Он не обращает внимания на это, доверившись памяти, что услужливо указывает дорогу.

Глухим стуком отдаются в тишине шаги, а где-то вдалеке вновь мерно капает вода.

Все повторяется; вновь и вновь, раз за разом, а он все никак не может привыкнуть. Смириться и перестать наконец оказывать бесполезное сопротивление, которое, он знает, ни к чему не приведет; лишь тратя силы впустую.

Шероховатая поверхность мрамора вновь скользит под пальцами, очередной портрет становится рядом с предыдущим, и вот уже другие, ярко-синие глаза пронзительно глядят на него с холста, а черная восковая свеча вновь зажжена промокшими спичками, найденными в кармане.

Секунду он зачарованно смотрит на два портрета, свечу, капли застывшего воска, темные мраморные плиты и витиеватую гравировку на них; прежде чем резко развернуться, взмахнув полами черного плаща, и уйти прочь, громко печатая шаг, чтобы больше не оглянуться.

— Через год, — резко выдыхает король Лихолесья в ответ на щелчок замка двери, за которой остались темные подземелья, странные картины, свеча и все ошибки его прошлого. — Я вернусь через год. Прощайте.

* * *

Огромные синие глаза, ее глаза, с удивлением глядят на него с детского лица; маленькие ручки тянутся к светлым волосам, ниспадающим по плечам.

Малыш по-прежнему молчит, лишь хлопает пушистыми ресницами, переводит взгляд на блестящую пряжку плаща и наклоняет головку набок.

Трандуил машинально протягивает руку, позволяя маленьким пальчикам обхватить его собственные. В груди тоскливо щемит, стоит ему только увидеть это знакомый жест; смотреть же в глаза сыну у него просто нет сил.

Слишком уж он был похож на нее.

— Ваше Величество, вы так редко навещаете принца, — незнакомая ему эльфийка, нянька ли иль кормилица — он не знает — смотрит с укором. — Может быть, хотите?..

— Нет, — холодно отрезает король, отворачиваясь — продолжать смотреть на живое напоминание обо всем, что он так хотел забыть, нет больше сил. — Больше и слышать не желаю подобного ни от вас, ни от кого другого. Меня также не интересует и сам принц; делайте все, что считаете нужным, я доверяю вам. Прошу лишь больше не беспокоить меня подобным. Мы друг друга поняли?

Эллет приседает в реверансе, но Трандуил успеет заметить тень недоумения и недовольно поджатые губы.

— Милорд?

Ее голос настигает его у самой двери, когда Трандуил уже заносит ногу над порогом, и заставляет его раздраженно закатить глаза, прежде чем обернуться с нарочито вежливой улыбкой на губах.

— Что еще случилось?

— Да, — отрывисто кивает она, пряча глаза и нервно разглаживая несуществующие складки на переднике. — Да, по правде говоря. Видите ли…

— Побыстрее, пожалуйста. У меня полно дел и кроме этого.

— Леголас… — она начинает было говорить, но тут же осекается, испуганно прикрывая рот ладонью. — Простите, я хотела сказать — принц.

— Я вас понял, — ледяным голосом произносит король, рассерженно выдыхая.

— Принц отказывается пить молоко кормилицы, и мы не знаем, что делать.

— О. Вы действительно думаете, что я знаю, как решать подобные проблемы? — спрашивает он бесцветным голосом, выгибая бровь.

Ей почти удаётся удивить его. Сказать, что Трандуил был впечатлен, значит не сказать ничего. За всю свою жизнь, это — однозначно было самое странное, что он только слышал.

— Простите, мой король, просто мы… — испуганно начинает было девушка, но Трандуил взмахивает рукой, приказывая ей замолчать.

— Не нужно. Я вам полностью доверяю, поступайте так, как считаете необходимым.

— Спасибо, мой король, я ценю ваше доверие, — он с усмешкой наблюдает, как эльфийка буквально начинает светиться от облегчения, и, покачав головой, наконец выходит вон из комнаты.

Чтобы тут же замереть на месте, настороженно прислушиваясь к собственным чувствам, так и кричащим о фальши, и, что важнее — об угрозе. Не ему, Леголасу.

— Ну что за чушь? — Трандуил рассеянно взъерошивает волосы, скользя взглядом по длинному коридору. — Бред, чистой воды бред. Неужто и вправду с ума сходить начал?

* * *

Подтверждение того, что он все же не сошел с ума, появляется спустя неделю.

Заседание совета длится уже несколько часов — поздний вечер давно уже сменился ранней ночью, и на темном небе появился бледный полумесяц, робко светивший из-за грозовых туч.

Трандуил устало хмурится, то и дело переводя взгляд с пожелтевшего и, очевидно, промокшего пергамента, написанного прямым, грубым почерком, на роханского посла, робко мнущегося под тяжелыми взорами советников и ледяным, его собственным.

Трандуил открывает было рот, собираясь задать очередной вежливо-саркастичный вопрос, но в следующую секунду закрывает его, с удивлением воззрившись на запыхавшегося и отчего-то перепачканного в гари и саже слугу, что ещё мгновение назад с грохотом распахнул двери, и, каким-то чудом избежав рук стражи, вбежал в залу.

— Милорд, там… — хрипло выдавливает он, не успев отдышаться, и заходится в приступе надрывного кашля. — Там… Восточная башня горит. Принц все еще там.

— Что? — Трандуил мертвенно бледнеет, вскакивая с кресла. — Что?!

Лорды один за другим поднимаются со своих мест; кажется, кто-то кричит что-то ему, но Трандуил этого не слышит.

«Ты обещал», — с укором шепчет тихий голос в голове, и мир вокруг него гаснет. Его сын, ее сын, сейчас там, в горящей башне умирает. И, разумеется, он сделает все, чтобы спасти этого ребенка.

Как бы больно ему самому ни было после.

* * *

Он бежит, не разбирая дороги, а в голове лишь сияют огромные, испуганные глаза малыша. Его сына.

Не спас, не уберег.

«‎И в этом виноват только ты и никто другой», — шепчет насмешливый голосок.

Леголас. Его дитя, его сын, его наследник, умрет из-за него.

Опять.

Потому что вновь он оказался слишком жестоким, вновь думал лишь о себе, не заботясь о благе других, вновь повел себя как эгоистичный идиот.

Вновь оттолкнул дорогое себе существо по собственной глупости и теперь вновь потеряет последнего родного эльфа в этом мире.

А потерять еще и сына Трандуил не мог.

Потому что Леголас внезапно оказался слишком дорог.

Потому что впервые за эти месяцы Трандуил понял наконец, что он — не только ее сын, ее кровь и плоть, ее продолжение, ее погибель,, но и его дитя тоже.

Единственное, драгоценное, любимое дитя.

Ради спасения которого и умереть не страшно.

Темная дверь слетает с петель, стоит ему только легко потянуть, и тут же его обдает волной яркого горящего пламени, на мгновение ослепляя.

Огонь опаляет кожу, обжигает пальцы, дым рвется в нос, и он задыхается, вновь давясь в приступе кашля.

Одежда на нем наверняка горит или, во всяком случае, безнадежно испорчена, но Трандуилу плевать.

Закрывая нос и рот рукавом, он с трудом продирается сквозь пламя, туда, где тихо, еле слышно бьется маленькое детское сердце.

Объятая огнем балка обрушивается прямо перед ним, задевая краем ногу и заставляя издать приглушенный стон.

Глаза слезятся от дыма, руки давно уже ободраны в кровь, а внутри все горит не хуже того огня, что сжирает мир снаружи, от ужасной боли.

Внезапно рядом раздается хриплый крик, и сердце Трандуила сжимается от облегчения — Леголас жив.

«‎Пока еще да», — ехидно отзывается голос в голове, заставляя его ринуться в глубь комнаты, забыв о нестерпимой боли.

Малыш рыдает навзрыд, захлебываясь в слезах, и Трандуил ловит себя на мысли, что это первый раз, когда он слышит голос сына.

Лицо ребенка перепачкано в саже, угол шерстяного одеяла, в которое тот укутан, чуть тлеет, но сам Леголас, хвала Эру, цел и невредим.

Трандуил тут же подхватывает сына на руки, прижимая к груди и пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, что, кажется, способно вырваться прочь из грудной клетки.

Мальчик заливается слезами, изо всех сил цепляясь своими маленькими ручками за изорванный в клочья сюртук отца, и тот вдруг понимает, что назад дороги нет — они стоят в маленьком кольце, окруженные огненной стеной.

— Тихо, дорогой, не плачь, — отрешенно шепчет король, обожженными пальцами вытирая мокрые дорожки слез и оставляя алые разводы крови на детском лице. — Ada рядом, все будет хорошо, вот увидишь, мы со всем справимся…

Тш-ш-ш, не плачь, милый, не нужно… Дай мне пару минут, и аda найдет решение, обязательно, придумает что-нибудь…

Валар, сможет ли он?.. Трандуил загнанным зверем глядит на пламя, ярко вспыхнувшее перед ним с новой силой, лишь крепче прижимая к себе драгоценную ношу.

Да, сможет. Иного выбора нет, а значит, он сделает все, но совершит это.

Раз, он сипло вдыхает воздух, прикрывая глаза на миг, и делает шаг вперед. Туда, где огонь уже чуть начал утихать, стелясь у самой земли. И Трандуил решительно не хочет знать, не для того ли, чтобы разгореться после еще пуще.

Два, огонь обжигает его, и королю на миг кажется, что он сгорит сейчас живьём, как и стоял, но в голове набатом бьется мысль, что Леголас должен выжить. А значит, и он обязан жить.

Три, он вываливается из полыхающей башни и бежит со всех ног, пока кровь застилает глаза, а руки предательски дрожат.

Четыре, и внезапно приходит осознание, что все кончилось; оно наваливается на него, придавливая к земле и заставляя наконец опуститься прямо там, на до блеска начищенный паркет, пачкая его копотью и кровью.

Они живы.

Леголас жив.

А остальное не так-то важно.

* * *

Малыш на руках доверчиво сопит — он заснул уже спустя несколько минут после того, как они выбрались из рухнувшей башни, и Трандуил чуть насмешливо улыбается — дорого бы он сам отдал за подобную беспечность.

Краем глаза он видит, как слуга, стоящий рядом, испуганно вздрагивает, и тут же возвращает лицу привычное равнодушно-холодное выражение.

— Вон, — шипит Трандуил, не осмеливаясь повышать голоса, дабы ненароком не разбудить сына. — Я разберусь с этим позже. И не дай Эру, узнаю, что поджог был преднамеренный и виновники до сих пор не пойманы…

Заканчивать предложение ему не требуется — слуга, мертвенно побледнев, с поклоном медленно идет прочь, с трудом удерживаясь от того, чтобы не броситься бегом.

Трандуил качает головой и устало вздыхает. Валар, как же он вымотан…

Дверь тихо скрипит, открываясь, и он наконец оказывается в спокойной полутьме своих покоев.

В камине потрескивает пламя, и Трандуилу становится тошно, стоит ему только взглянуть на него. Но сил потушить огонь нет, и он, лишь досадливо поморщившись, опускается на постель.

По-хорошему стоило бы переодеться, скинуть эту пропахшую гарью и дымом одежду и смыть сажу с кожи, но расставаться с Леголасом даже на мгновение не хочется.

Перина прогибается под его весом, и Трандуил наконец ложится, щурясь теплым волнам наслаждения, растекающимся по телу.

О Эльберет, давно ему не было так хорошо…

Леголас рядом ворочается и открывает глаза, сонно моргая. Увидев лицо отца, он удивленно замирает, чтобы после пролепетать робкое «ata» и протянуть руки в попытке схватить того за волосы.

— Ata? — насмешливо переспрашивает он, приподнимая брови и аккуратно высвобождая прядь из цепких ладошек. — Аda, Леголас, аda, не аta.

— Ata, — настойчиво повторяет малыш, в этот раз обращая внимание на блестящее кольцо на пальце родителя.

— Аda, Леголас, — упорно поправляет Трандуил, снимая перстень и убирая его подальше.

— Ata! — губы у сына дрожат, и король вдруг понимает, что тот собирается заплакать. И Эру свидетель, он понятия не имеет, что нужно делать с плачущими детьми.

— Ох… Я… Послушай, не нужно плакать, я…

Малыш всхлипывает, глядя на отца как на настоящего предателя, и Трандуил обреченно вздыхает, не зная, куда деть руки.

— Я ужасный отец…

И, конечно, ему ничего не остается, кроме как осторожно обнять ребенка, пряча его в кольце рук.

Пару минут Леголас тихо всхлипывает у него на груди, прежде чем наконец затихнуть, вновь засыпая.

— Эру, дети такие пугающие, — выдыхает Трандуил, неловко проводя рукой по маленькой головке и вслушиваясь в ровное биение сердечка. — Это оказалось гораздо сложнее, чем я думал…

Он устало прикрывает глаза, отрешенно слыша, как огонь задорно трещит в камине, а в настежь распахнутое окно вместе с ветром прилетают отзвуки тихого пения птиц и журчания рва, окружающего замок.

— Ata, — шепчет во сне Леголас, и Трандуил с удивлением чувствует, как в груди странно теплеет, а сердце начинает биться все чаще.

— Спи спокойно, meleth nin, — еле слышно произносит он, легко касаясь губами лба сына. — Ada рядом. Спи спокойно.

* * *

Детские пальчики крепко сжимают его собственные; Леголас с трудом поспевает за широкими шагами отца, то и дело переходя на бег, и Трандуил нарочно замедляет шаг, иногда останавливаясь на несколько секунд.

Леголас не спрашивает, куда вдруг они идут посреди ночи, без слуг, освещая дорогу лишь свечой, что держит в руке отец, а Трандуил и не говорит, терпеливо ожидая, когда сын наконец оторвется от созерцания паутины на старинных латах, и они смогут продолжить путь.

Когда они подходят к каменной лестнице, ведущей в подземелья, и Трандуил настойчиво тянет сына за руку, заставляя спуститься, тот все же останавливаться, поднимая на того полные удивления глаза.

— Аda? — непонимающе спрашивает он, быстро моргая.

— Все в порядке, Леголас, — успокаивающе произносит король, ласково ероша короткие золотистые локоны сына. — Доверься мне. Ты ведь знаешь, я никогда не причиню тебе вреда.

— Да, — неуверенно соглашается тот, испуганно вглядываясь в холодную тьму подземелий. — Знаю.

— Тогда идем, не стоит тянуть время.

Леголас перепрыгивает со ступеньки на ступень, опять не поспевая за быстрыми шагами отца. Их шаги отзываются глухим эхом от каменных стен, и Трандуил рассеянно отмечает уже привычный звук падающих капель.

Когда они наконец спускаются по лестнице вниз, Леголас опасливо жмется к нему, крепко хватаясь за край неизменного черного плаща и не желая отпускать, будто думая, что в этом случае отец непременно исчезнет, бросая его здесь одного.

Трандуил же на это лишь насмешливо усмехается и закатывает глаза, но никак не комментирует.

— Идем, осталось совсем немного, — говорит он, но Леголас не двигается с места, лишь сильнее стискивая в руках ткань.

— Леголас, — король устало выдыхает, отцепляя руки сына от накидки и сжимая его ладошку в своей. — Не нужно бояться. Я рядом.

— Ты не бросишь меня?

Синие глаза смотрят настороженно и боязливо, и Трандуилу не остается ничего, кроме как опуститься на колени, оказавшись чуть выше трехлетнего сына, и, накрыв его ладошки своими, решительно произнести:

— Клянусь троном, что я никогда не брошу тебя, Лаэголас.

— О, — на лице того появляется недоуменно-растерянное выражение, и он робко улыбается. — Тогда у нас все в порядке?

— Да дорогой, у нас все в порядке, — кивает Трандуил, поднимаясь с колен. — А теперь идем.

В этот раз он идет чуть медленнее, позволяя Леголасу семенить рядом.

Наконец они останавливаются, и Трандуил оборачивается, внимательно глядя на лицо сына. Тот недоуменно хмурится, прежде чем, прикусив губу, спрашивает:

— Это nana и… daerada?

— Да.

С тихим вздохом он опускает подсвечник на каменный выступ, позволяя пламени перекинуться на погасшую черную свечу, зажигая ее.

— Она красивая, — прикусив губу, говорит мальчик, и Трандуил с удивлением смотрит на него.

— Да, — соглашается он и опускается, чтобы поднять сына на руки. — Ты похож на нее.

Леголас обнимает его за шею и поворачивает голову, глядя то на два портрета, освещенных тусклым светом свечей, то на хмурое лицо отца.

— Расскажи мне о ней, — просит внезапно просит он, умоляюще заглядывая в лицо отцу.

Трандуил эта просьба застает врасплох, и пару мгновений он быстро моргает, не зная, что сказать, прежде чем, откашлявшись, заговорить:

— Она была красива. Очень красива… У нее был прекрасный смех: слушаешь, бывало, и не можешь не улыбнуться, а внутри все так и трепещет, а мир кажется светлым-светлым, полным лишь одного добра.

Знаешь, иногда я смотрю на тебя и вижу ее — она в твоих чертах лица, в волосах, в глазах, в движениях; порой мне кажется, что у тебя ее душа. Ты не представляешь, как вы похожи…

— Прости… — шепчет Леголас, пряча лицо на его груди.

— Простить? Помилуй, мне не в чем тебя винить, а значит, и не за что прощать.

Они молчат несколько минут — Леголас словно зачарованный смотрит на картины, а Трандуил стоит, опустив взор, машинально поглаживая сына по голове.

— Она любила тебя, Леголас, — говорит он внезапно хриплым голосом, поднимая глаза к потолку. — Любила больше всего на свете. Даже больше жизни.

— А ты любил ее? — родные синие глаза-сапфиры серьезно смотрят на него с лица сына, и он, облизав, пересохшие губы, тихо выдыхает:

— Да, любил. Вот только понял это, когда было слишком поздно.

* * *

На Эллериан надето что-то невыносимо белое, воздушное и легкое, будто настоящее облако. Она ярко улыбается ему, золотые смешинки-звездочки задорно пляшут в голубых глаза.

«‎Она прекрасна», — вновь думает Трандуил, открыто улыбаясь ей в ответ, не замедлив повторить это вслух, заслужив тем самым румянец на светлой коже и довольную усмешку.

Он осторожно сжимает тонкие пальцы и склоняется в полупоклоне, преподнося их к своим губам. И опасливо хмурится, когда Эллериан мягко, но решительно высвобождает ладонь из его руки, легко касается щеки, заставляя подняться. Опять.

Она молчит пару мгновений, внимательно вглядываясь в глаза супруга, будто силясь увидеть, найти там что-то одной ей ведомое, и вскоре ярко улыбается, одними губами шепча:

— Спасибо.

Никем не любимый ребенок перестает быть ребенком: он лишь маленький беззащитный взрослый.

Ж. Сесброн

Вино обжигает горло, пальцы предательски дрожат, и он с рваным вздохом опускает кубок на стол, возможно, слишком сильно.

Перед глазами все плывет, Трандуил кривится от острой вспышки головной боли, рукавом туники вытирая губы.

Алые капли ярко пылают на темной ткани, и к горлу от этой картины подкатывает комок.

Глаза у дракона — чистое золото, и он на мгновение замирает, не в силах оторвать взор.

Дрожащей рукой он вновь наполняет хрустальный бокал, отрешенно наблюдая за багряной жидкостью, случайно проливая пару капель.

Кровь, кровь, кровь… Море, океан крови на сотни лиг вокруг; ему кажется, будто весь мир в эти мгновения залит кровью.

«Это конец», — молнией проносится в голове.

— Ada? — серые детские глаза глядят с неприкрытым беспокойством, и Трандуил чувствует, как ему становится дурно.

Эти проклятые серые глаза. Глаза, в сотой попытке забыть которые он натворил нечто поистине ужасающе.

Драконье пламя обжигает щеку, отдавая по всему телу огненной волной боли, страшнее которой он в своей жизни ещё никогда мне испытывал.

Глаза заливает кровь, а сердце в груди стучит с бешеной скоростью, отказываясь сдаваться.

И тогда он взрывается.

Стертые руки сжимают рукоятку верного меча как никогда сильно, а сдавленные крики вдалеке резко перестают иметь значение.

— Убирайся, — хрипло шепчет король, мутным взором впиваясь в глаза сына и со странным удовольствием замечая вспышку страха на лице мальчишки. — Я. Сказал. Вон!

Хрустальный кубок с грохотом разбивается о стену в дюйме от белокурой головы эльфенка, заставляя того в испуге вздрогнуть, отступая на шаг.

Ему страшно до жути. Страшно в этим полыхающем ярким пламенем змея и залитым кровью его собственных воинов мире.

Страшно сжимать меч в руках, страшно чувствовать горячую кровь, хлещущую из отвратительной раны, просто страшно.

Страшно, что домой он больше никогда не вернется, что тот несносный мальчишка так и не успеет показать выученные недавно руны.

Но гнев захлестывает его, заставляя жестко усмехнуться, сплевывая жуткую смесь своей и чужой крови, и идти вперед.

Навстречу собственной смерти.

Леголаса перед ним трясет, мальчишка хмурится, изо всех сил пытаясь сдержать непрошеные слезы.

Кажется, он сбивчиво шепчет какую-то чушь, не понимая беспричинного гнева отца, пытаясь узнать, что же произошло.

И почему уезжая и уводя за собой огромную армию, король вернулся лишь с жалкой ее частью и странной повязкой, скрывающей половину лица.

— Adar?.. Я не понимаю…

Дракон поднимается на задние лапы и рычит, рычит, рычит…

— Прочь. Оставь меня в покое.

Пустые золотые глаза равнодушно глядят в черное от дыма небо, сломанный меч выпадает из ослабевших рук, с тихим хлюпом вонзаясь в темную землю. Все.

А в это время серые глаза с отчаянием и страхом глядят на него самого, проникая в глубины истерзанной души, чтобы после исчезнуть с глухим скрипом закрывшейся двери.

— Что же я натворил… — хрипло шепчет он в пустоту, закрывая лицо руками.

Лицо, на котором ужасающим цветком разросся шрам; маска, скрывающая который, с хрустом сломалась при первой искре гнева.

* * *

Руки тянутся к нему, хватают за ноги, сжимают горло, закрывают рот, не давая кричать.

Ему страшно, страшно, страшно…

Волна холодного, липкого страха накрывает его с головой, не давая шевельнуться.

— Убирайся вон! — кричит монстр до ужаса знакомым голосом, морду чудовища искажает уродливый шрам, заставляя Леголаса вздрогнуть и попятиться назад в немом испуге.

Рядом с пронзительным треском бьется стекло, и в воздухе отчетливо раздается пряный аромат вина, заставляя его зажать нос и закрыть глаза.

Это неправда, это — всего лишь сон. Неправда-неправда-неправда. Неправда, так ведь?..

— Вон!

Вон-вон-вон…

— Я ненавижу тебя!

Ненавижу… Не-на-ви-жу.

Его ada ненавидит его.

— Аda ненавидит меня, — шепчет Леголас спустя секунду после пробуждения с криком на губах.

Он судорожно сжимает в пальцах край теплого шерстяного одеяла, вглядываясь в темный потолок спальни, и вздрагивает: за окно с глухим рыком раздается новый раскат грома.

Белым огнем вспыхивает молния, заставляя сжаться и плотно закрыть глаза. Слишком уже сейчас… странно.

Слишком много теней, что в любом момент могут показаться, напасть на него; слишком много грома, в чьих раскатах он слышит раз за разом одну и ту же фразу: «Вон!».

Слишком много огня. Того самого огня, что появляется высоко в небе, принося с собой грохот и крики. Того огня, что причинил боль его ada.

И да, ему страшно. Он боится. Боится грозы, боится молний, боится мерно стука капель по хрустальным витражам.

А Леголас ненавидит бояться. Потому что бояться — значит проявлять слабость, значит показать себя недостойным.

Но затем молния вспыхивает ещё раз и совсем рядом, пронзая раскидистый дуб, что рос у самых окон покоев принца.

С глухим скрипом дерево разваливается на две части, вспыхивает пламя.

И вновь огонь.

Стекло лопается, осыпаясь на мраморный паркет спальни блестящим дождем, и Леголас в ужасе соскакивает с кровати, чувствуя, как что-то острое царапает его щеку.

Он прижимает ладонь к лицу, кривясь от чувства теплой крови на пальцах, когда в комнату врывается испуганная стража.

Его тут же оттаскивают прочь, а после и вовсе выпроваживают из покоев.

Леголас еще не успевает толком понять, что произошло, как оказывается в крепкой хватке одного из гвардейцев, молчаливо ведущего его по темным переплетением коридоров дворца.

— Куда мы идем? — тихо спрашивает Леголас, изо всех сил стараясь подавить дрожь в голосе.

— К Его Величеству. Приказ черный, — сухо отзывается страж, всем своим видом показывая, что говорить более не собирается.

Леголас вздрагивает, но возражать не решается.

Отец будет в ярости.

* * *

Страж на секунду замирает перед дверью из темного дерева, но после, наконец взяв себя в руки, тихо стучит ровно три раза. Спустя минуту в комнате раздается звук отодвигаемого кресла и быстрые шаги.

Вот щелкает замок и на пороге появляется сам король, по-прежнему облаченный в черные одежды, в которых несколько часов назад выступал на церемонии похорон.

— Что произошло? — холодно осведомляется Трандуил, сразу выхватив взглядом кровоточащий порез на щеке сына, одетого лишь в ночную рубашку, и хмурого гвардейца за его спиной.

— Молния ударила в дерево рядом с покоями Его Высочества. Окна были разбиты, разгорелся пожар; оставаться там было небезопасно.

— Пожар? — король раздражённо изгибает бровь. — Опять? Надеюсь, вы помните, что я не верю в… случайные совпадения.

— Да, конечно, — Леголас буквально кожей чувствует мутное ощущение беспокойство и страха, исходящие от эльфа рядом с ним. И что, Моргот раздери, значит «опять»? — Расследование будет возобновлено.

— В таком случае вы свободны.

Стражник облегченно выдыхает и с поклоном уходит, лишь подтолкнув Леголаса за порог.

— Ion? — напряженно произносит Трандуил, пристально вглядываясь в лицо ребенка. — Ты в порядке? Не ранен?

— Все нормально, — тихо отвечает тот, опуская голову и изо всех сил стараясь избегать взгляда отца. — Если вы хотите, я могу уйти и…

— Нет! — мгновенно вскрикивает король и тут же сам морщится от того, как громко звучит его голос в тишине комнаты. — Нет, — повторяет он уже спокойнее. — Конечно, нет. К чему такие мысли?

Леголас не находит, что сказать в ответ, и все так же стоит, понурившись, разглядывая изумрудные прожилки на мраморе.

— Иди сюда, — устало выдыхает Трандуил, раскрывая руки. — Обнимешь меня?

Но Леголас с места не двигается, лишь вздрогнув от мягкого тона.

Почему ada говорит так, будто ничего не произошло? Почему делает вид, что у них всё в порядке? Должен ли он сам поступить так же?

— Мне приснился кошмар, — тихо произносит он вместо всех тех сотен, тысяч вопросов, готовых было сорваться с губ.

— Ох, дитя… — Трандуил устало потирает переносицу. — Это ведь из-за меня, верно? Я не должен был кричать на тебя тогда. Поверь, меньше всего на свете я хотел, чтобы ты видел меня в подобном состоянии. Это нелегко объяснить, просто случилось кое-что очень плохое, и я… И я не знал толком, что мне делать. Ты сможешь простить меня?

— Я… я не знаю. Прости, ada, но я…

Леголас хочет было сказать ещё что-то, но натыкается на бесконечную усталость в темных глазах отца и замолкает, ниже опуская голову и позволяя волосам полностью скрыть лицо.

— Ладно. Хватит. Мы можем разобраться с этим позже, правда? — нарочито легкомысленно говорит Трандуил, рассеянно ероша свои волосы. — Тебе приснился кошмар… А знаешь ли ты, какое лучше средство от кошмаров?

— Горячий шоколад? — невольно Леголас поднимает голову, не в силах сдержать тихого смеха, так и рвущегося наружу.

— Горячий шоколад, — со слабой улыбкой подтверждает Трандуил, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не фыркнуть, наблюдая за столь разительными и быстрыми переменами в настроении сына. — Ну что, готов совершить набег на кухню?

— Всегда!

* * *

В дворцовой кухне пусто в этот поздний час. Полутьму комнаты освещают лишь дрожащее пламя свечи, принесенной королем, да тлеющий огонь в очаге.

Леголас сидит на высоком деревянном стуле, болтая ногами и грея замерзшие руки о горячую кружку. Он зевает, прикрывая рот ладошкой, и с удовольствием втягивает сладкий аромат ванили и корицы, источаемый из чаши.

Трандуил сидит напротив, рассеянно глядя сквозь собственную чашку с зеленым чаем.

— Хочешь поговорить об этом? — отстраненно спрашивает он, переводя задумчивый взор на чайную ложку в своих пальцах.

— Нет, — тут же отзывается Леголас, делая небольшой глоток и тут же жмурясь от волны тепла, прошедшей по телу. — Прости.

— Хорошо.

Король задумчиво скользит взглядом по сыну и невольно, будто сам не понимает, что делает, протягивает руку, проводя пальцами по царапине на щеке, заставляя Леголаса вздрогнуть.

— Прости, я… — хрипло выдыхает Трандуил, тут же отдергивая руку.

Леголас слабо улыбается в ответ, вновь пряча лицо в кружке.

За окном грохочет гром, громко стучат капли по стеклу, и Трандуил раздраженно рычит, закрывая голову подушкой в очередной попытке уснуть.

Эллериан рядом насмешливо фыркает и чуть приобнимает его, носом утыкаясь в спутавшиеся волосы.

— Вы мешаете мне спать, Величество, — выдыхает она ему прямо в ухо и заливается тихим смехом, увидев недовольное, заспанное лицо мужа.

Трандуил бурчит в ответ нечто нечленораздельное, притягивая ее к себе в объятия и довольно щурится, когда теплые руки обхватывают его, согревая.

Они лежат так пару минут, прежде чем Эллериан, прошептав что-то себе под нос, не поднимается на постели, утаскивая за собой мужа.

Она морщит нос, когда чувствует под босыми ногами холодный мрамор, но с кровати все же поднимается, настойчиво потянув за собой и Трандуила, раздраженно фыркнувшего лишь:

— Куда?

— В кухню.

Трандуил закатывает глаза, но все же встает, бросая в жену ее шаль.

— Зачем?

— Не хочу спать.

— Ясно.

— Хорошо.

Эллет довольно улыбается и крепко сжимает его руку, будто опасаясь, что муж вырвется.

Она тащит его куда-то, и Трандуил лишь тихо шепчет проклятия, костеря и отвратительную погоду, и неспокойных дам, которые не могут просто позволить дню пройти без происшествий.

Когда они наконец оказываются на кухне, то Трандуил просто стукается головой об стол, зарываясь пальцами в волосы и рассеянно слушая, как Эллериан рядом гремит кастрюлями и приглушенно ойкает, а после в камине начинает задорно трещать пламя.

Кажется, он даже засыпает на несколько минут, чтобы после вздрогнуть, когда жена с громким стуком поставит прямо перед ним тяжёлую глиняную кружку.

— Что это, Моргот раздери? — спрашивает он, окидывая Эллериан мутным взглядом.

— Горячий шоколад, — довольно улыбается та, утыкаясь в собственный кубок и отпивая маленький глоток. — Лучше средство против бессонницы.

Трандуил в очередной раз закатывает глаза и подавляет улыбку, глядя на написанное на лице жены наслаждение.

— Обожаю… — со вкусом тянет она, с усмешкой глядя на него из-за чашки.

Трандуил быстро трясет головой, прогоняя прочь назойливое воспоминания, и досадливо морщится.

Сын, сидящий перед ним, кажется, не замечает минутной заминки и странной растерянности на отцовском лице, и все так же счастливо щурится, делая новый глоток.

— Яблоко от яблоньки… — тихо фыркает Трандуил, качая головой, отстраненно замечая, что привычной горькой, щемящей боли в груди, что появляется каждый раз, когда это случается, будто бы и нет.

— Что? — Леголас по-совиному моргает своими огромными глазами, удивленно глядя на него.

— Ничего, не обращай внимая. Просто размышления вслух.

— М-м-м…

— Пей давай, — усмехается Трандуил, увидев сонную гримасу на личике сына. — Нам обоим давно пора спать.

— А ты расскажешь мне сказку?

— Всенепременно.

— Правда?

— Я когда-нибудь лгал тебе?

* * *

Леголас засыпает у него на руках ещё по дороге назад в комнату и просыпается, лишь когда Трандуил осторожно укладывает его на кровать, укутывая в одеяло.

Мальчик сонно хлопает своими невозможно синими глазами, чихает, хмурит лоб и тянет к нему свои ручки.

— Я тебя обниму, — сбивчиво шепчет он, быстро моргая и пытаясь не позволить внезапно чудовищно тяжелым векам опуститься.

— Ох, дорогой, — Трандуил устало улыбается уголками губ и осторожно приобнимает того в ответ, вслушиваясь в мерное биение маленького сердечка. — Теперь я прощен?

— М-м-м, — Леголас запутывается пальцами в его волосах, осторожно проводит большим пальцем по тонкому золотому обручу, гладит гранёные изумруды, фыркает в расшитую ткань камзола. — А сказку ты мне расскажешь?

— Ну конечно, — хмыкает король, аккуратно проводя рукой по спутанным золотым локонам. — Только давай мы сначала тебя уложим, хорошо? А после я расскажу тебе любую сказку, которую пожелаешь.

— Хорошо, — кивает Леголас, с трудом подавляя очередной зевок.

Трандуил улыбается, подавляя тяжелый вздох.

В этот раз обошлось.

Он не может позволить себе потерять ещё и это. Доверие Леголаса, сонные глаза, неловкие, но такие теплые объятия и ту безграничную, непоколебимую веру в него, в то, что он идеальный.

— Итак, какую же сказку ты хочешь услышать сегодня? — с усмешкой спрашивает он, подтыкая одеяло.

— Новую! Хочу новую сказку, — радостно восклицает Леголас, поворачивая к нему голову.

— Ну, значит, слушай, — кивает Трандуил, задумчиво прикрывая глаза. — Эту историю рассказал мне отец, когда я был совсем маленьким, кажется, ещё младше тебя.

— Правда? — голубые глаза смотрят на него с искренним удивлением, и он тихо смеется, понимая, что сын не может поверить в саму мысль о том, что когда-то его adar тоже мог быть маленьким эльфенком.

— Конечно, правда. Слушай же.

 

— Не хочу спать! Не хочу! — мальчик упрямо смотрит на хмурого отца, свирепо сверкая изумрудными глазами.

— А чего же ты хочешь, Трандуил? — обреченно спрашивает усталый родитель, уже не находя в себе силы на сопротивление неугомонному отпрыску.

— Хочу сказку! — весело восклицает тот.

— Трандуил, в который раз говорю тебе, у меня есть дела…

— Хочу. Сказку! — рассерженно шипит мальчишка, показательно складывая руки на груди.

— Ладно. Ладно, хорошо, будет тебе сказка, я сдаюсь, — сдается отец, поднимая руки. — Что ты хочешь услышать сегодня?

— Новую! Хочу новую сказку, ту, которую ты ещё не рассказывал.

 

Трандуил прикрывает глаза, вспоминая, и наконец начинает говорить:

— Знаешь, милый, в вечность ведет сто ступней…

И есть на свете лестница, из чистого золота, увидеть которую не сможет никто и никогда.

— Правда?

— Конечно, правда, Трандуил. Разве я когда-нибудь лгал тебе?

— Каждая — это всегда труд, боль, иногда — смерть, и зачастую — разочарование.

Завороженно сияют синие глаза, хмурится детский лобик. Трандуил насмешливо качает головой, осторожно распуская золотистые косички на висках сына.

…А еще потери. И кровь. Много крови.

Вспыхивают малахитовые глаза, черная тень проскальзывает в них на мгновение, прежде чем исчезнуть, скрываясь в глубине ярких изумрудов.

— Знай же, дитя мое, что лестница та — красивей всего, что в мире том и этом есть…

— …Но цена за каждую пройденную ступень слишком высока.

— Не ступай на этот путь тернистый, сын мой…

— …не ищи про́клятых ступней, не пытайся найти дороги в вечность.

— Не тебе суждено это сделать, и прошу, заклинаю тебя, — не пытайся.

— Но ada!...

— Но как же так?!

— Не стоит, Трандуил, прошу тебя.

— Не нужно, Леголас. Цена слишком высока.

— ...Непомерна порой.

Обиженно вспыхивают малахитовые глаза.

— Как прикажете, отец.

Задорно горят глаза-сапфиры. Он принял вызов.

— Обещаю тебе, ada, я найду лестницу и пройду каждую из ста ступеней, дойду до конца! Ради тебя и nana!

К осени испытываю двоякие чувства: вроде люблю эту пору, ее зонты и багряный ковер под ногами, но одновременно боюсь осени, точнее, мыслей, рождающихся под листопадом.

Эльчин Сафарли

Багряные лучи заходящего солнца играют в спутанных золотых локонах, и мальчик заливисто смеется, поднимая с земли новую горсть алых дубовых листьев, чтобы спустя мгновение они, закружившись в воздухе, пронизанным золотистыми драгоценными нитями, медленно осели обратно.

Леголас танцует, Леголас смеется, Леголас просто счастлив. Ему двадцать пять — сегодня его День Зачатия.

Трандуил лишь насмешливо усмехается, бурча под нос что-то об излишне активных детях, не способных и секунды просидеть на одном месте, пока сам стоит, прислонившись спиной к широкому стволу дуба, сложив руки на груди.

Это — хороший день.

Последние лучи Анора золотят голубые глаза мальчика, играя в них смешливым искорками жидкого света, а в белокурых волосах запутались багровые листья и веточки.

— А моему подарку ты так не радовался, как этой прогулке, — нарочито обиженно фыркает Трандуил, с трудом сдерживая улыбку.

И действительно, получив утром от отца маленький кинжал, украшенный россыпью драгоценных камней — едва ли таким можно кому-нибудь навредить: блестящая безделушка, не более; Леголас лишь чуть приподнял уголки губ, скомканно бормоча слова благодарности, но особенно счастливым при этом не выглядел.

Трандуил замечает, что сын вообще не проявляет особого интереса к ратному делу и оружию как таковому.

Это не то чтобы печалит его, нет, Трандуил давно пообещал самому себе, что не подпустит отпрыска к серьезным занятиям фехтованием и уж тем более настоящей практике как минимум до достижениям тем пятидесятилетия; пока что Леголаса обучали только основам, не слишком опасным или тяжелым — лишь подготовка для дальнейшего более углубленного обучения. Просто игры, развлечение, можно сказать.

Но все же осознание того, что сыну вообще не интересно наблюдать за поединками на мечах, он даже просто не стремился узнать хоть что-то об этом или чем-то подобном, отзывалось неприятным уколом в груди.

Потому, что он сам в таком возрасте был другим.

И признавать это было на редкость горько.

Очередное напоминание о том, как сильно они не похожи.

Нет, Трандуил не ожидал, что сын будет расти полной его копией во всем, начиная от характера и манеры поведения, заканчивая интересами; всем сердцем он желал, чтобы Леголас как можно дольше не знал о горестях войны и той боли, что идет с ней рука об руку, но все же...

Мог же Леголас быть хоть каплю быть похожим на него? По всей видимости, нет.

И это знатно бьет по самолюбию.

— Adar! — вырывает его из мыслей возбужденный возглас сына. — Ada, деревья говорят со мной! Представляешь, правда-правда говорят, по-настоящему!

И глядя в эти полные счастья голубые глаза и взъерошенную золотую макушку с давно потерянной где-то в высокой траве тиарой, Трандуил с усмешкой думает, что как же все-таки хорошо, что Леголас совершенно не похож на него самого в том возрасте.

— Неужели? Расскажи же мне, ion nin, что они говорят, — произносит он с улыбкой, подхватывая сына на руки, чтобы закружить его, крепко сжимая в объятиях, вслушиваясь в быстрое биение маленького сердца и золотистые переливы детского смеха.

Сегодня определенно хороший день.

* * *

Кисть опускается в краску. Один раз по часовой, один против. Багряный, солнечно-золотой, изумрудный.

Лунный свет танцует в серебряных волосах, переплетаясь с холодным сиянием звезд.

Кисточка пляшет по белоснежному холсту, вспыхивают цветами ровные линии.

Капля малахитового, мазок бирюзового, вновь по часовой, против.

Легкий порыв осеннего ветерка раздувает пряди, заплетая их в диковинные косы и принося с собой ароматы лесной реки, кислой ежевики и огромных, спелых яблок из королевского сада.

Трандуил безмятежно улыбается, кисть опускается на палитру, смешивая эбонитовый и прозрачно-желтый.

Кружевные тени скользят вокруг него, ластятся к рукам, обвивают, сжимая в легких объятиях ветреной паутинки.

Он танцует с ними, поет на странном, неизвестном языке слова древние, как сам мир, вступая в дикую осеннюю пляску последних теплых дней.

Распускаются на полотне алые цветы, сияют золотыми лепестками, качается от ветра высокая изумрудная трава.

Солнечно улыбается маленький принц, цветет вишня в золотых косах, а король тихо смеется, пока кисть скользит по холсту, вырисовывая блики в голубых глазах-омутах.

Капля снежно-белого, быстрый росчерк солнечно-желтого, штрих аквамарина, один раз против часовой, один раз по часовой.

Король Эрин Гален танцует последний осенний танец в хороводе теней прошлого и будущего, что так сильно не желают отпускать, а с картины на него с улыбкой на губах смотрит сын, крепко сжимая в пальчиках букет золотых лилий.

Пляшет Луна на равнодушных небесах, сияют ярче прежнего забытые звезды, чьи души были утеряны.

Опускает на голову короля серебряный венец, сотканный из ночного света, сменяя собою золотую корону жаркого летнего Солнца.

Дует холодный осенний ветер, развевая снежно-белые локоны, путая в них багряные дубовые листья с изумрудными прожилками.

Вновь завертелось колесо Года, рассыпались пеплом воспоминаний яркие цветы, исчезло дикое бушующее счастье, уступая место мерному спокойствию.

Осень наступила.

* * *

— Он не хочет фехтовать, ему не интересны кинжалы, не привлекают парные клинки или даже рукопашный бой. Он слишком мал, чтобы я принуждал его делать это, пока что нет такой необходимости; но все же, должно же быть хоть что-то...

Трандуил морщится, зарываясь руками в волосы. Двадцать пять. Дитя, все еще сущее дитя, но...

— Да что с ним не так? — глухо восклицает он в сердцах, но жена с портрета смотрит все так же насмешливо-равнодушно, лишь чуть улыбаясь уголком губ на его тираду. — Что не так со мной?..

Он нервничает. Переживает, ясное дело. Потому что Леголас — его единственный наследник, принц Эрин Гален, и он должен, обязан уметь обращаться с оружием.

Рано или поздно, но в эту войну Леголасу вступить придется; придется сражать и убивать, придется вести за собой армию и, видит Эру, как бы сам Трандуил ни хотел это отсрочить, он понимал, что подобное неизбежно.

И для всех будет лучше, если к тому моменту Леголас будет в состоянии защитить себя и всех, кто рядом.

Но, по всей видимости, пока что сам Леголас этого не понимает.

И Трандуил совершенно точно не представляет, что стоит делать ему.

— Я не знаю! — шипит он, сжимая пальцы к кулаки и отстраненно чувствуя, как тонкая струйка крови бежит по ладони. — Я ничего не знаю о детях, не знаю, как их воспитывать, не знаю, Моргот раздери! Сколько бы лет ни прошло, я все еще до одури боюсь сделать что-то не так, ошибиться, разрушить все...

Эллериан насмешливо глядит на него с полотна, лукаво сверкая голубыми глазами из-под полуопущенных ресниц, не давая ровным счетом никаких ответов.

— Что бы сделала ты? — внезапно спокойно вопрошает Трандуил, ощущая, как волна гнева внутри него исчезает так же неожиданно, как и появилась, оставляя место глухой обреченности. — Уверен, ты бы знала, как лучше поступить. Ты ведь всегда знала. Вот только меня предпочитала держать в неведении.

Он устало трет переносицу, когда взглядом вдруг натыкается на темную книжицу, зажатую в пальцах жены.

Что это? Неужто дневник? И как он раньше мог не заметить...

Если это действительно ее дневник, то он наверняка остался в ее старой комнате, в Северной Башне. И там могут быть ответы.

Ответы хоть на один из тех сотней тысяч вопросов, что она оставила после... своего ухода.

Да, наверное, ему стоит хотя бы попытаться найти этот дневник. Возможно, тот все же поможет ему.

Трандуил устало усмехается, проводя рукой по волосам.

— Сколько же тайн ты хранила?.. — хрипло произносит он в звенящую тишину комнаты.

Но Эллериан в ответ лишь молча глядит на него с портрета, мягко улыбаясь уголками губ.

Да, определенно, попытаться стоит.

* * *

Ключ щелкает в замке, и дверь протяжно скрипит, наконец открываясь.

В следующее мгновение он задыхается в навалившейся пыли и заходится в приступе сухого кашля, закрывая рот и нос руками.

Когда Трандуил все же приходит в себя, вытирая слезящиеся глаза, он на секунду застывает на месте и, до крови прикусив губу, жадно скользит взглядом по комнате, выхватывая малейшие детали.

Тут ничего не изменилось с последнего его прихода. И неожиданно это отзывается глухой тоской в сердце. Тоской по светлым, наполненным солнцем и легким, воздушным счастьем дням, громкому заливистому смеху, сияющим от восторга глазам и быстрому дыханию в унисон.

Светлой, печальной тоской по прошедшему знойному лету, пылающе-яркому рассвету его жизни.

Сколько лет, сколько сотен, тысяч лет прошло с тех времен? Уже и не вспомнить, не сосчитать.

Да и нужно ли? Ему никогда, — больше никогда — не угнаться за восточным ветром своей юности, не вернуть все то, что по наивности своей он потерял.

И, наверное, это все же хорошо.

«Надо уметь отпускать, ion nin, всегда нужно уметь отпускать», — с горькой усмешкой сказал ему отец когда-то слишком давно, взмахом руки пресекая всякие возражения.

Жаль только, что он не принял этих слов всерьез в тот день.

Что ж, на ошибках — на боли — учатся, верно?

Трандуил рвано выдыхает и трет виски — голова отзывается привычной тупой болью на внезапную вспышку воспоминаний.

Вероятно, нужно приниматься за поиски, если он не хочет провести за этим делом весь день и последующую ночь.

С тихим вздохом он делает шаг вперед, отрешенно слыша, как скрипят половицы. Скользит взглядом по покрытым толстым одеялом пыли постели, столу и платяном шкафу.

Кровать отпадает сразу — он точно помнит, что там нет ровным счетом ничего из ряда вон выходящего; Эллериан никогда не поступила бы столь... заурядно, если бы хотела скрыть что-то от чужих глаз.

В столе он также ничего не отыскивает: лишь пару странных вырезок и пыльных свитков, три потрепанных книги в тисненом золотом переплете, набор перьев, пустую чернильницу, алую шелковую ленту и хрустальный флакон духов.

Словно во сне он проводит пальцами по холодным граням, рассеянно вдыхая знакомый легкий аромат незабудок, ветра и дождя, прежде чем отдернуть руку, будто обжегшись.

Трандуил захлопывает ящик и выдыхает, пряча лицо в ладонях. Все еще слишком сложно.

Он быстрым шагом отходит от стола, чувствуя, как ногти вновь вонзаются в израненную кожу ладоней.

Платяной шкаф поддается ему спустя несколько минут, со скрипом распахиваясь и обрушивая на него пыльную волну с терпким запахом нафталина и сырости.

Отстраненно он проводит пальцами по сотне богато расшитых платьев, накидок, плащей и туник, скользит взглядом по ровному ряду бархатных туфель и одинокой паре высоких сапог, паре кремовых шляпок с восковыми цветами и выцветшими лентами и покрытой налетом ржавчины тонкой тиаре на верхней полке.

И удовлетворенно хмыкает, наконец отыскав желаемое: там, надежно спрятанная у самой стенки шкафа, лежит нарочито скучная картонная коробка из-под шляпы. Трандуил осторожно берет ее в руки, стряхивая верхний слой пыли. Рассеянно оглядываясь вокруг, он опускается на краешек кровати, не заботясь о совершенно точно испорченном камзоле. Крышка со стуком падает на пол.

Трандуил прикусывает губу и неверяще проводит пальцами по кожаной обложке старенькой книжицы, легко касается тускло-золотого кулона и быстро моргает, глядя на высушенный букетик вереска и незабудок, перевязанный серой лентой.

Ему становится дурно. Все это — принадлежит ей; она в каждой мельчайшей детали; эти вещи до сих пор несут на себе ее запах; они и есть она.

Цветы тут же рассыпаются в прах под его неосторожным прикосновением, заставляя болезненно поморщиться, сильнее кусая кровоточащую губу.

Боль отрезвляет. Напоминает, что он все еще жив, как ни прискорбно; она — мертва, а время течет все так же неумолимо быстро, утягивая его в свой бешеный водоворот безумия и заставляя оставить ее позади.

Это правильно. Прошлое должно оставаться в прошлом; всегда должно.

Трандуил бережно подцепляет кончиками пальцев тонкую цепочку медальона и пару мгновений молча глядит на него, стараясь запомнить плетеный узор цветов, прежде чем опустить тот в свой карман. Кажется, он знает, что именно должен сделать с этой вещью.

Дневник же он открывает, поддавшись искушению.

Ровные строчки, написанные каллиграфическим почерком, остро пахнущие цветущей вишней и лесной рекой, причиняют почти физическую боль, но оторвать взора король не в силах.

Эта приторно сладкая, манящая боль отчего-то странно приятна.

«Это — мазохизм чистой воды, — проносится мысль в его затуманенном разуме. — Или обыкновенное безумие...»

Лихорадочно быстро он скользит взглядом по строчкам, жадно впитывая каждое слово, выведенное витиеватым почерком, пока в голове в бешеном танце сменяют одна другую картинки воспоминаний.

«...Ездили кататься на лошадях. У него красивая улыбка, жаль только, что в последнее время я вижу ее столь редко...»

Он кусает губу, изо всех сил стараясь сосредоточиться на солоноватом привкусе во рту. Слишком много воспоминаний, слишком много того, что хочется забыть, слишком много того, что вспоминать нельзя.

«...Волнуюсь. Что-то надвигается, а Трандуил, как всегда, все от меня скрывает...»

Кривая улыбка искажает губы. Конечно, она всегда знала. Чувствовала, наверное. А он лишь хотел защитить ее, уберечь, сохранить. Идиот.

«...Малахитовые с золотыми прожилками и светятся ярче солнца в моменты радости. Хочу, чтобы у наших детей были такие же глаза...»

Непрошеные слезы обжигают щеки, капают на бумагу, оставляя за собой чернильные разводы. Ему больно. И немного страшно.

«...Старая вишня под нашими окнами вновь расцвела. Он нарвал мне целую чашу ягод и разорвал свою рубашку в клочья, упав с дерева...»

Хриплый смех сам собою вырывается из груди, душит горло, разрывая его на части. Слишком больно. Голубые глаза-омуты вспыхивают в памяти и с молчаливым укором глядят на него, принося с собою внезапное успокоение.

«...Чувствую два маленьких сердечка. Эру, как же я счастлива...»

Боль уходит, оставляя равнодушное спокойствие.

«Это не моя вина, — вдруг взрывается в разуме мысль, впервые не находя отрицания. — Это уже произошло, случившегося не изменить. Прошлое в прошлом...»

«...Страшно до жути. Трандуил ненавидит меня, ненавидит их, наших малышей, что во сто крат хуже... Больно...»

— ...Настоящее теперь, — выдыхает он вслух, чувствуя, как эти слова отпечатываются на обратной стороне век, кровоточат рваной раной на сердце.

Но они правильны. Впервые.

«...Осень наконец настала. Я чувствую, что скоро это произойдет. Конец. Я счастлива...»

Это тоже правильно.

Настало время идти дальше. Время забыть, время отпустить наконец.

Больше нельзя.

Хватит.

* * *

Кружевные тени скользят за ним по пятам, дерево отдается тихим поскрипыванием под легкими шагами.

Трандуил шагает быстро, не оглядываясь и останавливается лишь у самой двери в покои сына. Он стоит, замерев, несколько секунд, прежде чем, выдохнув, нажать на ручку и, потянув ту на себя, оказаться в родной полутьме комнаты.

Леголас спит.

«Конечно, что же ему еще делать ночью?.. — Трандуил фыркает своим мыслям. — И что за осенний бред?»

Мальчик выглядит неожиданно беззащитным. Он лежит, свернувшись в клубок под сбившемся одеялом, и отчего-то кажется таким маленьким.

С приглушенным вздохом Трандуил садится на край постели и осторожно проводит пальцами по лбу сына, убирая спутанные светлые прядки.

— Ох, дитя... — выдыхает он, прикусывая язык.

Лукавый полумесяц заглядывает в комнату через полуоткрытые портьеры, лунный свет серебрит кудрявые детские локоны, играет в туманных голубых глазах снежными звездами.

И в это мгновение Трандуил ловит себя на мысли, как же это, Моргот раздери, правильно.

Правильно, что сейчас он, наконец, видит только Леголаса, не темную тень жены в его глазах и гордый проблеск отца в характере или чертах лица, а просто своего сына и никого больше.

Такого маленького, хрупкого и его ребенка. Мальчика, который больше всего на свете любит осень, большие спелые яблоки и играть в камешки; который украдкой признается на ухо отцу, что мечтает когда-нибудь стать летописцем, и сбегает ночами глядеть на звезды, наивно думая, что его прогулки остаются незамеченными.

Это правильно — глядеть на него вот так.

Трандуил вздыхает полной грудью, чувствуя как долгий туманный сон, нет, кошмар наяву, наконец уходит, оставляя его.

Тонкая золотая цепочка медальона в пальцах больше не обжигает, даря лишь приятный холод, тускло блестит золото в холодном свете звезд.

И отчего-то ему хочется верить, что Эллериан тоже там, яркой звездой сияет на темном бархате небосвода. И что она наконец спокойна.

— Я отпускаю тебя, — хрипло шепчет он, облизывая губы. — Спасибо.

— Ada? — Леголас сонно моргает своими огромными глазами и, не сдержавшись, зевает. — А что ты здесь делаешь?

— Спи, — устало улыбается Трандуил, зарываясь пальцами в белокурые кудри. — Я просто побуду рядом.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, — тихо говорит Леголас, заспанно вздыхая.

— Я не уйду, ion. Пока я тебе нужен, я буду рядом. Всегда. Обещаю.

И это тоже правильно.

* * *

«Здравствуй, Трандуил. Ты все же нашел мой дневник, а это значит, что меня нет сейчас рядом с тобою. Что ж, нельзя сказать, что я не ожидала этого.

Простишь ли ты меня, если я скажу "nal mára núro"⁽¹⁾? Всем сердцем надеюсь, что да.

Ты злишься на меня? Да, наверняка так и есть. Не мне тебя винить.

Я... Мне жаль. Мне жаль, но таков мой выбор, и я знаю, что со временем ты примешь его.

Не держи меня, Трандуил, этим ты лишь вредишь себе и нашим, твоим детям, отпусти меня. Отпусти, забудь и будь счастлив в том маленьком светлом мире, где мне никогда не было места.

Я попрошу лишь об одном: люби их. Люби наших Листочка и Цветочек, пусть не по своей воле, но ради меня. Я ведь могу попросить тебя об этом? Нет, конечно, нет...

Просто скажи им, что их nana любила их. Больше всего на свете, больше самой жизни. Я буду любить их всегда, веришь ли ты мне?

О Валар, теперь я плачу... Что ж.

И знаешь, я все же я скажу "прости". Прости и до встречи, мой дорогой король. До встречи за горизонтом, там, где сходятся небеса и океан, до встречи в мире, где не будет боли.

До встречи в мире, где мы будем счастливы.

До встречи, мой милый король».

---

1) Nal mára núro (синд.) — прости меня.

Вернуться к тексту