Поздний визит (гет)

Глаза у Гаары сузились от захлестнувшей злобы, а кулаки сами собой сжались.

— Не можешь, да? — Он хотел сказать это спокойнее, но получилось в точности до наоборот, вместо его голоса — какой-то деревянный, грубый почти рык.

Сакура поджала обиженно губы, притихла. Но словно толкнуло что-то, докатились и до нее волны его обиды и гнева, зажгли, распалили, и Сакура вскинулась:

— Да, что ты знаешь вообще? Что? Смотришь на меня, как и все, презираешь за эту любовь. А я, представь себе, не могу. У него нет никого кроме меня и не было почти никогда. Все только и говорят: Саске — преступник, Саске — псих, боятся его, избегают. У него только я и есть, понимаешь? Я не могу его оставить, не могу.

— Ты у него есть, а он у тебя? — Нужные слова не нашлись, зато обидные едкие и колкие с легкостью срывались с его губ. — Не могу… А ты пробовала? Думаешь, Саске в тебе так нуждается? Очнись уже, Сакура!

— Ты не понимаешь. — Плечи ее опустились, и весь запал куда-то ушел и погас.

— И не хочу понимать. — Гаара раздраженно дернул плечами. — Ты, Наруто, Какаши даже носитесь со своим Саске, как с сокровищем, его столько времени не было, а вы все видите в нем того мальчика, с которым в команде были. Идиотские детские мечты. Ладно, Наруто, он всегда такой, у Какаши, допустим, свои интересы. Ты то почему до сих пор не видишь очевидного под собственным носом? Какая-то бесконечная вера в человека, беспочвенная! Идиотизм! Саске на всех вас плевать. Он даже говорить об этом не стеснялся никогда.

Гаара сделал по комнате круг. Слишком много сказал, и все совсем не то, что хотел.

— Не можешь, да? Любишь его? — уставился на Сакуру холодным немигающим взглядом, и она не посмела возразить, не стала больше оправдываться или объяснять, замолчала. — А я что тогда тут делаю?

Эта комната раздавила, стала постылой и тесной, захотелось уйти, демонстративно и пошло хлопнуть дверью, или лучше: схватить Сакуру, потащить за собой. Если понадобиться, скрутить ее, рот заткнуть. Унести, раз не может объяснить ей, как больно слышать о ее преданности. Слепой вере в Учиха.

Хотелось убедить, чтоб поняла, чтоб не поколебалась ни на минуту, за ним побежала, за Гаарой, как за своим Саске всю жизнь мчалась. Гаара уже приготовился сказать еще что-то, как вдруг наткнулся на злые ненавидящие глаза Сакуры. Задел все-таки, зацепил за живое, а право не имел. Ни на секунду не должен был упрекнуть ее собой.

— Уходи, — глухо прозвучало. Гаара понял, что сейчас она расплачется, сдерживает себя из последних сил. Только после своих упреков он не мог ее успокоить, прощения попросить, объяснить, что зол, что любит ее так сильно, что убить готов и сам умереть, только бы рядом с ней быть.

Гаара раздраженно дернул полы камзола, ушел, тихонько прикрыв дверь за собой. Все-таки не хлопнул, еле-еле удержался.

Странно было осознать, уже находясь в своей комнате, что все еще было ранее утро. Канкуро дрых. Пришлось растолкать его и буквально тащить за собой в Суну. Ни минуты больше не хотелось быть так близко от Сакуры. Разбитое сердце ныло, обида облепила душу черными пятнами злости, клокотала внутри. Хорошо хоть задерживаться в Стране молнии было незачем. Наскоро откланявшись Дайме и объяснив свой скорый уход неотложными делами, они с Канкуро отправились домой.

* * *

Гаара специально не спрашивал о Сакуре. С их встречи в Стране молнии прошло уже слишком много времени, он уже столько раз так и этак повернул их дурацкий разговор, передумал миллион вариантов, что надо было сказать ей тогда и как. Все больше казалось, что он испортил все окончательно, сам разорвал эту хрупкую ниточку, тончайшее единение их утра. Испоганил, ногами истоптал, потому что впервые за долгое время не мог себя сдержать, быть умнее, осторожнее. Повел себя как глупый мальчишка. Это казалось таким далеким теперь, год прошел.

Целый год Гаара старательно избегал визитов в Коноху, прикрывался занятостью, отправлял Канкуро или Мацури, лишь бы не самому. Только бы не ехать туда, где можно встретить Сакуру.

Сейчас он остыл, перегорел своей ненавистью к ее выбору, яростью. Осталась тянущая дыра в душе, которая ширилась и заполняла стылой грустью всю его сущность.

Наруто позвонил неожиданно. Искрил своим счастьем, не просто звал, был безоговорочно настойчив: «Ты должен, Гаара, не приму отказа!» И Гаара понимал, что должен, что Наруто ни при чем, что у Узумаки сын родился и приехать надо, поздравить, обнять обязательно. Ведь Гаара и правда был за него рад.

На празднике были все — как только дом у Наруто не лопнул от обилия гостей. Ленточки, подарки, летучее щебетание девушек: «Какой хорошенький!», «Хината, он у тебя такой милый!», «Можно подержать?» И смущенная Хината, повзрослевшая, уже не такая застенчивая, как раньше, передавала свое сокровище, маленький драгоценный сверток в руки то Ино, то Тен-Тен. Более сдержанные мужчины хлопали Наруто по плечу, обнимали, кивали одобрительно: «Сын!» — А Наруто светился счастьем, расплескивал его, раздаривал вокруг, как только он и мог.

Гаара думал, что боится увидеть Сакуру, а оказалось, напротив, до нестерпимого захотелось хоть чуть-чуть посмотреть на нее, украдкой, издалека. Только Сакуры не было. К облегчению Гаары, не было и Саске.

Окончательно осмелев, он как можно спокойнее спросил, улучив наконец момент, когда Наруто остался один:

— Что-то твоя бывшая команда не пришла тебя поздравить.

— Команда? А, да Саске на миссии, а у Сакуры роды, даттебайо. — Гааре показалось, что разом и свет померк, и голоса стихли, заволоко глаза противной дурной поволокой, как будто издалека Наруто продолжал, совершенно не замечая его состояния: — Сэцуку-сан рожает, что-то сложное, я не разбирался даже. — Наруто виновато улыбнулся, почесал затылок. — Сакуре непременно присутствовать надо было, хотя она ж после разрыва с Саске все время в госпитале торчит, клещами не вытянешь оттуда…

До Гаары как будто не сразу дошло, как ведро холодной воды на голову опрокинули, сразу звуки со всех сторон обрушились, сильнее перед глазами помутилось.

— Что? — глухо, как из бочки, переспросил он у Наруто.

— Что? — разул глаза в недоумении Узумаки.

— Развод?

— Ааа, — Наруто опять поскреб макушку, раздумывая стоит ли говорить больше о чужой личной жизни, — такое дело, Гаара, даттебайо, ушла она от Саске. Тут все в шоке были. Уже год почти как, поругались они что ли. Из Саске не вытянешь ничего, только губы поджимает и сверкает своими шаринганами. А у Сакуры я постеснялся спросить… Эй, стой, ты куда?

Наруто еще таращился вслед стремительно удаляющейся фигуре.

Гаара летел как в тумане, стучало в голове: «Развод», — а одновременно вспышками мелькали другие мысли: какой он дурак, и какой дурак Наруто, ведь столько времени знал и не сказал ни разу, сколько бесполезных новостей из Конохи, и никто не принес эту, самую важную и нужную. Он мчался в сумраке узких улиц к больнице, как мог, но все еще казалось, что он еле плетется, и заветное здание с каждым шагом не становится ближе, а наоборот избегает его, прячется в полутьме. Наконец, впереди показалась та самая дверь, Гаара влетел, чуть не снес ее с петель и обрушился на дежурного ирьенина, задыхаясь от стремительного бега:

— Сакура-сан здесь?

— Н-нет, — опешила молоденькая девушка за стойкой. — Ушла пару минут назад, у вас случилось что-то?

— Адрес, — рявкнул Гаара, и ужаснувшись своей грубости, поспешил добавить. — Пожалуйста, скажите, куда госпожа Харуно ушла, личное дело, безотлагательное.

Девушка не посмела отказать, назвала адрес, сбивчиво от волнения объяснила, как добраться до дома Сакуры, только открыла рот, чтоб что-то уточнить, как Гаара уже умчался, грохнув дверью больницы.

Снова замелькали домики, улицы, сливаясь в пеструю ленту. Задохнувшийся, он взлетел на порог ее дома, чуть не умер, пока Сакура, услышав стук, подошла к двери и наконец ее открыла. Стала на пороге, кутаясь в халатик.

— Ты? — прошептала беззвучно, одними губами, только глаза распахнулись до невозможности широко.

Гаара все еще дышал часто и рвано после бега. Глянул на нее:

— Я…

Сакура отошла на шаг, то ли в смятении, то ли приглашая его войти, и Гаара вошел, вскочил в ее квартиру, влетел в тесный коридорчик, напал на нее, как дикий, схватил, прижал к себе, бормоча что-то бессвязное, глупое.

— Сакура… не могу без тебя… не могу… прости… Сакура, слышишь?

Сакура не сопротивлялась, совсем потерялась, пропала в этом его сумасшествии. Гаара остановился, перестал беспорядочно хаотично хвататься за Сакуру, оторвался от нее, встряхнул за плечи.

— Почему ты не сказала?

— Я думала, ты знаешь.

— Нет.

— Но как же…

Вспомнилось, что-то такое: Канкуро рассказывал как-то про ребенка Рока Ли или Акимичи, на что Гаара вызверился, что его мало интересует личная жизнь коноховцев, кроме разве что семей Темари и Наруто. А может, он даже наорал на брата за «бабские сплетни», совершенно не приемля, что и личная жизнь шиноби — важная информация. Тогда еще слепила глаза обида на Сакуру, не давала трезво рассуждать.

Потянул ее к себе за халат, обжег кожу быстрыми беспорядочными поцелуями.

— Сакура, Сакура…

Она еще отбивалась, сначала отпихивала его от себя, сумасшедшего, нетерпимого.

— Да подожди же ты!

Но Гааре было все равно. Сорвало все, слетело в бездну. Только она рядом, дурманящая, сладкая, в халатике своем, растрепанная, желанная, долгожданная.

— Люблю тебя, — Схватил за острый подбородок, притянул к себе. — Дура ты…

— Сам ты… — Не давав ей договорить, вжал в стену, впиваясь в губы. До крови. Потому что его. Никому не отдать.

С худых белых плеч халат сполз, а его руки заскользили по плавным изгибам, до синяков сжимая тонкую талию. Соскучился так, что раздавить хотелось в объятиях. Жаль времени потерянного, до щемящего сердца жаль собственной глупой обиды.

— Я дурак, я…

— Остановись же ты, подожди, Гаара!

А Гааре все равно, никакой гордости не надо, доказательств своего превосходства, сполз к ее коленкам, поцеловал голые чашечки.

— Да все равно мне, ясно, — дернул ее вниз, на пол, к себе. Дурацкий халат до неприличия задрался, показалась линия белья, некрасивого, удобного и скучного, только разница какая — никакой.

— Гаара, да, что с тобой!

Не слушая, разложил ее на полу: волосы растрепанные, туманная зелень глаз, изумление и, совсем на дне где-то, радость. Наверное… ему очень бы хотелось. Уловила на секунду его затуманенный взгляд.

— Ты что? — прошептала и улыбнулась.

— Никогда больше…

Содрал с Сакуры халат окончательно, целуя — кусая, бесконечно, не в силах оторваться, одежду свою скинул даже не помнил когда, как и белье ее дурацкое.

Бумажно белая кожа, худые ноги ее, руки, ласки торопливые. Слишком хотелось, до болезненных спазмов. Ткнулся, скользнул, и поплыли перед глазами цветные пятна. До изнеможения хорошо, до синих отпечатков страстных укусов. Наплевать совсем на то, что на полу, на то, что и недолго, и не во всех позах, унять бы безумную тягу, дрожь во всем теле, желание крышесносное. Сакура куда-то в ключицу застонала-заныла, и Гаара чуть замедлился, до осторожных, медленных точков, поцеловал в плечо, в шею, сильнее к себе прижал. Почувствовал, что совсем все, тонет, задыхается. Сакура всхлипнула, прижалась и задрожала, а Гаара еле успел. Свалился на нее, безвольный, счастливый до невозможности, мокрый, дурной еще.

Сакура заливалась удушливой краснотой, а Гаара рядом стоял невозмутимый, как монумент.

— Ты хорошо подумала? — в который раз уточнил Хокаге. Сакура лишь молча кивнула, пылая стыдливым румянцем.

— Жаль, жаль, — пробубнил Какаши, прошелестел какими-то бумагами для вида, внимательно-серьезно посверлил взглядом Гаару. — Лучшее забираешь.

Гаара позволил себе ухмыльнуться, кивнул, соглашаясь с Какаши, и добавил:

— Насовсем.

Примечание к части

Ребятки, спасибо, что ждали, я наконец поймала то самое, что никак не ловилось, вдохновение что ли или видение, как все должно закончится.