Йецер-ара (джен)

Когда Стародуб вновь захлестнули погромы, то отряды еврейской самообороны были созданы в считанные часы, но теперь им предстояло бороться не только с погромщиками, но и с полицией и казаками.

Оська вступил в отряд Ицхака Пшелецкого, полуеврея-полуполяка. Ицхак пострадал от кишинёвских погромщиков ещё два года назад и теперь жаждал мести за убиенную семью. Оська тоже. Ведь тётя Роза каждый вечер втолковывала, как были не правы уважаемые погромщики, когда разбили головы праведным евреям. Про отца он тоже знал, и про мать.

Пшелецкий раздал им новенькие револьверы, ещё блестевшие в оружейной смазке. Дворы баррикадировались телегами, бочками, мешками с песком. Две дочери Фаи: Роза и Нюра, покрикивая друг на друга, тащили наволочки, наполненные конским навозом.

— Пусть вляпаются… — крикнули они неприличное и разразились хохотом.

В кармане была пачка маслят, руку благородно и тяжело оттягивал новенький наган.

Время было суровое, военное, и оружие тайно поставлялось контрабандистами по завышенной цене. Оська матерно лаялся с перекупщиками, покупая новые винтовки. Город был уже предупреждён о волне погромов, прокатившихся по всей стране.

Бои на окраине начались ещё вчера, но до слободки ещё не докатились, лишь слышались отдалённые выстрелы.

К ночи отряды погромщиков появились на их улице, их встретили винтовочным и револьверным огнём.

Оська бегал — ему было весело и страшно, пригибался, падал, стрелял из-за угла, мешков с песком. Вряд ли он кого-то подстрелил, но к рассвету на мостовой остались лежать убитые и раненые. Легкораненым оказывали помощь, давали пинка под зад и отпускали. Тех, кто был тяжело ранен и не мог идти, грузили на пригнанные подводы и отвозили к ближайшей больнице.

Оська был горд собой — предплечье было перевязано марлевой тряпицей. Пустяки, конечно, царапина, но ранен же, герой.

Родной двор встретил ужасающим воем и визгом. От этого воя Йоська покрылся холодным потом и бегом рванулся к пожарной лестнице на крышу. Ворота были заперты. Он ловко вскарабкался по перекладинам и побежал к слуховому окну на чердак. Внизу открылось страшное зрелище. Посреди двора стояли шесть погромщиков, вооружённые винтовками, топорами и пистолетами. У водокачки валялись трупы Мойши и соседа Ирвана.

Ужасающий женский вой, звук выстрела, и Оська пулей пронёсся через чердак на свою кухню. Тётя Роза была в крови, но она храбро, сжимая в руке кочергу, остервенело била насильника по голове. Из коридора раздался шум, и пока Ося отдирал половицу, снова жахнул выстрел, и тётя Роза упала.

Мальчик не помнил, как в его ладони оказалась та старая финка, но он подскочил к погромщику вдвое выше себя ростом и ударил его ножом в бедро. Тот заорал, и Ося ткнул ещё раз и упал на спину, когда его ударили кулаком. Он отполз к печке и уткнулся в мёртвую тётю Розу. Нет, она была ещё жива, но рана в её груди…

Иосиф отвернулся, вскочил на ноги, готовый ещё раз отразить атаку одним ножом, но все стихло. В окне было видно, как уходят погромщики.

Стало совсем тихо, и лишь хриплое дыхание тёти Розы нарушило эту тишину. Оська подполз к ней на коленях, взял за руку, но это была уже агония.

Он заревел как маленький и уткнулся лбом в пол.

Нюра и Фая были изнасилованы и убиты, деду Мойше раскроили голову. Не пощадили даже младенца Нюры.

Роза сошла с ума.

Она сидела на ступеньках и выла, держась руками за голову.

Ося тряхнул её за плечи:

— Роза, Роза, это я, Йося.

Но Роза вырвалась и страшно закричала, царапая себе лоб и щеки.

Вечером её увезли в психиатрическую больницу, и Ицхак Пшелецкий собрал сход. Окидывая своим единственным глазом посеревшие лица мужчин, тихо сказал:

— Отвоевались. Полиция арестовывает зачинщиков, это же, конечно, мы, честные евреи.