Чтоб ты сдох (гет)

Холодный равнодушный рассвет ставит все по своим местам. Эмоции и поспешные, навязанные минутой чувства тают, как неувиденные сны.

Дело сделано. Она незаметно и быстро делает инъекцию, пока он еще спит. Тихо прошмыгивает в ванную. Стараясь не глядеть в зеркало, собирает растрепанные волосы. Поспешно одевается. Выйдя, она немного удивляется. Невилл, уже проснувшийся и тоже одетый, лежит на кровати. Прямо в джинсах поверх простыней.

«Фу», — проносится в голове не к месту.

А потом до нее доходит, может, у него уже нет сил вставать?

Могучий герой повержен. Лежит сейчас перед ней, беспомощный и безоружный.

— Знаешь, а я ведь должна тебя убить, — просто говорит она.

А сама все смотрит, смотрит. Почему-то не может отвести взгляд от этих спокойных сейчас уже серых глаз. А в следующую минуту вздрагивает всем телом от неожиданного ответа.

— Знаю, — его голос тверд, а взгляд серьезен. — Знаю.

На секунду почва опять вылетает у нее из-под ног. Слов не находится.

— Как?

— Я понял это, еще когда увидел тебя там, в баре. Ты же знала, что вас не пускают. А вино ты не особо и любишь. Уж, по крайней мере, не настолько, чтобы терпеть ради этого унижение. Только не ты. Знаешь, никогда не тешил себя надеждой, что могу понравиться тебе всерьез. Вообще не думал, что у меня когда-нибудь будет такая девушка. Хоть и в ночь перед смертью. Ты же принцесса Слизерина, знаешь? Наши так тебя называли.

Она горько ухмыляется, качает головой.

Он добавляет:

— Да, знаю, с ненавистью и издевкой. Что не отменяет самого факта. Ты королевских кровей. Лучшая темная ведьма. Притягательная красавица.

— Ты поэтому сдался? Просто хотел провести со мной ночь? Что скажешь теперь, стоила она твоей жизни?

Сама не замечая того, она подходит совсем близко. Он осторожно отводит от ее лица длинную разлохматившуюся прядь волос. Он совсем не опасен теперь. Инъекция сделана — магия заблокирована, даже физической силы больше нет. Ребята постарались. Да, всего на двенадцать часов, но этого ей хватит. Раньше она думала — покуражиться, теперь вот — просто поговорить.

— Ты не поняла. Вот это все, — он широким жестом обводит смятую простыню, съехавшие на пол подушки, — это все я совершенно не планировал. Я и не надеялся, что ты снизойдешь до меня. Просто, знаешь, мне уже давно очень противно. От всего. Как тебе объяснить...

Он подносит палец к носу, как будто это поможет ему собраться с мыслями. Этот жест почему-то делает его очень беззащитным. Похожим на ребенка.

— Мы же боролись тогда за лучшую жизнь, понимаешь? За свет и справедливость для всех, — продолжает он после минутного молчания.

— Справедливости для всех не бывает, — железным тоном профессора зельеварения говорит Панси.

Невилл улыбается, узнавая знакомые интонации.

— Да, наверное, ваш декан и тут был прав. Просто я не ожидал, что на свете до такой степени все неправильно, веришь?

— И поэтому ты даешь мне себя убить? — озадаченно спрашивает она.

Почему-то ей очень важно понять. Очень.

— Нет, — легко улыбается он. — Ты опять не поняла. Понимаешь, я все время думаю, вот если бы Колин, или Фред… — он замолкает на минуту, потом решительно продолжает: — Люпин, Тонкс, Лаванда — все они должны были жить. Если бы их больше тогда уцелело, может, и не было бы этого всего. Они бы не стали мириться, они бы справились. Я вообще случайно выжил, неправильно. Ну и — пришла пора исправлять ошибку.

Он невесело усмехается и, помолчав, добавляет:

— Ты даже представить себе не можешь, как я от всего этого устал. Ночью мне снятся ребята. А днем — вот это вот все. Я устал. Наверное, разочаровался в будущем. Какой смысл стараться что-то изменить, совершать, если в конце концов все равно получается гадость? Я подумал, это будет отличный выход. Ну, и даже красиво, если это сделаешь ты.

— Твои дружки — грязные нахальные хамы… — хриплым, дрожащим голосом шепчет она давно продуманную речь. — Без уважения к традициям и предкам. После вашей победы они вламывались в наши библиотеки и дворцы. Жгли книги и картины. Грабили наши дома, калечили наших отцов и братьев.

— Разве я был среди них?

— Так ты уже оправдываешься?

Горькая улыбка, прямой спокойный взгляд бесстрашных серых глаз. Черт, они еще и цвет у него меняют. Почти как у мамы.

— Нет, я просто хочу, чтобы ты признала правду.

Она не успевает ответить ему. Внизу, из гостиной, слышен шум.

— Эй, Панси, с тобой все хорошо? — разбивают хрустальную хрупкость утра грубые голоса.

— Да, я в порядке, — отвечает она, не отрывая взгляда от Невилла.

Он становится более спокойным, пожалуй. Лицо его делается таким серьезным и собранным, как когда-то, давным-давно, когда Кэрроу приказывала ему выйти перед классом, и все понимали, для чего. Дохлые пикси. Легкой смерти не получится.

Грубые — почему-то она раньше не замечала, какие они вульгарные и грубые — голоса снизу спрашивают, приближаясь:

— Забавляешься, вертихвостка?

— О да, — мурлычет она, держа Невилла под прицелом палочки, а левой рукой сгребая со стола и запихивая в карманы впопыхах накинутой мантии его палочку, ее кошелек с деньгами, сережки, серебристый ушной рожок.

Слышны грузные шаги нескольких человек по лестнице. А потом одновременно происходит сразу несколько вещей. Она придвигается ближе к Невиллу, сгребает его в охапку, крепко прижимая к себе, дверь распахивается — и ее палочка мгновенно направляется туда. Хрупкий девичий голос выкрикивает: «Бомбарда Максима». Заклинание пробивает щит тех, у двери, но частично рикошетит, и Панси отбрасывает к окну, она спиной выламывает его и, чуть-чуть не долетая до земли, крепко зажмурившись, аппарирует.

Это усилие превышает все наложенные на нее ограничения, из носа идет кровь, в ушах шумит, и последнее, что она видит, это зеленые макушки каких-то деревьев и встревоженное лицо Невилла. Волна ликования вместе с тьмой накрывают ее одновременно.

Когда Панси вновь открывает глаза, то опять чувствует на себе этот взгляд. Невилл смотрит на нее внимательно, неотрывно.

— Это откат, да? Вот, не бог весть что, но должно немного помочь, пей.

У нее под носом оказывается грубо сплетённая импровизированная чаша из толстых листьев. А в ней какой-то белесый сок.

Видя, как она кривится, Невилл улыбается и шепчет:

— Извини, хрустальных бокалов с собой не захватил.

— Ты не понял, — пытается сказать Панси и поражается, какой же сиплый у нее голос. — Ты почему такой дурной? Я же тебя убить хотела, а ты опять спасаешь.

— Ну, не убила же, — еле слышно отвечает ей Невилл.

И смотрит внимательно исподлобья.

Не найдя, что ответить, Панси оглядывается. Они в какой-то не то трубе, не то берлоге, с круглыми шероховатыми стенами и очень низким потолком.

— Ого, где это мы?

— Это просто дупло. Один очень старый дуб вовремя подставил нам спину. Думаю, он тут стоит еще со времен короля Артура. Дупло достаточно большое, чтобы скрыть нас от лишних взгляд и дождя.

И верно, только теперь Панси понимает, что шумит не только у нее в ушах.

— Ты что, тащил меня сюда на руках? — спрашивает удивленная Панси.

Введенный ею раствор должен был отнять и физические силы тоже, но поди ж ты, Невилл и тут непредсказуем. От резкого движения у нее опять кружится голова, и она снова бледнеет.

— Плохо тебе? — ловко уходит он от ответа.

— Да ерунда, — говорит Панси и поводит плечом.

Даже это простое движение заставляет ее прикусить губу, сдерживая вскрик. На самом деле она даже не знает, во что выльется этот самый непродуманный и идиотский поступок в ее жизни.

Панси опять смотрит на дождь, потом на Невилла, сидящего рядом. Он уже вытащил у нее из кармана свою палочку. Вновь и вновь совершает одно и то же движение, шепча заклинание про себя.

— Это теперь навсегда? — буднично интересуется он, чуть приподняв брови.

— Нет, — хрипит она, — общее действие двенадцать часов. Я навела побольше, учитывая твой вес, так что, может, на двадцать от силы.

— Плохо, — темнеет он лицом. — Боюсь, твои дружки уже вышли на след. И прошло только часа три. Нам не удастся петлять так долго. Тебе надо уходить.

— Еще чего, — криво ухмыляется она.

Дрожащей рукой она незаметно нащупывает в кармане сережки. Те самые, бабушкины.

Бросив на нее быстрый взгляд, он лишь качает головой. Боже, как хочется ей немедленно наброситься на него, ощутить под рукой жесткий ежик его волос, упрямую упругость подбородка. Все вот это такое мускулистое, такое ароматное, теплое, отчего-то удивительно родное тело.

— Если я уйду, что будешь делать ты? — немного надменным голосом из прошлого спрашивает она.

— Ну, может, посижу здесь еще немного, а потом пойду к озеру.

— Наши найдут тебя.

— Я знаю.

— И? Ты не хочешь, чтобы я позвала на помощь?

— Во-первых, тебе не поверят. Во-вторых, по нынешним порядкам тебя убьют раньше, чем ты успеешь что-нибудь сказать. Нет, не хочу.

— А ты трезво смотришь на вещи.

Он пожимает плечами.

— Такая уж дурацкая привычка.

Она подбирается к нему поближе, обнимает за плечи. Снаружи идет дождь. Она понимает, что надо спешить, но тело еще слабо, и так хочется просто свернуться у него на руках и заснуть под шум дождя.

Потом разворачивает к себе его лицо, долго смотрит в ставшие опять синими глаза. Осторожно обводит пальцем скулы, касается чуть припухших губ. Подумать только, не так давно она мечтала вот так же прикасаться к нему, только с другой целью. Причинить боль, порвать эту белую кожу, увидеть, как расширятся от боли зрачки.

— Невилл, — шепчет она, и ее дыхание как тёплый ветерок нежно ласкает волосы у него на лбу. — Ты готов к путешествиям? Готов бросить здесь все? Всех этих своих дурацких друзей, авроров, правое дело?

— Да, — шепчет он ей в ответ заговорщическим голосом. — А у тебя всегда есть запасной вариант, я правильно понял?

— Да, — лукаво улыбается она.

— Только мы напишем бабушке, — твердо говорит он.

Панси лишь хмыкает в ответ:

— Мы даже можем ее забрать, если она согласится.

— Она согласится, если это будет Бразилия, — заговорщически добавляет Невилл, и Панси целует его глаза, большой нос с невозможной горбинкой, широкие скулы.

Потом нащупывает в кармане сережки и крепко сжимает их. Портключ переносит их на берег Атлантики. Белая пена бьется о башмаки, но им не до нее. Они никак не могут разъединить сладкий, головокружительный поцелуй.

* * *

«С прискорбием сообщаем, что вчера утром в своем доме был убит Герой Войны, выдающийся представитель своего поколения, подающий надежды молодой Невилл Лонгботтом. Он сражался как лев, верхний этаж его дома больше похож на руины. Останки тел нападавших и погибшего не поддаются какой-либо идентификации. Доколе будут погибать в мирной жизни лучшие защитники Хогвартса? Общественность требует от правительства принятия срочных и самых строгих мер. Совершенно очевидно, что делаемого сейчас более чем недостаточно…»

Августа Лонгботтом комкает в руках передовицу «Пророка». Невилл был прав, лучше ей всего этого не читать.

Она идет по улице, стискивая сумочку в руках. Ах, Невилл. Конечно, Августа тоже разочарована нынешним режимом, но вот так кардинально рвать с прошлым. Впрочем, ему виднее. Как ни странно, она уже научилась ему доверять.

Она выходит с Диагон-аллеи, садится в магловское такси.

— В аэропорт. И побыстрее. Сегодня я улетаю в Рио-де-Жанейро.