Соулмейт (джен)

— Марта… — в моё сознание эхом пробивается голос сестры. — Эй, Марта, проснись!

— Анита, отстань, я ужасно хочу спать, — ворчу сквозь сон.

— Марта! — зловещий металлический крик пронзает мой слух, и я испуганно открываю глаза.

Один шаг разделяет меня и чудовищную пропасть. Ноги моментально вспотели, кинуло в жар, руки задрожали.

— Какого здесь происходит?! — выкрикиваю, впопыхах слезая с подоконника.

На шум прибегают родители.

— Марта, Анита, что у вас случилось?! — мама растерянно смотрит на нас.

— Она собиралась спрыгнуть! — орёт сестра, заливаясь слезами.

— Бред, я бы никогда этого не сделала! — кричу в ответ.

Мама подбегает к Аните и пытается её успокоить. Кажется, у сестры началась истерика… Отец стоит в дверном проёме, не сводя с меня глаз. Почему я вижу осуждение? Оборачиваюсь и вздыхаю: окно всё ещё открыто. Закрываю.

— Идём, прогуляемся, — отец обращается ко мне.

Мама провожает взглядом каждое движение, а я читаю в ней откровенное презрение. Становится очень больно. Уходя, говорю ей и сестре:

— Я не собиралась прыгать.

Они не отвечают. Возвращаюсь в комнату. Накидываю поверх пижамы мантию и выхожу в коридор. Папа уже ждёт. Обуваюсь и мы выходим на улицу.

Несколько минут идём по тротуару в полной тишине. Решаю заговорить первой:

— Я бы не поступила с вами так жестоко. В мои планы не входит заканчивать жизнь самоубийством, к тому же, время ещё есть.

— Знаю, — отец обнимает меня за плечо, и мы идём дальше. — Мама тоже это знает.

— Теперь она злится.

— Нет, просто шок.

— Ничего не понимаю. Я лунатик?

— Нет.

— Я была уверена, что сплю!

— Это моя вина…

Останавливаюсь.

— Ты о чём?

Отец поднимает голову в небо и закрывает глаза:

— Есть серьёзный разговор. Давай присядем?

Без лишних слов подхожу к ближайшей лавочке и сажусь, глядя на отца. Он стоит неподвижно.

— Пап? — говорю едва слышно. — Не пугай меня.

Он судорожно сглатывает слюну и, натянув на себя улыбку, садится рядом.

— Ты ведь знаешь, как сильно мы с мамой тебя любим, — наконец говорит он.

Киваю в ответ.

— Когда на свет появилась Анита, мы не могли даже спать спокойно. Только и думали о том, как бы её уберечь от капсулы, и как же мы были счастливы, когда спустя 8 лет на её руке появилась метка! — он повернулся ко мне и взял за руку: — После Аниты мы не хотели детей. Снова и снова переживать неконтролируемый страх было бы невыносимо, но через 2 года кое-что произошло…

— Кое-что? — я рассмеялась. — Пап, рядом с тобой не маленький ребёнок, называй всё своими именами.

— Нет, ты не поняла. Марта, мы не твои биологические родители.

В эту секунду по телу словно пропустили электрический ток. Я отдёрнула руку. Меня охватил озноб, губы задрожали:

— Почему же вы так долго скрывали?

Отец отвернулся:

— Это не только наша тайна. Мы поклялись унести её в могилу.

— Даже Анита не знает?

— Никто не знает.

Мы замолчали, поглощенные каждый своими мыслями. Луна висела высоко, зловещая ночь продолжала расползаться по улицам и переулкам, проникая своей безмолвностью в моё сердце, просачиваясь сквозь образовавшиеся трещины в душе. Эта информация оказалась слишком тяжелой для восприятия. Она душила меня, сдавливала горло, не позволяя подобрать нужные слова. Но даже ей не удалось запятнать мою любовь к родителям, пусть даже к не родным. Я положила голову на отцовское плечо и накрыла ладонью его руки:

— Спасибо, что рассказал. Эта информация никак не повлияет на моё отношение к вам.

— Это ещё не всё, — он слегка сжал мою руку.

Я стиснула челюсть. Дурное предчувствие взбудоражило меня и вызвало тревогу.

— Твой настоящий отец — мой брат.

У него есть брат?! Нахмурившись, пытаюсь собрать пазл в одну картинку, но получается плохо.

— Ты, конечно, этого не знаешь, но когда-то я работал на космической станции. Наши наблюдения и проведённые исследования подбегали к концу, так что спускаемый аппарат транспортного корабля доставил нас на Землю. Следующий экипаж отправили незамедлительно, и среди них был мой брат.

— Дай угадаю: он погиб?

— Да, но не в тот день. Программу запуска решили изменить и вместо Марса экипаж отправили на Венеру. Это было очень рискованно, потому что до этого успешно на Венере функционировали только искусственные спутники. О мягкой посадке и надёжной связи даже не было речи, но отправленный экипаж справился с поставленной задачей.

— Не понимаю. Венеру ведь считали планетой, обманувшей ожидания? В последний раз её исследовали ещё два столетия назад.

— Да, ты права. Раньше искать там жизнь было бесполезно. 450 °С, атмосферное давление в 92 раза больше, чем на Земле. Какой дурак отправит туда людей?

— Это же стопроцентная смерть…

— Именно. Но ещё в двадцать первом веке на Венере в некоторых слоях атмосферы было обнаружено содержание фосфина, так что миссия по поиску признаков жизни оставалась главной задачей.

— Но ведь всем известно, что посадочные модули на поверхности Венеры в последний раз не смогли протянуть и трёх дней!

— Известно кому? Вам? Большинство миссий засекречены по сей день. Успешно были реализованы десятки проектов, одним из которых был облёт Венеры для маневра и набора скорости. Первыми на поверхность высадили роботов. Никто не ожидал, что результаты будут положительными, и вот, на базе собранной информации, было принято решение отправить людей. — Отец оглянулся. Убедившись, что никого рядом нет, продолжил: — Только, никто не учел тот факт, что роботы — не люди. Оболочка скафандра, созданная для людей, оказалась плохо оснащенной и защищала минимально. Лик планеты, закрытый мятущимися тучами, раскрыл своё недружелюбное естество в полной мере. Болезнь, которую мы назвали Мирахом, берёт начало именно с Венеры, но суждение, что она передаётся только через кровь — ошибочно.

Я молчала, не решаясь вмешиваться в рассказ. Было видно, как тяжело отцу говорить об этом. Он стал нервно постукивать ногой:

— Через кровь Мирах передаётся только между людьми, а вот в естественной среде достаточно обычного контакта с кожей, но кто знает, как быстро болезнь может мутировать или изменяться? Мой брат вернулся, будучи уже зараженным, но всё это открылось не так быстро. Из-за иного способа заражения, Мирах проявлялся совсем по-другому, более агрессивно. В тот вечер, когда брат понял, что болен, его жена уже была беременна, а когда симптомы стали проявляться и у других членов экипажа, власти приняли решение ликвидировать зараженных и тех, с кем они вступали после возвращения в контакт, дабы предотвратить развитие пандемии.

— Их убивали? — ужаснулась я.

Отец содрогнулся:

— Да. Но прежде чем всё это стало известно, брат тщательно скрывал свою болезнь, пока его жена скрывала от остальных беременность. Такие вещи рано или поздно всё равно всплывают наружу. В день зачистки, как мы сами его назвали, в дверь нашей квартиры постучались. На пороге стоял незнакомец, а в его руках был укутан младенец.

Слушая отца, было сложно адекватно реагировать, ведь большая часть рассказа воспринималась, как бред сумасшедшего, однако, услышанное после, многое для меня прояснило.

Как оказалось, тот незнакомец был коллегой моей настоящей мамы, которая всю жизнь проработала в «мёртвой зоне». Зная о том, что любая информация никогда не выйдет за пределы бетонных стен, она приняла решения рожать именно там, полагаясь на дружбу с этим незнакомцем. Отец сказал, что его звали Леон, и чтоб обмануть систему, и при этом уберечь меня от «зачистки», они с отцом вместе приняли решение вживить «капсулу смерти» в той же «мёртвой зоне». Капсула, находящаяся во мне, была лично разработана Леоном, а во избежание сбоя в системе, соулмейтом избрали его сына, которому повторно ввели имитацию капсулы, дабы сохранить равновесие и предотвратить сигнал тревоги.

Чтоб избежать утечку информации, ни я, ни его сын не должны были узнать правду, но в нужный момент моему соулмейту пришло бы сообщение с датой и местом встречи. На тот случай, если что-то пойдёт не по плану, в моём глазу была создана метка, которая проявилась бы лишь при попадании на него раскрывающего геля, что создаётся исключительно в «мёртвой зоне». Эта метка служит путеводителем. Она убирает иллюзию барьера и показывает настоящие стены лаборатории. На случай, если подобное произошло бы, меня должны были бы передать в руки Леона, который уже самостоятельно ликвидирует капсулу.

— Но ведь я не встретила никого, — обращаюсь к отцу. — Когда же это должно произойти?

Он молчит, глядя себе под ноги.

— Пап, пожалуйста, не затягивай.

— Максимальный срок — год перед последним днём рождением.

— Прекрасно, — хлопаю себя по колену.- Ладно, сбой произошел. Почему меня всё ещё не доставили Леону?

— Он мёртв. Вся его семья, включая Раймонда, его сына, и, естественно, твоего соулмейта. Работая с зараженными, Леон находился в зоне риска и одна оплошность стоила жизни всей его семье.

— Их тоже убили?!

— Нет, Мирах забрал их сам. Но я не знал, что они больны! Леон ничего не сказал, поэтому никто не предпринимал никаких действий. Теперь твоя капсула выходит из строя, и всё происходящее, что может показаться тебе странным — её проделки. Думаю, твоя неосознанная попытка совершить самоубийство вытекает отсюда же. Если нет соулмейта — капсуле больше незачем функционировать.

По телу пробегают мурашки, но стараюсь держать себя в руках.

— Хочешь сказать, я умру в любом случае?

— Да, — он опустил голову. — Или ты сама того не понимая убьёшь себя, или умрёшь, как остальные, в день своего последнего дня рождения.

Не знаю, что ответить и как реагировать. Такое чувство, что на меня только что целиком и полностью обрушился весь мир. По щеке начинает катиться слеза. Я разбита. Опустошена. Встаю с лавочки, разворачиваюсь, ухожу.

— Марта, — отец встаёт следом, — ты куда?

Замираю. Не оборачиваюсь.

— Не знаю. Хочу…исчезнуть.

— Марта… — он подбегает ко мне и обнимает так крепко, что, кажется, слышу хруст собственных косточек. — Мы что-нибудь придумаем. Пошли домой.

— Что придумаем? Воскресишь Леона, найдёшь прах, как там его, Раймонда? Или отмотаешь время на пятнадцать лет назад и позволишь меня убить, пока я ещё не нахожусь в сознательном возрасте и не понимаю, что должно произойти?

— Не говори так, — отец начинает тоже плакать. — Найдём эту «мёртвую зону», тебя проверят на метку, они обязаны знать, что делать с этой капсулой!

— Они обязаны знать… — повторяю шепотом, а потом срываюсь на крик: — Они обязаны были знать!

Вырываюсь из объятий отца и бегу прочь. Он кричит вслед, но я больше не реагирую. Мне известно, где находится зона. Они уже осматривали меня, но почему ничего не сделали?! Земля уходит из-под ног, все надежды летят в бездну. Я боюсь. Теперь мне действительно страшно! Если раньше я всё отрицала, потому что жила ожиданием, то сейчас передо мной открылась правда, которая медленно затягивает в лапы смерти. Дыхание сбивается, пробегаю один квартал за другим, стараюсь не падать духом. Потерянная, испуганная, всё дальше отдаляюсь от дома, где меня ждёт любящая семья. Но какой смысл просить их о помощи, которую они не смогут предоставить? В груди появляются уже знакомые ощущения. Я совсем рядом, остался один поворот! Выбегаю из-за угла и замираю. Никакой бетонной стены, только несколько зданий с пустыми отверстиями вместо окон и дверей, а рядом вывеска с паспортом объекта. Стройка? Что за бред! Подбегаю к ограждению и начинаю ощупывать — ничего не происходит. Чувство опустошенности только усилилось. Идти было некуда. Я упала на колени и закричала:

— Вы меня видите, я знаю! Почему вы ничего не сказали, почему ничего не сделали?! — продолжаю реветь навзрыд и кричать в пустоту: — Вы же узнали метку, вы понимали, что я родилась здесь!

Сворачиваюсь клубочком, поджимая колени. Изнутри исходит такая боль, будто меня разрывает на части. Грудную клетку сдавливает спазмами, пытаюсь сделать вдох. В нос ударяет едва уловимый запах древесного сочетания кардамона и розмарина, чувствую мягкий оттенок замши. Это запах З-217, вчера, находясь рядом с ним в одном салоне, я ощущала что-то похожее! Приподнимаюсь на локти:

— Ты здесь, да? Я слышу твой запах.

Прерывистое мерцание сменяется полноценной голограммой.

— Привет, — поднимаюсь на ноги и подхожу ближе. Он молчит. — Мне обо всём рассказали. Почему ты вчера ничего не объяснил?

— Не положено. Марта, уходи отсюда, привлечешь ненужное внимание.

— Ты знал про Леона?

Не отвечает.

— А про мою мать? Она работала здесь, да?

И снова в ответ тишина.

— Мне страшно, — перехожу на шепот. — Что со мной будет?

— Метка в глазу всего лишь делает тебя частью зоны, поэтому ты так легко можешь найти это место, больше ничего. Зря накручиваешь себя. — Он обернулся, но сзади никого не было. — Мне пора идти. Ты тоже уходи.

— Я не хочу домой. Анита и мама в истерике, а папа… — я вздохнула. — Думаю, нам всем надо хорошенько обдумать последние события.

— Тогда иди и думай, не нуди здесь.

— Поговори со мной!

— Ты меня подставляешь.

— Скажи, куда и когда прийти, у меня столько вопросов! Я хочу найти ответ хотя бы на один из них.

— Мы никогда не встретимся, мне нельзя покидать зону.

— Но ведь вчера ты вышел за её пределы?

— С особыми условиями. Это было исключение из правил, рабочий момент.

— Почему я чувствую твой запах так, словно говорю не с голограммой?

— Потому что я рядом, но за барьером. Уходи, пожалуйста. Если сейчас спохватятся, проблемы будут у обоих.

— Но я не знаю, куда теперь пойти.

— Ты говорила за друга, вот к нему и сходи.

— Ночью? — я невольно улыбнулась. — Ты бы открыл кому-то дверь в такой час?

— Но ведь я здесь, значит, открыл бы.

Подхожу вплотную и протягиваю руку ладонью вперёд:

— Спасибо, что откликнулся.

Голограмма отвечает таким же движением. Наши ладони соприкасаются, только жаль, что мы не чувствуем друг друга. Снова мерцание. З-217 исчезает из моего поля зрения, а я чувствую, как его запах начинает отдаляться. Вспоминаю, что хотела спросить за шоппер. Придётся прийти сюда ещё раз…

Стою на месте пару минут, пока слёзы не исчезают в моих глазах. Всё, что остаётся — хвататься за обрывки прошедшей жизни, которую я выбрала слишком поздно. Надо было бы сделать что-то великое, чтоб мир запомнил меня, а теперь делать нечего, кроме как дожидаться первых лучей солнца, чтоб в последние дни быть с теми, кто остался в живых.

Разворачиваюсь и иду прочь от зоны. Может, действительно пойти к Тимуру? Ужасно не хочется навязываться. Брожу по городу в полном одиночестве. Десять минут, сорок, час.

Начинается рассвет, появляются первые автомобили. Ещё через пятнадцать минут выходят люди. Такие же однотипные, как роботы: у всех одинаковое выражение лица, никому нет дела до остальных, выполняют свою работу чётко по графику изо дня в день, не отвлекаясь на какие-то мелкие радости, — даже на кофе, — боятся любых перемен. Иду мимо них, как призрак или тень. Чужаки, сплошь одни чужаки. У входа в метро вижу мужчину, он отличается от остальных, точнее, никуда не спешит. Стоит, мнёт в руках свою шляпку. Его хватает всего лишь на минуту, а потом он разворачивается и сливается с бегущими куда-то людьми.

Спускаюсь по лестнице. В носу смешивается огромное количество разных запахов. Обостренный нюх становится не столько подарком, сколько проклятием. Я чувствую всех этих людей, и постепенно меня начинает одолевать нестерпимый ужас. Вновь хочется бежать, спасаясь от этих незнакомцев, от чуждых запахов, от мучительного соседства каменных лиц.

Как только оказываюсь на нужной станции, сразу пулей вылетаю в город, где меня настигает аромат листвы и цветов. Да, здесь дышится намного легче. Продолжаю идти к дому Тимура. Утром уже нет той неловкости от раннего визита, которая возникла бы ночью. Поднимаю взгляд на окно — кроссовка нет. Хорошо, что дальше? Опять кидать обувь? Подпрыгиваю, слегка ударяя по подоконнику. Ничего. Делаю так ещё несколько раз, пока, наконец, не вижу знакомое лицо. Тимур открывает окно настежь и, держа на пальце мой кроссовок, поднимает его вверх:

— А ты целеустремленная.

— Прости, — криво улыбаюсь, — это нелепая случайность.

Он продолжает сверлить меня взглядом, приподняв одну бровь.

— Мне, наверное, стоит извиниться за вчерашнее, да?

— Было бы неплохо, — он кидает мне кроссовок. Ловлю его и вновь поднимаю взгляд на окно. Тимур стоит, опираясь на раму: — Начинай просить прощения, долго ждать не буду.

— Это долгая история, я не пришла не потому, что не хотела…

Его смех перебивает меня и вводит в ступор.

— Прекрати, — он продолжает смеяться, — я же пошутил. Твой кроссовок был самым лучшим извинением. Подожди, я открою.

И всё-таки, какой чудак! Подхожу к подъезду и жду сигнал. Раздаётся писк, открываю дверь. Тимур уже выглядывает из квартиры:

— Но, честно говоря, я тебя не ждал.

— Да и я не думала, что приду, — захожу внутрь. — Но я рада, что ты оказался дома.

— Когда ты не пришла на встречу, я решил навестить друга, вот и остался в гостях до утра.

— Так ты только вернулся?

Тимур идёт в сторону кухни:

— Ага. Чайник горячий, будешь что-то?

— Нет, спасибо.

Он останавливается и оборачивается:

— Так, а почему ты вообще пришла?

Пожимаю плечами. Не хочу рассказывать ему о своих проблемах.

Он стоит в одном положении некоторое время. Вижу, как его эмоции сменяются одна за второй: сначала недоумение, потом он нахмурился, а вот уже облизнул губу и наклонил голову.

— Нет, что-то здесь не так, — он подходит ко мне и протягивает руку к лицу. Его ладонь скользит по моей щеке, убирая свисающую прядку волос. — Ты плакала?

— Нет, всё хорошо.

Он медленно кивает головой:

— Ты плакала. Что случилось?

— Ерунда, небольшая ссора дома.

— Ага… — он обнимает меня, из-за чего снова хочется разреветься. — И долго ты ходила по городу?

— Нет, я вот только вышла из дома и сразу к тебе.

— У тебя на спине майка запачкана, и пятно уже успело въесться. Где валялась?

— Смотрела на звёзды.

— Как романтично, — он недовольно вздыхает и, держа меня за плечи, отстраняет от себя, — ты почему сразу не пришла?

— Не видела причин беспокоить тебя, это ведь такая нелепость!

— Марта, — сухо произносит он, — будь любезна, приходить ко мне в любое время суток, если у тебя что-то происходит, ладно?

Прячу своё смущение, примкнув лицом к его плечу:

— Ответь на один вопрос, пожалуйста.

— Говори.

— Почему ты возишься со мной? Зачем тебе всё это?

— Два. Ты задала два вопроса.

— Просто… мы ведь совершенно чужие люди. Ты проявляешь ко мне нездоровое внимание.

— Говорит девушка, которая кидала в моё окно обувь и сама пришла в гости утром.

— Это другое, ты не понимаешь!

Чувствую, как у него вырвался смешок:

— Конечно. Просто ты так похожа на меня. Большая редкость встретить человека, если ты понимаешь, о чём я.

— О, да! У меня, кстати, к тебе столько вопросов!

— Вот так сразу? Выпалишь сходу, или всё-таки чего-то горячего выпьем?

— Вообще, я планировала как-нибудь аккуратно устроить допрос, чтоб это было незаметно и ненавязчиво.

— А, всё, понял. Тогда делаю вид, что ничего не слышал и не ожидаю занимательной беседы.

— Но не сейчас, — разрушаю его надежды. — По-правде говоря, мне ужасно хочется спать.

Тимур ничего не говорит. Он подходит к двери в свою комнату, открывает её и указывает на проход:

— Пожалуйста.

— Насколько это ненормально, прийти к человеку и заявить, что хочу побыть у него дома, только чтоб выспаться?

— Тебе по какой шкале оценить?

— Десятибалльной.

— Тогда одиннадцать. — Только собираюсь ответить, как он тут же добавляет: — Я просто издеваюсь над тобой, не принимай близко к сердцу. Иди, отдыхай, всё в порядке. Поговорим позже, если не забудешь свои вопросы.

— Это вряд ли, — захожу в комнату и сажусь на кровать.- Можно попросить тебя об одном важном одолжении?

— Конечно, что я могу сделать?

— Следи за мной, пока не проснусь.

— То есть…?

— То есть будь рядом, пожалуйста. Я могу ходить во сне. Боюсь, как бы чего не учудить.

— Понял. Во сколько тебя, если что, разбудить?

— Не буди. Я устала, я очень сильно устала, — опускаю тело на мягкую перину и закрываю глаза. — Мне просто хочется спать…