Волчья тень (гет)

.

Ее окна выходили на широкий внутренний двор. Рыжие листья, упавшие на мощенную камнем землю, сверху казались отпечатками лап диковинного зверя. Он словно тоже хотел сбежать. Прочь от осени. Прочь из этих мест.

В прозрачном, будто замершем воздухе плескались штандарты королевства Терравирис — два скрещенных серебряных меча на лазури. Молодой король Ричард Тирион отбывал в соседнее государство Ферлиберт. Он отправлялся в логово врагов, но как уверенно держался! Человек, привыкший повелевать.

Ричард наклонился и что-то тихо сказал слуге.

Анна Эстер из своих покоев, конечно, не могла расслышать их голоса, но ощутила смутное беспокойство пополам с досадой.

Прятаться здесь было глупо.

Ей положено быть там, внизу, в разноцветной стайке придворных, а она...

Слуга недоуменно пожал плечами. Ричард махнул рукой, отсылая его прочь резким, непривычным жестом.

Кажется, король был не так уж спокоен. Как жаль, что лица Анна не могла разглядеть.

Она тихо всхлипнула и покосилась на розу в маленькой деревянной чашке. Когда-то эту чашку ей дала лесная травница и сказала:

— Если посадишь в ней семечко, окропив его капелькой крови своей и того, кого полюбишь, то у тебя вырастет цветок, самый прекрасный на свете. Станет он алым, как рассвет, и горячим, как пламя... Пока сердце верное будет помнить тебя. Но как только изменится, станут лепестки холодны и белы, как первый снег.

Много у короля было женщин. Но ни одна не заставила цветок побелеть. Ричард, в чьих бы объятиях он ни находился, всегда помнил о ней, Анне... Вот и сейчас роза пламенела, как кровь — и даже такая малость была преступлением. Если о колдовстве узнают королевские охотники, то пошлют ее на смерть — таков закон Терравирис, где запрещено колдовство.

Хотя на вид это простая роза. Никакой магии. И грустить вроде бы не от чего... Но как тяжело было провожать Ричарда в Ферлиберт!

Раздался стук в дверь. Анна торопливо выпрямилась, смахнув со щек непрошенные слезы.

— Войдите.

— Герцогиня Эстер, — в дверях показался слуга, приветствуя ее низким поклоном. — Его величество король требует, чтобы вы немедленно спустились во внутренний двор.

Сердце бешено заколотилось о ребра.

Он заметил! Заметил ее отсутствие... Может быть... ей просто стоило сказать ему... то, что следовало сказать давно... На этот раз всерьез.

Как будто за ней гналась тысяча теней-шиггенов, она оттеснила слугу и помчалась вниз. Когда холодный утренний воздух хлестнул ее по плечам и забрался в рукава, она вспомнила, что даже не надела плащ.

Король уже был в седле и готовился отдать приказ. Еще немного, и он уехал бы, не попрощавшись.

— Ричард, — сказала Анна, задыхаясь, но, ощутив на себе взгляды придворных, торопливо поправилась: — Ваше величество, я...

Они росли вместе, и все-таки называть его по имени она могла только наедине.

— Ты опоздала, — сказал с упреком Ричард, но яркие синие глаза его улыбались. — Подойди ближе.

Чувствуя, как сердце бьется все чаще и чаще, она послушно сделала шаг вперед.

— Я хотела сказать...

Он наклонился к ней из седла и на виду у всех коснулся щеки ладонью, затянутой в перчатку. Мягкая выделанная кожа была прохладной, но лицо обожгла не хуже открытого пламени. Анна почувствовала, что заливается горячим румянцем.

— Скажешь мне все после, когда я вернусь, а пока... Обещай дождаться меня, Анна.

В голосе его прозвучала непонятная тревога.

Анна хотела напоследок дотронуться до него... но рука уже исчезла.

Ричард выпрямился. Прозвучал приказ, рог откликнулся — и колонна под сине-серебряными штандартами хлынула из ворот, как морская волна.

Ее тихого “обещаю“ никто не услышал.

* * *

Замок без Ричарда опустел. Без короля, без его приближенных Белый Меч казался безжизненным и тихим, как комнаты смертельно больного.

Король отбыл в пятую секстину Мудрой. А сейчас шла уже четвертая секстина Темного. Почти целая декада миновала. И ни одного письма, ни строчки с гонцом не прилетело из Ферлиберт.

Анна, сидя вместе с другими придворными дамами за вышиванием, то и дело поднимала взгляд. Из высоких стрельчатых окон Соколиной башни был виден не только внутренний двор замка, отсюда можно было рассмотреть столицу едва ли не целиком. Белый каменный Рейнхилл с высоты казался похожим на припавшую грудью к земле чайку, широко разметавшую крылья по низине.

Вдалеке серебряной лентой вилась Королевская река, впадавшая в Лату. В легком белесом тумане таял широкий Королевский тракт, окруженный топями и мелкими, задохнувшимися ряской, озерцами.

Если идти прямо и никуда не сворачивать, гнилостные болота, полные душных испарений и звона гнуса, сменялись сначала чахлым лесом, редким, как поросль на макушке у старика, а затем и мощными вековыми соснами и елями, хранившими этот путь, будто стражи.

Суровы были эти земли издавна.

Год, когда король Ульф Старец, первый из Тирионов, привел свой народ из-за гор на север, был назван годом Великого исхода.

Все мужчины, пришедшие с Ульфом, были непобедимыми, а все женщины владели магией. Выбрали они домом своим эти холодные и дождливые земли и назвали свое царство Терравирис.

На высоком холме вырос прекрасный Рейнхилл, и стали люди возносить хвалы богам, и боги слышали их так хорошо, словно сами спустились на землю.

Но младший сын Ульфа Старца, златовласый Авилон Юный, не смирился с решением отца. Тоскливой и пустой казалась ему жизнь под низким небом и холодными ветрами. Тайно покинул Авилон Рейнхилл, и самые прекрасные мужи и девы пошли за ним. Пересекли они реку, позже названную Королевской, и обнаружили зеленые холмы, залитые солнечным светом — плодороднейшие и прекраснейшие из земель. Хотел было Авилон вернуться к отцу и его народу, чтобы указать людям лучшую долю, да поздно.

Разгневался король на непокорного сына, посчитал его предателем, решив его и тех, кто за ним пошел, лютою смертью сгубить. Приказал он рыцарям на братьев своих и сыновей войной идти. И не посмели они ослушаться.

Но тогда восстали женщины Терравирис. Взмолились они Мудрой — и даровала она им силу страшную.

И дала им посланницу из небесных чертогов, прозванную Валькирией. Укрыла она их крыльями и повела в бой. И Воин бился рядом с нею, и Добрый указывал путь и излечивал раны их.

На мечи обрушили женщины магию, спасая сыновей и дочерей. Погибли все до единой, но то страшное кровопролитие предотвратили. И более дорогой ценой, чем собственные жизни — отныне запрещено было дочерям Терравирис колдовать под страхом смерти.

И отринул Терравирис Мудрую, Воина и Доброго как ложных богов…

И заплакала тогда Матерь. Стала ее слеза звездой небесной. Вместе с потоком камней, тянувшихся за нею, как диковинный шлейф, низверглась она на землю, прямо в воды Королевской реки.

Многие пытались добыть звезду со дна, но никому это не удалось. Она исчезла, но камни, что летели вместе с нею, достались людям: упали те на берег, вынесло их волнами на чистый песок. Из них и выстроили замок Утонувшая звезда.

Жемчужина королевства. Родовой замок Эстеров.

В лунные ночи, шептались старухи, до сих пор можно было увидеть смутное серебряное свечение, точно небесное пламя все еще пылало где-то там, в глубоких холодных водах.

Так и повелось с тех пор. Много было войн между Терравирис и Ферлиберт, но всегда меж ними стояли Эстеры.

Как давно люди не знали настоящей войны? Четыре десятка лет? Больше?

Все равно — хотя люди речных земель издавна берегли границу, в лесах до сих пор бродили разбойничьи шайки... Но на короля, конечно, напасть не посмеют.

Анна вздохнула. Заезжал ли Ричард в речные земли? Непременно стоило спросить.

Как славно было бы побывать дома! Но сколько она ни упрашивала, сколько ни умоляла взять ее с собой, Ричард был непреклонен:

“Вас, Эстеров, в Ферлиберт не любят. Твои земли издавна охраняют покой Терравирис, на руках твоих предков, а значит, и на твоих, немало крови южан. Как думаешь, обрадуются тебе Фернеолы?“

Но теперь между королевствами мир, хотела сказать Анна — и не могла. Потому что была уверена — дело не только в этом.

У короля Генриха Фернеола подрастала дочь. Дитя десятью годами младше Ричарда, семнадцатилетняя Катриона. Ричарду доставили портрет принцессы… откуда бы, скажите, взяться этому портрету?

Катриона. Милое, белокурое создание, сотканное из золота и розового шелка. Получите еще голубые глаза в придачу. Совершенная противоположность ей, Анне.

Впрочем, портреты часто льстят... возможно, что Катриона и вполовину не так хороша, как о ней рассказывают.

Впрочем, что толку для самой Анны? Никакая магия не сделает ее тяжелую темную гриву легкими светлыми косами, карие глаза не станут оттенка южного неба, острый подбородок никуда не денется, и бледные щеки не расцветут румянцем. Анне двадцать пять, и ей никогда не стать такой женщиной, каких предпочитает Ричард.

Но она все равно с тоской ждала: не появятся ли на горизонте синие полотнища? Не раздастся ли топот копыт?

Увы! Вокруг было тихо и мертво. Небо затянуло белесыми тучами.

Медленно и плавно раскачиваясь в утреннем воздухе, на темные узловатые ветви деревьев, на мощеный светлым камнем двор упали первые снежинки. Все застыло, замерло под холодным дыханием зимы. Мир за окном, прикрывшийся прозрачной вуалью, казался ненастоящим.

Звенящую тишину нарушила маленькая Диана Уайтграсс, сидевшая подле леди Браун. Вместо полотна она держала в руках большую куклу.

— Весной здесь будет весело, правда, леди Браун? Даже куклам позволят сшить новые платья.

— С чего ты так решила, дитя? — сухо откликнулась пожилая леди, кладя руку на плечо девочки, но было поздно.

Вмешалась Луиза, переставшая даже делать вид, что ее интересуют стежки:

— Все же знают, что король привезет из колдовских земель молодую королеву!

— Ай!

Иголка сломалась в пальцах Анны, на пораненной коже немедленно выступила кровь, пачкая вышитое полотно.

— Как же вы так неосторожно, леди Анна? — глядя ей прямо в глаза, сказала Луиза. — Или задумались о чем-то? Вернее сказать, о ком-то.

Послышались тихие, сдавленные смешки.

Анна ощутила, что в очередной раз покраснела. Крепко сжав правый кулак — чтобы кровь остановить, всего лишь остановить кровь, — она заставила себя любезно улыбнуться.

— Иглы чересчур тонки. Смотрите и вы, миледи, будьте осторожны.

“Не то эта игла у тебя в горле окажется, дура проклятая“.

Видимо, эта мысль очень ясно отразилась на ее лице, так что леди Браун, , поспешила вмешаться:

— Леди, не хватало ссор в отсутствие короля! Сейчас не самое веселое время, — добавила она чуть мягче. — Но... В три часа после полудня вас ждет кое-какое развлечение.

Девушки оживились.

— Какое?

— Леди Браун, умоляем, скажите!

Были забыты и новая королева, и опостылевшее вышивание.

— Леди Браун!

Та только коротко вздохнула.

— Да хранит Владыка нас всех... Снова поймали ведьму.

Диана крепче вцепилась в куклу:

— А можно и мне пойти?

Но леди Браун была непреклонна:

— Не сегодня, Диана. Ты еще мала.

Больше иных зрелищ в Терравирис любили зрелище смерти, и поэтому весть эта вызвала немалое оживление в уснувшем без хозяина замке. Посмотреть на казнь стягивались простолюдины и благородные, мужчины, женщины и дети — по крайней мере, те, о которых не заботились так же трепетно, как леди Браун о крошке Диане.

Боги. Даже дети теперь повторяют слухи о скорой женитьбе короля! А она делает вид, что слепа и глуха.

Если бы в руке Анны сейчас был десяток игл, она сломала бы их все и не заметила.

* * *

Процессия королевских охотников в черных плащах с меховой оторочкой напоминала гладких крыс с лоснящимися шкурами. Мелкие острые зубы почти впились в добычу.

Охотники остановились у наспех сколоченного деревянного мостика.

Толпа зевак, жадно припадая к ограждению, ловила каждое их слово, каждый жест.

Главный королевский охотник, сэр Джон Блэксворд, выступил вперед. Его тонкое, сухое лицо под кустистыми серебряными бровями, напоминающее слегка вытянутую морду старого лиса, не выражало ничего.

Анна, разглядывая его, в очередной раз подумала: каково это быть сразу лекарем — и палачом?

— Мы исцеляем не только ваши тела, — негромко сказал Блэксворд, будто вторя ее мыслям. — Если плоть начинает гнить, мы ее иссекаем. Так же и ересь, и поклонение иным богам, кроме Владыки, подобно гниющей плоти...

— Нет иных богов, кроме Владыки, — эхом откликнулась толпа.

Но Анна знала — другие боги были. Даже если в Терравирис они под запретом, как и всякое колдовство.

На мгновение ей показалось, что Блэксворд взглянул прямо на нее... Что он знает... Знает, о чем она думает. И она заставила себя не отводить взгляд, так, будто ее это ничуть не касалось.

Подручные Блэксворда выволокли на мост женщину, уже одетую в смертную, грубо сотканную рубаху. Она, бедняжка, даже не сопротивлялась — руки ее висели, как тряпичные, перетянутые тонкой веревкой.

Во льду уже была вырублена полынья, ощерившаяся жадной пастью с оскольчатыми ледяными зубами.

— Сознаешься ли ты в служении ложной богине?

Женщина что-то неразборчиво промычала разбитыми в кровь губами. Блэксворду не нужны были признания, уже полученные сполна. Он равнодушно оглядел щуплую, дрожащую фигурку и провозгласил:

— Светлое пламя Владыки да не очистит тебя.

— Захлебнешься ты в черных водах реки мертвых, — стройным хором подхватили его ученики.

— И имя тебе будет — забвение. И не спасут тебя огни вечности.

“Не отводи взгляд, — приказала себе Анна, внутренне содрогаясь, — смотри. Может быть, ты ее знала... Видела когда-то...“

Но опознать кого-то в этом почти что призраке было невозможно. Белое лицо, искаженное страхом близкой смерти, уже не принадлежало этому миру. Если она и знала несчастную, если и видела... То не такой.

Забили барабаны, отмеряя ритм последних шагов несчастной. Ноги совсем ее не держали, и к краю мостков ее пришлось почти нести.

Смотри, приказывала себе Анна.

Бам.

Смотри, чем ты сама можешь кончить.

Бам. Бам. БАМ!

Смотри!

В последний момент она закрыла глаза.

Короткий всплеск и крик заставили горло сжаться от подкатившей дурноты.

* * *

Ей снились порывы холодного ветра. Она замирала посреди ледяной пустыни — маленький осколок теплой плоти с быстро бьющимся сердцем. И ветер лениво, как большая собака, облизывал ее огромным, холодным языком.

Глаза отчаянно слезились, но она подняла голову вверх, к яркому зимнему небу. Там, в облаках, что-то виднелось... Птица? Нет, не птица.

Ветер все усиливался... Да ветер ли это был? Мир закрыли огромные крылья, зеленые, как листва на деревьях, и каждое перо в них было размером с парус. Это от них воздух дрожал и сотрясался.

— Лети со мной, — раздался голос, звучный, как пение труб. Солнечные лучи проходили сквозь перья, и золото обращалось в зелень.

— Не могу! Мне надо дождаться... дождаться... — но вот чего или кого, Анна не помнила. Ветер закладывал уши, мешал думать.

— За мной придут и другие, — прозвучало печально. — Матерь придет, и Владыка близко, а с ним Мудрая, и Добрый, и Воин. Но Тьма... Тьма ближе всего.

— Я не понимаю... — шепнула Анна.

— Лети со мной!

Рывок вверх, сквозь снежный серебряный вихрь — и вот глаза уже ослепило яркое полуденное солнце.

Анна успела рассмотреть золотые знамена над раскинувшимся на четырех холмах городом — и все исчезло.

Пробуждение было резким, как от толчка. Ну надо же, ветер ей не приснился. Ночью открылось окно, и ветер сдувал на пол холодные колкие снежинки. Ежась от холода, она выбралась из постели и, приплясывая на ледяном полу, торопливо сдвинула створки.

Нужно позвать служанку. Огонь в камине почти погас.

Лязгая зубами, Анна хотела было вернуться под одеяло, как вдруг взгляд ее упал на розу. Сначала ей показалось, что цветок припорошило снегом, но, подойдя ближе, она убедилась: кончики лепестков побелели.

Травница не обманула. Ричард стал ее забывать.

Пламя родилось где-то внутри, собралось в тугой горячий комок, хлынуло по венам в руки, заплясало на кончиках пальцев.

Как во сне, Анна подошла к камину — мгновение, и остатки дров, припорошенные пеплом, с сухим потрескиванием занялись. Вместе с терпким запахом смолы и дыма по комнате поплыло тепло, приводя в чувство.

Это ее должны были утопить вчера в Лате. Каждый день, что она проживала, когда ее сестры умирали вместо нее, будто был взят взаймы. Она, Анна Эстер, ведьма. И колдовать в Белом Мече, не выходя из собственных покоев, было... неразумно.

Но пламя все еще пылало на ее руке… Согревая. Утешая. Давая силы.

Как было бы хорошо не прятаться. Колдовать, где и когда вздумается… как в Ферлиберт.

И не бояться смерти.

Анна медленно подошла к окну. Землю тихо укрывал снег. Крупные хлопья, похожие на белые птичьи перья, медленно и величаво покачивались в остекленевшем воздухе.

Как одиноко.

Чувствуя себя, как никогда, маленькой и слабой, Анна взяла в руки лютню. Струны отозвались тонко и тоскливо.

Ваше величество, как там в чужой стороне?

Вас принимают как гостя, с вином или хлебом?

Там, под высоким лазурным ферлибертским небом,

Вы вспоминаете... хоть иногда — обо мне?..

Голос ее взлетел к самому потолку и прервался. Ни строчки. Ни единого письма.

Здоров ли он?

Когда он уезжал, в Ферлиберт пламенели клены. Солнце было прохладным, как полированное золото, а в Терравирис почти наступала зима.

Сейчас же снега заметают оба королевства.

Ваше величество, замок без вас опустел.

Только хлопочут в углах обнаглевшие мыши;

Небо надвинулось низко, на самые крыши;

Мир, как покойник, под снегом уже побелел.

Каждое слово проворачивалось в горле, как клинок. Но, будто желая причинить себе еще больше боли, Анна продолжила.

Ваше величество. Жду вас у самых дверей.

Знаю, на юге, гораздо, гораздо теплее.

Музыка слаще, а песни поют веселее.

Ваше величество. Вы возвращайтесь скорей…

Голос ее был слаб, она задыхалась, горячие слезы текли и текли по щекам, падали на струны, на полированное дерево инструмента, и он звенел, откликался не в лад.

Почему она плачет... Почему горе раздирает грудь изнутри, как будто уже случилось непоправимое?

Жду этой радости — жду вас, опять и опять.

Может, вернётесь вы завтра, с лучами рассвета.

Боги добры, и вы вряд ли прочтете все это.

Письма сжигаю я. Стыдно их вам отправлять...

— Где же ты, Ричард? — выдохнула она в холодное стекло.

* * *

Казалось, даже вчерашняя казнь не была настолько интересна, чтобы придворные дамы забыли о главном предмете своих чаяний: принцессе Катрионе Фернеол. Это было невыносимо. Они ни на минуту не прекращали болтать.

— Если у нас будет ферлибертская королева, — понизив голос, сказала леди Аллин, — это значит, что ей разрешат поклоняться... ложным богам?

Луиза хмыкнула:

— Конечно. Королевские охотники начнут служить Доброму и поднесут лису чашку молока. Они ведь и лекари тоже, прямо как он. А потом настолько подобреют, что и ведьм топить перестанут.

Аллин казалась пристыженной.

— Я вовсе не это хотела сказать.

— Нет бога, кроме Владыки, — мягко прервала ее леди Браун, пресекая ссору. — Дети его и Матерь, почитаемая нами превыше всех прочих, всего лишь наместники единой Власти, молящие о нас, смертных.

— Но в Ферлиберт...

— Если у нас и будет королева, — поморщилась леди Браун, — она точно не будет еретичкой. И хватит об этом, дамы, уделите внимание завтраку.

Анна с благодарностью посмотрела на нее. Может быть, леди Браун права? Ричарду и в голову не придет взять себе такую жену... Он ненавидел колдовство. С самого детства.

“Чем же лучше ты, ведьма?“ — прозвучал глубоко внутри тихий голос.

Анну замутило, и она поспешно отодвинула кубок. Разговоры женщин, по счастью, уже крутились вокруг иных тем — но все же в этом щебечущем птичнике она чувствовала себя чужой. Как волчица в стае холеных домашних псов.

Быть может, ей следовало пойти в другое место? Не дав себе времени на раздумья, она поспешно сказала:

— Мне нездоровится, леди Браун. Если я проведу день в своей постели...

— То никто и не заметит твоего отсутствия, — вполголоса ядовито прошипела Луиза.

Анна сделала вид, что не расслышала. Разумеется, оставаться в своих покоях она не собиралась. Если и было в столице место, где любая ведьма могла чувствовать себя в безопасности, то не в Белом Мече.

Она боялась признаться в этом самой себе, но уже больше не доверяла пустым словам своей наставницы. Вильгельмина обещала, что Ричард никогда ее не покинет — и что же? В чем еще солгала старая ведьма?

* * *

Конь, всхрапнув, остановился у коновязи. Старая вывеска в виде когтистой лапы, сжимавшей большой кубок, тихонько поскрипывала на ветру. Всадник в глубоко надвинутом капюшоне молча бросил поводья подбежавшему слуге и легко спрыгнул на землю.

У порога таверны “Чаша и коготь“ неизвестного уже ожидали.

— Погода нынче теплая? — полувопросительно сказала Клара, хозяйка таверны. — Я была больна и давно не выходила из своих комнат наверху.

Любой лекарь-охотник со смеху бы помер, глядя на такую дебелую да румяную больную, как Клара, но фигура в капюшоне откликнулась:

— Светит солнце, даже ужи выползли погреться из своих нор.

— Проходи, Антарес, — понизив голос, шепнула Клара.

Та откинула капюшон.

— Благодарю.

Клара без улыбки кивнула и настороженным взглядом проводила гостью, пока та не скрылась за маленькой дверцей, не предназначенной для обычных посетителей.

Принесли шиггены подарочек. Три года она сюда носа не показывала, и вот, явилась.

Подождав еще минуту и быстрым взглядом осмотрев улицу — не мелькнут ли где красно-черные плащи охотников? — она вздохнула и, приняв веселый вид, с которым обычно обращалась к посетителям, сказала нарочито громко, перекинув толстую каштановую косу с одного плеча на другое:

— Кэсси, душенька, проследи, чтобы всем гостям хватило эля, я отлучусь на полчаса, не больше!

— Да, госпожа Клара.

— И не забудь почистить передник, снова весь заляпала клюквенным соусом!

— Да, госпожа!

И не подумает ведь, с досадой вздохнула Клара. Снова будет позорить ее перед гостями...

Клара развернула ладонь, делая вид, что сдувает с кожи пылинку. Никто не мог и подумать, что она колдует — ей не нужны были все эти глупые взмахи руками и припадочные танцы у костра, — однако же передник Кэсси был чист... Во всяком случае, пока она не опрокинет на него что-то нибудь еще. Ох и бестолковая же у нее ученица! Ни за что бы ее не взяла, если бы время не пришло.

Впрочем, лучше уж Кэсси, чем какая-нибудь Антарес. Слегка нахмурившись, Клара поправила выбившуюся из прически прядь и двинулась следом за гостьей, скрывшейся за дверью.

В единственном месте, где ведьмы Терравирис могли дышать спокойно... Хотя именно сейчас дышать было затруднительно. В воздухе плавали разноцветные облака дыма — это старая Илмари снова раскурила свою волшебную трубку.

Закашлявшись, Клара замахала руками:

— Илмари-и! — завопила она. — Что я тебе говорила в прошлый раз?

— Что сломаете эту погань о колено, тетушка, — подсказала ей девчонка, настоящего имени которой никто не знал. Сестры звали её Маргариткой. Со всех сторон раздались смешки.

Илмари выглядела пристыженной, но трубку не погасила. Ладно, она разберется с этим позже.

Маргаритка... Даже здесь ни одна ведьма не могла чувствовать себя в полной безопасности, хотя, видит Мудрая, Клара делала для этого все, что могла. Особенно когда сюда приходила та, которая спокойно колдовала под носом главного королевского охотника.

Хотя почти все скобленые столы, освещенные толстыми сальными свечками, были заняты, к Анне-Антарес никто не подходил, как будто она усадила рядом с собой на скамью с полдюжины невидимок. Здесь ее не любили. И дело было не только в том, что в любой момент она могла привести за собой королевских гончих.

Магией в Терравирис занимались не от хорошей жизни. Кого из сестёр ни спроси — любая расскажет душераздирающую историю. “Мудрая кинжал к горлу приставила“ — с невеселым смехом можно было сказать о каждой из них.

А эта? Дочка речных лордов решила поиграть в силы, опасности которых она и не представляла. Для нее это не выживание, а игра. Как примерить новое колечко — ах, я теперь Антарес, всемогущая колдунья.

Как бы не так. Потонешь ты, дура, в Лате, как твоя Утонувшая Звезда в Королевской. И деньги пополам с благородством не спасут.

А как она смотрела на них всех! Особенно поначалу. Клара даже удивлялась, сколько презрения помещалось на заостренном мышином личике. Сейчас, правда, спеси у нее поубавилось, но все равно... Нет-нет, а мелькнет в глазах что-то этакое. Как будто все они — песок на её туфлях. Благородная, чтоб её.

Поэтому сестры её и сторонились. Но Антарес это как будто и не волновало совсем. А может быть, и правда не волновало: что ей до грязи на собственных башмаках?

Вот и сейчас. Сидит одна, а до смеха вокруг ей и дела нет: голову опустила, чертит пустым кубком круги по столешнице.

— Стол мне испортишь, — холодно сказала Клара.

Антарес, не глядя, вытащила из кошеля золотой и бросила рядом с миской.

Клара ощутила, как с десяток взглядов скрестились на монете. Еще немного, и золото вспыхнет. Ей даже не по себе на секунду стало. Ну как же так можно? Здесь удавить готовы за такие деньги, а эта...

— Убери, — брезгливо сказала Клара, хотя на этот золотой можно было купить три стола, а на сдачу еще и половину скамейки. — Не видишь, что ли, смотрят?

Антарес послушно сгребла монету назад, но толку-то? Взгляды и правда прижигали спину каленым железом. Ограбить, наверное, не постеснялись бы... Но, как на грех, эта наследная ведьма сильна даже для многих рожденных, хотя обычно наследные ведьмы, которые получали силу и имя от наставницы, были гораздо слабее рожденных. Кем же была наставница Антарес, если ее наследная ученица получилась такой сильной, в очередной раз задумалась Клара, пряча тревогу за любезной улыбкой.

Она знала ответ, но думать об этом не хотела.

— Зачем пришла?

Антарес подняла на нее бледное лицо, на котором жили одни глаза.

— У меня беда.

Клара охнула:

— Тебя выследили? Подозревают? Так почему же, ради светлых богов, ты пришла сюда?

Она старалась говорить тихо, вокруг все равно прислушивались.

Антарес казалась озадаченной.

— Что? Нет! Я не попалась, — она осеклась и замолчала. Потом взглянула прямо в глаза Клары, и тон ее стал едва ли не умоляющим. — Мне только нужно узнать…

Ее бледные щеки вспыхнули, но она не опустила взгляд.

— Есть ли способ, хоть какой-то... Чтобы человек тебя полюбил?

Будто натянутая струна ослабела где-то внутри. “Попробуй для начала не смотреть на людей, как на конское дерьмо“, так и хотелось сказать Кларе, но она сдержалась.

— Ты же знаешь, что нет. Наставница тебе не говорила? — бросила она ядовито. Ишь ты, любви захотела. Да, тяжко, наверное, живется, с таким-то характером... Хоть бы кто — да полюбил. Немудрено... Двадцать пять лет минуло... Или сколько ей там?

У Антарес сделалось такое лицо, как будто ее ударили.

— А если он раньше... А теперь нет... Можно ли как-то вернуть?

Лепечет, как дитя. Смотреть жалко.

Клара покачала головой:

— Мудрая, дарующая магию, завоевывала любовь сама. Настоящее чувство невозможно ни сымитировать наговорами, ни сварить в котле. За Мудрой шли и без этого.

“В отличие от тебя”, — добавила Клара мысленно.

— Но...

— Можно заставить столетнего старца сделать ребенка и благополучно оставить тебя вдовой в эту же ночь, ибо сердце его вряд ли выдержит такое насилие, — усмехнулась Клара. — Это все, на что способна магия. Но ты ведь не этого хочешь?

Анна казалась уязвленной.

— Моя наставница говорила иначе...

— Значит, твоя наставница лгала, — ответила Клара, вставая. — Ну, это все? Мне пора идти к обычным гостям. У них хотя бы есть чем заплатить за эль, ведь у вас, сестрички, карманы вечно пусты,— нарочито громко сказала она. А то уж больно тяжелая тишина повисла.

— Не жадничай, Клара, — весело откликнулась Маргаритка, — мы тебе накидаем по паре медяков сегодня. Отобьем, поди, целую кружку эля.

— Зато честно купленную, — поддержала ее еще одна ведьма.

— Я могу... — начала Антарес надменно.

— Я знаю, что ты можешь купить “Чашу и коготь“ со всеми потрохами, — фыркнула Клара, — но упаси тебя Мудрая стать хозяйкой этого хорошего места. Идите с миром... миледи Анна.

И она насмешливо поклонилась.

Под десятками скрещенных взглядов Анна встала и с очень прямой спиной направилась к выходу. Так ходят бродячие циркачи по веревочке, натянутой на колышки. Только звуков дудочки не хватает.

Почти у самого выхода Антарес внезапно остановилась и спросила:

— А где Агата?

Смех, только-только зазвучавший, вновь испарился. Да когда она уже сядет на своего коня и скроется за воротами, поморщилась Клара.

— Ну та, которая у меня вечно серебро клянчила. Грязная такая.

И похоже, единственная, кто с тобой заговаривал, почти с жалостью подумала Клара. Потому, наверное, и запомнила.

Клара вздохнула.

— Нет больше Агаты.

Глаза Анны расширились. Ишь ты. Может, она и не безнадежна.

— Вода? Я бы увидела.

— Вода, но не так, как ты думаешь, — устало улыбнулась Клара, нагоняя ее у дверей и пропуская Антарес вперед. — В Лате ее не утопили. На Агате было проклятье, ей еще лет десять нельзя было касаться чистой воды. Поэтому она добросовестно выхлестала у меня за последние годы почти бочку доброго эля.

Анна приподняла брови.

— Что же случилось?

— Ты бы еще лет пять здесь не появлялась, — хмыкнула Клара. — Три года уж минуло. Забрела к нам молоденькая ведьмочка, откуда-то с окраин, не из наших, работу искала. Я не успела подойти, Агата к ней. Ну, тебе известно, какой невыносимой могла быть эта старушонка.

Антарес усмехнулась:

— Это верно. И что?

— Ну, слово за слово, уж не знаю, что Агата ей сказала, но девчонка не выдержала, схватила кадку с водой... Растяпа Кэсси оставила... — все более словоохотливо продолжала Клара, отводя взгляд. — Ну Агату-то и окатила. Та, конечно же, растаяла в лужу... А девчонка... Батюшки... — Клара начала посмеиваться, тоже не вполне естественно. — За голову схватилась, криком кричит, мол, я старушку невинную жизни лишила... И... В общем, убежала девчонка. Никто ей сказать не успел, что Агата, пока под проклятием, помереть не может. Из лужи через месяц-другой, как трава сорная, опять вырастет, дай только срок. Мы ее с Кэсси в котелок собрали...

Клара замолчала. И что ее так понесло?

— И что, до сих пор не выросла?

— Так ведь стара Агата. Да и, сдаётся мне, в котелке ей хорошо. Тепло, сытно и кости не болят. Вот и не торопится она.

— А что же с девушкой?

Клара вздохнула.

— Не знаю, вот только… — она осеклась и прямо взглянула на Анну. — Чувствую я, что она где-то близко, да худо ей. Всех сестер об этом прошу, видимо, и тебя следует. Если встретишь ее, помоги.

Антарес казалась опешившей.

— Зачем вам это? Это ведь не просто девочка?

— Не просто, — вздохнула Клара. — В долгу я перед... Впрочем, неважно. Ну что, поможешь, если Мудрая сведет?

Анна заколебалась.

— А как я ее узнаю?

Клара наморщила лоб.

— У нее на пальце кольцо травницы, с зеленым камнем, знаешь? В городе таких редко встретишь, они в основном по лесам селятся. Молодых тем более. А ей сейчас должно быть не больше восемнадцати. Поняла? Запомнила?

Так, разговаривая, они дошли до коновязи. Анна на прощание кивнула и, уже не оборачиваясь, направилась к своему коню, нетерпеливо перебиравшему ногами.

Нашла кого о помощи просить, с досадой подумала Клара. Эта язва наверняка ни о ком, кроме себя, подумать не в состоянии. Да и она, Клара, тоже хороша. Всей правды Антарес так и не сказала... Может быть, это и к лучшему.