Волчья тень (гет)

1256 год, Декада Мудрой

Девочка упрямо закусила губу, но все равно коротко всхлипнула. Под теплый плащ, подбитый мехом, пробирался холод. Она подышала на израненные пальцы и беспомощно огляделась.

Куда ни кинь взгляд, вокруг — только встрепанный кустарник, да елки в зеленых платьях с серебряной оторочкой. Снег, снег, всюду снег. Высокие сугробы доходили ей почти до колена.

Говорят, это ведьмы призвали раннюю зиму. Метели бушевали слишком часто для декады Мудрой: ведь еще осень. Пора главной королевской охоты... Вот обидно. И зачем ведьмам это? Чтобы Лата поскорей замерзла и их больше никто не топил?

Вот глупые-то. Даже несмышленый ребёнок — и тот понимал, что охотники просто вырубят во льду полынью...

Полы нового плаща намокли, из красного он сделался густо-винным. Девочка поежилась и закуталась в него поплотнее, натягивая капюшон поглубже, но тщетно. Холодно. Так холодно. Зубы застучали.

Ричард, конечно, наговорил ей всякого.

"Я знаю, зачем тебе нужен такой плащ. Чтобы не было видно крови невинных животных, которых ты убьешь своими руками", — сказал он — и рассмеялся.

Не верил, что какая-то девчонка могла охотиться наравне с ним, а может быть, даже и лучше. Конечно, вряд ли она его превосходила… Но зачем принц насмехался? Вот обидно.

Но еще обиднее было потеряться — на первой для нее королевской охоте! За все девять лет своей жизни она не видела ничего величественнее и чудеснее. Развевающиеся плащи, звуки рога, смех и веселье…

А теперь все пропало.

Ненавижу лошадей, с ожесточением подумала она, вновь дуя на озябшие пальцы. Дома, в Утонувшей звезде, ее пони, Сильвер, слушался малейшего прикосновения к поводьям... Но ей не разрешили забрать его с собой. Да она и не хотела.

Новая лошадь, которую ей дали, была настоящей. Взрослой. Вот только это не помогло. Что с глупой кобылой делали конюшие, если с первыми звуками охотничьих рожков та испугалась и понесла?

Никто, наверное, не смог бы удержаться. Вот и она не смогла. Вылетев из седла, сильно ударилась, а очнулась, кажется, в совсем незнакомом месте.

Нет сомнений — теперь девочка заблудилась окончательно. Черные деревья смыкались вокруг и тянули к ней узловатые страшные руки. Она не кричала только потому, что от ужаса перехватило дыхание.

С королем столько слуг, подумала девочка. Меня непременно отыщут. Этот плащ неспроста очень яркий... а королевские гончие способны отыскать куропатку в ледяной пустоши. Только не плакать, решительно приказала она себе. Ни за что не плакать.

Она до боли закусила одеревеневшие от холода губы и двинулась вперед, сама не зная, куда. Мокрый плащ обвивался вокруг лодыжек, содранная поводьями кожа болела. В сапоги набивался колючий снег.

— Птичка унесет боль высоко-высоко в небо, — повторила девочка песенку, которую когда-то пела ее мать. Вслух, чтобы не было так страшно. — Рыбка утопит боль глубоко в море... Мышка зароет боль глубоко в землю...

Но матери нет рядом. И больше никогда не будет, поэтому песенка не помогла. Без леди-матери — это просто слова.

Она шла вперед, и с каждым шагом становилось труднее. Страшные елки цеплялись за полы плаща, на плечи и лицо сыпалась мелкая, острая пыль. И совсем не слышно было ни рожков, ни ржания лошадей, ни голосов придворных.

А вдруг ее не найдут? Никогда-никогда?

Горячие слезы обожгли щеки. Сквозь дрожащую, плывущую пелену она почти ничего не видела.

— Эй! — раздался совсем рядом чей-то встревоженный голос. — Откуда ты взялась здесь, дитя?

Ой!

Поспешно вытирая стынущие на щеках капли, девочка обернулась. И замерла.

Женщина, которая нашла ее в этом жутком лесу, была не похожа ни на кого из тех, кого встречала девочка прежде. На плечи незнакомки был накинут плащ, грубый, домотканый, как у крестьянок. Но она ничем не напоминала крестьянку. Они все либо измученные, печальные, непременно с узловатыми руками, как здесь, в Терравирис, либо хорошенькие, как соломенные куколки, в цветных платьях, полноватые и румяные... Как дома.

Стоявшая перед нею не походила ни на тех, ни на других.

По ее плечу спускалась пшеничная коса, длинная, как у принцессы Гвендолин на портрете. Полускрытое капюшоном лицо казалось бледным и тонким.

Позабыв обо всем на свете, позабыв, что плакать стыдно, с сухим всхлипом девочка бросилась к ней.

Спасительница опустила капюшон, и на мгновение серебряная пыль окутала ее вспыхивающим ореолом. Как будто это какое-то волшебство. Как будто она явилась прямиком из сказки.

У нее добрые глаза, поняла девочка. Большие, зеленые — и очень-очень добрые.

— Я потерялась, — прошептала она и покачнулась. — Здесь где-то охотники... Королевские охотники… Не те, которые ведьм ловят… а которые зверей… и сам король. А моя лошадь понесла, и я упала...

От облегчения, что ее наконец нашли, девочка опустилась бы прямо в сугроб, если бы ее не подхватили ловкие, сильные руки.

— Совсем продрогла, — женщина укоризненно покачала головой. — Вот что, тебе нужно отдохнуть и согреться.

Девочка молча кивнула. Только бы не оставаться одной в этом страшном лесу!

Она покорно шла вслед за незнакомкой, стараясь не показывать, как сильно устала. Но та, кажется, поняла все без слов, и взяла девочку за руку. Какие шершавые у нее пальцы...

— Как тебя зовут? — спросила она спустя некоторое время.

— Энни, — откликнулась девочка сонно и тут же поправилась. — Анна, с вашего позволения.

— А меня можешь называть Риной.

В голосе Рины Анне почудилась улыбка.

И больше не было страшно. Даже больно почти не было.

Анна закрыла глаза и представила, будто идет, держась за мамину руку... И почему-то, впервые с тех пор, как мама умерла, ей стало не тоскливо, а очень спокойно. Как будто она — кораблик, качающийся на волнах.

Наверное, это и вправду волшебство: ей встретилась настоящая лесная фея, как в сказке.

* * *

В маленьком домике, совсем не похожем на королевский замок, вкусно пахло травами. В очаге пылал огонь. В котле, подвешенном над пламенем, что-то весело бурлило.

В тепле заледеневшие пальцы закололо, и они с трудом справились с застежкой противного, насквозь мокрого плаща. Как приятно было его сбросить!

Оглядываясь, Анна несмело присела на лавку.

И тут ее взгляд упал на дальний угол, где тихо сама собой покачивалась резная колыбель. Но ее удивило не это. Подумаешь, пустяк — колыбель сама качается. В сказках чего только не бывает... Кроме...

— Ой, у вас младенчик! — воскликнула Анна.

Кто бы мог подумать, что у фей бывают малыши. Грета говорила, они рождаются сразу взрослыми и в платьях.

Рина, склонившаяся над очагом, резко обернулась:

— Тс-с, разбудишь!

— А можно посмотреть? Пожалуйста! — взмолилась Анна шепотом. Злить фей — опасно, но ей так хотелось хотя бы одним глазком взглянуть.

Вот Ричард обзавидуется, когда узнает, что она видела!

Фея Рина перестала хмуриться и улыбнулась краешком рта.

— Только тихонько.

На цыпочках Анна подкралась к колыбели, и, привстав насколько хватило роста, заглянула внутрь. Там мирно посапывал увы, уже не младенчик, а крошечный ребенок. Светлые кудряшки осеняли колечками белый, чистенький лобик, веки казались тонкими, прозрачно-лиловыми, как лепестки цветка.

Если бы ребенок повернулся, можно было бы посмотреть, есть ли у него стрекозиные крылышки, а так...

— Это мальчик или девочка?

— Девочка.

Ну конечно. Разве у феи может родиться мальчишка? У мальчишек тяжелые мечи, их никакие крылья в воздух не поднимут.

Анна отошла от колыбели. Сотня вопросов вертелась у нее на языке, но она не осмеливалась их задать.

— Садись туда, — кивнула Рина на скамеечку в углу. — Займусь твоими руками. Как же ты их так поранить умудрилась? Где перчатки?

Анна послушно села, куда ей было велено, и принялась болтать ногами.

— А я одну перчатку потеряла еще в Рейнхилле. Вторая слетела уже потом…

За маленьким окошком сгущались чернильные сумерки. Анна поежилась. Если бы она сейчас была там, снаружи...

— Боишься темноты? — проницательно спросила Рина, окуная полоски ткани в густое зеленое варево. — Хочешь, расскажу тебе сказку?

* * *

.

Когда Владыка создал этот мир, был он таким же, как эта мгла за окном: пуст, тёмен и холоден. И тогда взяла Матерь тонкое веретено и свила на нем пламя.

Вышла у нее тонкая огненная нить, и осталось только смотать ее в клубочек. Славный клубочек получился! Бросила Матерь его в высокое черное небо, и засияло солнце неподвижным огненным шаром, и стал мир наполняться светом и теплом.

Обрывки нитей упали на землю, и загорелись от них костры. И пришли к кострам дети рода человеческого. И воцарился на земле вечный день.

Пока однажды в Чертог богов не явилась кошка. Прыгнула она к Матери на колени и замурлыкала так громко, что по небу прокатился первый гром.

И задрожали люди в страхе, и пламя костров стало гаснуть.

Спрыгнула кошка прямо на облако и стала играть с огненным солнечным клубком. Ударила она его лапой, и покатилось солнце по небу. И был закат, и был рассвет, и день, и тьма ночная.

Увидели Владыка и Матерь, что мир их хорошо устроен. И решили они, что будут у них дети.

Первенцем их был Воин, могучий и сильный. Открыл он глаза и увидел, что дети и жены слабы и беззащитны. Тогда сковал Воин меч крепкий и поклялся быть щитом от всякого зла и беззакония.

Следующими детьми богов были близнецы: и явились они из чрева Матери, держась за руки. Столь же похожи и столь же различны, как рассвет и закат.

И взял Владыка сыновей крепкой рукой своей. И нарек одного Добрым. А второго — Светозарным.

Младшей дочерью была Мудрая. Явилась она в белых, блистающих одеждах и рассмеялась. Смех ее раскололся, рассыпался по небу — так появились звёзды.

Росли и мужали братья, расцветала и постигала новые знания сестра, но счастье даже среди богов скоротечно.

И сказал Светозарный Доброму:

— Разве не крепки наши руки, не остры мечи? Разве мы не достойны править? Разве Воин не силен, Мудрая не умна, а мы не милосердны и справедливы? Так для чего нам Владыка, зачем нам Матерь? О, брат, свергнем же нашего отца с престола!

Беззаветно любил Добрый своего близнеца, но стало ему страшно. Заплакал Добрый, и пролился на землю первый дождь.

Не хотел он предавать ни брата, ни отца с матерью — и пошел за советом к сестре. И сказала Мудрая:

— Тьма поселилась в Светозарном.

Разгневался Владыка, отобрал у сына своего прежнее имя, нарек его Темным и изгнал, заточив в высокой облачной башне. А вход Матерь и Мудрая запечатали серебряным замком и поклялись охранять его, не выпуская Темного в мир.

— Замок этот, — сказала Рина мягко, — и есть луна. Видишь, какая она крепкая? Ни за что Темный не вырвется.

Анна вздрогнула.

— Она становится маленькой, а потом опять подрастает... Почему?

Рина усмехнулась.

— Видишь ли, Добрый так любит своего брата, что тайком пробирается в его серебряную тюрьму, и пока он крадется мимо, тень падает на замок.

— А что потом?

— На одну единственную ночь новолуния Темный и Добрый меняются местами, и Светозарный, как прежде, шагает по земле во тьме.

— И Матерь с дочкой ничего не замечают? Как же они тогда защищают людей?

— Нас защищают другие слуги матери. Стоит им заметить в небе замок Темного, они немедленно напоминают ему, что земля и люди под защитой.

И, словно бы в ответ на ее слова, близко-близко раздался волчий вой.

— Вот видишь? Мы в безопасности.

Запах трав кружил голову, вгонял в сон.

Анна засыпала, будто околдованная волшебной пыльцой фей, засыпала так же крепко, как спал ребёнок Рины. Жаль, подумала Анна, пока веки ее становились все тяжелее. А я так хотела посмотреть, как она летает... Как... летает...

* * *

— Анна! Проснись!

Она испуганно распахнула глаза, не понимая, где находится. Спустя мгновение вспомнила. Лошадь... Лес... Фея!

— Вы меня спасли, — шепнула Анна. Что бы в таком случае сказал отец? — От своего имени и от имени благородного Син... Син...

Еще поклониться надо... Она запуталась, сбилась и пристыженно смолкла.

Рина весело рассмеялась.

— Ну что, маленькая госпожа, руки уже не болят?

Анна покачала головой. Конечно, было немного обидно, что фея считает ее маленькой, но... она же фея. Грета говорила, они живут столетиями. Для нее, наверное, и мама показалась бы маленькой госпожой.

Добрая фея Рина помогла ей надеть восхитительно теплый, сухой плащ. И когда он успел высохнуть? На миг Анна задумалась, не прошло ли триста лет, пока она спала — с феями такое случалось. Но, поразмыслив, решила, что так делают только злые феи. Рина же добрая и обязательно выведет ее из чащи.

Снова вокруг сомкнулся лес. Под ногами скрипел снег. Но теперь Анна больше не боялась. Обратный путь показался ей гораздо короче.

— Пойдешь по короткой тропинке, — сказала Рина, — и встретишь там своих. Только никуда не сворачивай.

Она выпустила руки Анны, и, наклонившись, пристально взглянула в лицо.

— Иди и ничего не бойся, поняла? Я рядом. Если что, помогу.

В руках ее, будто сам собой, возник маленький сверток.

— Посади сюда цветок, когда немного подрастешь. На капельке своей крови и того, кого полюбишь всем сердцем.

Она шепнула ей еще несколько слов и отступила на шаг назад, словно растворяясь в зеленой полутьме.

Из-за деревьев неслышной серебряной тенью навстречу Анне вышла тонконосая собака. Четыре бесконечно длинных мгновения девочка и зверь смотрели друг на друга. Еще секунда — и собака сделала всего один плавный, бесшумный шаг навстречу.

Будто повинуясь чьему-то приказу, Анна коснулась ее теплого лба. Собака склонила голову...

И так же, как Рина, растворилась во тьме.

1273 г. Декада Темного-Декада Владыки

.

Ее окна выходили на широкий внутренний двор. Рыжие листья, упавшие на мощенную камнем землю, сверху казались отпечатками лап диковинного зверя. Он словно тоже хотел сбежать. Прочь от осени. Прочь из этих мест.

В прозрачном, будто замершем воздухе плескались штандарты королевства Терравирис — два скрещенных серебряных меча на лазури. Молодой король Ричард Тирион отбывал в соседнее государство Ферлиберт. Он отправлялся в логово врагов, но как уверенно держался! Человек, привыкший повелевать.

Ричард наклонился и что-то тихо сказал слуге.

Анна Эстер из своих покоев, конечно, не могла расслышать их голоса, но ощутила смутное беспокойство пополам с досадой.

Прятаться здесь было глупо.

Ей положено быть там, внизу, в разноцветной стайке придворных, а она...

Слуга недоуменно пожал плечами. Ричард махнул рукой, отсылая его прочь резким, непривычным жестом.

Кажется, король был не так уж спокоен. Как жаль, что лица Анна не могла разглядеть.

Она тихо всхлипнула и покосилась на розу в маленькой деревянной чашке. Когда-то эту чашку ей дала лесная травница и сказала:

— Если посадишь в ней семечко, окропив его капелькой крови своей и того, кого полюбишь, то у тебя вырастет цветок, самый прекрасный на свете. Станет он алым, как рассвет, и горячим, как пламя... Пока сердце верное будет помнить тебя. Но как только изменится, станут лепестки холодны и белы, как первый снег.

Много у короля было женщин. Но ни одна не заставила цветок побелеть. Ричард, в чьих бы объятиях он ни находился, всегда помнил о ней, Анне... Вот и сейчас роза пламенела, как кровь — и даже такая малость была преступлением. Если о колдовстве узнают королевские охотники, то пошлют ее на смерть — таков закон Терравирис, где запрещено колдовство.

Хотя на вид это простая роза. Никакой магии. И грустить вроде бы не от чего... Но как тяжело было провожать Ричарда в Ферлиберт!

Раздался стук в дверь. Анна торопливо выпрямилась, смахнув со щек непрошенные слезы.

— Войдите.

— Герцогиня Эстер, — в дверях показался слуга, приветствуя ее низким поклоном. — Его величество король требует, чтобы вы немедленно спустились во внутренний двор.

Сердце бешено заколотилось о ребра.

Он заметил! Заметил ее отсутствие... Может быть... ей просто стоило сказать ему... то, что следовало сказать давно... На этот раз всерьез.

Как будто за ней гналась тысяча теней-шиггенов, она оттеснила слугу и помчалась вниз. Когда холодный утренний воздух хлестнул ее по плечам и забрался в рукава, она вспомнила, что даже не надела плащ.

Король уже был в седле и готовился отдать приказ. Еще немного, и он уехал бы, не попрощавшись.

— Ричард, — сказала Анна, задыхаясь, но, ощутив на себе взгляды придворных, торопливо поправилась: — Ваше величество, я...

Они росли вместе, и все-таки называть его по имени она могла только наедине.

— Ты опоздала, — сказал с упреком Ричард, но яркие синие глаза его улыбались. — Подойди ближе.

Чувствуя, как сердце бьется все чаще и чаще, она послушно сделала шаг вперед.

— Я хотела сказать...

Он наклонился к ней из седла и на виду у всех коснулся щеки ладонью, затянутой в перчатку. Мягкая выделанная кожа была прохладной, но лицо обожгла не хуже открытого пламени. Анна почувствовала, что заливается горячим румянцем.

— Скажешь мне все после, когда я вернусь, а пока... Обещай дождаться меня, Анна.

В голосе его прозвучала непонятная тревога.

Анна хотела напоследок дотронуться до него... но рука уже исчезла.

Ричард выпрямился. Прозвучал приказ, рог откликнулся — и колонна под сине-серебряными штандартами хлынула из ворот, как морская волна.

Ее тихого “обещаю“ никто не услышал.

* * *

Замок без Ричарда опустел. Без короля, без его приближенных Белый Меч казался безжизненным и тихим, как комнаты смертельно больного.

Король отбыл в пятую секстину Мудрой. А сейчас шла уже четвертая секстина Темного. Почти целая декада миновала. И ни одного письма, ни строчки с гонцом не прилетело из Ферлиберт.

Анна, сидя вместе с другими придворными дамами за вышиванием, то и дело поднимала взгляд. Из высоких стрельчатых окон Соколиной башни был виден не только внутренний двор замка, отсюда можно было рассмотреть столицу едва ли не целиком. Белый каменный Рейнхилл с высоты казался похожим на припавшую грудью к земле чайку, широко разметавшую крылья по низине.

Вдалеке серебряной лентой вилась Королевская река, впадавшая в Лату. В легком белесом тумане таял широкий Королевский тракт, окруженный топями и мелкими, задохнувшимися ряской, озерцами.

Если идти прямо и никуда не сворачивать, гнилостные болота, полные душных испарений и звона гнуса, сменялись сначала чахлым лесом, редким, как поросль на макушке у старика, а затем и мощными вековыми соснами и елями, хранившими этот путь, будто стражи.

Суровы были эти земли издавна.

Год, когда король Ульф Старец, первый из Тирионов, привел свой народ из-за гор на север, был назван годом Великого исхода.

Все мужчины, пришедшие с Ульфом, были непобедимыми, а все женщины владели магией. Выбрали они домом своим эти холодные и дождливые земли и назвали свое царство Терравирис.

На высоком холме вырос прекрасный Рейнхилл, и стали люди возносить хвалы богам, и боги слышали их так хорошо, словно сами спустились на землю.

Но младший сын Ульфа Старца, златовласый Авилон Юный, не смирился с решением отца. Тоскливой и пустой казалась ему жизнь под низким небом и холодными ветрами. Тайно покинул Авилон Рейнхилл, и самые прекрасные мужи и девы пошли за ним. Пересекли они реку, позже названную Королевской, и обнаружили зеленые холмы, залитые солнечным светом — плодороднейшие и прекраснейшие из земель. Хотел было Авилон вернуться к отцу и его народу, чтобы указать людям лучшую долю, да поздно.

Разгневался король на непокорного сына, посчитал его предателем, решив его и тех, кто за ним пошел, лютою смертью сгубить. Приказал он рыцарям на братьев своих и сыновей войной идти. И не посмели они ослушаться.

Но тогда восстали женщины Терравирис. Взмолились они Мудрой — и даровала она им силу страшную.

И дала им посланницу из небесных чертогов, прозванную Валькирией. Укрыла она их крыльями и повела в бой. И Воин бился рядом с нею, и Добрый указывал путь и излечивал раны их.

На мечи обрушили женщины магию, спасая сыновей и дочерей. Погибли все до единой, но то страшное кровопролитие предотвратили. И более дорогой ценой, чем собственные жизни — отныне запрещено было дочерям Терравирис колдовать под страхом смерти.

И отринул Терравирис Мудрую, Воина и Доброго как ложных богов…

И заплакала тогда Матерь. Стала ее слеза звездой небесной. Вместе с потоком камней, тянувшихся за нею, как диковинный шлейф, низверглась она на землю, прямо в воды Королевской реки.

Многие пытались добыть звезду со дна, но никому это не удалось. Она исчезла, но камни, что летели вместе с нею, достались людям: упали те на берег, вынесло их волнами на чистый песок. Из них и выстроили замок Утонувшая звезда.

Жемчужина королевства. Родовой замок Эстеров.

В лунные ночи, шептались старухи, до сих пор можно было увидеть смутное серебряное свечение, точно небесное пламя все еще пылало где-то там, в глубоких холодных водах.

Так и повелось с тех пор. Много было войн между Терравирис и Ферлиберт, но всегда меж ними стояли Эстеры.

Как давно люди не знали настоящей войны? Четыре десятка лет? Больше?

Все равно — хотя люди речных земель издавна берегли границу, в лесах до сих пор бродили разбойничьи шайки... Но на короля, конечно, напасть не посмеют.

Анна вздохнула. Заезжал ли Ричард в речные земли? Непременно стоило спросить.

Как славно было бы побывать дома! Но сколько она ни упрашивала, сколько ни умоляла взять ее с собой, Ричард был непреклонен:

“Вас, Эстеров, в Ферлиберт не любят. Твои земли издавна охраняют покой Терравирис, на руках твоих предков, а значит, и на твоих, немало крови южан. Как думаешь, обрадуются тебе Фернеолы?“

Но теперь между королевствами мир, хотела сказать Анна — и не могла. Потому что была уверена — дело не только в этом.

У короля Генриха Фернеола подрастала дочь. Дитя десятью годами младше Ричарда, семнадцатилетняя Катриона. Ричарду доставили портрет принцессы… откуда бы, скажите, взяться этому портрету?

Катриона. Милое, белокурое создание, сотканное из золота и розового шелка. Получите еще голубые глаза в придачу. Совершенная противоположность ей, Анне.

Впрочем, портреты часто льстят... возможно, что Катриона и вполовину не так хороша, как о ней рассказывают.

Впрочем, что толку для самой Анны? Никакая магия не сделает ее тяжелую темную гриву легкими светлыми косами, карие глаза не станут оттенка южного неба, острый подбородок никуда не денется, и бледные щеки не расцветут румянцем. Анне двадцать пять, и ей никогда не стать такой женщиной, каких предпочитает Ричард.

Но она все равно с тоской ждала: не появятся ли на горизонте синие полотнища? Не раздастся ли топот копыт?

Увы! Вокруг было тихо и мертво. Небо затянуло белесыми тучами.

Медленно и плавно раскачиваясь в утреннем воздухе, на темные узловатые ветви деревьев, на мощеный светлым камнем двор упали первые снежинки. Все застыло, замерло под холодным дыханием зимы. Мир за окном, прикрывшийся прозрачной вуалью, казался ненастоящим.

Звенящую тишину нарушила маленькая Диана Уайтграсс, сидевшая подле леди Браун. Вместо полотна она держала в руках большую куклу.

— Весной здесь будет весело, правда, леди Браун? Даже куклам позволят сшить новые платья.

— С чего ты так решила, дитя? — сухо откликнулась пожилая леди, кладя руку на плечо девочки, но было поздно.

Вмешалась Луиза, переставшая даже делать вид, что ее интересуют стежки:

— Все же знают, что король привезет из колдовских земель молодую королеву!

— Ай!

Иголка сломалась в пальцах Анны, на пораненной коже немедленно выступила кровь, пачкая вышитое полотно.

— Как же вы так неосторожно, леди Анна? — глядя ей прямо в глаза, сказала Луиза. — Или задумались о чем-то? Вернее сказать, о ком-то.

Послышались тихие, сдавленные смешки.

Анна ощутила, что в очередной раз покраснела. Крепко сжав правый кулак — чтобы кровь остановить, всего лишь остановить кровь, — она заставила себя любезно улыбнуться.

— Иглы чересчур тонки. Смотрите и вы, миледи, будьте осторожны.

“Не то эта игла у тебя в горле окажется, дура проклятая“.

Видимо, эта мысль очень ясно отразилась на ее лице, так что леди Браун, , поспешила вмешаться:

— Леди, не хватало ссор в отсутствие короля! Сейчас не самое веселое время, — добавила она чуть мягче. — Но... В три часа после полудня вас ждет кое-какое развлечение.

Девушки оживились.

— Какое?

— Леди Браун, умоляем, скажите!

Были забыты и новая королева, и опостылевшее вышивание.

— Леди Браун!

Та только коротко вздохнула.

— Да хранит Владыка нас всех... Снова поймали ведьму.

Диана крепче вцепилась в куклу:

— А можно и мне пойти?

Но леди Браун была непреклонна:

— Не сегодня, Диана. Ты еще мала.

Больше иных зрелищ в Терравирис любили зрелище смерти, и поэтому весть эта вызвала немалое оживление в уснувшем без хозяина замке. Посмотреть на казнь стягивались простолюдины и благородные, мужчины, женщины и дети — по крайней мере, те, о которых не заботились так же трепетно, как леди Браун о крошке Диане.

Боги. Даже дети теперь повторяют слухи о скорой женитьбе короля! А она делает вид, что слепа и глуха.

Если бы в руке Анны сейчас был десяток игл, она сломала бы их все и не заметила.

* * *

Процессия королевских охотников в черных плащах с меховой оторочкой напоминала гладких крыс с лоснящимися шкурами. Мелкие острые зубы почти впились в добычу.

Охотники остановились у наспех сколоченного деревянного мостика.

Толпа зевак, жадно припадая к ограждению, ловила каждое их слово, каждый жест.

Главный королевский охотник, сэр Джон Блэксворд, выступил вперед. Его тонкое, сухое лицо под кустистыми серебряными бровями, напоминающее слегка вытянутую морду старого лиса, не выражало ничего.

Анна, разглядывая его, в очередной раз подумала: каково это быть сразу лекарем — и палачом?

— Мы исцеляем не только ваши тела, — негромко сказал Блэксворд, будто вторя ее мыслям. — Если плоть начинает гнить, мы ее иссекаем. Так же и ересь, и поклонение иным богам, кроме Владыки, подобно гниющей плоти...

— Нет иных богов, кроме Владыки, — эхом откликнулась толпа.

Но Анна знала — другие боги были. Даже если в Терравирис они под запретом, как и всякое колдовство.

На мгновение ей показалось, что Блэксворд взглянул прямо на нее... Что он знает... Знает, о чем она думает. И она заставила себя не отводить взгляд, так, будто ее это ничуть не касалось.

Подручные Блэксворда выволокли на мост женщину, уже одетую в смертную, грубо сотканную рубаху. Она, бедняжка, даже не сопротивлялась — руки ее висели, как тряпичные, перетянутые тонкой веревкой.

Во льду уже была вырублена полынья, ощерившаяся жадной пастью с оскольчатыми ледяными зубами.

— Сознаешься ли ты в служении ложной богине?

Женщина что-то неразборчиво промычала разбитыми в кровь губами. Блэксворду не нужны были признания, уже полученные сполна. Он равнодушно оглядел щуплую, дрожащую фигурку и провозгласил:

— Светлое пламя Владыки да не очистит тебя.

— Захлебнешься ты в черных водах реки мертвых, — стройным хором подхватили его ученики.

— И имя тебе будет — забвение. И не спасут тебя огни вечности.

“Не отводи взгляд, — приказала себе Анна, внутренне содрогаясь, — смотри. Может быть, ты ее знала... Видела когда-то...“

Но опознать кого-то в этом почти что призраке было невозможно. Белое лицо, искаженное страхом близкой смерти, уже не принадлежало этому миру. Если она и знала несчастную, если и видела... То не такой.

Забили барабаны, отмеряя ритм последних шагов несчастной. Ноги совсем ее не держали, и к краю мостков ее пришлось почти нести.

Смотри, приказывала себе Анна.

Бам.

Смотри, чем ты сама можешь кончить.

Бам. Бам. БАМ!

Смотри!

В последний момент она закрыла глаза.

Короткий всплеск и крик заставили горло сжаться от подкатившей дурноты.

* * *

Ей снились порывы холодного ветра. Она замирала посреди ледяной пустыни — маленький осколок теплой плоти с быстро бьющимся сердцем. И ветер лениво, как большая собака, облизывал ее огромным, холодным языком.

Глаза отчаянно слезились, но она подняла голову вверх, к яркому зимнему небу. Там, в облаках, что-то виднелось... Птица? Нет, не птица.

Ветер все усиливался... Да ветер ли это был? Мир закрыли огромные крылья, зеленые, как листва на деревьях, и каждое перо в них было размером с парус. Это от них воздух дрожал и сотрясался.

— Лети со мной, — раздался голос, звучный, как пение труб. Солнечные лучи проходили сквозь перья, и золото обращалось в зелень.

— Не могу! Мне надо дождаться... дождаться... — но вот чего или кого, Анна не помнила. Ветер закладывал уши, мешал думать.

— За мной придут и другие, — прозвучало печально. — Матерь придет, и Владыка близко, а с ним Мудрая, и Добрый, и Воин. Но Тьма... Тьма ближе всего.

— Я не понимаю... — шепнула Анна.

— Лети со мной!

Рывок вверх, сквозь снежный серебряный вихрь — и вот глаза уже ослепило яркое полуденное солнце.

Анна успела рассмотреть золотые знамена над раскинувшимся на четырех холмах городом — и все исчезло.

Пробуждение было резким, как от толчка. Ну надо же, ветер ей не приснился. Ночью открылось окно, и ветер сдувал на пол холодные колкие снежинки. Ежась от холода, она выбралась из постели и, приплясывая на ледяном полу, торопливо сдвинула створки.

Нужно позвать служанку. Огонь в камине почти погас.

Лязгая зубами, Анна хотела было вернуться под одеяло, как вдруг взгляд ее упал на розу. Сначала ей показалось, что цветок припорошило снегом, но, подойдя ближе, она убедилась: кончики лепестков побелели.

Травница не обманула. Ричард стал ее забывать.

Пламя родилось где-то внутри, собралось в тугой горячий комок, хлынуло по венам в руки, заплясало на кончиках пальцев.

Как во сне, Анна подошла к камину — мгновение, и остатки дров, припорошенные пеплом, с сухим потрескиванием занялись. Вместе с терпким запахом смолы и дыма по комнате поплыло тепло, приводя в чувство.

Это ее должны были утопить вчера в Лате. Каждый день, что она проживала, когда ее сестры умирали вместо нее, будто был взят взаймы. Она, Анна Эстер, ведьма. И колдовать в Белом Мече, не выходя из собственных покоев, было... неразумно.

Но пламя все еще пылало на ее руке… Согревая. Утешая. Давая силы.

Как было бы хорошо не прятаться. Колдовать, где и когда вздумается… как в Ферлиберт.

И не бояться смерти.

Анна медленно подошла к окну. Землю тихо укрывал снег. Крупные хлопья, похожие на белые птичьи перья, медленно и величаво покачивались в остекленевшем воздухе.

Как одиноко.

Чувствуя себя, как никогда, маленькой и слабой, Анна взяла в руки лютню. Струны отозвались тонко и тоскливо.

Ваше величество, как там в чужой стороне?

Вас принимают как гостя, с вином или хлебом?

Там, под высоким лазурным ферлибертским небом,

Вы вспоминаете... хоть иногда — обо мне?..

Голос ее взлетел к самому потолку и прервался. Ни строчки. Ни единого письма.

Здоров ли он?

Когда он уезжал, в Ферлиберт пламенели клены. Солнце было прохладным, как полированное золото, а в Терравирис почти наступала зима.

Сейчас же снега заметают оба королевства.

Ваше величество, замок без вас опустел.

Только хлопочут в углах обнаглевшие мыши;

Небо надвинулось низко, на самые крыши;

Мир, как покойник, под снегом уже побелел.

Каждое слово проворачивалось в горле, как клинок. Но, будто желая причинить себе еще больше боли, Анна продолжила.

Ваше величество. Жду вас у самых дверей.

Знаю, на юге, гораздо, гораздо теплее.

Музыка слаще, а песни поют веселее.

Ваше величество. Вы возвращайтесь скорей…

Голос ее был слаб, она задыхалась, горячие слезы текли и текли по щекам, падали на струны, на полированное дерево инструмента, и он звенел, откликался не в лад.

Почему она плачет... Почему горе раздирает грудь изнутри, как будто уже случилось непоправимое?

Жду этой радости — жду вас, опять и опять.

Может, вернётесь вы завтра, с лучами рассвета.

Боги добры, и вы вряд ли прочтете все это.

Письма сжигаю я. Стыдно их вам отправлять...

— Где же ты, Ричард? — выдохнула она в холодное стекло.

* * *

Казалось, даже вчерашняя казнь не была настолько интересна, чтобы придворные дамы забыли о главном предмете своих чаяний: принцессе Катрионе Фернеол. Это было невыносимо. Они ни на минуту не прекращали болтать.

— Если у нас будет ферлибертская королева, — понизив голос, сказала леди Аллин, — это значит, что ей разрешат поклоняться... ложным богам?

Луиза хмыкнула:

— Конечно. Королевские охотники начнут служить Доброму и поднесут лису чашку молока. Они ведь и лекари тоже, прямо как он. А потом настолько подобреют, что и ведьм топить перестанут.

Аллин казалась пристыженной.

— Я вовсе не это хотела сказать.

— Нет бога, кроме Владыки, — мягко прервала ее леди Браун, пресекая ссору. — Дети его и Матерь, почитаемая нами превыше всех прочих, всего лишь наместники единой Власти, молящие о нас, смертных.

— Но в Ферлиберт...

— Если у нас и будет королева, — поморщилась леди Браун, — она точно не будет еретичкой. И хватит об этом, дамы, уделите внимание завтраку.

Анна с благодарностью посмотрела на нее. Может быть, леди Браун права? Ричарду и в голову не придет взять себе такую жену... Он ненавидел колдовство. С самого детства.

“Чем же лучше ты, ведьма?“ — прозвучал глубоко внутри тихий голос.

Анну замутило, и она поспешно отодвинула кубок. Разговоры женщин, по счастью, уже крутились вокруг иных тем — но все же в этом щебечущем птичнике она чувствовала себя чужой. Как волчица в стае холеных домашних псов.

Быть может, ей следовало пойти в другое место? Не дав себе времени на раздумья, она поспешно сказала:

— Мне нездоровится, леди Браун. Если я проведу день в своей постели...

— То никто и не заметит твоего отсутствия, — вполголоса ядовито прошипела Луиза.

Анна сделала вид, что не расслышала. Разумеется, оставаться в своих покоях она не собиралась. Если и было в столице место, где любая ведьма могла чувствовать себя в безопасности, то не в Белом Мече.

Она боялась признаться в этом самой себе, но уже больше не доверяла пустым словам своей наставницы. Вильгельмина обещала, что Ричард никогда ее не покинет — и что же? В чем еще солгала старая ведьма?

* * *

Конь, всхрапнув, остановился у коновязи. Старая вывеска в виде когтистой лапы, сжимавшей большой кубок, тихонько поскрипывала на ветру. Всадник в глубоко надвинутом капюшоне молча бросил поводья подбежавшему слуге и легко спрыгнул на землю.

У порога таверны “Чаша и коготь“ неизвестного уже ожидали.

— Погода нынче теплая? — полувопросительно сказала Клара, хозяйка таверны. — Я была больна и давно не выходила из своих комнат наверху.

Любой лекарь-охотник со смеху бы помер, глядя на такую дебелую да румяную больную, как Клара, но фигура в капюшоне откликнулась:

— Светит солнце, даже ужи выползли погреться из своих нор.

— Проходи, Антарес, — понизив голос, шепнула Клара.

Та откинула капюшон.

— Благодарю.

Клара без улыбки кивнула и настороженным взглядом проводила гостью, пока та не скрылась за маленькой дверцей, не предназначенной для обычных посетителей.

Принесли шиггены подарочек. Три года она сюда носа не показывала, и вот, явилась.

Подождав еще минуту и быстрым взглядом осмотрев улицу — не мелькнут ли где красно-черные плащи охотников? — она вздохнула и, приняв веселый вид, с которым обычно обращалась к посетителям, сказала нарочито громко, перекинув толстую каштановую косу с одного плеча на другое:

— Кэсси, душенька, проследи, чтобы всем гостям хватило эля, я отлучусь на полчаса, не больше!

— Да, госпожа Клара.

— И не забудь почистить передник, снова весь заляпала клюквенным соусом!

— Да, госпожа!

И не подумает ведь, с досадой вздохнула Клара. Снова будет позорить ее перед гостями...

Клара развернула ладонь, делая вид, что сдувает с кожи пылинку. Никто не мог и подумать, что она колдует — ей не нужны были все эти глупые взмахи руками и припадочные танцы у костра, — однако же передник Кэсси был чист... Во всяком случае, пока она не опрокинет на него что-то нибудь еще. Ох и бестолковая же у нее ученица! Ни за что бы ее не взяла, если бы время не пришло.

Впрочем, лучше уж Кэсси, чем какая-нибудь Антарес. Слегка нахмурившись, Клара поправила выбившуюся из прически прядь и двинулась следом за гостьей, скрывшейся за дверью.

В единственном месте, где ведьмы Терравирис могли дышать спокойно... Хотя именно сейчас дышать было затруднительно. В воздухе плавали разноцветные облака дыма — это старая Илмари снова раскурила свою волшебную трубку.

Закашлявшись, Клара замахала руками:

— Илмари-и! — завопила она. — Что я тебе говорила в прошлый раз?

— Что сломаете эту погань о колено, тетушка, — подсказала ей девчонка, настоящего имени которой никто не знал. Сестры звали её Маргариткой. Со всех сторон раздались смешки.

Илмари выглядела пристыженной, но трубку не погасила. Ладно, она разберется с этим позже.

Маргаритка... Даже здесь ни одна ведьма не могла чувствовать себя в полной безопасности, хотя, видит Мудрая, Клара делала для этого все, что могла. Особенно когда сюда приходила та, которая спокойно колдовала под носом главного королевского охотника.

Хотя почти все скобленые столы, освещенные толстыми сальными свечками, были заняты, к Анне-Антарес никто не подходил, как будто она усадила рядом с собой на скамью с полдюжины невидимок. Здесь ее не любили. И дело было не только в том, что в любой момент она могла привести за собой королевских гончих.

Магией в Терравирис занимались не от хорошей жизни. Кого из сестёр ни спроси — любая расскажет душераздирающую историю. “Мудрая кинжал к горлу приставила“ — с невеселым смехом можно было сказать о каждой из них.

А эта? Дочка речных лордов решила поиграть в силы, опасности которых она и не представляла. Для нее это не выживание, а игра. Как примерить новое колечко — ах, я теперь Антарес, всемогущая колдунья.

Как бы не так. Потонешь ты, дура, в Лате, как твоя Утонувшая Звезда в Королевской. И деньги пополам с благородством не спасут.

А как она смотрела на них всех! Особенно поначалу. Клара даже удивлялась, сколько презрения помещалось на заостренном мышином личике. Сейчас, правда, спеси у нее поубавилось, но все равно... Нет-нет, а мелькнет в глазах что-то этакое. Как будто все они — песок на её туфлях. Благородная, чтоб её.

Поэтому сестры её и сторонились. Но Антарес это как будто и не волновало совсем. А может быть, и правда не волновало: что ей до грязи на собственных башмаках?

Вот и сейчас. Сидит одна, а до смеха вокруг ей и дела нет: голову опустила, чертит пустым кубком круги по столешнице.

— Стол мне испортишь, — холодно сказала Клара.

Антарес, не глядя, вытащила из кошеля золотой и бросила рядом с миской.

Клара ощутила, как с десяток взглядов скрестились на монете. Еще немного, и золото вспыхнет. Ей даже не по себе на секунду стало. Ну как же так можно? Здесь удавить готовы за такие деньги, а эта...

— Убери, — брезгливо сказала Клара, хотя на этот золотой можно было купить три стола, а на сдачу еще и половину скамейки. — Не видишь, что ли, смотрят?

Антарес послушно сгребла монету назад, но толку-то? Взгляды и правда прижигали спину каленым железом. Ограбить, наверное, не постеснялись бы... Но, как на грех, эта наследная ведьма сильна даже для многих рожденных, хотя обычно наследные ведьмы, которые получали силу и имя от наставницы, были гораздо слабее рожденных. Кем же была наставница Антарес, если ее наследная ученица получилась такой сильной, в очередной раз задумалась Клара, пряча тревогу за любезной улыбкой.

Она знала ответ, но думать об этом не хотела.

— Зачем пришла?

Антарес подняла на нее бледное лицо, на котором жили одни глаза.

— У меня беда.

Клара охнула:

— Тебя выследили? Подозревают? Так почему же, ради светлых богов, ты пришла сюда?

Она старалась говорить тихо, вокруг все равно прислушивались.

Антарес казалась озадаченной.

— Что? Нет! Я не попалась, — она осеклась и замолчала. Потом взглянула прямо в глаза Клары, и тон ее стал едва ли не умоляющим. — Мне только нужно узнать…

Ее бледные щеки вспыхнули, но она не опустила взгляд.

— Есть ли способ, хоть какой-то... Чтобы человек тебя полюбил?

Будто натянутая струна ослабела где-то внутри. “Попробуй для начала не смотреть на людей, как на конское дерьмо“, так и хотелось сказать Кларе, но она сдержалась.

— Ты же знаешь, что нет. Наставница тебе не говорила? — бросила она ядовито. Ишь ты, любви захотела. Да, тяжко, наверное, живется, с таким-то характером... Хоть бы кто — да полюбил. Немудрено... Двадцать пять лет минуло... Или сколько ей там?

У Антарес сделалось такое лицо, как будто ее ударили.

— А если он раньше... А теперь нет... Можно ли как-то вернуть?

Лепечет, как дитя. Смотреть жалко.

Клара покачала головой:

— Мудрая, дарующая магию, завоевывала любовь сама. Настоящее чувство невозможно ни сымитировать наговорами, ни сварить в котле. За Мудрой шли и без этого.

“В отличие от тебя”, — добавила Клара мысленно.

— Но...

— Можно заставить столетнего старца сделать ребенка и благополучно оставить тебя вдовой в эту же ночь, ибо сердце его вряд ли выдержит такое насилие, — усмехнулась Клара. — Это все, на что способна магия. Но ты ведь не этого хочешь?

Анна казалась уязвленной.

— Моя наставница говорила иначе...

— Значит, твоя наставница лгала, — ответила Клара, вставая. — Ну, это все? Мне пора идти к обычным гостям. У них хотя бы есть чем заплатить за эль, ведь у вас, сестрички, карманы вечно пусты,— нарочито громко сказала она. А то уж больно тяжелая тишина повисла.

— Не жадничай, Клара, — весело откликнулась Маргаритка, — мы тебе накидаем по паре медяков сегодня. Отобьем, поди, целую кружку эля.

— Зато честно купленную, — поддержала ее еще одна ведьма.

— Я могу... — начала Антарес надменно.

— Я знаю, что ты можешь купить “Чашу и коготь“ со всеми потрохами, — фыркнула Клара, — но упаси тебя Мудрая стать хозяйкой этого хорошего места. Идите с миром... миледи Анна.

И она насмешливо поклонилась.

Под десятками скрещенных взглядов Анна встала и с очень прямой спиной направилась к выходу. Так ходят бродячие циркачи по веревочке, натянутой на колышки. Только звуков дудочки не хватает.

Почти у самого выхода Антарес внезапно остановилась и спросила:

— А где Агата?

Смех, только-только зазвучавший, вновь испарился. Да когда она уже сядет на своего коня и скроется за воротами, поморщилась Клара.

— Ну та, которая у меня вечно серебро клянчила. Грязная такая.

И похоже, единственная, кто с тобой заговаривал, почти с жалостью подумала Клара. Потому, наверное, и запомнила.

Клара вздохнула.

— Нет больше Агаты.

Глаза Анны расширились. Ишь ты. Может, она и не безнадежна.

— Вода? Я бы увидела.

— Вода, но не так, как ты думаешь, — устало улыбнулась Клара, нагоняя ее у дверей и пропуская Антарес вперед. — В Лате ее не утопили. На Агате было проклятье, ей еще лет десять нельзя было касаться чистой воды. Поэтому она добросовестно выхлестала у меня за последние годы почти бочку доброго эля.

Анна приподняла брови.

— Что же случилось?

— Ты бы еще лет пять здесь не появлялась, — хмыкнула Клара. — Три года уж минуло. Забрела к нам молоденькая ведьмочка, откуда-то с окраин, не из наших, работу искала. Я не успела подойти, Агата к ней. Ну, тебе известно, какой невыносимой могла быть эта старушонка.

Антарес усмехнулась:

— Это верно. И что?

— Ну, слово за слово, уж не знаю, что Агата ей сказала, но девчонка не выдержала, схватила кадку с водой... Растяпа Кэсси оставила... — все более словоохотливо продолжала Клара, отводя взгляд. — Ну Агату-то и окатила. Та, конечно же, растаяла в лужу... А девчонка... Батюшки... — Клара начала посмеиваться, тоже не вполне естественно. — За голову схватилась, криком кричит, мол, я старушку невинную жизни лишила... И... В общем, убежала девчонка. Никто ей сказать не успел, что Агата, пока под проклятием, помереть не может. Из лужи через месяц-другой, как трава сорная, опять вырастет, дай только срок. Мы ее с Кэсси в котелок собрали...

Клара замолчала. И что ее так понесло?

— И что, до сих пор не выросла?

— Так ведь стара Агата. Да и, сдаётся мне, в котелке ей хорошо. Тепло, сытно и кости не болят. Вот и не торопится она.

— А что же с девушкой?

Клара вздохнула.

— Не знаю, вот только… — она осеклась и прямо взглянула на Анну. — Чувствую я, что она где-то близко, да худо ей. Всех сестер об этом прошу, видимо, и тебя следует. Если встретишь ее, помоги.

Антарес казалась опешившей.

— Зачем вам это? Это ведь не просто девочка?

— Не просто, — вздохнула Клара. — В долгу я перед... Впрочем, неважно. Ну что, поможешь, если Мудрая сведет?

Анна заколебалась.

— А как я ее узнаю?

Клара наморщила лоб.

— У нее на пальце кольцо травницы, с зеленым камнем, знаешь? В городе таких редко встретишь, они в основном по лесам селятся. Молодых тем более. А ей сейчас должно быть не больше восемнадцати. Поняла? Запомнила?

Так, разговаривая, они дошли до коновязи. Анна на прощание кивнула и, уже не оборачиваясь, направилась к своему коню, нетерпеливо перебиравшему ногами.

Нашла кого о помощи просить, с досадой подумала Клара. Эта язва наверняка ни о ком, кроме себя, подумать не в состоянии. Да и она, Клара, тоже хороша. Всей правды Антарес так и не сказала... Может быть, это и к лучшему.

.

Небо было удивительно глубоким и ясным. Такое голубое и такое высокое...

— Поднимайся! В реальном бою тебя никто жалеть не будет.

Да-да, конечно… Сама же напросилась.

Носком сапога Уилфред подтолкнул меч в её сторону. Впрочем, назвать мечом эту железку язык не поворачивался, скорее уж кусок дешевой стали, заточенный с одного конца. Но в их положении и такое оружие — большая удача. Если удавалось захватить что-то подороже, это сразу продавали. Деньги были нужнее.

В пояснице тянуло, голова шла кругом, но Эл поднялась. Взяла в руки меч. Её немного мутило.

Уилфред стоял напротив и, как всегда, презрительно щурился.

— Ну и что это ты изображаешь? Беременную цаплю? Выпрямись! Встань боком! Ноги! Перенеси вес!

Эл послушно выполнила все указания. Все равно он снова победит, так какая разница…

Уил занес оружие для удара, но тут же опустил:

— Элайв, что такое?!

— Что?

— Ты себя видела? Да у тебя во взгляде написано: “Убейте уже меня поскорее“. Так нельзя. Соберись!

Ну вот, еще и взгляд не тот…

Перехватив меч поудобней, Эл ждала удара. И он, конечно, тут же последовал. Она отражала выпады как могла.

— Почему ты отступаешь? Не защищайся, нападай, Темный тебя раздери! Кому я показывал?

Элайв попыталась напасть, но Уилфред не собирался поддаваться. Его меч был сразу везде: как только она замечала открытое место и целилась, так сразу же открывалась сама. Уилфреда это просто бесило:

— Думай быстрее! Думай на шаг вперед!

Эл попыталась пойти в атаку, но — секунда — и кончик меча смотрит ей прямо в лицо.

— Убита, — выдохнула она.

— Уже который раз, — мрачно подтвердил Уилфред, опуская оружие. — Все на сегодня. Никакого терпения с тобой не хватит…

Забавно, что Мара говорила то же самое. А ведь в магии Эл гораздо талантливее, чем в фехтовании.

Выдохнув, она побрела на дрожащих от напряжения ногах к дому. Нет, воин из неё никудышный. Не хватает ловкости, быстроты, ума, в конце концов…

— Зачем ты меня тренируешь? — обернулась она к Уилфреду. — Ведь я уже давно не хожу с тобой на дело.

Никого рядом не было. Куда он делся?

— Уилфред?..

Лес был тих, будто Владыка создал его секунду назад.

Вдруг что-то налетело на неё со спины, повалило на землю:

— Не можешь драться железом, так борись! Ну! — хрипел в ухо знакомый голос.

Ах так… Так?! Ну получай!

Эл наугад ударила назад, примерно туда, где должно было находиться его лицо. Раздался тихий вздох. Хватка чуть ослабла. Она попыталась перекатиться на спину, но Уилфред все ещё крепко держал. Эл билась, рычала, но ничего не выходило.

Нащупав рукой голую кожу, она вцепилась в нее пальцами и выбросила всю свою злость пополам с магией. Он выругался, но не отпустил. По её пальцам тек живой огонь, она могла изжарить его до смерти и знала это, но теперь было уже все равно. Получай, получай!

Взвыв, он оторвал от себя её руку, которая будто прикипела к коже, и отполз в сторону.

— Ты что творишь?!

Там, где секунду назад были её пальцы, вздувались пузыри.

— Ты сказал сражаться? Я сражалась. Ведьма, которую застали врасплох, способна и не на такое.

— Ты вообще соображаешь? Я же для тебя стараюсь! Рано или поздно тебе придется драться, и я не хочу, чтобы тебя убили.

В его устах это звучало почти признанием в любви. Эл оценила такую откровенность, но в ней все ещё клокотала злость, и усмирить её было непросто.

— Меня не убьют. Это не так легко, как ты думаешь.

— Неужели? А у меня почти получилось.

— Ты застал меня врасплох! Накинулся со спины!

Уил набрал в грудь воздуха и заорал так, что птицы с шумом взлетели с веток:

— А ты думала, тебя предупредят?! Пришлют письмо с гонцом?! Эл, перестань быть такой дурой!

А вот это он зря. Ой как зря…

— Не смей так со мной разговаривать, — тихо ответила Элайв. Она хотела сказать это спокойно, но слова прозвучали змеиным шипением.

— А то что?

Огонь бушевал внутри, сметая все на своем пути. Эл могла бы превратить наглеца в угли, даже не прикасаясь, но держалась из последних сил. Потом ведь придет чувство вины, начнет грызть… Но лечить она Уилфреда не будет, нет. Сам справится, раз такой умный.

— Что? Что ты мне сделаешь? — не унимался Уилфред.

— Брошу тебя, — глухо ответила она, все ещё борясь с желанием сжечь ему что-нибудь.

— Вот как? И думаешь, я тебе позволю?

— Я не буду спрашивать.

Резко развернувшись, едва различая дорогу, она пошла прочь, в лес. Уилфред ничего не сказал, не попытался остановить. Ну конечно, зачем. Было ли ему вообще хоть какое-то дело до неё? Нет, совсем нет!

Они жили вместе уже три года. Снова и снова Эл возвращалась мыслями к тому дню, когда встретила Уилфреда. И как это её угораздило довериться такому человеку?..

* * *

Тем летом Элайв скиталась по Рейнхиллу, ночуя в самых дешевых трактирах, и искала себе место. Все таверны и харчевни были полны работников, а в ремесленники никого просто так не брали. Даже хозяйка “Чаши и когтя“ ничем не смогла помочь. Особенно после того, что там случилось.

Было одно место, где Эл обрадовались, но когда она поняла, чем занимается эта женщина… Её холодные костлявые руки, как она ощупывала Эл, оценивала, как лошадь… Бр-р! Нет, ни за какие деньги. Впрочем, накопления скоро кончатся, и тогда действительно не станет никаких денег.

К лекарям не стоило даже идти. Такие моментально видели колдуний и деревенских травниц и связываться с ними не любили. Как и никто в Терравирис.

Она бесцельно бродила по улицам, заглядывая то в один, то в другой переулок и гадая, где же будет безопаснее устроиться на ночлег. В кошеле осталось всего несколько монет, нужно экономить… Но и к Маре уже не вернуться. Это будет поражением. Это будет означать, что Эл не справилась, что она все ещё маленькая девчонка, ничего не умеющая и ни к чему не способная. А между тем ей уже исполнилось пятнадцать! И она докажет, что может сама всего добиться!

В одном из темных проулков ей встретился человек. Он не спешил, как другие, шел медленно, опустив глаза в землю. Незнакомец двигался лениво и вальяжно, хотя по одежде нельзя было сказать, что в его карманах водилось много золота или серебра. Среднего роста, на голову словно соломы набросали, а глаза цепкие, хоть и смотрит скучающе, переводит взгляд с каменных стен на дорогу, бродячих кошек и обратно, ни на чем не задерживаясь. Что-то в нем привлекло её внимание. Не задумываясь о последствиях, Эл спросила:

— С вами все в порядке?

Он с трудом сосредоточился и улыбнулся, точно пьяный:

— А что, не похоже?

Половина его тела была спрятана под плащом, и Эл готова была поклясться, что там что-то неладно. То, как он прижимал руку к боку, как волочил ноги…

— Вам нужна помощь?

Он привалился плечом к стене, практически перегородив узкую улочку.

— А вы можете помочь?..

Что за дурацкая манера отвечать вопросом на вопрос! Рассердившись, Эл дёрнула полу плаща, отводя её в сторону.

Чутье не подвело: локтем он прижимал к боку окровавленную тряпку. Одному Владыке известно, сколько он так уже бродит по городу! Его походка не была ленивой, поняла она, это была слабость теряющего силы человека. Он начал медленно сползать по стене, не замечая этого.

— Осторожней! — Эл поймала его, но, конечно, не смогла удержать. Её сил едва хватило, чтобы мягко опустить его на каменную кладку.

Глаза его были открыты, но свет стремительно уходил из них.

— Сейчас… Сейчас…

Она могла помочь. В этот час улицы были пустынны, и он мог так и умереть в одиночестве, но ему повезло. Теперь Эл не оставит его.

— Там есть что-то? — спросила она, опасаясь навредить. — Обломок стрелы? Или копья?

Он слабо покачал головой. Хорошо.

Тряпка полетела в сторону, с противным хлюпаньем оторвавшись от раны. Это был огромный порез, кто-то вспорол несчастному бок. Оставалось надеяться, что внутри все цело.

Прижав ладони по обеим сторонам от раны, она попыталась соединить её края. Руки мгновенно намокли и испачкались. Ерунда. Лишь бы выжил.

Эл не пользовалась своим даром много лет. Испытывая отвращение к любому огню, она похоронила свой собственный давно и надежно, но теперь только он и мог помочь. Не надеясь на успех, Эл позвала свою магию. Та отозвалась в тот же миг.

Огонёк от сердца к рукам. По венам — живительное тепло. Ладони горячеют. Хорошо. А теперь все тепло ему. Все силы. Этого хватит, чтобы остановить кровь, чтобы кожа снова срослась. Он едва слышно застонал. Да, больно, горячо. Но зато будешь жить.

В этот момент Эл не думала о том, что открыто колдует прямо на улице. Она не думала, что этот человек мог оказаться охотником, следящим за ведьмами. Ей было важно повлиять хоть на что-то, спасти хоть чью-то жизнь, если уж её собственная летела в пропасть…

Рана затягивалась быстро: сил было много, а огонь никогда не подводил. Сосредоточившись на работе, она и не заметила, что мужчина с интересом наблюдал за процессом.

Когда Эл закончила, то наткнулась на серьезный взгляд серых глаз:

— А ты, стало быть, ведьма?

Она в страхе отдернула руки, и они были красны от чужой крови.

— Не бойся, я вор. Будем держаться вместе.

* * *

Все эти годы Эл так и жила, держась за него. А вот Уилфред, кажется, не очень ею дорожил. Она была полезна: лечила его раны, следила за домом. Её даже не нужно было защищать, она отлично справлялась с этим сама. Понятно, зачем Уил оставил её рядом, но вот зачем он нужен ей? Последнее время Эл задавалась этим вопросом все чаще.

Когда-то она мечтала, что Уилфред станет её мужем. Она думала, что это навсегда. А теперь… От былого пламени остался только… Пепел.

Пепел пахнет горечью. Мокрый пепел — отвратительная чёрная каша, от которой вязко несёт гарью.

Что за проклятье на ней такое?! Почему все, что ей дорого, сгорает в серую пыль? Мать думала, что защищает дочь, когда назвала её Элайв, а получилась злая насмешка. Зачем жить, когда близкие умирают?..

Эл остановилась, привалившись к дереву. Столько лет прошло, и снова, будто это было вчера… Стоило прикрыть глаза, и воспоминания забрали её в свой мягкий плен.

Она была совсем маленькой. Тем вечером отец оставил Эл с тёткой и поспешил домой. Будто чувствовал что-то. Не нужно было его пускать, тогда остался бы хоть кто-то, но нет. Только холмик мокрого пепла. И больше ничего.

Когда ни он, ни мать, не вернулись, тётка отправила своего старшего сына узнать, не случилось ли чего. Он пришел белый, как полотно, долго молчал. Эл выставили на улицу, чтобы она не слышала. Уже тогда стало ясно, произошло что-то непоправимое.

Не дожидаясь новостей, она побежала домой, и… Дальше она ничего не помнила. Только запах гари, пропитавший одежду и волосы. Он долго преследовал её наяву и во сне. Проклиная себя за то, что осталась жива, она постоянно задавалась вопросом: как мог случиться такой страшный пожар? Почему?

А вдруг виновата она, Эл? Нет, её там не было, но её дар — внутренний огонь… Отвратительный огонь! Эл надолго забыла про свои способности, и даже когда её приютила Мара, не пользовалась ими.

Тихо с неба падал легкий пушистый снег. Эл так и стояла, обняв тонкий ствол и утонув в воспоминаниях. Мороза она не чувствовала, только слезы холодили щеки.

Люмина, её названная мать, была немногим лучше тетки. Разве что была богата и дома появлялась редко. Мара поселила Эл в собственном замке. Старая груда камней тогда показалась маленькой девочке настоящим дворцом, и она даже рада была оказаться в таком необычном месте, но потом началась учеба. Нет, не секреты владения её врожденным даром, только зелья и травы, бесконечные зелья и травы…

Может, тогда Эл и полюбила лес? Как любила его мама. Она всегда говорила: “Спроси у леса, он все знает. Нужно только услышать“. Сама ведь и правда слышала: говорила с деревьями, а они отвечали ей.

Когда Эл вспоминала об этом, у нее щемило сердце. Мама была так талантлива, и так глупо погибла! Взять хоть зелье убеждения. Его Ариадна придумала незадолго до смерти, но очень боялась, что оно попадёт в чужие руки. Поэтому, записав рецепт, она не указала главного ингредиента. Она заставила дочь вызубрить полный состав, и только Эл знала этот секрет. О чем тогда думала мама, чего боялась?.. Эл рассказала все Маре, и вместе они смогли восстановить правильную рецептуру.

Зелье не имело вкуса и запаха, но давало власть над человеком почти безграничную. Выпив нужное количество, несчастный верил во все, что ему говорили в течение нескольких минут, после чего не сомневался в этом до конца жизни. Никакого “противоядия“, никаких дополнительных усилий: просто и чисто.

Только если человека заставляли сделать что-то уж совсем неприятное, в конце концов он начинал сомневаться в принятом решении и досадовать на самого себя, но тогда достаточно дать ему зелье ещё раз. Ну разве не гениально?

Эл такое мастерство было недоступно. Она могла сварить любое зелье, даже самое сложное, но сама ничего нового не придумывала. Хотя Эл и была рожденной ведьмой, но ощущала себя абсолютно бездарной.

Она глубоко вдохнула прохладный и влажный воздух. Неподалеку что-то тихо зашуршало. Здесь рядом ручей, к которому звери ходят на водопой. Дойти до него? Опустить руки в ледяную воду, напиться… Вода успокаивает, она нежна и деликатна. Ведьмы ненавидят реки, а она — терпеть не может огня. И как назло именно он дарован ей Мудрой, именно его рождает её магия! Ну что за наказание!

Она всегда была неправильной, отличилась и здесь. И как прикажете искать свое место? Куда податься, если никто тебе не друг и не брат? Если тебя не пугает то же, что и остальных, и, что ещё хуже, — не радует то, что должно радовать?

Завела бы семью, занималась домом. Ну не любит она Уилфреда, а многие ли женщины любят своих мужей?

Зачем что-то искать, когда она умеет варить зелья и могла бы жить этим и горя не знать. Да, радости от этого никакой, и наскучивает так, что выть хочется, но… Никто не живёт так, как мечтает, с чего ей-то должно повезти?

А Эл почему-то чувствовала, впереди её ждёт чудо, большое и светлое. Такое, о чем и подумать не смела, от чего дух захватывает. Только как к этому прийти?..

Холодный ветерок жестко облизнул лицо.

Здесь хорошо, потому что здесь — она сама по себе. Лес принимает её, как принимает каждого зверя и птицу такими, какими они рождены. А какой рождена она, Элайв? Ведьмой. Пылающим факелом. Разящим мечом. И если она рождена ведьмой, так почему бы ею не стать?

Элайв резко распахнула глаза. Она должна найти себе наставницу и пройти обучение. Только после этого можно войти в полную силу, только так научишься управлять своей магией и сможешь творить все, что захочешь. Быть тем, кем захочешь. Решено!

Упав на колени, она прижала большой палец правой руки к ладони на левой и, опустив голову, прошептала:

— Мудрая, будь милосердна! Проложи мне путь к служению тебе! Я знаю, все владеющие магией под твоим покровительством. Ты любишь тех, кто ищет знаний и мудрости. Так помоги мне!

Элайв затихла, прислушиваясь и почти веря в то, что услышит ответ. Ветер пробежал по лесу, играя на струнах ветвей что-то таинственное, но благосклонное.

* * *

Эл вернулась домой поздно. Ещё с порога она заметила, что Уил сам замотал обожженную руку тканью, а в комнате пахло мазью, изготовленной для таких случаев еще осенью. Ну и славно, можно об этом больше не беспокоиться.

Они ссорились уже не первый раз, и сегодня снова, как и всегда, просто сделали вид, что ничего не было. Вот только легче от этого не стало. Сон был прерывистым и беспокойным, и Эл только сильнее устала, вместо того, чтобы отдохнуть.

Огонь в очаге горел ярко и жарко, но все же Эл дрожала от холода, свернувшись калачиком под тонким одеялом. Зимы в Терравирис не жалели ни зверя, ни человека: лес заметало чуть ли не до середины сосен, а морозы стояли такие, что и в двух шубах не согреешься. Тяжко приходилось тем, у кого не было дома с толстыми стенами и достаточно дров. Элайв и Уилфреду тоже было непросто. Их полуземлянка прогревалась, но ненадолго. А ночи были такими холодными, что зубы стучали.

Устав ворочаться с боку на бок не в силах уснуть, она резко села, нечаянно разбудив Уилфреда, дремавшего рядом.

— Что такое? — тоже вскочил он.

— Нет-нет, спи. Все тихо.

Она положила руку ему на плечо, и он перевернулся на другой бок.

И зачем она продолжала заботиться о нём? Когда-то они собирались пожениться, но теперь Элайв была даже рада, что этого так и не случилось. Она благодарна ему, но все же Уилфред совсем не тот, кто ей нужен. Да и нужен ли вообще кто-то?..

Словно почувствовав, что о нем думают, Уил тихо спросил:

— Ты почему не спишь?

Элайв обернулась, напоровшись на его острый взгляд:

— Так, задумалась. Да и не очень-то хорошо спится на голодный желудок.

— Ох, простите, ваше величество, что оставил вас сегодня без ужина.

Она снова отвернулась, пропустив эту колкость мимо ушей. Когда Уил узнал, что она жила в замке, пусть и чужом, пусть и работая каждый день, как и остальные слуги, он стал над ней подшучивать. И зачем все это терпеть? Пора, пора что-то менять…

Уилфред не дал Элайв снова уйти в свои мысли:

— Как рассветет, пойдешь со мной в деревню? — уже более миролюбиво спросил он.

— Зачем?

— Добудем немного еды.

— То есть украдем?

— За кого ты меня держишь? Честно купим. Если мы будем красть у местных, они нас быстро сдадут, а я хотел бы еще пожить.

— Разве у нас остались деньги?

— Ну да, я кое-что припрятал на черный день. Купим хлеба, яиц, может, сыра.

При мысли о еде в животе заныло. Как наяву представилась плошка горячей тыквенной каши, заправленной молоком и медом… Пока она жила у люмины, Эл могла есть вдоволь, а теперь о такой роскоши и мечтать не приходилось, даже черствый хлеб сейчас был бы за праздник.

Наверху холодный ветер вновь затянул свою унылую песню, а где-то в углу заскреблась мышь. И зачем она тогда сбежала? Жила бы в замке как прежде… Нет, ее бы уже выдали за какого-нибудь рыцаря, так что правильно сбежала. Надо бежать и теперь! Эл не знала, как это устроить, но она должна была…

— Иди сюда, — Уилфред притянул её обратно к себе, под одеяло. — Вдвоем теплее.

Тяжело вздохнув, она сжалась в его объятиях. Подумать только, когда-то это казалось ей уютным, она чувствовала себя дома, в безопасности, а теперь… Уже засыпая, она поклялась, именем самой Мудрой поклялась, что это последние дни, которые они проводят вместе.

* * *

Уилфред выполнил свое обещание: утром дома появилась еда. Оставалось только надеяться, что он действительно её купил, хотя откуда у него деньги? И сколько, интересно, пришлось заплатить за эти яйца, хлеб и сметану? Под конец зимы у людей почти не остается запасов и никто не станет продавать последнее — нужно свою семью прокормить.

После завтрака Уил куда-то пропал, ничего толком не сказав. Элайв и не настаивала на объяснениях, сейчас ей очень нужно было остаться одной, чтобы все обдумать. Но она не рассчитывала только на свой ум, потому что знала: лучшие мысли приходят во время разговора с Богиней.

На небольшом сундучке у очага стоял домашний алтарь. Скромный, совсем не такой, как в святилищах Ферлиберт, о которых рассказывала люмина, но и за эту малость её бы осудили на смерть, если бы нашли.

Эл зажгла свечу, и тёплый свет озарил то немногое, что удалось собрать во славу Мудрой: сушеная змеиная кожа, букетик змеиного глаза, лист из старой книги с нарисованными песочными часами и словами молитвы.

Встав на колени, она прочла их вслух:

— Пусть кровь моя холодна, пусть крыльев я лишена, но глаза мои зоркие ищут правду, и ум мой острый узнает её.

Вот теперь ответы придут, обязательно. Теперь можно думать.

Как только потеплеет и дороги просохнут, нужно идти в столицу, это понятно. Первым делом — наведаться в “Чашу и коготь“. Клара подскажет, где найти наставницу, она знает всех ведьм Терравирис, а то и Ферлиберт. Мара всегда говорила, что Клара поможет и не обманет, но никогда не объясняла, какие отношения их связывают. Она вообще мало рассказывала, её люмина. Учила Эл всем тонкостям ремесла, но почти ничего не говорила о себе и на вопросы отвечала неохотно.

Нужно будет навестить её после посвящения. Вот Мара обрадуется, что из Эл все-таки вышел толк! Может, наконец, и расскажет что-нибудь интересное про маму. У Эл всегда было чувство, что люмина от чего-то защищает её, но теперь детство закончилось и она хотела знать все.

В лесу раздался непривычный звук: громкий человеческий голос. Что случилось? Эл вскочила на ноги. Тут никто не охотится, лес слишком густой, да и до замков благородных господ далеко. Кто-то заблудился? Или пришел из деревни? Что им нужно?

Эл совсем не хотелось выходить, но чутье подсказывало, что так будет безопасней, чем сидеть внутри землянки. Из нее никуда не денешься, если что случится.

Послышался грубый голос:

— Да здесь они живут! Здесь! Я точно знаю.

Как не вовремя ушел Уилфред! Или вовремя? Он что-то знал? Нет, он бы забрал её с собой, не мог же он…

Спина взмокла от страха, но Элайв постаралась взять себя в руки. Еще не случилось ничего плохого. И она ничем не провинилась. Уж за последнюю декаду — так точно. Но если они зайдут…

Эл решилась мгновенно, хоть это и было горько. Самодельный алтарь полетел в очаг. “Прости меня, Мудрая! Если выживу, сделаю новый, ещё лучше“, — подумала она, кусая губы.

Проверив кинжал на поясе, Элайв выбралась на поверхность. К дому шел крупный мужчина в овчинном тулупе и заломанной шапке. Она смутно его помнила: кажется, он был старостой в деревне.

— Вот она! Я же говорил! А мужик твой где?

За старостой шли несколько солдат. Зачем они здесь?

— Чего молчишь? Где он?

— Не знаю.

— Ой, не ври мне, девка! Ой, не ври, — зло усмехнулся староста. — Вместе они живут, — добавил он, обращаясь к солдатам. — Вместе и воруют небось.

Она закрыла собой дверь:

— Там никого нет.

— Ишь ты, храбрая! — усмешка слетела с его лица, будто её тряпкой стерли. — А ну отойди. Я сам проверю.

— Да что вам нужно?

— Обокрали нас утром, а то не знаешь? Кроме твоего сердечного больше и некому.

Эл очень постаралась, чтобы на её лице ничего не отразилось. Если бы Уилфред был рядом, она бы сама его с удовольствием придушила. Говорил ведь, что купил еду! Но сейчас надо было спасаться: когда они не найдут вора, то возьмут его подружку. А в тюрьму совсем не хотелось. Там ведьм много, но ни одна не успеет стать её наставницей. В темнице их долго не держат.

Староста устал болтать и просто отпихнул Эл от двери. Солдаты пошли вниз по земляным ступеням. Другой возможности не будет. Бежать, бежать быстро и не оглядываясь!

Она не успела уйти далеко. Позади послышался шум, мимо просвистела стрела. Ну, Мудрая, выноси, одной не справиться.

Эл бежала изо всех сил. Воздух в легких заканчивался, дороги она не различала, ветки хлестали по лицу, но она бежала, подгоняемая страхом. Если схватят, то будут судить за все преступления Уилфреда, а там список большой…

Погоня не отставала. Кто-то кричал вслед:

— Остановись! Кругом наши люди!

Их было слишком мало, чтобы окружить Эл, но достаточно, чтобы поймать. А этого нельзя допустить, нельзя!

Лес стал гуще, поваленные деревья мешали бежать. Она перепрыгивала через них, но понимала, что надолго её не хватит. Что делать? Что…

Эл споткнулась и полетела на землю. Мелкие кусты, палки, влажная земля… Нет, встать! Встать и бежать дальше!

Едва она поднялась на ноги, кто-то схватил её за платье:

— Все, попалась!

Вытащив кинжал из ножен, Эл обернулась и резким движением направила его в живот солдату, но лезвие лишь соскользнуло в сторону по ребру нагрудника. Проклятье! Она попыталась ударить его в единственное открытое место — в лицо, но не успела. Он перехватил руку и выбил оружие.

— Все, теперь все, — довольно пропыхтел солдат. — Набегались. Пойдешь со мной.

* * *

Веревка больно натирала руки, но если это будет худшим, что случится за день, то можно и потерпеть. Эл привели в деревню, и теперь решалась её судьба.

— Эта сволочь у меня уже больше года ворует! Вы сами видели в доме: все мое. Кроме того, что они сожрали, — добавил староста.

Капитан отряда, почти пожилой, с пышными рыжими усами и бородой, смотрел хмуро, и взгляд его не сулил ничего хорошего.

— Она, что ли, ворует? — сурово спросил он.

— Она. И дружок ейный.

— Я не знала, что это ворованное! — возмутилась Эл, и это было чистой правдой.

— Как же! Ты все время с ним жила, и не догадалась?

Капитан расправил усы:

— Мы можем оставить девушку тут. Этот ваш вор вернется за ней, и мы его схватим.

— Ваша милость, ну что это вы такое придумали! — староста аж шапку с головы сорвал. — Она либо сбежит, либо его предупредит! Да и не придет он, я эту породу знаю.

Элайв поджала губы и отвернулась. Как ни обидно это признавать, она была согласна: Уил за ней не вернется. А если и попытается, то почует засаду и сбежит. Вот ведь, хотела от него избавиться — так получай.

Окинув всех тяжелым взглядом, капитан, крякнув, поднялся на ноги:

— Вот что, ребятки, везите-ка вы её в тюрьму. Дело ясное.

— Правильно, — обрадовался староста, — там ей самое место!

— Но ведь я не воровала! — воскликнула Эл больше от обиды и уже ни на что не надеясь.

Капитан посмотрел на её травническое кольцо:

— Там разберутся.

По закону травницы могли жить свободно. Они не несли угрозы, их не топили, как прочих ведьм. Но если уж попала в переплет, то выбраться тяжело. Снимут кольцо — и получится самая обычная ведьма. А речная вода всех примет, ей все равно. По коже пробежал холодок, Элайв уже чувствовала у своих ног шуршащую рябь.

Ну почему, почему все пошло не так? Мудрая, неужели ты оставила свою верную дочь?..

* * *

Телега, груженая людьми, направлялась в столицу. Кроме Эл в ней сидели еще несколько бедолаг, пойманных в округе за какие-то преступления. Она почти надеялась увидеть среди них Уилфреда, но нет. Светлые боги, неужели это и правда не совпадение? Неужели он действительно бросил её, зная, что придет облава? Это было слишком даже для него.

На кочках потряхивало, приходилось вжиматься в сено, чтобы не выкинуло. Еще утром она собиралась сбежать, но представляла это совсем не так. Нет, конечно, все складывалось очень мило: путешествие в столицу, еще и на колесах, а не на своих двоих, но только не привезут ли её к берегу реки? Может, даже не Латы, а какой-то поменьше да потише. И позвать на помощь некого.

Им ведь уже все понятно: Эл воровка, да к тому же и ведьма. Таким самое место если не на виселице, то хотя бы в тюрьме. Даже хорошо, что она не пыталась взять что-то потяжелей кинжала, иначе сразу бы прибили. А так еще на телеге успеет покататься, Рейнхилл посмотрит, тюрьму местную…

Не желая думать о том, что ждет её дальше, Эл прислушалась к тихому разговору стражи.

— Да, не повезло тебе… — сочувственно качал головой один.

— И поменяться не с кем, — досадливо продолжал второй. — У нас строго, ты знаешь: раз охранять поставили, надо выходить.

— Так праздник же, может, отпустят.

— Да ну, что ты, службы не знаешь, — безнадежно махнул рукой солдат, — у всех праздник, кроме нас. Говорят, на площади столы будут с хлебом и вином, и все бесплатно, для народа. Магистрат даже обещал десяток свиней зажарить, но, наверное, врет.

— Конечно, врет, кто будет мясо просто так раздавать…

Столы, праздник? Что все это значит?

— Ну, знаешь, король не каждый день женится, может, и правда что-то такое будет. Народу стекается сейчас в столицу… Толпы! И все ждут бесплатного угощения, традиция такая. Хлеба-то, поди, на всех не хватит.

— Ага, хлеба не хватит, а мяса хватит? Ерунда! Ты в столице недавно, порядков наших не знаешь, а я тебе так скажу: где что можно украсть, обязательно украдут. Даже если король распорядится народу свинины выдать, думаешь, мы ее увидим? Как бы не так! Все, все у магистрата осядет.

— Мне вот и вина не достанется, я в карауле буду, — сердито ответил солдат и замолчал.

Как интересно, королевская свадьба! Эл никогда такого не видела. “Пожалуй, и не увижу“, — подумала она, посмотрев на свои связанные руки.

Впрочем, может, рано отчаиваться? Вдруг в Терравирис по случаю праздника всех отпустят? А на ней-то, по сути, преступлений никаких. На грабежи она не ходила… Последнее время. Опознать её никто не сможет. Ну да, жила с разбойником. Ну, готовила ему, лечила по случаю. Так он заставлял! Попробуй откажись. Жалко все-таки, что Уил её не побил, с синяками бы натуральнее вышло. Да и вообще, какая из неё разбойница: грамоте обучена, умеет говорить хорошо, почти как благородные, манеры всякие знает (спасибо люмине).

Нет, её не должны казнить. Не может все вот так закончиться.

Телега скрипела и подпрыгивала на каждом ухабе, грозя выкинуть бедолаг, сидящих внутри, на каждом повороте. Чем ближе подъезжали они к Рейнхиллу, тем серее становился снег, тем больше на пути встречалось маленьких деревушек и селений. Вдалеке уже виднелась крепостная стена, когда впереди показался столб серого дыма.

— Что это?

— Что там?

— Да понятно что, — глухо откликнулся солдат, зябко кутаясь в плащ. — Проезжай мимо, не останавливайся, — прикрикнул он на возницу, и трясти стало еще сильней.

За очередным поворотом лес ушел в сторону, как уходит темный полог, отодвигаемый хозяйской рукой, и пленники увидели, что происходило у каменных стен.

Несколько десятков человек, дети и взрослые, провожали кого-то на тот свет. Погребальный костер горел давно, и сейчас уже было не разобрать, мужчина ли это был или женщина. На каменном постаменте, испещренном изображениями животных и птиц, бушевал огонь, пожирая свою жертву.

Эл быстро отвернулась. После ухода родителей она больше не бывала на сожжении покойников, и вспоминать об этом сейчас ей не хотелось. Но и закрыв глаза, она продолжала слышать тихий гул: люди прощались. По традиции они вспоминали вслух добрые дела ушедшего, его хорошие качества. Так они свидетельствовали перед богами: умер хороший человек. Встретьте его, светлые боги, приютите в своем чертоге.

Из разноголосицы выделялся будто один голос, произносивший молитву снова и снова. Но нет, это был хор — из случайных прохожих, из тех, кто уже сказал все, что знал, но не хотел уходить. Эл услышала, как люди, сидящие рядом, подхватили, и не заметила, как сама присоединилась к ним.

— Не был умен — уползай змеей, не нажил богатства — убегай лисицей, был зол — уползай пауком, не защитил — ускачи конем, не любил — убегай волчицей. И на крыльях ворона вернись в родной дом.

Эти слова знал каждый в обеих королевствах. Говорили, что когда-то она могла вернуть к жизни умершего, но не теперь, не в эти темные времена. И все же, сколько ни запрещали в Терравирис “ложных богов”, вытравить это окончательно не смог ни один король. Вера в силу слов, надежда на возвращение любимых или хотя бы лучшую жизнь для них после смерти была сильнее.

— Не был умен — уползай змеей, не нажил богатства — убегай лисицей…

Солдаты должны были прервать молитву ложным богам, хотя бы среди заключенных, но Эл заметила, как безмолвно двигаются их губы, повторяя древние слова:

— … и на крыльях ворона вернись в родной дом.

* * *

Вопреки обыкновению, Анна ворвалась в башню своей наставницы, Вильгельмины, без стука. Кровь бешено стучала в висках, как боевые барабаны, грудь тяжело вздымалась.

Старая королева стояла вполоборота у полок со склянками, в обычное время скрытых от взглядов слуг тонкой магией. Вздохнув, Вильгельмина спросила:

— Какой шигген за тобой гнался?

Анна молчала, только смотрела на нее во все глаза.

— Вы меня обманули, — наконец, тяжело дыша, выдавила она. Роза... Ее роза этим утром стала почти белой, точно первый утренний снег, только кончики лепестков еще ало рдели, как будто кто-то пролил на них каплю крови.

Вильгельмина обещала, что этого никогда не будет, но вот Ричард почти позабыл ее. Как легко... И больно, пусто внутри.

Словно не видя, куда шагает, она прошла на свое привычное место подле Вильгельмины. Отодвинула тяжелый стул с жесткой резной спинкой. Села. С ожесточением рванула из волос крепко засевший гребень, закусила губу, да так и осталась сидеть с разворошенным вороньим гнездом на голове. Злые, горячие слезы обожгли щеки.

Вильгельмина бесстрастно наблюдала за ней. Затем взяла с полки зеленоватый флакон и протянула Анне.

— Пей.

Она вскинулась, точно ужаленная:

— Отравить хотите?

Вильгельмина беззлобно усмехнулась.

— Пожалуй, только ты и способна отравиться обыкновеннейшей мятой. А теперь пей и будь добра... обьясниться.

Когда зелье ледяным когтем впилось ей в горло изнутри, Анна только тихо охнула. Морозный холод опустился в желудок, поднялся вверх, в голову, окутал лоб зимней короной — и растаял, оставив в голове только кристальную ясность.

Стало и правда легче. Анна моргнула и произнесла уже значительно спокойнее:

— Вы сказали, что Ричард будет моим. Вы обманули меня. Сегодня я узнала точно... никакого зелья, что вы мне обещали, не существует.

Она уронила голову на ладони и зарыдала.

— Только мяту зря извела, — с досадой бросила Вильгельмина. — Что, ходила в “Чашу и коготь“? И у всех подряд спрашивала, нет ли у кого-нибудь зелья для чистой и настоящей любви?

Анна всхлипнула.

— Ходила, — хмыкнула Вильгельмина. — А тебе сказали, что проще напоить бедолагу крепким вином, потому что Мудрая-де не одобряла баловства с магией и любовью?

Анна отняла руки от лица и замерев, посмотрела на наставницу.

— А кто тебе сказал, дура, что специально для тебя нужно любовные зелья изобретать? Что, других способов мало? — внезапный крик королевы заставил Анну отшатнуться.

— Я... Я...

— Не блей, как новорожденный ягненок, — с отвращением сказала Вильгельмина. — Десять лет я учила тебя уму-разуму, собственных сил не жалела, тебе отдавала! Я обучила тебя магии, нарекла новым именем! Неблагодарная!

Немного успокоившись, старуха присела напротив обескураженной ученицы и тихо шепнула:

— Однажды сама Мудрая полюбила смертного...

* * *

Однажды сама Мудрая полюбила смертного. Красив он был: высокий, статный, смоляные кудри волною вьются, глаза как небо, синие. Вот только был он горьким пьяницей, и веселье в кабаках с дружками было ему дороже всех девиц на свете. Даже светлой богини, спустившейся ради него на землю.

Провела она подле него год, другой, да все тщетно.

Горько было Мудрой смотреть, как топит в вине свою красоту ее возлюбленный. Навела она на него чары сонные, посадила в винную бочку да пустила плыть по морю-океану. Сама обернулась лебедью белой и поплыла следом.

Долго ли, коротко ли, вынесло бочку на остров пустынный, разбило о камни морские.

Очнулся юноша на берегу без памяти.

Смотрит — плывет к нему лебедь белая и говорит человеческим голосом, да не горьким пьяницей называет, а принцем потерянным, сыном короля заморского. Шепчет птица нежно, вкрадчиво, шея тонкая змеею вьется:

— Мой принц, пока вы были в море, вы спасли мою жизнь. И теперь я выполню любые ваши желания.

Думала Мудрая, что вдалеке от соблазнов мирских вспомнит ее любимый о ней... Но горько ошиблась она.

Сперва потребовал юноша выстроить замок на острове и всех его подданных к нему перенести.

Улыбнулась Мудрая — и не успела первая ночь смениться рассветом, как на острове, на высокой горе, появился замок, а под замком — веселый многолюдный город. Из морских ли глубин он появился, или из небесного града, то неведомо. Беспредельны силы богини-колдуньи.

Обрадовался юноша и на коленях благодарил лебедь — но радости его хватило ненадолго.

Подумал он — подданных своих защищать надо. И снова взмолился лебеди:

— Дай мне воинов могучих, непобедимых, чтобы спокойным было королевство мое.

Вздохнула Мудрая — и пошла с поклоном к Воину, брату своему.

И вышли из пучин морских три тысячи воинов в кованых серебром латах. И поклонилась серебряная стража Воина юноше. А он в ответ поклонился лебеди.

Долго ли, коротко ли, не успела весна смениться летом, как в третий раз пришел юноша к Мудрой.

— Несметных богатств желаю, — сказал он надменно. — Чтобы листья в садах были изумрудными, а плоды из чистого золота. И чтобы белки в лесах не орехи, а драгоценные камни грызли.

Нахмурилась Мудрая, но ничего не сказала.

Отправилась она к Матери своей и украла у нее Чашу, что дает изобилие. Набрала в чашу воды из океана да пролила над садами. Расцвели сады, как королевская сокровищница, и золотые плоды тихо звенели на ветру.

Может быть, думала Мудрая, он полюбит меня теперь? Но тщетно. Едва взглянул юноша на сады волшебные, едва кивнул лебеди.

— А теперь, — сказал он, — я хочу жениться. Есть где-то далеко, говорят, принцесса, прекраснее которой нет на свете...

Рассердилась Мудрая, но виду не подала. Спросила у юноши:

— И какова же твоя желанная?

— Говорят, что на челе у нее сияет солнечная корона, а волосы она закалывает лунным полумесяцем. Голос ее нежнее струн арфы, а шаги легче воздуха.

— И ты любишь ее? — спросила Мудрая.

— Люблю.

— Да видел ли ты когда-нибудь свою принцессу?

— А разве недостаточно того, что она прекраснее всех на свете?

Рассмеялась Мудрая и сказала:

— Знай же, тебе очень повезло. Принцесса эта — пред тобою.

И сбросила она облик лебедя, и приняла вид этой девицы — кем бы она ни была и существовала ли.

Глупец, конечно же, ничего не понял. Взял он Мудрую под руку и повел в город, который она ему даровала.

Когда богиня вдоволь с ним натешилась, то сказала:

— Милый мой, неплохо бы нам и о свадебке подумать.

Не раздумывая, юноша согласился.

И вот, когда тетива свадебного лука была перерезана, а посаженные мать и братья отдали руки невесты жениху, настал час последнего испытания.

— Силой добудь себе жену, — провозгласил жрец.

Села Мудрая на коня, а юноша помчался вдогонку. Летели они быстро, как ветер, но Мудрая и не думала сдержать своего скакуна. Вот и город остался позади, и сады с изумрудными листьями и золотыми плодами. И только скрылись они из виду, как пропали без следа.

Остался лишь юноша в богатом свадебном наряде на пустынном белом берегу, а рядом с ним — разбитая винная бочка. Только где-то над ним, высоко-высоко, летал лебедь, вытягивая длинную, гибкую шею, и шипел почти по-змеиному.

— Ты говоришь, что он любит эту принцессу, — усмехнулась Вильгельмина. — Но как можно любить то, чего не ведаешь? Хорошенько подумай, Антарес. Может быть, эта старая сказка тебе когда-нибудь пригодится.

.

На исходе декады Темного, в пятую секстину, на горизонте появились знамена. Медленно, величественно из молочного тумана выплывали сине-серебряные стяги. И это было бы счастьем, если бы рядом со знакомыми мечами на лазури не реяли флаги Ферлиберт — черный сокол на золотом.

Сердце Анны упало. Неужели слухи были правдивыми? Она до последнего надеялась, что нет, хотя еще секстину назад сонный двор всколыхнулся. До ближайших деревень, до придорожных трактиров, сновали быстрые почтовые голуби. Гонцы от короля приносили вести: король здоров, король счастлив, король возвращается. Но возвращается не в одиночку: с ним всё правящее семейство королевства Ферлиберт. Король Генрих, королева Маргарита и их дети: кронпринц Эдвард, его младший брат Бертран и принцесса. Катриона Фернеол.

Молва, летевшая гораздо быстрее королевского кортежа, утверждала, что она чудесна. Ей семнадцать лет, и прекраснее её свет не видел принцессы. Пьяницы трубадуры уже вовсю распевали песенки о её золотых локонах, голубых глазах. Придворные дамы изо всех сил старались вызнать, как она одета, и уже причесывались на южный манер, убирая распущенные волосы под ажурную сетку или тончайшую вуаль. Будто и не плели никогда затейливые косы, пряча их под тяжелые чепцы.

Анна не удивилась бы, если эти глупые гусыни начали носить и платья по южной моде, легкие и воздушные, сплошь из воздуха и тонкого, как паутина, золотого кружева... на излете северной зимы. Лихорадка значительно бы проредила количество идиоток в замке Белого Меча.

Но оживился не только замок. Кажется, расцвел и сам город. Радостные жители, нарядившиеся в ожидании короля в свои лучшие одежды, казались краше, чем обычно: с их лиц не сходили улыбки. Точно день Владыки наступил на семь секстин раньше. Даже солнце всё чаще проглядывало из-за расходящихся туч, будто приветствуя возвращение Ричарда. Из теплиц торговцы извлекли всевозможные цветы, и замок, да и сам город среди зимы будто обратились в весенний сад.

— Какое платье вам приготовить, миледи? — спросила Грейс, но ямочки на её щеках тут же пропали, стоило ей взглянуть на лицо госпожи, в котором не осталось ни кровинки.

— Черное, — ответила Анна глухо. Служанка отпрянула.

— А в-волосы? Я могу заплести как...

— Оставь, как обычно. И... — она на секунду задумалась, но решительно кивнула. — Подай мне церемониальный плащ с гербом.

— Но миледи... — глаза Грейс округлились, — вы же не на войну собираетесь?

Улыбка искривила губы:

— Откуда ты знаешь?

Когда придворные вышли во внутренний двор замка, чтобы встретить Ричарда и его гостей, среди дрожащих дам в летних шелковых платьях Анна Эстер чувствовала себя почти спокойно. Только рука почему-то всё время тянулась к золотой застёжке в виде звезды, скрепляющей плащ у горла. Такой плащ предки Эстеров надевали лишь на бой, когда требовалось оборонять Утонувшую звезду от нашествия южан.

“Я не объявляла войну Катрионе Фернеол, — подумала Анна. — Я лишь защищала свое. Никто не отнимет у меня Ричарда. Никто“.

Может быть, это всё неправда. Выдумка романтичных поэтов. В Терравирис давно не было послов из Ферлиберт… Людям... людям только дай поверить в прекрасную сказку про любовь к чужеземной принцессе. Это все неправда. Ричард не мог.

"Ну и что, что роза, которую дала мне травница, бела, как снег? Это ничего не значит. Глупое, мелкое колдовство, не более..."

Но когда двор наполнился шумом голосов, топотом коней, мешаниной цветных платьев и незнакомых лиц, когда в гостеприимно распахнутые ворота въехал Ричард...

Не только придворные дамы полюбили южную моду.

В первую секунду она его даже не узнала. Но отчего-то захолонуло сердце в мучительном, ведьминском предчувствии.

Его лицо было гладким, будто у юноши, чьих щек еще не затемнила борода. Южане не носят бород, билась в виски глупая, очевидная мысль. Он теперь тоже... Южанин?

Анна хотела посмотреть ему в глаза, хотела, чтобы ее страхи растаяли, как тонкий лед. Но Ричард, этот новый Ричард упорно не смотрел на нее. Он смотрел куда-то в сторону, и она больше всего на свете не хотела знать, на кого он смотрит.

Это была она, Катриона.

Рука помимо воли еще крепче вцепилась в застежку плаща. Острые грани впились в пальцы.

Ей не больно. Не больно.

Не больно.

* * *

Принц Бертран откровенно скучал.

Дорога, и так не слишком приятная, да еще не в самой лучшей компании: родителей и старшего брата, который, кажется, вознамерился посоревноваться с северянами в надменности.

Из всех этих зануд только малютка Китти казалась живым человеком, но она… Бертран вздохнул, наблюдая, как сестричка в очередной раз мило краснеет под взглядом этого... Этого...

Он поспешно отвернулся, будто подглядывал за чем-то непристойным.

И не свернешь ведь. Даже лошади шагают строго по протоколу. Отец на шаг впереди матери, Эдвард чуть позади, он сам — еще чуть дальше.

Даже лучшего друга не разрешили взять с собой. Хотя кому Доран здесь мог помешать?

И словом перекинуться теперь не с кем, с досадой подумал Бертран. Не с Фелицией же ему разговаривать. Лошадь издала тихое ржание, и он осторожно похлопал ее по холке.

Только и оставалось, что наблюдать за церемониалом. Ску-ка.

Внезапно скука рассеялась, как дым. В толпе разряженных, улыбающихся дворянок — надо же, он-то думал, в этом королевстве без магии не женщины, а плесневелые сухари — внимательный взгляд Бертрана выхватил одно лицо. Вот так, по его мнению, и должна выглядеть настоящая северянка. Чтобы от одного только взгляда эль в кубке скисал.

Не то чтобы он заинтересовался... Хотя, видят боги, что-то внутри него безошибочно, как гончая, чуяло отличную шутку.

Он сделал знак одному северянину из процессии, поймав испепеляющий взгляд Эдварда. Ему-то что за дело?

Поравнявшись с приятелем короля Ричарда, Брэндоном, он спросил:

— Не скажете, кто это?

Тот прищурился. Из всех послов Терравирис он оказался чуть ли не единственным, с кем можно было разговаривать. Нельзя сказать, что они подружились... Но при случае, кажется, убьют друг друга не без сожаления.

— Вон та, в синем шелковом платье? Леди Аллин. Она, кажется, твердо решила скончаться от простуды.

— Не туда смотрите, сеньор. Левее. Другая, с вытянутым, как на похоронах, лицом. Что с ней такое? Ей кто-то ногу отдавил?

Брэндон хохотнул:

— Ах, эта. Странно, что вы обратили внимание.

— Любите же, вы, северяне, своих женщин.

— Не меньше вас, южан, — не остался в долгу Брэндон. — Это леди Анна... Не слишком приятная особа. Ее родители умерли давным-давно, и королева Элеонора, да пребудет ее дух в Чертоге Владыки, взяла бедную сиротку на воспитание, — в голосе Брэндона послышались ехидные нотки.

С таким видом передавать сплетни пристало разве что вдове-бездельнице, подумал Бертран.

— Не слишком-то вам ее жаль.

— С чего бы? — удивился Брэндон. — Но вы правы. К ней лучше не приближаться.

Голос его упал до едва различимого.

— Хоть и говорят, что леди Анна была воспитанницей королевы Элеоноры, на деле это не так. Ее очень быстро к рукам прибрала другая королева... Та, о которой мы предпочитаем не говорить.

— Ваша королева-ведьма? — легкомысленно спросил Бертран. — Которую вы милосердно держите в башне, вместо того, чтобы утопить, как любую честную женщину?

Он не удержался. Уж очень ему хотелось посмотреть на лицо северянина. Это было все равно, что на похоронах спросить у безутешных родственников, тепло ли им от погребального костра.

Брэндон скривился и не ответил.

— И что же, королева-бабушка научила маленькую сиротку плохому? Она бы еще доспехи нацепила, право слово.

Брэндон помедлил.

— Доказательств этому нет, но... Она вечно одна. У нее нет даже компаньонок. Никто из родителей не хочет отдавать дочек в услужение той, которая сама служит ведьме, — и добавил уже значительно громче. — Хотя леди Анна очень дружна с королем. Можно сказать, названная сестра его величества.

От Бертрана не укрылся быстрый взгляд, который старший брат бросил на леди Анну. Он поерзал в седле, чувствуя, как по лицу расползается ухмылка.

— Почти принцесса, — протянул он ехидно. — Ты, кажется, нашел выгодную партию, не так ли?

Спина Эдварда окаменела.

— Ваши шутки неуместны, — бросил тот через плечо.

— Женихи всегда делают вид, что не слишком заинтересованы в приданом, — сказал Бертран и, пока Эд не придушил его на месте, поспешно повернулся к Брэндону:

— Итак, каковы же ее владения?

Тот прищурился:

— Боюсь, вам не понравится мой ответ.

— Что, чересчур малы?

— Да нет, напротив, — вздохнул Брэндон. — Герцогине Анне Эстер принадлежит Утонувшая Звезда.

Бертран от неожиданности чуть собственным языком не подавился. Отвернувшись от, кажется, весьма довольного собой Брэндона, он еще раз взглянул на женщину.

Да. Теперь он видел. И застежку на плаще... И боги... Это же тот самый плащ? На серебре волнистые пояса лазурью и восстающая жёлтая звезда.

Но язык будто сам собой произнес:

— Да. Кажется, сватовство придется отменить. Приданое, конечно, жирное, но...

Эдвард наклонился к нему и произнес свистящим шепотом:

— Если ты не заткнешься немедленно, у меня станет на одного надоедливого брата меньше.

Но Бертран все равно закончил:

— Тем более что прекрасная леди, кажется, вознамерилась проткнуть тебя мечом. Даже тряпочку подходящую на плечи нацепила. Интересно, с чего бы ей так волноваться? Не подскажете ли, сеньор Брэндон?

Последнюю фразу Бертран произнес с мягким ферлибертским акцентом, от которого во время обучения у храмовников принц почти избавился.

Просто хотелось немного подразнить Брэндона... И кое-кого еще. И конечно же, Бертран не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии.

* * *

Тюрьма оказалась еще менее приятным местом, чем можно было себе представить. В камере, куда бросили Элайв, не было ничего, кроме сгнившей мокрой соломы на каменном полу. Даже крыс не видно: наверное, питаться тут совершенно нечем. Железная дверь с решеткой выходила на коридор, освещаемый чадившими факелами. Другого света не было. Наверняка здесь сидел кто-то ещё, но соседи никаких признаков жизни не подавали. Темнота, царившая в подземелье, будто всасывала в себя все живое и давила своей тяжестью.

Эл не знала, сколько её тут держали, только несколько раз приносили какую-то отвратительную похлебку, запах которой нельзя было вынести даже после голодной зимы. Все остальное время она либо спала, сжавшись в комок, либо лихорадочно размышляла.

Сколько еще придется тут сидеть? Чего ждать? Допроса? Пыток? И что они хотят с ней сделать? Возможно ли вообще, чтобы её отпустили? Или это все?.. Конец…

Вдруг где-то наверху распахнулась дверь. Белый дневной свет, вылившийся, как молоко из крынки, сначала ослепил Элайв, но потом позволил получше разглядеть место, где она оказалась.

Её камера была крайней, сразу за ней шла лестница наверх, где и находилась дверь наружу. Оттуда слышались голоса, кто-то собирался спуститься… Неожиданно громко раздался высокий капризный голосок, который прорезал тьму:

— Ах, милорд, в вашей северной столице так мало развлечений, не лишайте меня последнего!

Откуда здесь девушка? О чем она говорит? Тюремщик отвечал ей что-то невнятное и, очевидно, не очень убедительное, потому что она сказала:

— Ведь ничего не случится, если мы спустимся посмотреть на тех, кто там сидит! Говорят, там есть и женщины, правда? Ах, если бы можно было чем-то помочь этим несчастным…

Эл вскочила на ноги и прижалась к решетке. Может, это шанс? А девушка между тем продолжала:

— Идемте, идемте! Обещаю, об этом никто не узнает! Софи, если ты боишься, можешь остаться здесь, — хихикнула она.

Каблучки часто застучали по каменному полу. Мудрая, неисповедимы пути твои! Ты вытащила свою дочь из леса, живой доставила сюда, так помоги последний раз — дай выбраться из тюрьмы! А уж твоя верная дочь не подведет…

По лестнице спускалась молодая дворянка. За ней следовал донельзя сконфуженный солдат. Он нес факел, освещая ей путь, и держал в руках толстую книгу. Камера Элайв была первой, здесь они и остановились. Эл встала, заглянула девушке в глаза, и та не испугалась прямого взгляда, не отшатнулась, напротив, чуть подалась вперед.

— Ой, какая молоденькая! — воскликнула она, щурясь. — За что же вы посадили её сюда?

Солдат поставил факел в держатель на стене. Принялся листать книгу. Девушка же не отводила от Эл жадного взгляда… От этого стало не по себе.

— Так, номер сто тридцать шесть… Так… Ага, это у нас разбой, ограбления. В лесу поймали, третьего дня.

Эти новости странную дворянку ничуть не испугали, кажется, даже напротив, разожгли её любопытство:

— Это правда? Ты разбойница? — спросила она прямо.

— Вовсе нет, госпожа, — Эл изобразила самый изящный поклон, на который только была способна. — Это случилось по ошибке.

— Неужели? Тогда почему ты здесь?

— Так вышло, госпожа. Клянусь, я ни в чем не виновата!

— Я же говорил, все они клянутся, — проворчал стражник.

— Но она не выглядит как преступница! И так хорошо говорит.

— Я воспитывалась у благородных людей, миледи. Я умею читать и писать. Я обучена этикету, — сказала Эл и снова поклонилась.

— Очень, очень интересно…

— А еще, если вам будет угодно, я владею искусством врачевания. Именно это и нужно было разбойнику, он удерживал меня силой…

— Какой ужас! — в её голосе звучало скорее восхищение, чем страх.

— Пойдемте дальше, — стражник снова взял в руки факел, и девушка, оглядываясь, направилась за ним.

Что же делать?.. Судя по говору и по одежде — она из Ферлиберт. Наверное, приехала на королевскую свадьбу, зачем же ещё. Если бы Элайв сумела попасть к ней в служанки! Она бы уехала вместе со своей госпожой на юг и там, где свободно живут колдуньи, нашла бы себе наставницу… Этот шанс нельзя упускать!

Они прошли коридор до конца и теперь возвращались к лестнице наверх. Девушка снова остановилась у первой камеры. Сейчас или никогда!

— Миледи, прошу вас… Прошу, заберите меня отсюда! Я стану самой верной, самой преданной вашей служанкой!

Южанка усмехнулась:

— А этот человек говорит, что тебя посадили за разбой. Что, если ты обворуешь меня и сбежишь?

— Нет, клянусь, нет! Я же лекарка, травница! Я очень многое умею…

— Идемте, миледи, — поморщился стражник. Наверняка он слышал такое не впервые.

Но она не торопилась:

— Ну хорошо. Ты умеешь читать?

— Да, миледи, да, — сердце Элайв билось, как голубь в тесной клетке.

Девушка обернулась к солдату:

— Дайте-как мне вашу книгу.

— Не положено, миледи…

— Тогда поднесите к решетке сами. Пусть прочитает!

Тяжело вздохнув, солдат повиновался. Несмотря на мрак, Эл смогла разобрать:

— Посетитель… Фелиция Тренцо. Это ваше имя, миледи?

— Именно. А тебя как зовут?

— Эл… Элиза, — запнувшись, соврала она. Неизвестно, чем все кончится, так что не стоит называть своё редкое имя.

— Хорошо, Элиза, я посмотрю, что можно сделать, — сказала Фелиция и направилась к лестнице.

О нет, она уходит, уходит!

— Миледи, я умею лечить что угодно! Любые болезни… — чем же там болеют дворяне, вспомнить бы, Темный раздери их всех. — Мигрени… Чахотка… Бесплодие…

Леди Тренцо на секунду задержалась на ступеньке, бросила на Элайв быстрый взгляд и продолжила подниматься. Нет, пожалуйста, нет…

Хлопнула дверь, и снова стало темно.

* * *

Она молилась Мудрой. Молилась Матери. Даже Воину, в конце концов, ведь именно к нему обращались все, кто умел держать оружие. А еще Доброму — все знают, что он любит лихих людей, и если будет в настроении, то не даст их в обиду. Уилфред молился редко, но только ему.

Интересно, Уил уже вернулся домой? Или он с самого начала знал, что случится, и убрался подальше? Элайв не хотела в это верить, но сидя здесь, среди серых холодных камней, она больше не сомневалась. Он все знал. И он предал. Ну что за человек! Если он хотел избавиться от неё, мог бы просто выгнать! И она бы ушла, в глубине души даже радуясь тому, что все так сложилось. Но он выбрал другой путь. Где он сейчас? В безопасности? И думает ли о ней или уже забыл? А может, даже успел найти себе кого-то еще?

От этих мыслей кулаки сжались сами собой. Если она однажды его встретит — пусть молится всем богам, чтобы этого не случилось! — ему не жить. Он всегда говорил, что Элайв бездарна. Он говорил, что нет оружия, подходящего под её руку, потому что её рука нужна совсем не для битвы. Но всадить в него кинжал сил хватит. Или стрелу? Нет, лук бьёт издалека, а ей хотелось видеть его лицо… Все-таки нож.

Элайв и не заметила, как молитвы превратились в мысли об убийстве. Ей хотелось добраться до Уилфреда как можно скорее, она уже видела, как заносит руку, но… Сумеет ли? Все же им столько пришлось пережить вместе. Даже если он предал, убивать его?.. Сейчас он бросил Эл, но сколько раз спасал…

Она закрыла глаза и привалилась к стене. Камни отдавали холодом, замораживали её ярость. Эл вспомнила, как была в столице последний раз.

* * *

В таверне было темно и шумно. Отвратительно пахло подгоревшим жиром, протухшими овощами и чем-то скисшим. Элайв очень хотелось уйти, но она сидела, опустив плечи, и терпела. Перед ней стояла глиняная кружка, полная чего-то желтовато-мутного.

Напротив — навалился на стол Уилфред, мрачно глядя в стакан. Он медленно отхлебнул, поморщился и тихо спросил:

— Значит, искать тебя не будут?

— Кто?

— Бабка, тетка, мамка... Откуда мне знать, от кого ты там сбежала?

— Не будут, — глухо ответила Эл, поежившись. Если бы люмина знала, где оказалась её воспитанница… Мара на наказания никогда не скупилась. Еще и наподдала бы как следует пониже спины, чтобы в следующий раз неповадно было.

А Уилфред продолжал внимательно смотреть, словно ожидая еще каких-то слов. Только о чем тут говорить? С прошлой жизнью покончено, к ней уже не вернуться.

— Ты выпей, — кивнул он на кружку. — Легче станет.

Эл не поверила. Как может стать легче от эдакой отравы?..

Уилфред усмехнулся:

— Брезгуешь?.. А как же ты здесь жить собираешься?

— Здесь? Ты же говорил, что мы уйдем!

— Куда бы ни ушли, лучше не будет.

Эл затравленно оглянулась. Свечи выхватывали из темноты силуэты пирующих: они громко смеялись, горланили песни, плясали… Им было хорошо. А вот ей…

— Думаешь ты их лучше? Чище? Так и шла бы…

Одна из темных фигур — лица не разглядеть — приблизилась и пробасила:

— Эй, парень, одолжи медяк на пиво.

— У самого карманы пустые, — буркнул Уил, не оборачиваясь.

— Неужто? С тем, у кого ни монетки нету, такие красавицы не выпивают, — Эл показалось, что тень ей подмигнула, и она поспешно отвернулась.

— Да иди к Темному! Чего привязался?

— Если денег нет, так отдай, что есть. А не то…

Уилфред резко встал:

— А не то что? Что?!

Незнакомец сделал шаг вперед и словно стал еще шире:

— Хочешь, чтобы кулаки наши поболтали? Мой поразговорчивей будет! — он сделал резкий выпад. Уилфред увернулся, пиная скамью в сторону.

Элайв вскочила на ноги, вжимаясь в стену. Только этого не хватало!

Кто бы ни был задира, драться он умел. Кулак его так и мелькал, но и Уилфред бил от души: в бок, в плечо… А вот и ему досталось — прямо в живот!

— Уилфред!

Эл не помнила, как оказалась рядом с другом, согнувшимся пополам.

— О, девица, иди-ка сюда… — толстые пальцы схватили ее за запястье и потащили.

Злость вскипела мгновенно. Магия полыхнула в венах, грозя вырваться наружу и спалить здесь все дотла.

Свободной рукой Эл потянулась к лицу врага.

— Получай!

Парень заорал, попытался вырваться, но она крепко держала его за ухо.

— Жжет! Горю! Горю!

“Ты не будешь больше никого бить. Никогда. Никогда! Ты не…” — стучало в голове. Даже в темноте было видно, как он покраснел, как налились кровью его глаза.

— И сгоришь! Сгоришь!

Ухо начало чернеть под её пальцами и стало странно мягким…

Кто-то перехватил ее поперек тела и потащил прочь.

— Пустите! Я его спалю! Он у меня…

— Эл!

Она схватилась за руки у себя на поясе:

— И тебя спалю!

Больше не было ничего и никого, только бой, только… Жечь! Палить! Лейся магия, гуляй, нет тебе больше преград! Всех забирай!

— Дура, это я! Эл!

Не возьмут! Никто не возьмет! Взвейся до небес, волшебный огонь! Забери с собой и меня, и всех, до кого сможешь дотянуться! Никто не уцелеет!

— Эл!

Сверху вдруг обрушился поток ледяной воды.

Что?.. Откуда?

Элайв растерянно моргала и глядела по сторонам. Сено кругом… Мокрое. Она сидела на земле, а над ней Уил с ведром. Пустым. И руки у него в волдырях, как от ожогов…

— Ну? Охолонула? А теперь бежим.

— Куда?

Он рывком поднял её с земли, и припустил прочь от таверны, в самый темный переулок. Эл тащилась за ним, только в спину неслось:

— Ведьма!

— Вы видели? Ведьма!

— Куда смотрят охотники?!

* * *

Когда им удалось сбежать, Элайв чувствовала себя ужасно виноватой перед своим защитником. Она поклялась никогда больше не применять к нему свою магию, но столько раз нарушала это обещание…

А может и правильно он сбежал? Может, понял наконец, что рядом с ней не будет ничего хорошего, ничего…

Эти мысли не давали толком уснуть, мешали думать о чем-то другом. Вернется ли леди Тренцо, вытащит ли Эл кто-то другой, какая разница? В Терравирис хорошая ведьма — мертвая ведьма, а она и так слишком долго пряталась.

Только у богов, кажется, были другие планы. Эл не знала, сколько времени прошло, но она снова услышала звук шагов на лестнице. Тюремщик отпер решетку и сказал:

— Выходи, только тихо.

Тихо? Что это значит? Все-таки казнь?

— Куда вы меня отведете?

— Будешь болтать, останешься здесь.

К ним спустился второй солдат. Он вел девушку. Впрочем, нет, не вел: почти нес на себе, она едва передвигала ногами. Одежда её была изорвана, а лицо — сплошной синяк.

— Кто это? Что происходит?

Незнакомку бросили в темницу, из которой минуту назад вывели Эл.

— Зачем? Почему она здесь?

— Топай наверх, — прикрикнул тюремщик, и Эл поднялась по лестнице, не оборачиваясь. Могла ли она спасти эту женщину? Наверное, нет. Что с ней будет? Судя по тому, что уже сделали… Ничего хорошего. Нет, тут ничем не поможешь.

За дверью ждала какая-то южанка. Она была одета скромнее, чем леди Тренцо, но тоже в деньгах явно не нуждалась. А ещё она куталась в толстый суконный плащ, хотя здесь было натоплено.

— Меня зовут Софи, — сразу представилась девушка, разглядывая Элайв. — Я компаньонка сеньоры Тренцо. Не знаю, что нашло на мою госпожу, но ей пришлось заплатить за тебя крупную сумму! Надеюсь, это того стоит, — сварливо сказала она, неодобрительно глядя на затертое и рваное платье.

Спасибо! Светлые боги, спасибо, что не оставили свою дочь в беде!

— Идем, — кивнула она Элайв. — Надо тебя умыть и переодеть, прежде чем вести к госпоже.

* * *

В тот же вечер Элайв оказалась в королевском замке, а утром Софи пришла за ней, чтобы вести к новой хозяйке.

Эл и не ожидала, что взлетит так высоко. На что могла рассчитывать вчерашняя заключенная городской тюрьмы? На место кухарки? В лучшем случае, комнатной девушки, что взбивает постель и прибирает за господами.

Но нет, Мудрая, а может, и все боги, которым Элайв так усердно молилась, преподнесли подарок, о котором она и мечтать не могла. Дом, служба, а еще… Кажется, красивее платья у Элайв не было никогда. В меру пышные рукава, шнуровка, гладкая ткань — золото с черным, в цветах Ферлиберт. Совсем как настоящая южанка! Только кожа бледновата.

Софи быстро шла по замковым коридорам, и Элайв с трудом поспевала за ней, стараясь рассмотреть и запомнить все вокруг. Королевский замок был великолепен. Белый Меч не зря носил свое имя: когда выходило солнце, от белизны мрамора слезились глаза. Но в обычную для здешних мест мрачно-дождливую погоду древний камень будто мягко и холодно светился изнутри. Элайв была уверена, при строительстве замка поработала ведьма: что это, если не магия?

Королевский замок был поистине королевского размаха: множество башен и башенок, коридоров и лестниц, комнат и залов. Элайв не представляла, как можно все это запомнить, поэтому держалась поближе к Софи, чтобы не потеряться.

Миловидная камеристка твердо шагала вперед и давала последние наставления:

— Будь приветливой. Улыбайся, но не слишком часто. Будь расторопной, если что и выводит госпожу из себя — так это медлительность. Умей смолчать, сеньора и сама любит поговорить.

Они остановились перед резной дверью, и Элайв, немного нервничая, спросила:

— А что, если я не справлюсь?

Софи пожала плечами:

— Заставят комнаты убирать.

“Не так уж страшно“, — подумала Элайв, немного приободренная. А Софи добавила:

— Смотри на меня, я буду подсказывать. И не волнуйся сильно, тебе здесь никто не желает зла, — при этих словах она улыбнулась так неискренне, что Элайв чуть не рассмеялась в ответ. Нет, посмеемся позже, когда немного освоимся здесь.

Фелиция тем временем уже ожидала служанок: она сидела перед туалетным столиком, перебирая мелкие безделушки. Во мраке тюремного подвала Элайв не успела как следует рассмотреть свою спасительницу, но теперь леди Тренцо предстала перед ней во всей красе. По плечам рассыпались длинные волосы темно-медового цвета. Ещё не рыжие, но уже и не совсем светлые. По голосу и манере держаться Элайв решила, что Фелиция очень молода, но теперь видела, что ей было никак не меньше двадцати пяти.

— Вот и вы наконец! — воскликнула дворянка. — Нехорошо заставлять ждать свою госпожу, Элиза, еще и в первый день службы. Я могу рассердиться.

— Прошу прощения, миледи, — поклонилась Эл, — этого больше не повторится.

Фелиция поморщилась:

— Называй меня сеньорой. Я знаю, что на севере принято иначе, но если ты хочешь остаться у меня, придется привыкнуть.

— Да… Сеньора. Как вам будет угодно.

Фелиция кивнула и отвернулась. Значит, все сказано верно. Никогда прежде Элайв не приходилось находиться в столь высоком обществе, но Мара хорошо учила её.

Софи занялась прической Фелиции, Элайв было велено помогать: придерживать локоны, подавать шпильки и нити жемчуга. Все это время госпожа болтала не переставая:

— Как хорошо, что мы тебя нашли, Элиза! Впрочем, тебе не стоит особо распространяться, каким путем ты сюда попала.

Элайв хотела ответить, но Софи наступила ей на ногу: молчи, мол, и слушай. Что ж, если у вас так принято… А Фелиция продолжала:

— Видишь ли, моя старшая камеристка, Клаудия, как оказалось, совершенно не выносит северного воздуха. Она так занемогла, едва мы пересекли границу, что пришлось отправить её обратно. Признаться, я её понимаю: я бы и сама с удовольствием вернулась домой, но нет, мы должны быть здесь, в этом неуютном, холодном и таком неприветливом замке… Ужасно, ужасно! Так вот, о чем это я… Ах да, Клаудия уехала, а Софи одна не справляется, и ты, Элиза, будешь ей помогать. Если покажешь себя хорошо, тоже станешь моей камеристкой. Младшей, разумеется. Если нет — отправлю тебя на Запад, к матушке, ей вечно не хватает слуг.

На этих словах Софи сделала такие страшные глаза и так выразительно посмотрела, что сразу стало понятно — лучше “к матушке“ не попадать.

— Впрочем, я бы все равно отправила тебя туда ненадолго. Ты ведь лекарка, верно?

— Да, сеньора.

— Моя мать постоянно болеет, и ни один врач Ферлиберт так и не смог ей помочь. Может, у тебя получится.

— К сожалению, я не всесильна. От чего именно страдает ваша матушка?

— Возраст, Элиза, возраст!.. Её мучают головные боли. Она не выносит сырой погоды. Да много всего!

— Возможно, я была бы ей полезна, но мне нужно увидеть сеньору Тренцо.

— Зачем? — сейчас Фелиция не выглядела ни легкомысленной, ни взбалмошной. Она смотрела прямо и цепко.

Элайв уже собиралась рассказать о том, как работает её магия, но осеклась. Конечно, Фелиция была южанкой, но ведь они знакомы всего ничего… Госпожа не стала дожидаться, пока новая служанка найдется с ответом.

— Элиза, ты знаешь, почему я вытащила тебя из тюрьмы?

— Нет, сеньора.

— Ты сказала, что ты травница, и я поняла, что это правда, увидев кольцо на твоем пальце. Ты сказала, что умеешь читать, и снова не соврала. А мне очень нужна травница, Элиза, очень. И я подумала, может быть, это судьба? Ты не обманывала меня, хотя могла наплести что угодно, лишь бы выбраться. Не обманывай меня и теперь.

Как у неё все просто! Легко быть смелой, когда ты богатая южанка. Ей не снятся омуты Латы, её не зовут в ночи всех богов голоса погибших сестер.

— Ваша милость, вы знаете, что бывает с ведьмами в нашей стране…

— А ты ведьма?

Элайв быстро кивнула, опустив глаза.

— И что ты умеешь?

Софи делала вид, что работает, но сама внимательно следила за беседой и тоже ждала ответа. Кажется, Элайв взяли сюда только из-за магии. Неужели дары Мудрой ведут не только к смерти, но и к спасению?

— Меня научили варить зелья, но это не врожденный дар. Я не знаю, как объяснить… — так странно говорить о том, что скрывала всю жизнь. — У меня есть огонек внутри. Он помогает мне защищаться, а ещё я могу им лечить, только не всегда получается.

— Почему не всегда?

— Мне нужно пройти обучение с наставницей. Если вы много знаете о колдовстве, то…

— Да, я знаю, что такое посвящение, — госпожа нетерпеливо отмахнулась. — Но что ты можешь сейчас?

Элайв очень хотела объяснить, но не могла подобрать слова.

— Если позволите, я покажу, — она протянула руку.

Фелиция отшатнулась. Неужели тоже боится?

— Показывай, только не на мне. Софи?

Девушка, молча слушавшая разговор, вздрогнула:

— Я?

— Не бойся, — улыбнулась Элайв. — Это не больно.

“То есть я очень постараюсь, чтобы это не было больно. Правда, раньше не получалось“, — мысленно добавила она.

— Что нужно делать? — спросила Софи, поежившись.

— Тебе — ничего.

Элайв взяла её за руку и попыталась аккуратно отпустить свой огонек. Медленно и неохотно он пополз вперед. Нужно было держать его в узде, чтобы случайно не обжечь девушку. Пламя нащупало её вены и медленно потекло по ним. Софи ахнула.

— Что такое? — встрепенулась Фелиция.

— Горячо. Но не больно.

Огонь смешивался с кровью, тек по венам, исследуя чужое тело изнутри. Удивительно, никогда прежде Эл не удавалось добиться от собственных сил такой мягкости и чуткости. Несмотря на страх, несмотря на опасность, здесь так легко было колдовать!

Успех воодушевил её, и она позволила себе слегка отпустить поводок. Магия только этого и ждала: вдвое быстрее побежал по чужому телу жар, ощупывая все, с чем встречался.

Софи была здорова. Никаких ран и болезней. Но выпущенная сила требовала применения.

— Что происходит? — Фелиция нетерпеливо ерзала в кресле. — Говорите что-нибудь!

— Мне тепло, — ответила Софи. — И приятно, будто гладят чем-то мягким.

Элайв понемногу забирала огонь назад, но он все равно оставлял за собой теплый след. Он хотел пойти дальше, а не возвращаться домой. Он упирался. Ему нужна была свобода, и это было опасно. Еще немного, и нетерпеливое, непокорное пламя из теплого станет обжигающим. Не хватало еще сжечь Софи изнутри! Элайв сматывала огненную нить обратно в клубок, и она была тяжелой, как канат.

— Ну? Что теперь?

Элайв не обратила внимания на вопрос госпожи. Сейчас нельзя отвлекаться. Клубок наматывался мучительно медленно. Раскаленная нить жгла пальцы, но пусть лучше эта боль достанется ей, чем невинной девушке. Боги, как же огонь рвется на волю! Элайв не сомневалась, выпусти она его, здесь бы полыхнул пожар. Но нет, не сегодня. Мы не воюем и не уничтожаем, нет, нам пора потухнуть, пока силу снова не позовут. Еще чуть-чуть… И ещё…

Элайв с трудом отпустила руку Софи. Та смотрела на нее, улыбаясь.

— Все хорошо?

— Чувствую себя бодрой, будто только что проснулась.

Элайв облегченно выдохнула. Её саму выжали как свежевыстиранное белье, но это ничего. Никто не умер и даже не получил ожогов. Просто прекрасно!

Магия все еще была здесь, чувствовалась кожей. Элайв на миг показалось, что это не её силы, а чьи-то чужие, слишком мощный поток. В самом деле, могла ли она так хорошо справиться без подпитки извне? Но ведь поблизости не может быть других ведьм! Просто не может! Это же королевский замок!

Фелиция не дала ей додумать эту мысль:

— Я не знаю, что ты делала, но пока что держи это при себе. Думаю, мы обойдемся зельями.

.

Столица Терравирис была зловещим местом. Поколения Тирионов тратили огромные деньги, чтобы сделать её светлой и радостной, но сырая болотистая местность поглощала все без остатка: и деньги, и здоровье жителей. Рейнхилл был чуть ли не самым мрачным городом королевства, радующим глаз только в редкие солнечные дни. Крепость стояла на слиянии рек: быстрой и юркой Королевской и полноводной, мощной Латы — могилы для многих и многих ведьм. Над городом висела печать смерти, и никакие яркие площади и веселые праздники не могли этого изменить.

Едва у Элайв выдалось время, свободное от поручений госпожи Фелиции, она отправилась в город. Она знала, куда нужно идти, как знали это все ведьмы страны.

Главная площадь Рейнхилла с ратушей и большим рынком притягивала толпы людей. Огромная башня, которую не смог бы себе позволить ни один другой город королевства, возвышалась над муравьиной возней местных жителей. Четыре раза в сутки хитроумные часы мелодично звенели над столицей, заставляя приезжих задирать головы и озираться.

Когда Элайв была здесь впервые, это чудо застало её врасплох, и она провела не меньше часа, глазея на гладкий, как поднос, полночно-синий овал, по которому медленно двигались стрелки, а еще кружились солнце и луна. Теперь она уже знала, что это такое, но все же снова замерла, глядя наверх. Говорили, что часы только выглядят волшебными, а на самом деле работают на каком-то хитром механизме, в котором нет ни капли магии. Не очень-то в это верилось, но будь часы заколдованы, их бы не повесили всем на обозрение. В Терравирис гордились отсутствием волшебства.

Засмотревшуюся на диковинку Элайв что-то толкнуло в спину.

— Дорогу!

Крепкий мужчина вез на тележке хворост, и ей пришлось посторониться, чтобы пропустить его. Площадь жила своей жизнью, которая не затухала ни днем, ни ночью.

Напротив ратуши стоял большой рынок. Чего тут только не было: овощи и фрукты из южных графств, яркие ткани и ленты, доставляемые на кораблях, даже коровы и курицы в деревянных клетях. Но Элайв шла не за покупками. От рынка нужно было свернуть в узкую боковую улочку, едва заметную за пышным разноцветием торговых рядов.

Именно там находилось место, куда стремилась каждая ведьма, оказавшаяся в столице, — таверна “Чаша и коготь“. На скрипучей вывеске художник изобразил богато изукрашенную камнями чашу, которую держала волчья лапа. В Терравирис все еще не было запрещено молиться Матери, и уж за вывеску с её символами точно не наказывали. Только женщины, которые собирались здесь, были отмечены не самой богиней, а её дочерью, Мудрой.

Впрочем, на первый взгляд таверна ничем не привлекала внимания. Разве что мужчины заходили сюда гораздо реже, чем в другие питейные заведения округи. Их не выгоняли, не отказывались обслуживать, но почему-то второй раз они здесь не появлялись. Задерживались лишь положившие глаз на кого-то из местных посетительниц… Но им уже вряд ли кто-то поможет.

И почему сюда не заглядывали охотники? Почему они до сих пор не закрыли этот притон колдовства, расположенный в самом центре столицы? Ходили разные слухи, один невероятнее другого, но большинство считали, что щедрую часть выручки хозяйка отдает городской страже.

Элайв была здесь прежде, но давно, до Уилфреда. Она пришла сюда в поисках крова и защиты. Об этой таверне ей рассказывала еще Мара, и добилась того, чтобы маленькая Эл крепко запомнила, куда идти и к кому обратиться. Правда, в тот раз она натворила тут дел, и, возможно, Клара, хозяйка этого заведения, больше не захочет её видеть...

Внутри царил обычный для таких мест полумрак. Не успели глаза Элайв привыкнуть, как она услышала оглушительное:

— Эл! Вот так сюрприз! Явилась!

Она вздрогнула, но голос узнала. Клара! Не выгонит ли?

— Здравствуй! А я… Сразу к тебе.

— Очень рада! — Клара сгребла её в охапку белыми полными руками. Рыжие кудри защекотали нос, но это было приятно. От хозяйки пахло какой-то сдобной выпечкой. — Ну, рассказывай! Надолго ты к нам?

Вроде бы не сердится, как будто и не было ничего. Ну и пусть. Так даже лучше.

Клара отвела Эл в сторону и усадила за стол.

— Наверное, ненадолго. Еще не знаю. Я теперь живу в Белом мече.

— Да ладно! — Клара хлопнула себя по бокам, выбив из них столб то ли пыли, то ли муки. — И как это вышло?

— Я поступила на службу к одной южанке. Она приехала на королевскую свадьбу. И потом уеду вместе с ней на юг.

— Бросаешь нас, значит. Понимаю.

— Нет, я не…

— Все правильно, девочка. Здесь тебе ловить нечего, — она лукаво улыбнулась. — Дай-ка угадаю. Наставницу ищешь?

Элайв часто закивала:

— Да, да. Ты же всех знаешь, может, посоветуешь кого? Кто бы помог освоиться там, на новом месте, ну и научил…

— А Мара чем тебе плоха?

Элайв стыдливо опустила голову:

— Ты с ней виделась?

— Виделась. И еще увижусь. И про тебя расскажу, даже не сомневайся.

— Она сердится на меня?

— Нет, но… Хоть расскажи, где ты пропадала все это время? Всем интересно, ради чего ты её бросила. Или кого.

Элайв покраснела еще сильнее. Она никогда не думала о своем побеге как о предательстве. Нет, просто пришло время, а Мара этого не понимала.

— Ты и сама все знаешь, — ответила она, упрямо тряхнув головой.

Клара расцвела широкой улыбкой:

— И где он?

— Не знаю. И вообще это не важно!

Клара понимающе кивнула, пряча глаза. Она что, смеется?!

— Я выучусь и стану отличной ведьмой! И никто мне не будет нужен, понятно?

Хозяйка неодобрительно хмыкнула:

— Станешь, если не будешь так орать.

— Ой, прости, — Эл понизила голос и заглянула Кларе в глаза. — Так ты мне поможешь?

— А разве я когда-то тебе отказывала? Дочь Ариадны никогда не услышит от меня слова “нет“. Но учти, — Клара жестом остановила поток благодарностей, — Мара и правда лучшая. Я знаю, как она тебя воспитывала и чего добилась, и это… Мало кто на такое способен.

— Мара сама сказала, что не возьмет меня в ученицы. Я спрашивала.

— Да?.. Ну, это все меняет. Мне нужно время, чтобы узнать, кто сейчас готов стать наставницей. А твой дар… Скажу честно, немного найдется охотниц с ним возиться.

— Я понимаю. Но время еще есть.

— Хорошо, придешь через недельку, перед отъездом. А пока поешь, дитя. Он тебя вообще не кормил, что ли?

Она махнула рукой, подзывая кого-то, и через минуту перед Эл стояла плошка с наваристой рыбной похлебкой. Дымок пах травами и обещал такую вкуснятину, что одним запахом уже можно было насытиться.

— Ешь. Хорош супец?

— Очень вкусно!

— А тут, представляешь, принесли мне как-то рыбу. Большую, зубастую, живую ещё... Ведро такое здоровое, она там плещется и поглядывает на меня одним глазом, будто все понимает.

Элайв с трудом оторвалась от плошки:

— А кто принёс?

— Паренёк какой-то... И зовут его странно, не по-нашему. Я не запомнила. И вот говорит он мне: “Купи щуку, она волшебная“. Я и спрашиваю, что же в ней такого особенного? А он усмехнулся так хитро, мол, желания она исполняет. Только заклинание надо сказать, все сделает. Я не поверила, конечно. Постоянно какую-то муть пытаются толкнуть, не впервой. Ещё костистая такая, только на уху и пойдет.

— Ох, ты же не… — Элайв с сожалением посмотрела на полупустую тарелку.

— Да нет! — рассмеялась Клара. — То давно было, осенью еще.

Элайв с облегчением продолжила есть.

— А вдруг та щука и правда волшебная? Надо было проверить.

— Да я и проверила... Говорю, прикажи ей, чтобы у меня вся посуда в таверне стала чистой. Он что-то в ведро пошептал на своём языке, глядь — и правда, чашки, миски, все как новое. Аж скрипит. Вот только у тех, кто в тот момент ел, тоже стало чисто.

— И что же, купила?

— Нет, конечно. Попыталась заклинание выучить, а там такие слова — язык сломаешь. Ну и цену он заломил... Может, кто и купил, не знаю. Вон у соседей вечно ни гроша, а дом себе справили — будь здоров. Наверное, рыба подарила.

Когда ложка заскребла по дну тарелки, Клара мягко усмехнулась:

— Быстро ты справилась. Знаешь… Заглядывай почаще. Покормлю тебя, да и вообще, — она задумчиво посмотрела в окно. — Столько лет прошло, а я все ещё скучаю по твоей матери.

Элайв почувствовала себя виноватой.

— Да я… Я буду приходить. Обязательно. Только… Я же…

— Что такое?

— Ну, помнишь, в прошлый раз я… Я не хотела! Правда не хотела!

Клара заговорщически улыбнулась:

— Совесть мучает?

— Я же не знала…

— Идем-ка со мной.

Ловко пробираясь между столов, Клара направилась куда-то за стойку. Что сейчас будет? Ведьмы не должны враждовать и тем более вредить друг другу, это запрещают законы Мудрой! Правда, что бывает с нарушительницами, Элайв не знала, наверняка что-то ужасное! Но ведь она виновата, и за это придется ответить. Так будет честно.

Хозяйка подвела её к небольшому котелку, подвешенному в углу задней комнаты.

— Вот, смотри.

Элайв замерла в нерешительности. Зачем заглядывать в котел? Это и есть наказание?

— Да хватит дрожать, заяц! — Клара всплеснула руками, уже почти сердясь. — Ну! Некогда мне тут с тобой!

Задержав дыхание, Элайв заглянула внутрь. Из котла на неё смотрели два голубых глаза. Увидев девушку, они сощурились.

— Ч-ч-что это?!

— Агата, которую ты окатила. Совсем-то она не помрет, не такова наша старушка. Вот увидишь, еще тебя переживет. Не сегодня завтра разговаривать начнет.

— К-как? Почему?

— Проклятье на ней такое. Вот, — Клара сунула ей в руки какую-то кружку. — Налей в котел.

Элайв смотрела на хозяйку, ничего не понимая.

— Там эль, она его любит. Давай, налей, может она тебя и простит.

В котле что-то довольно забулькало. Неужели Агата и вправду все слышит и понимает? Дрожащей рукой Элайв медленно вылила содержимое кружки в котел. Глаза зажмурились от удовольствия. Чуден мир твой, Мудрая!

* * *

Зима в Рейнхилле была совсем не такой, как в лесу, откуда Эл выбралась совсем недавно. Городской камень будто впитывал в себя часть холода, оставляя жителям лишь сырой и влажный воздух и бесконечную серость. Снег здесь шел редко, а если и выпадал, то быстро таял.

Интересно, каков же тогда Флориссант, если даже северная столица так смягчает суровую зиму? Должно быть, там снег не выпадает вообще…

Элайв очень надеялась увидеть Ферлиберт и его города сама. Совсем скоро все закончится, и южане поедут домой, а она вместе с ними.

— Скорей бы уже вернуться домой! — томно вздохнула Софи, накручивая на палец рыжий локон. — Ты когда-нибудь была на юге?

Софи сидела в кресле госпожи Фелиции, любуясь собственным отражением. Элайв усмехнулась тому, как созвучны их мысли и подняла голову, поймав взгляд Софи в зеркале.

— Нет. А что, хорошо там?

— Уж получше, чем в Терравирис, — усмехнулась камеристка. — Кажется, здесь совсем не бывает праздников. Ты видела, в каком состоянии платья у дам? Да они их лет пять из сундука не доставали! У нас наряды не залеживаются…

— Тебе-то что за радость? Разве слугам не все равно, чем там заняты господа?

Софи оглянулась, яростно сверкнув глазами:

— Слугам, может, и все равно, только я благородного рода! Если хочешь знать, мои предки уже находились при дворе, когда про Тренцо ещё никто и не слышал!

— Почему же тогда ты служишь у Фелиции, а не наоборот?

— Последние лет сто нам не очень везло, — вздохнула она, понурив плечи. — А Фелиция и её родичи просто оказались достаточно пронырливыми, чтобы влезть в королевскую семью. Честно говоря, никто так и не понял, почему принц Бертран выбрал именно её. — Софи наклонилась вперед, понизив голос: — Говорят даже, что она приворожила принца, но это, конечно, только слухи! Никто бы не посмел обмануть королеву, да и не получилось бы…

— Почему?

— Ты что, вообще ничего о Фернеолах не знаешь?

Элайв раздраженно повела плечами. Откуда? Соседнее государство далеко, да и Мара о королевской семье то ли ничего не знала, то ли не считала нужным рассказывать.

Софи усмехнулась:

— Я думала, у вас детей ведьмами пугают.

— Может, и пугают. Фернеолы-то тут при чем?

— Так ведь королева Маргарита и есть ведьма! Самая главная и самая сильная, понимаешь? Она это и не скрывает. А зачем? Пусть боятся.

— И как? Правда боятся?

— Сыновей точно никто не посмеет околдовать. Если она узнает… У нас тоже казнят ведьм. Только за другое.

Вот так новости! Эл собиралась на юг, чтобы оказаться в безопасности, а получается, что никакой безопасности и нет? Нигде?

— Часто казнят? — спросила она, теребя кольцо на пальце.

— Не чаще, чем остальных. Если закон нарушишь, какая разница, ведьма ты или нет. Будут судить.

Это немного успокаивало, но все же… Может, и не стоит торопиться в чужую страну? Надо посоветоваться с Кларой.

— Тебе-то нечего бояться, — располагающе улыбнулась Софи. — Тебя и здесь не трогают, а у нас тем более. Если будешь верно служить, госпожа тебя никому в обиду не даст.

— А ты? Тебя она не дает в обиду?

Она рассмеялась, будто Эл сказала что-то глупое:

— Попробовала бы она… — Софи поднялась, все еще улыбаясь. — Вот что. Приберись здесь, госпожа скоро вернется. Если спросит про меня, скажи, что я у швеи, заберу платье.

Эл оставалось только кивнуть. Кажется, Софи на самом деле и не собиралась работать, но какая разница? Элайв ей точно не сторож.

Уборка комнаты не заняла много времени, все и так было в порядке. Подушки лежали на своих местах, занавеси красиво струились с балок, прикрывая ложе от сквозняка, а пыли здесь почти не водилось.

Только назойливое жужжание действовало на нервы. Откуда здесь посреди зимы взялась муха? Впрочем, комнату так жарко топят, что она могла и проснуться от спячки. Следуя за звуком, Элайв обнаружила её на стене. Огромное зелёное тело отливало жёлтым и голубым, а крылья своим размахом сделали бы честь иной стрекозе. Насекомое не очень-то раздражало, а вот госпоже наверняка не понравится. Она вообще не питала тёплых чувств ни к чему живому. Но если кошек и собак Фелиция ещё могла стерпеть, то мыши и пауки просто выводили её из себя.

Делать нечего, придётся эту красавицу ловить. Только как?.. Зря погоняв муху метлой от одной стены к другой, Элайв быстро поняла, что это бесполезно. Приманить её? Говорят, они любят все сладкое.

В кувшине оставалось немного медового вина. Она вылила его в глиняный кубок и поставила на стол. Муху пришлось подогнать в нужном направлении, но все же, то ли по совпадению, то ли почуяв пряную сладость, она повелась на приманку и заползла по стенке внутрь. Элайв накинула сверху полотенце. Нужно было бы выйти из комнаты и выпустить добычу, но она не успела.

— Ах, Берти, скорей бы домой! Ты не слышал, отъезд уже назначен?

* * *

На Фелицию явно кто-то навёл порчу. Странно, что это произошло именно на севере, но как ещё объяснить её поведение? Будущая сеньора Фернеол с самого утра не отпускала от себя Бертрана ни на шаг. То ей было плохо, то ей было скучно, и спасти её мог только благородный рыцарь. А разве сыщется при этом варварском дворе кто-то благороднее, отважнее, прекраснее… И так далее, и без конца.

Бертран слушал вполуха, стараясь не думать о том, что ему предстоит сносить подобное ежедневно. В глубине души он до сих пор не верил, что однажды придётся действительно жениться на Фелиции. Это не могло быть правдой. Лучше уж вернуться к жрецам Владыки и покаяться, разбив лоб о каменный пол. Его же примут обратно, если он поклянется на крови? Священной крови потомков первых королей! Это же должно стоить хоть чего-то?

А Фелиция продолжала болтать. Что-то о Катрионе и северном короле. Ох, боги милосердные, какая же скука… Шум ветра и то интересней.

Наконец они добрались до её покоев. Отличный повод оставить Фелицию одну. Он распахнул перед ней дверь, пропуская вперёд, и уже открыл рот, чтобы попрощаться, но она громко вздохнула:

— Ах, Берти, скорей бы домой! Ты не слышал, отъезд уже назначен?

— Нет, но если ты так страдаешь, я спрошу…

— Страдаю ли я? Страдаю? Неужели у тебя еще есть сомнения?.. — она встретилась взглядом со служанкой, прибиравшей комнату. — Элиза? А ты что здесь делаешь?

— Навожу порядок, миледи. Но если позволите, я уже…

— Нет! Останься.

Бертран удовлетворённо кивнул, опускаясь в кресло. Всё правильно, не только же ему мучиться, пусть и эта девчонка поработает.

Он посмотрел на служанку повнимательней. Фелиция что-то рассказывала о ней… Кажется, местная. Оно и видно, тощая и серая, как и все они. Фелиция совсем другая, хоть есть на что взглянуть. Впрочем, толку-то от этого…

— Налей нам вина, Элиза!

— Да, миледи.

Фелиция нетерпеливо остановила её:

— И куда ты пошла? Вот же кубок, у тебя в руках!

— Я налью вам другого.

— Постой! — она схватила девчонку за руку. — Ты что, пила моё вино?

— Нет, миледи, я никогда…

— Глаз да глаз за этими слугами! Я же вижу, что ты врешь!

Фелиция дёрнула кубок на себя и служанке пришлось отпустить. Девушка была в ужасе и ждала, кажется, что в тот же миг сам Тёмный сойдёт на землю. Фелиция сделала глоток, а потом вдруг с визгом выронила кубок на пол, и он разлетелся осколками во все стороны. Бертран вскочил на ноги и… Владыка милосердный! Только бы не рассмеяться! Только бы…

Фелиция кричала, бешено размахивала руками, а у её лица летала огромная муха, королева среди мух! Он взглянул на служанку: конечно, она уничтожена, она не знает, куда себя деть, но... Добрый всеблагой! Почему он сам не додумался до подобной шутки? Как жаль, что здесь нет Дорана, надо будет непременно ему рассказать!

— Ты хотела, чтобы она укусила меня за лицо! Ты все это подстроила! — визжала Фелиция, и вот это Бертран был готов слушать целую вечность. — Убирайся! Вон из замка! И чтобы я больше никогда тебя не видела!

Пожалуй, он слишком залюбовался этой сценой. Надо спасать несчастную, такой талант не должен пропасть!

— Милая, — кажется, он впервые за день искренне хотел сказать своей невесте что-то хорошее, — все в порядке. Муха летала здесь ещё когда мы вошли, я заметил. Её привлекло сладкое вино.

Девушка посмотрела на него с теплотой и благодарностью. Вот это взгляд! Нет, он поторопился, назвав её серой. Огромные зелёные глаза просто сверкали.

Фелиция схватила его за руку, и он с трудом отвернулся.

— Мой принц, я так переволновалась сегодня… Этот холодный замок, неприветливая страна, нерадивые слуги… Останьтесь со мной ненадолго, это меня утешит, — она обернулась к служанке. — А ты убирайся! Потом поговорим, не хочу тебя видеть.

* * *

Элайв всегда казалось, что работа слуг — задача совсем нехитрая. Принеси-подай, да еще постарайся ничего не сломать и не разбить. Всего-то.

Несколько лет она жила в замке своей люмины, и ей частенько приходилось помогать кухарке или горничным. Когда хозяйка возвращалась, и все начинали работать с удвоенным рвением, Эл не без удовольствия отмечала, что получает замечания реже остальных. Но сейчас все было совсем иначе.

Элайв жалась к стене пиршественного зала, надеясь затеряться среди прочих слуг. Софи прислуживала госпоже, а ей, новенькой, велели наблюдать и учиться. Ничего серьезного ей пока не доверяли, и Эл была этому только рада. Нет, она прекрасно умела и подать ужин, и исполнить поручение, но в присутствии благородных господ у неё начинали мелко дрожать руки, а мысли убегали из головы все до единой.

Высокий потолок терялся в темноте так, будто его и вовсе не было. Стены завесили шелковыми флагами, которые искрились синим и золотым в неверном пламени свечей и фонарей. Впрочем, их блеск не мог затмить золотых одеяний гостей.

На вечер были приглашены, казалось, самые знатные люди королевства. Богатые ткани, названия которых Элайв не могла и предположить, изящная вышивка, камни, сложные рукава, воротники, прически… Все это сливалось в сплошной круговорот роскоши, на который было больно смотреть. С тоской вспоминала она свой родной дом, бедный замок, в котором жила с люминой, даже ту полуземлянку, из которой ушла несколько дней назад… Самое маленькое колечко с пальца Фелиции стоило дороже, чем все это, вместе взятое. Холодный пот выступал от одной мысли, среди каких людей она оказалась.

Не веря своим глазам, Элайв смотрела на королей Терравирис и Ферлиберт, восседавших во главе стола. Ричард Тирион на правах хозяина занимал высокий резной трон. Он казался холодным и властным, как, впрочем, и полагается государю суровой северной страны. По правую руку от него восседал Генрих Фернеол. Его золотые волосы сливались с золотым же одеянием, хоть и были едва тронуты сединой. Короля Ферлиберт нельзя было упрекнуть в скованности, но ему будто бы было немного неловко. Все его внимание занимало расположение приборов на столе: он то и дело перекладывал ложки и ножи, переставлял свой кубок.

Эл старалась держаться за спиной хозяйки: Фелиция оказалась между женихом и его сестрой, принцессой Катрионой. Отсюда все было прекрасно видно, но сама Элайв оставалась незамеченной. Это было очень кстати, казалось, что её вот-вот выставят за дверь, ведь какое право она имела находиться тут? Она сама, и все, что она видела и знала до того, как попала в королевский замок, было лишь пылью на сапогах собравшихся здесь. Надоедливой и вездесущей пылью, с которой приходилось мириться, но от которой никуда не деться.

Воздуха не хватало, хотя в зале было свежо и даже прохладно. Когда она посмотрела на столы слева от Тириона, дышать стало совсем тяжело. Лорд Блэксворд, главный охотник Терравирис и королевский лекарь, брезгливо ковырял ножом содержимое своей тарелки. О, как много она слышала о нем и о его подручных! Темный, сошедший на землю, был бы добрее к ведьмам, чем этот человек. Именно он выносил приговор, и на его руках кровь сотен её сестер. Говорят, у него звериный нюх! А что, если он почувствует, что сюда пробралась ведьма? Что тогда будет! Но нет, он тихо разговаривает с королем, пьет вино и даже улыбается… Как будто такой человек способен что-то чувствовать!

Следом за ним сидели графы и графини, владетели земель Терравирис. Они не блестели золотом, как южане, — север предпочитает холодное серебро, — но выглядели не менее ошеломительно. Плотные бархаты, тяжелые драпировки… Только одна дама выделялась среди них своей скромностью: её черное платье не было бедным, но на фоне прочих звучало длинной низкой нотой среди кричащего многоголосья.

— Элиза! Эл!

Она и забыла, каким именем назвалась, и откликнулась, только когда Софи дернула её за рукав.

— Что?

— Где ты витаешь? Дай полотенце!

Элайв бросилась к маленькому столику для слуг. Полотенце нашлось быстро, и спустя пару мгновений Софи уже подавала его Фелиции.

Вытирая руки, та ворковала над принцессой:

— Вы не мерзнете, ваше высочество? Тут такие ужасные сквозняки!

Катриона не успела ответить. Король Терравирис поднялся на ноги, и все затихли.

— Господа! Наши дорогие гости! Вы прекрасно знаете, что случится завтра, но я не могу не сказать об этом снова и во всеуслышание. Завтра на закате будет дана клятва, которая все изменит. Я долго и безуспешно искал женщину, которая могла бы стать королевой нашей страны и моей женой. И теперь я обрел её в прекраснейшей из девушек, — он перевел мягкий взгляд на принцессу, и она зарумянилась под его взором. Король поднял кубок. — За Катриону Фернеол!

— За Катриону Фернеол! — хором грянули гости, поднялся шум, звон, кто-то смеялся.

Только дама в черном не притронулась ни к вину, ни к еде.

Когда стало чуть тише, Генрих Фернеол повернулся к королю Тириону:

— Как быстро все меняется, не правда ли? Несколько лет назад никто и подумать не мог, что мы все соберемся здесь по такому радостному поводу.

— Рано или поздно это должно было случиться. Такие крупные государства как наши не могут враждовать вечно.

— Мы с вами войдем в историю, дорогой Ричард, и потомки еще долго будут помнить этот день.

— Несомненно. Каждому из нас пришлось в чем-то уступить, но, — он рассмеялся, погладив свой гладко выбритый подбородок, — мир и благоденствие стоят того.

Генрих с улыбкой кивнул:

— Мы тоже принесли некоторые жертвы на этот алтарь.

Ричард отхлебнул вина и ответил, криво улыбнувшись:

— Отказ от магии и ложных богов на церемонии… Это более приобретение, чем жертва.

Над столом повисла тревожная тишина. Голос королевы Маргариты Фернеол прозвучал сухо и властно:

— Не вам судить о наших богах, ваше величество. Кроме того, мы не отказывались от обряда вручения их даров.

Лицо короля Тириона превратилось в каменную маску. Люди вокруг боялись вздохнуть.

— Мне казалось, мы достигли соглашения. Никакой магии ни на вручении, ни на свадьбе.

— Магии не будет, — кивнула Маргарита. — Но дары богов для жениха и невесты… Без них наши соглашения недействительны.

В зале воцарилась такая густая и вязкая тишина, что стало слышно, как скрипит бархат колета принца Эдварда, когда он сжимает и разжимает кулаки. За спиной Фелиции Бертран протянул руку сестре, и она схватилась за неё, аж пальцы побелели.

— Ричард, — прервал молчание Генрих Фернеол, — мы чтем Владыку так же, как и вы. Мы чтем Матерь. Но на новом этапе жизни нашей дочери нужна защита всех богов, и она её получит.

Король молчал, а остальные не смели и глаз поднять.

— Свадьба в декаду Темного… Мы уступили вам, позволив это отступление от обычаев, и тем сильнее мы будем настаивать на строгом соблюдении обряда.

Вдруг зазвучал громкий и сильный голос:

— Король Терравирис никогда не делает того, что считает неправильным. Он чтит традиции своей страны и верно следует им.

Все обернулись на говорившую: это была та самая дама в трауре. Боги милосердные, ей-то что?

Король Ричард даже не поднял головы, но вместо него тихо и вкрадчиво заговорил лорд Блэксворд:

— Герцогиня Эстер, безусловно, права, однако сегодня мы говорим о традициях двух стран. Его величество уважает обычаи Ферлиберт, но… — он развел руками. — В обоих королевствах невеста переходит из своей семьи в семью мужа, принимая новые правила. Разве не так должно произойти и в нашем случае?

Королева Маргарита отвернулась, поджав губы, а её супруг смотрел прямо перед собой, мрачно прищурившись.

— Мы признаем Воина и Доброго сыновьями Владыки, — наконец ответил Ричард. — Но Мудрая…

— Матери дорог каждый из её детей, — перебила Маргарита Фернеол. — И вы не посмеете…

Король Генрих взял её за руку.

— Каково ваше решение? — глухо спросил он.

— Магии на нашей земле не будет никогда, — Тирион ни на кого не смотрел и говорил тихо, но голос его был слышен каждому. — Мы примем подарки от Воина, Доброго и… От матери невесты, королевы Маргариты.

По залу прокатился облегченный вздох. Блэксворд вскочил на ноги:

— Да здравствует мудрейший и милостивейший из королей! Слава Ричарду Тириону!

— Слава! — закричали северяне, вскакивая с мест. Южане последовали их примеру, впрочем, с гораздо меньшим рвением. Принц Эдвард так и не взялся за свой кубок.

В поднявшейся суматохе Элайв успела заметить, что герцогиня Эстер вышла из-за стола и быстро покинула зал.

.

После того, как с вручением даров было улажено, прошло три дня. И женитьба Ричарда стала неизбежной, как метель в разгар зимы.

За ужином перед началом обрядов Анна избегала смотреть на Ричарда и Катриону. Будто их счастливые улыбки горячим паром жгли глаза. Она понимала: стоит ей только встретиться с взглядом синих... или голубых глаз, то от равновесия, за которое она старалась держаться изо всех сил, не останется и следа. Только кровь бешено пульсировала в висках, отдавалась легким покалыванием в кончиках пальцев рук и ног, а в желудке словно ледяной змей свивал кольца.

Если бы она могла, она встала бы и сказала прямо в лицо Ричарду — остановись, я люблю тебя... Я. Люблю. Тебя. Ты нужен мне, я не могу дышать без тебя, даже сейчас, когда ты так близко, будто какая-то тяжелая рука сжала горло и не пускала воздух. Ты нужен мне, ты был рядом столько лет, и вот пришла другая и отнимает тебя — так просто? Ты нужен мне, я люблю тебя...

Но она уже говорила ему — когда-то. Она как наяву увидела его улыбку:

— Я тоже люблю тебя... Как сестру.

“Что же я тогда сказала, — думала Анна. — Что же я тогда…”

Жених и невеста, коротко поклонившись друг другу, в окружении свиты разошлись каждый в свою часть замка.

Теперь, даже если Анна и захотела, она не смогла бы взглянуть в его лицо.

В отчаянии она осушила кубок и почти сразу же ощутила, как вино начинает мягко кружить голову. Становилось немного легче, и она хотела было подозвать чашника, но не успела.

Почувствовав прикосновение к локтю, она обернулась как ужаленная. Перед нею, отдуваясь, стоял сэр Файст, некогда считавшийся прекраснейшим из рыцарей Терравирис. В детстве он был кумиром Ричарда, и принц то и дело принимался рассказывать всем и каждому, как хочет быть на него похожим.

Впрочем, время не пощадило благородного рыцаря, и ныне вряд ли кто-то захотел бы стать его отражением: полноватый, круглощекий, с редкими островками пуха на блестящей лысине.

Сэр Файст был прискорбно стар, но и его не обошла новая придворная блажь. Не прошло и дня после возвращения Ричарда, как мужчины, молодые и старые, ринулись сбривать бороды. Что за мелкое низкопоклонство перед южанами? Впрочем, цирюльники Рейнхилла наверняка не жаловались.

— Что вам нужно, сэр? — спросила Анна холодно, с усилием отводя взгляд от непривычного лица сэра Файста. Смотреть на обвислый подбородок было невыносимо.

— У меня важное поручение! — сообщил ей рыцарь, натягивая на лицо любезную улыбку.

Анна взглянула на него с плохо скрытым презрением.

— Весьма за вас рада.

То ли не поняв, то ли растерявшись от внезапного выпада, Файст растерянно потер голый подбородок и выжидающе уставился на Анну.

— Вы не очень-то спешите.

Она нахмурилась:

— Я вас не понимаю, сэр. Куда я должна...

— Нет времени, моя дорогая, — перебил ее сэр Файст. — Вы должны следовать за мной!

Для человека с телом, похожим на оплывшую сальную свечку, он двигался на удивление изящно.

Дар речи к Анне вернулся только на середине винтовой лестницы, ведущей в главную башню Белого Меча.

— Да подождите же вы, наконец, — выдохнула она, выдирая ладонь из потной руки рыцаря. — Милорд, объясните же наконец, куда вы меня тащите? Что вам нужно?

— Не мне нужно, а королю! — улыбнулся Файст. — Он ждет. Он ищет вас, моя дорогая леди.

Что? Не может быть!

Сердце подскочило куда-то в горло, в ушах вновь зашумело. Бежать! К нему! Неужели ей это не приснилось? Неужели Ричард правда послал за ней?

Она застыла. Не может все быть так просто. Не сейчас, когда Фернеолы здесь.

Но нет. Она нужна Ричарду. Нужна!

Может быть... Не все еще потеряно. Может, Ричард...

Мелькали, проносясь мимо, факелы — ее будто тянуло на невидимой упругой нити. Все вокруг расплывалось И она сама не заметила, как оказалась в одиночестве на пороге покоев короля.

Постучать Анна не успела. Двери распахнулись, и пара рук легко втянула ее внутрь.

Мужские голоса, смех, много света — все это на мгновение совершенно ее оглушило.

А затем она все поняла.

Плотные занавеси на окнах были сдвинуты, но десятки, сотни свечей освещали покои Ричарда так ярко, что казалось, будто начался пожар.

— Куда же вы, миледи? Вы-то нам и нужны, — прозвучал издевательский голос.

— Нет...

За ее спиной скрежетнул засов, отрезая путь к отступлению.

Нет!

Как много вокруг безжалостных улыбок. Словно загнанный зверь, Анна попятилась, скованная внезапным ужасом.

Выставила руки вперед в беспомощной попытке защититься. И тут же их опустила — видит Мудрая, она не хотела выдать себя случайной магией.

— Вы-то нам и нужны, миледи, — почти нежно пропел один из приближённых короля.

— Не надо, — взмолилась она, сама себя презирая. Но ее уже крепко схватили за запястья и — распятую, бессильную им помешать, понесли.

Только бы пламя не сорвалось с кончиков пальцев. Что бы ни было дальше, что бы ей ни пришлось вынести, она хотела одного — жить, а не захлебнуться в отчаянном крике под волнами Латы.

Закрыв глаза, она думала, что однажды отомстит.

Шаг, другой, третий.

— Сжечь! Сжечь! Сжечь! — молотом ударил по ушам нестройный хор голосов. Анна упорно не открывала глаз, как будто надеялась, что темнота ее защитит. И все исчезнет.

Но кошмар продолжался.

Довольно грубо, ухватив под локти, ее поставили на ноги.

— Анна, — позвал ее Ричард мягко. Она зажмурилась еще крепче и почувствовала, как хватка на запястьях ослабела. — Анна, посмотри на меня.

Первое, что она увидела — это отблески свечей, игравшие на его обнаженных плечах. Мягкие тени в ямочках над ключицами. Она почувствовала пламя — но не в руках, а на щеках.

— Сжечь, сжечь, сжечь! Пусть горит огнем все старое!

Вперед выступил незнакомец в цветах Фернеолов. Серые глаза его смеялись, на губах играла широкая, лукавая улыбка.

— Вы, должно быть, удивлены, сеньора? Редко даме так везет!

Она смотрела на него, оледенев, чувствуя взгляды своих мучителей.

— Так уж вышло, что мы видели вас в очень интересном плаще, как будто вы муж, собирающийся на битву, — продолжал он.

— Я...

Но незнакомец поднял руку, останавливая ее.

— Раз уж вы так хотите быть мужчиной, стоит исполнить ваше маленькое желание.

Да это же принц... Фернеол. Младший.

Анна почувствовала, как губы ее начинают дрожать, и сжала их в тонкую линию. Никто не увидит ее слабости. Не сейчас. Пусть ей и хочется скорчиться и выть, как раненому животному.

Вот Ричард... Ричард за нее вступится, и все будет хорошо. Одна секунда, две, три... ну же... Скажи им, пожалуйста…

Синклит за такое оскорбление потребовал бы бросить вызов южанам.

— Бертран, достаточно, — сказал еще один незнакомый голос.

“Не Ричард”, — с тоской подумала Анна. И искоса взглянула на его лицо.

Король так крепко сжал челюсти, что на них вздулись желваки. Понятно. Конечно же, он не станет ссориться из-за нее с Фернеолами. Она ничего не значит. Чужаки поиграют и перестанут. Совершенно незачем волноваться, горько подумала Анна.

Что же, видимо, придется выпить чашу унижения до дна. Но неужели он не скажет ни слова?

— Миледи, прошу прощения от лица моего брата. Это было неуместно, — голос был полон сочувствия, но это не был голос Ричарда.

— Вы... — Анна встретилась взглядом с серыми, холодными глазами. Еще одними. — Вы не должны за меня заступаться.

— Но я волен это сделать, — его лицо, в отличие от брата, казалось более тонким, резким. И глаза были полны сочувствия.

Кажется, он хотел сказать что-то, но не успел.

— Я не просил за меня извиняться, Эдвард, — перебил его принц Бертран.

— Будь добр заткнуться, — сквозь зубы велел ему старший брат. — Еще не наигрался?

Его лицо в этот миг исказилось так, что было страшно смотреть.

— ПРЕКРАТИТЕ!

Ох, оказывается, Ричард не вполне потерял дар речи. Не стоило ей вообще разговаривать с чужаками.

— Если леди Анна захочет, она может уйти.

“Я пожалею об этом“, — с тоской подумала Анна и эхом откликнулась:

— Если его величество пожелал, чтобы я была здесь, я буду.

И, взяв себя в руки, с непроницаемым лицом еще раз взглянула на Ричарда. “Как бы я хотела, чтобы ты и правда желал меня видеть”, — в отчаянии подумала она. И — о чудо — он едва заметно кивнул.

— Сжечь, сжечь, сжечь! — вновь и, кажется, с заметным облегчением грянул хор, по цепочке передавая снятые с жениха старые одежды, которым предстояло отправиться на костер.

В руки Анне будто из ниоткуда опустилась белая ткань.

— Чего застыла? — хохотнул Брэндон. — Одевай жениха... воительница.

“Я буду сильной, — подумала Анна под всеобщий оглушающий смех. — Я буду сильной. Они ни за что не увидят моих слез”.

И, решившись, шагнула вперед.

Белая, как саван, длинная шелковая рубашка скользнула по плечам Ричарда — и Анна встретила его тревожный синий взгляд.

“Я люблю его“, — безнадежно подумала она.

Не удержавшись, она осторожным, ласковым движением, будто расправляя складки, провела по его плечу. И плавно, точно в танце, отступила на шаг.

Занятые церемонией, мужчины больше не обращали на нее никакого внимания.

“Прочь... мне нужно бежать“, — решила она, делая шаг к выходу.

— Вы хорошо справились, — сказал принц Эдвард, вырастая перед ней как из-под земли. — Не каждая женщина выдержит подобную жестокую шутку.

Она не могла подобрать слов. Ни любезных, ни бранных. Только молча смотрела в лицо Фернеолу.

Но он, кажется, принял ее молчание за испуг.

— Не бойтесь, миледи, я всего лишь хотел попросить прощения за моего брата. Он часто бывает... несдержан.

— Так это он все придумал? — ахнула Анна. — То есть... Я хотела сказать… — она осеклась и пристыженно замолчала.

Наверное, она выглядела смешно.

— Мой брат — идиот. И мне очень жаль, что вам пришлось все это вытерпеть, — сказал принц Эдвард с улыбкой, не то извиняющейся, не то насмешливой. — А теперь, если хотите, я провожу вас в ваши покои.

— Благодарю, ваше высочество, — откликнулась Анна бесцветным тоном.

Принц Эдвард смотрел на нее, как будто чего-то ждал, улыбка его погасла. Что ей, на колени перед ним упасть, рассыпаясь в благодарностях? Но... Справедливости ради, кажется, ему одному сегодня было не плевать на её чувства. Что ж, если Ричард был так лоялен к Фернеолам, она тоже могла попробовать.

— Вашу руку, миледи?

Но она не успела ничего ответить.

— Наша звездочка хочет сбежать, — завопил уже изрядно захмелевший Брэндон. — А ну держи ее!

— Если вы приблизитесь хоть на шаг, — ледяным тоном бросил принц, резко развернувшись, — я достану меч.

Анна с тоской взглянула на двери. Выхода не было.

— Это необязательно, ваше высочество, — вздохнула она. — Не нужно крови. Я останусь.

* * *

Пышно разодетая процессия с женихом во главе пролилась из распахнутых ворот замка, как вино проливается из разбитого кувшина. Невесты не было видно: она и все дамы Белого Меча, исключая Анну, покинули замок раньше и, тихо пройдя вдоль городской стены, незаметно спустились в Рейнхилл около главного Храма Владыки.

Мужчинам же предстояло более длинное путешествие. С песнями и шутками, освещая себе путь факелами, они должны были пересечь город насквозь, по центральной широкой улице, мощеной белым булыжником. Горожане высовывались из окон, рискуя упасть на мостовую, а мальчишки выбегали на улицу и присоединялись к шествию. Их не гнали, и они, весьма довольные собой, расправляли плечи и приподнимались на цыпочки, стараясь рассмотреть короля — ну хотя бы его макушку.

Анна шла по левую руку от Ричарда, и ей, в отличие от детей, прекрасно было видно его лицо, в свете факелов казавшееся странно мрачным и напряженным. Украдкой она нашла его пальцы и тихонько, ободряюще пожала. Ричард никак не отреагировал — но и руки не отнял.

Так, рука об руку, они и дошли до храма Владыки.

Ворота распахнулись. Вышел жрец в ало-золотом облачении, неся в руках уже зажженную священную чашу. Вышел — и отступил.

С высоких ступеней хлынуло пламя. Женщины, держа в руках маленькие чаши со священным огнём, медленно и величаво выступили навстречу процессии жениха. Отсветы пламени плясали на их бледных, сосредоточенных лицах.

Впереди шла принцесса. Она была невысокой и белокожей — тонкой и мимолетной, точно призрак. Голубые, очень яркие глаза на тонкоскулом лице смотрели на людей так отстраненно, точно она и впрямь, как отлетевшая душа, была где-то не здесь. Легкое облако бледно-золотых волос локонами осеняло ее лоб и окутывало принцессу, спускаясь до талии.

Ступала она медленно и чуть неуклюже, опираясь на руку королевы Маргариты. Ей было тяжело в белой меховой накидке, скрывающей такое же тонкое полотно рубашки, как и у Ричарда. Но даже несмотря на накидку, ее трясло.

Белый, похожий на погребальный, наряд удивительно не шел ей: она сливалась с ним, как серо-пыльный ночной мотылек, и это казалось единственным изъяном в безупречной фарфоровой кукле. Хрупкий фарфор так не подходил к каменному, суровому великолепию старого Рейнхилла. Но, прекраснее любой северянки, Катриона была такой, как любил Ричард: светловолосой и яркоглазой.

Жених и невеста выступили вперед — они единственные в руках держали незажженные факелы — и поклонились чаше, полной огня, бросавшего золотисто-оранжевые отсветы на склоненные лица... Впервые так близко друг к другу. Пламя поползло по промасленной тряпице вверх. Пока они зажгли каждый свой факел — но уже от одного пламени.

— Все, что мое — твое, — сказал Ричард и протянул девушке лук. Принцесса замешкалась, и на мгновение их пальцы соприкоснулись. — Клянусь защищать тебя до последней капли крови.

Как сильно она покраснела, было видно даже в тусклых отсветах священной чаши.

С поклоном лук у нее забрали, и теперь наступила ее очередь.

— Все, что мое — твое, — громко, но чуть запнувшись, произнесла Катриона. Дрожащими руками она приняла из рук какой-то девушки большую чашу и протянула ее Ричарду. — Клянусь, что твой род не угаснет.

Тот подступил на шаг ближе к принцессе, обогнув разделяющий их огонь, и, склонив голову, сделал ритуальный глоток.

Катриона несмело улыбнулась.

— Все, что мое — твое, — эхом откликнулся Ричард и высыпал золотые монеты в чашу. Судя по звуку, она была почти пуста. — Клянусь разделить с тобой удачу и невзгоды, а сердцу найти исцеление.

Снова поклон — она отступила на шаг, изящно, как в танце, отдала чашу, приняла книгу.

— Все, что мое — твое, — звонко произнесла Катриона, и улыбка ее просияла ярче всех огней. — Клянусь стать защитой твоего очага. Клянусь быть мудрой женой.

Ричард поспешно и, пожалуй, слегка брезгливо, едва касаясь, взял дар — и торопливо избавился от него. Чтобы скверна Мудрой не коснулась его рук.

Он несколько мгновений, не отрываясь, смотрел в глаза Катрионы, будто зачарованный, и наконец поднял руки — медленно, как в полусне, чтобы снять серебряный венец.

— Клянусь быть тебе добрым владыкой.

* * *

Поздней ночью после вручения даров Анне не спалось. Полная луна, заглядывающая в окна, странно тревожила. Серебряный свет, касаясь зрачков, колол их, точно иглами, и сколько она ни пыталась зажмуриться, легче не становилось.

Лунный свет... Какая глупость. Не стоило рыдать, глаза были бы целы. Да и если бы слезы могли помочь...

Анна отвернулась от окна. Но теперь казалось, что чьи-то невидимые холодные ладони касаются спины.

Сегодня ночь Матери и Мудрой, ночь полной Луны, ночь силы, когда Темный заперт на ключ и вновь на земле царит мир. Почему же ей так холодно? Так больно?

Утро после полнолуния, после ночи силы, идеально для королевской свадьбы. Но Фернеолы считали иначе. Свадьба в декаду Темного не сулила ничего хорошего.

Конечно, Ричарда не интересовали чужие суеверия и чужие боги. Он хотел поскорее взять в жены принцессу.

Не в силах уснуть, не в силах больше думать об этом, Анна, не зашнуровывая, набросила на себя верхнее платье и отправилась к Вильгельмине. За спасением ли, утешением, подсказкой — она и сама не знала. Да, она не доверяла ей, но больше Анне было не к кому пойти.

Наставница не спала. Сидела в кресле, положив напряженные, точно сведенные судорогой руки на резные подлокотники, и тоже неотрывно смотрела на лунный диск.

В синеве ее глаз дрожало серебро напополам с пламенем свечи.

— Антарес? — на неподвижном лице шевельнулись только губы.

— Ваше величество.

Отчего-то луна странно искажала знакомые черты: на секунду Анна подумала, будто лицо Вильгельмины — вовсе не лицо, а маска... Но спустя мгновение наваждение исчезло. Перед ней была все та же королева, которую она знала много лет.

Будто читая ее мысли, Вильгельмина спросила:

— Ты всегда приходишь сюда, когда ищешь защиты. А помнишь, когда это случилось впервые?

Не отвечая, Анна подошла к окну и коснулась ладонью холодного стекла.

С высоты Рейнхилл был виден так далеко... Сотни огней... Город не спал в ожидании свадьбы.

— Свечи горят, — сказала она тихо. — Все молятся Владыке.

— Ты не ответила.

— Мне было пятнадцать.

Сцены из памяти вставали перед ней будто против воли. Как видение, сон, облитый серебряной глазурью лунного света.

Королева Элеонора была так настойчива.

— Теперь ты будешь приближенной королевы-матери, Анна, — сказала она тоном, не терпящим возражений, как обычно. И хотя она нежным материнским жестом взяла ее под руку, Анну это не обмануло. Под бархатным голосом королевы Элеоноры скрывались острые лезвия.

Конечно же, ей уготовали честь — честь, на которую ни одна придворная дама не соглашалась. Прислуживать ведьме? В Терравирис? После того, как главный королевский охотник лично отправил в Лату пару служанок Вильгельмины, на это никто не соглашался.

Анна провинилась перед королевой, и та захотела от нее избавиться? Смотрит так исподлобья, а глаза холодно блестят.

"Если я сейчас откажусь, — подумала Анна, — меня немедленно отправят в Утонувшую Звезду. И я никогда... Никогда больше не увижу Ричарда".

Сердце замерло.

— Благодарю вас, — выдавила она, низко кланяясь. — Я рада повиноваться вашему величеству.

Королева Элеонора удовлетворенно улыбнулась.

— Ты весьма разумная девушка, Анна.

Она уныло кивнула. Рука королевы на её локте сжалась крепко, как тиски.

День, тот самый, последний день тянулся почти бесконечно. Её сундуки и шкатулки переносили с места на место — королева все никак не могла решить, куда ей поселить Анну. Придворные же смотрели на нее кто с откровенным любопытством, а кто и с жалостью. Как будто ее и впрямь отправляли в ссылку.

И если утром она поклялась себе сколь угодно долго оттягивать момент, когда ей все-таки придется идти в башню к ведьме, то уже после полудня Башня Королевы казалась ей не самым плохим местом в Белом Мече. Там, по крайней мере, не будет этих взглядов и перешептываний.

Путь по крутой винтовой лестнице показался ей тогда странно знакомым — темнота была манящей, как полное звезд небо, которое вот-вот опрокинется и утащит в бесконечную глубину. Ее будто тянуло туда невидимой нитью — все быстрее, быстрее и быстрее, так что, переступив последнюю ступеньку, Анна едва не врезалась лбом в закрытую дверь. Страшный ключ от которой — клыкастая морда, буква В — лежал в ее мигом вспотевшей ладони.

— Все это ради Ричарда, — шепнула она себе под нос. — Ради Ричарда.

Было так темно.

Близилась ночь Темного, ночь новолуния.

Анна приоткрыла дверь и замерла на пороге, даже не успев открыть рот и толком осмотреться.

— Здравствуй, Анна Эстер, — прозвучал тихий, властный голос.

Королева была странно маленькой и хрупкой. Как серый, пыльный ночной мотылек, прилетающий вечером на пламя свечей. Но в ней было нечто царственное: в идеально прямой спине и наклоне, вероятно, когда-то изящнейшей шеи, в короне седых волос, венчающей голову… В ярких, синих, как у Ричарда, глазах. Почему-то видеть знакомые глаза на чужом лице было жутко.

Вся заготовленная любезная речь мигом вылетела из головы.

— Ваше величество, я… я буду служить вам, — пробормотала она, запинаясь.

Королева Вильгельмина рассмеялась, и смех ее не походил на старческий.

— Знаю. Это я тебя выбрала, — сказала она просто, как будто беседовала со старым другом, но от этой простоты Анна вздрогнула. — Не пугайся, — продолжила Вильгельмина и повела рукой в приглашающем жесте.

На деревянных, негнущихся ногах Анна шагнула из мягкой обволакивающей тьмы к золотому пламени свечей — и не сумела сдержать пораженный вздох: сколько книг и старинных свитков! Какие большие окна! А одну из стен целиком занимали склянки. В них, точно вмороженные в кристаллы льда, застыли цветы и травы. Золотистые, пурпурные, прозрачно-голубые лепестки... Кружевная зелень трав — среди зимы! Откуда же это?..

— Если хочешь, можешь подойти ближе, — тихо вымолвила Вильгельмина. — Кто знает, может быть, из тебя выйдет толк.

— Благодарю, — отозвалась Анна завороженно. Сделав несколько шагов, она коснулась гладкого стекла.

— Смелее, — кивнула королева.

Вытряхнув содержимое одной из склянок на ладонь, Анна коснулась лепестка, казавшегося таким свежим. Он тут же рассыпался пылью под пальцами. В воздухе разлился странный, ни на что не похожий аромат — цветочный и одновременно похожий на запах старых книг, сладковатый и пыльный.

— Они же сухие, — ахнула Анна.

И снова этот режущий слух, почти девичий смех.

— Не травница... Не зельевар... И что мать в тебе нашла?

— Мать Ричарда? — удивилась Анна. — Её величество... Она была добра ко мне.

Улыбка Вильгельмины стала похожей на оскал.

— Так добра, что отправила ко мне... Что ж, ничего не поделаешь. Посмотри мне в глаза, Анна Эстер, я приказываю, — голос ее стал вкрадчивым, властным, ему невозможно было сопротивляться.

Анна послушно подняла взгляд.

Синие глаза королевы смотрели пронизывающе и холодно, но она вдруг ощутила непонятное единство. На секунду Анна точно сама стала Вильгельминой, одинокой, всеми покинутой королевой, запертой в одиночестве... Навсегда.

Ричард. Ей никогда не увидеть Ричарда... А ведь она его так любит... Так... Любит... Ричарда...

Это была ее мысль или Вильгельмины, тоскующей по внуку?

Анне почудилось, будто с нее сорвали платье, сняли кожу, обнажили череп — прозрачный, как склянки с цветами, и изнутри пыльными мотыльками бьются все-все мысли и самые потаенные желания.

Возьми их. Забери их. Они твои.

Через миг наваждение рассеялось. Анна потрясла головой, смаргивая подступившие слезы. Здесь, наверное, слишком жарко. Нужно попросить слуг не так усердно топить камин... Она слишком устала. Слишком...

— Ты же меня не покинешь, девочка? — мягко спросила Вильгельмина.

— Не покину, — как в полусне, повторила Анна. — Не покину, — повторила она почти беззвучно. — Но я не понимаю, зачем я вам.

— Затем, что ты станешь королевой. Если ты этого захочешь.

* * *

— Ты всегда была предназначена мне... Это решилось еще тогда. Моя ученица, моя дочь... Мое продолжение, — в голосе ее зазвенел металл. — Я чувствую твои мысли. Ты помнишь, что я обещала тебе Ричарда и трон Терравирис?

Помедлив, Анна кивнула. Как будто она могла об этом забыть.

— Вы сказали тогда, что я стану королевой.

Смех Вильгельмины был старческим, дрожащим, как и ее руки. Однако за эти десять лет она каким-то образом сумела пережить и своего сына, короля Герарда, и его жену Элеонору.

— И теперь ты думаешь, что я тебя обманула?

— Утром он женится, — слова звучали хрипло, царапали горло. — Если вы знаете способ, как обернуть время вспять, я с радостью выслушаю вас... Ваше величество.

Вильгельмина покачала головой.

— Я дала тебе силы. Я дала тебе новое имя. Все, что могла, и все, что имела, без остатка. Неблагодарное дитя.

Анна выпрямилась и пару секунд неверяще смотрела в сморщенное лицо.

— Что толку от этих сил? Что они мне дали? Ричард ненавидит ведьм! И женится сейчас не на одной из нас! — выкрикнула она.

— Но ты ведьма. Так используй это.

— Мне пойти и утопиться? — горько усмехнулась Анна.

— Вы, Эстеры, этим славитесь, — ехидно отозвалась Вильгельмина, — но попробуй хоть однажды подумать, что ты можешь СДЕЛАТЬ САМА, чем попусту обвинять меня.

— Что я могу сделать? Он любит ее. Зелья, способного это исправить, нет. Все бессмысленно!

— Помнишь сказку о Мудрой, что я тебе рассказывала? Так вот... Однажды мой муженек Конрад точно так же, как принц из сказки, решил, что он хочет себе заморскую девицу, которую, представь себе, милая Анна, он видел только на портрете.

Голос Вильгельмины сделался сладким, как молоко с медом.

— Он нашел себе любовницу за Солнечным морем? — нахмурилась Анна. Это было так странно, но по застывшей улыбке Вильгельмины она поняла, что ответа не получит. — И что же вы сделали?

— Зелье. Всего лишь зелье, которое меняет облик. И глупец даже не заметил разницы.

Голос ее был тихим и убаюкивающим. Веки Анны отяжелели — но она усилием воли сбросила наваждение.

— Тогда это бессмысленно. Вы же знаете, что зелья мне не даются.

В ней затеплилась надежда.

— Но если бы вы могли... Сварить его для меня...

Вильгельмина, кажется, откровенно веселилась.

— О, неужели я слышу умоляющий голос? Брось, Антарес, ты же знаешь, что я не могу колдовать. Слишком стара. Все, что у меня осталось — старые запасы зелий, да пара полезных вещиц.

— Тогда зачем это все?! — Анна вскочила со скамейки. — Зачем ты снова морочишь мне голову, Вильгельмина?!

— Затем, — сказала старуха тихо, — что тебе пришло время найти ученицу.

Анна замерла.

— Ушам своим не верю.

— Да, ты глупая гусыня и бездарь, — поморщилась Вильгельмина, — но кое-чему и ты способна научить. Время пришло.

— Но я не понимаю...

— Потому что дура. Возьми с полки деревянный кубок... И пей, что ли, поскорее, надоело слушать твое нытье.

Кубок оказался странно тяжелым, напоминающим скорее чашу. Анне пришлось снимать его, держа обеими руками. Когда она заглянула внутрь, то увидела мутноватую янтарную жидкость. На маслянистой поверхности дрожало ее собственное отражение.

— Что это?

— Пей! — выкрикнула Вильгельмина, и Анна вновь не могла не послушаться.

Липкая, приторно-сладкая жижа пролилась в горло.

— Зелье приведет ее к тебе, — шепнула Вильгельмина. — Очень скоро.

— Сюда, в замок? Где столько охотников? А это не…

Вильгельмина подняла голову и шумно втянула воздух.

— Не опасно ли это? Ты и не представляешь, близко. Я чую ее.

Но вместо воодушевления Анна ощутила только поднимающуюся из желудка дурноту.

* * *

На рассвете Рейнхилл вновь озарился огнями.

Бледную и дрожащую Катриону, всю в белом, точно дух зимы, окутанную вуалью, женщины вывели из замка, заботливо держа под руки. Она вцепилась в лук так сильно, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

Монеты, не менее крепко сжатые в другой руке, казалось, вот-вот брызнут на мощеную камнем землю.

Принцесса шагала будто в полусне. Будто не видя одетых в темное жрецов Владыки, торжественно несущих чаши с зажженным пламенем. Будто не слыша торжественных гимнов. Она шла, спотыкаясь, навстречу Ричарду — только отчаянно цеплялась за руку матери, как испуганное дитя.

И вот наконец они застыли друг напротив друга — на границе круга из двух сотен зажженных свечей.

Далеко. Пока еще слишком далеко.

Вперед выступил жрец в праздничных, черных с золотом, одеждах.

— Добром проси у матери!

Ричард глубоко вздохнул и шагнул навстречу королеве Маргарите, сделавшей шаг из толпы вместе с дочерью.

Уже ближе.

Лица ее, скрытого покровом, было не разглядеть — только такого же оттенка косы, как у дочери. Король поклонился — склонилась и королева Маргарита.

Толпа отозвалась приветственным гулом.

Мать выпустила левую руку Катрионы — та бросила на нее испуганный, беспомощный взгляд. Когда королева Маргарита сняла с нее корону, она побелела еще больше, до смертной прозрачности.

Ближе.

— Золотом бесценным брату уплати!

Из толпы, подбоченясь, вышел принц Бертран. Глаза его озорно сияли.

Золото из помертвевших пальцев Катрионы пролилось в его заботливо подставленные ладони. Кажется, он успел поцеловать ей руку и шепнуть что-то ободряющее — по крайней мере, на бескровном лице принцессы мелькнуло слабое подобие улыбки.

Бертран обернулся к Ричарду, подбрасывая в воздух монеты. Те кратко вспыхнули в рассветных лучах розовато-оранжевыми искрами — и погасли, падая на землю.

— Украдешь или выкупишь? — ухмыльнулся Бертран.

Ричард нахмурился и положил ладонь на рукоять меча.

Неправильное. Что-то в этом было неправильное. Слишком тревожным выглядел король.

Бертран пожал плечами и тоже извлек клинок из ножен. “Если вы так хотите...“ — читалось на его ехидном лисьем лице.

Послышался звон — клинки скрестились в кратком стальном поцелуе — и разомкнулись… И все было кончено. С крайне независимым видом принц Бертран бросил меч на землю. Вся его поза говорила — если бы я мог, я бы победил.

Снова гул толпы.

Вторая женщина выпустила правую руку невесты и отошла.

Толпа расступилась, давая путь. Ложный выбор. Как будто она могла сбежать, отказаться от нежеланного брака. Чтобы конь унес ее прочь, далеко-далеко.

Катриона покорно, как дитя или слепая, шагала, цепляясь за руку последней своей защитницы, последнего проводника.

Третья женщина отвела ее в сторону, туда, где ждало последнее испытание, конь Воина. Жрец провозгласил визгливо, и крик его когтями впился в уши:

— Добудь силой жену себе!

Как ветер пронеслась невеста на белом коне. Вуаль летела за ней, тонкая, прозрачная, точно легкие белые крылья бабочки.

Она оглянулась, но вороной конь жениха был уже близко. Он мчался во весь опор — и ее руки казались ослабевшими, ватными, едва державшими повод. Вот он поравнялся… еще мгновение — кони замерли как вкопанные, и невеста выпустила поводья.

Вороной конь возвращался медленно, плавно. Величаво он нес на себе двух седоков. Мужа и жену.

Муж спешился первым, бережно, как хрупкую игрушку, подхватил жену, сжав на миг в объятиях и осторожно поставил на землю. С улыбкой он положил свой меч к ее ногам.

— Мой меч — твоя защита, — сказал он, поклонившись.

Не отрывая взгляд от его лица, жена взяла протянутый слугой лук и молча перерезала тетиву кинжалом. Бесполезное оружие полетело на землю, и толпа торжествующе взвыла: королева приникла к королю поцелуем.

Они — вместе, отныне и навеки!

Они…

Они…

И тут Анна очнулась от наваждения и заплакала — а может, это упали первые капли дождя, откликнувшегося на зов ведьмы Антарес.

Дождь в разгаре зимы. В декаду Темного. Кто угодно заподозрил бы неладное, если бы она оказалась единственной ведьмой в толпе, а вокруг не было столько людей Фернеолов. Любая служанка в черно-золотом платье могла наколдовать этот дождь.

Ее не заподозрят, даже если увидят в этом дожде магию.

Впрочем, Анне уже было все равно.

* * *

Дождь хлынул внезапно, сплошной мутноватой стеной. Небо лопнуло, как стенка кувшина, облитого лазурью, и из него хлынула вода.

В разрывы облаков проникали тонкие солнечные лучики: ломко светясь, они повисали паутинкой сквозь дождевую завесу и наконец истаивали. Деревья, угольно-черные, узловато-согбенные, дрожащие до последней веточки, жалобно протягивали искривленные старческие пальцы к небу.

А оно кипело, вздрагивало и пульсировало водой, будто где-то там, в мешанине облаков, билось огромное небесное сердце, натягивая временами сквозь разрывы туч блестящие солнечные струны.

Волосы неприятно липли к спине и щекам, ладони мгновенно застыли от холода, и Анна попыталась поплотнее закутаться в теплый плащ. Но бессмысленно — она вымокла до нитки и дрожала.

Не успела она сделать и шага в сторону, как ее подхватила шумная, растревоженная внезапным ливнем толпа и куда-то потащила — оставалось только вовремя делать шаг. Куда идти, Анна не решала, просто двигалась в торопливом, вымокшем потоке людей, хлынувшем в замковые двери.

В замке было тепло. Расторопные слуги успели разжечь камин в главном пиршественном зале, и взбудораженные люди двинулись туда в надежде хоть немного согреться.

Свадьба продолжалась.

Анна мельком успела поймать испуганный взгляд Катрионы — в своем насквозь вымокшем платье и с потемневшими от воды золотыми волосами она казалась умирающей, как выброшенная на берег бледная рыба.

Анна каким-то чудом выскользнула из толпы и, надеясь хоть немного прийти в себя, торопливо поднялась в свои покои. Ей нужно хотя бы полчаса... Чтобы не думать о том, что произошло. И о странно встревоженном Ричарде. И о новой королеве. А может быть, она вовсе не станет спускаться — ее отсутствия, пожалуй, никто не заметит.

Точно не Ричард — не сегодня. И никогда больше. Они чужие на веки вечные. Желудок скрутило мучительно, как будто ее пнули в живот. Уж не отравила ли ее Вильгельмина прошлой ночью, мелькнула безумная мысль.

* * *

В дверь уже настойчиво барабанили. Или, может быть, так громко и невыносимо стучала кровь в висках — Анна не знала.

Застыв перед большим зеркалом в кованой раме, она смотрела в его мутную глубину, в которой таяли огоньки свечей — и собственное бледное, вытянутое лицо казалось ей погруженным в воду.

Она захлебывалась и тонула. Покойница. Утопленница. Звезда, которая утонула.

“И во тьме видим свет” — девиз Эстеров. Вот только в этом беспросветном мраке не было ни искры надежды.

Скривив рот в горькой усмешке, она отвернулась от собственного отражения. Что толку смотреть? Ведь в зеркале никогда не отразится лицо Катрионы Фернеол. Или...

Да нет, невозможно. Найти ученицу, которая сможет сварить зелье... И при этом не будет посвященной? Тут никакие зелья не помогут. Вильгельмина точно ее обманула.

Сквозь нарастающий звон в ушах она расслышала:

— Миледи Анна! Миледи!

А, так значит, стук ей не почудился.

Анна вздохнула и, быстро утерев слезы тыльной стороной ладони, повернула ключ.

— Вам давно пора спускаться, миледи, — заохала ее старая камеристка, широким, почти мужским шагом пересекая покои. — Где ходит эта растяпа Грейс? О госпоже совсем некому позаботиться, — бормотала старуха себе под нос, роясь в сундуке.

Анна отстраненно подумала, что ей сейчас следовало бы кричать. Топать ногами. Чувствовать силу, истекающую из кончиков пальцев. Но гнев не приходил. Она была будто погасшая свеча, опущенная в воду. Утонувшая звезда.

Она позволила пришнуровать к платью широкие, точно крылья, рукава темно-синего бархата. Безропотно разрешила убрать волосы под серебряную сетку.

— А вот эти башмачки — просто созданы для танцев!

“Владыка, — подумала Анна, — пусть все они провалятся в преисподнюю и танцуют там сколько угодно”.

Но вместо благородного лика Владыки перед глазами вставало лицо Ричарда. И невольно, беззвучно, губы твердили совсем другую молитву.

Ричард.

Ричард.

О, Ричард, пожалуйста.

* * *

Хвала богам, среди суеты свадебного пира ее посадили довольно далеко от помоста, где восседали жених и невеста. Тут явно не обошлось без умной, как военачальник, леди Берты.

Вот они восседают рядом — два королевских семейства, так неожиданно породнившихся. Этого никто не мог представить. С тех пор, как магию запретили в Терравирис. От самого великого исхода. Никогда.

Анна не отрывала взгляд от тонкого вышитого полотна скатерти.

Дело сделано. Они муж и жена. От одной мысли об этом дыхание перехватывало, а по спине вниз сползали ледяные змейки ужаса.

Нет, это неправда. Не может быть. Этого не происходит на самом деле. Думать о том, что Вильгельмина ее обманула и предала, правда, было ещё страшнее.

“Однажды ты сполна заплатишь за эту силу“ — не раз говорила Вильгельмина. Почему же она не слушала?

Неужели остаться совсем одной — и есть ее наказание? Пережить двойное предательство и, точно раненое животное, уползти в свою нору зализывать раны? На миг ей этого почти захотелось. Вернуться в замок Утонувшей Звезды, где так много света и плеска волн. Где никто больше не потревожит ее покой...

Нет. Ещё рано сдаваться.

Она, будто против воли, подняла взгляд на королевский помост. И внезапно встретилась взглядом не с Ричардом, а с серыми глазами принца Эдварда Фернеола. На миг ей показалось, что он смотрит прямо на нее — едва ли не с жалостью.

Что за глупость.

Музыканты терзали лютни, волынки и ещё боги знают что. Анна то и дело морщилась от резких жалобных всхлипов музыкальных инструментов. Катриона и Ричард танцевали в первой паре, и она старательно избегала малейшего взгляда на них, отступив в тень, в самый неприметный угол.

Больно. Это было слишком больно.

Проще и безопаснее было изучать кончики собственных башмаков.

— Ваша милость... Ваша милость, — пролетел шепоток по толпе придворных пугающе близко от нее.

Что? Неужели танец закончился и Ричард отыскал ее, всеми позабытую, как находил всегда?

Он вспомнил о ней. Пусть на собственной свадьбе, пусть в момент, когда уже ничего нельзя изменить, но…

В это мгновение Анна была готова простить ему все на свете. Она обернулась с сияющей улыбкой, протягивая обе руки… И вновь вместо родных синих глаз она увидела чужие серые. Против нее с вежливой улыбкой застыл принц Эдвард.

— Однако как вы рады нашей новой встрече, миледи Анна, — сказал он.

Анна в смятении опустила руки.

Владыка, как же стыдно. Он не только пришел ей на помощь в той безобразной сцене проводов жениха, но и она была настолько жалкой, что принц даже имя ее не забыл. Как глупо. И как мерзко.

От этой мысли ей стало дурно, а может, это было виновато проклятое зелье Вильгельмины.

— Миледи?

Моргнув, она уставилась на протянутую руку принца, не в силах уразуметь, что это значит. Ее хотят куда-то отвести? К Ричарду... Хотя это почти невероятно. Нет, какая же она глупая.

— Ваше высочество? — только и смогла выдавить она. — Как я могу служить вам?

Эдвард Фернеол смерил ее недоуменным взглядом:

— Вашу руку?

— Зачем? — растерялась Анна. Взгляды придворных, будто иглы, кололи кожу.

— Да давайте уже вашу руку! — он что, закатил глаза? — Видит Владыка, ни одна дама так долго не раздумывала над моим приглашением потанцевать!

А вот этого она совершенно не ожидала. Ей? Танцевать? Зачем?

— Но я... Я не...

Не слушая ее возражений, принц крепко, будто клещами, ухватил ее за локоть и потащил в центр зала.

Ощущая себя тряпичной куклой в руках кукловода, Анна только и могла, что торопливо перебирать ногами, стараясь успеть следом за широким шагом его высочества. Придворные торопливо расступались перед ними.

Тоскливо, точно мыши под пытками, взвыли скрипки.

“Все равно”, — подумала Анна обреченно. Уже ничего не имело значения. Ее рука в чужой руке... И серые глаза Эдварда Фернеола казались до боли серьёзными. И холодными. А пальцы, наоборот, были теплые... Так странно.

Шаг-другой-поворот. Вот и первая фигура танца. По коже будто влажные холодные змеи поползли.

Шаг... Еще шаг... Успеть, не сбиться с ровного ритма скрипок. Тело двигалось, точно чужое. В глазах все плыло, и единственной ниточкой, не дававшей сознанию раствориться, была рука Фернеола, крепко державшая ее собственную.

Шаг-другой-поворот. Раз-два-три. Вильгельмина точно ее отравила. Впрочем, не все ли равно? Раз-два-три.

Анна считала шаги и собственные вдохи, отчаянно сопротивляясь нарастающему шуму крови в ушах.

— Вы кажетесь опечаленной, — шепнул принц Эдвард ей на ухо.

Южане все такие прямолинейные?

Не успела Анна придумать достойный ответ, как вдруг звон в ушах стал совсем невыносимым. Она споткнулась. Чтобы не упасть, она крепче ухватилась за руку принца. Стены завертелись, скрипки торжествующе взвыли, и она оказалась в чужих объятьях.

Непозволительно близко. На расстоянии выдоха. Анна слышала быстрый стук его сердца.

— Прошу простить мне вольность, ваше высочество, — выдавила она, поспешно отстраняясь.

Ответа принца Эдварда Фернеола она уже не услышала. Потому что внезапно Анна наткнулась на полный ярости взгляд Ричарда.

Не нужно было слов, чтобы понять эту ненависть. “Ты моя, Анна Эстер, моя, и никто не имеет права к тебе прикасаться!“ — говорили эти глаза.

Значит, Вильгельмина была права? Значит, все не напрасно? Значит, если она вдруг станет... Станет ею... Если настоящая Катриона исчезнет... О боги...

По одному взгляду Анна поняла — Ричард не был потерян для нее навсегда. Ричарду не было все равно. А значит, ее действительно направляла Мудрая. Она спасет его от нелюбимой королевы. Спасет и себя.

Не успев сделать ещё один вдох, она почувствовала головокружительную слабость, желудок немедленно подскочил к горлу, будто она падала, падала, падала с огромной высоты.

Рывком освободив пальцы из ладони его высочества, Анна побелевшими губами прошептала какое-то подобие извинений и, подхватив юбки, ринулась к выходу.

Часы на башне пробили полночь.

.

В ушах отдавало то ли гулким эхом шагов по каменному коридору, то ли шумом крови от бешено колотящегося сердца.

Анна почти не понимала, куда несут ее ноги — влево, вправо, ступенька, еще одна, — пока не оказалась в полосе света против огромного окна. Прямо около входа в башню Вильгельмины.

Она нерешительно протянула руку к резному ключу, висевшему на шее, — и тут же уронила ее.

Пожалуй, кто угодно, даже свита Ричардовых любовниц, могли бы в этот момент понять ее горе. Кто угодно, кроме старой ведьмы. Той будто забавно было смотреть на страдания Анны, потешаться над ними.

На плечи внезапно опустилось что-то тяжелое — она обернулась, ожидая увидеть настойчивого принца Эдварда — но за ее спиной стоял тот, кого она меньше всего ожидала. Ричард.

С нехорошим блеском в глазах он убрал с ее лба прядь волос и очень спокойно произнес:

— Я знал, что найду тебя здесь.

Анна внимательно вгляделась в его горящее лихорадочным румянцем лицо, блестящие глаза и тихо ахнула:

— Ричард. Ты… ты пьян! Где твоя невеста?

Улыбка возникла на его губах так быстро, что больше была похожа на волчий оскал.

— Испугана так, как будто я на твоих глазах отрубил ей голову, — насмешливо отозвался Ричард и больно сжал ее запястье. — С какой стати ты спрашиваешь, где моя невеста, Энни?

Она попыталась вывернуть руку из его цепких пальцев, но не тут-то было: король надвинулся еще ближе и заглянул ей в глаза сверху вниз. Потемневшим, точно затянутым тучами, взглядом. В свете факелов, среди пляшущих теней, его лицо казалось жутким.

— Лицемерка. Дура, — с отвращением пробормотал он, встряхивая ее руку. — Каково тебе было в объятьях этого южного отродья?

Что... О нет!

— Ричард, не надо, — взмолилась Анна. Но он не дал ей договорить. Выплюнул с яростью:

— Рыдаешь, Энни? Думаешь, тебя одну предали?! Заставили отказаться от всего, что составляло жизнь??! Думаешь, мне не противно идти на поводу у Фернеолов?

“Он любит меня”, — подумала Анна. — Неужели и вправду любит... О богиня, неужели ты сжалилась? Сейчас он скажет это... Ну же…”

Но Ричард молчал. И ее напугала бессильная, исступленная злость в его глазах.

— Ричард, я… — попыталась Анна снова хоть что-то сказать. Но тщетно.

— Я король! Слышишь, ты! — крикнул он, обращаясь непонятно к кому, и со звоном ударил кулаком в стекло за ее спиной. Анна обернулась и вскрикнула — окно осыпалось осколками, а ладонь Ричарда окрасилась алым. И откуда только силы взялись!

Рывком она оттащила Ричарда в сторону от осколков, а он, будто не чувствуя боли и даже не заметив раны на руке, все продолжал кричать:

— Я король! Я буду делать, что хочу! Захочу — заведу себе сотню любовниц. Захочу — сделаю любовницей тебя, и никакая, никакая Катриона Фернеол мне не помешает!

Не может быть...

Анна вновь ощутила подступающую к горлу дурноту — но Ричард обессилел раньше. Внезапно уронил голову ей на плечо — и шеей Анна ощущала его теплое дыхание.

Осторожно поглаживая его волосы, она отрешенно смотрела, как на белый, точно снег, пол из полированного рекой камня, падали алые капли крови. За окном протягивали к небу руки черные, как уголь, узловатые деревья.

“Не знаю, как, не знаю, когда, но я спасу его, — подумала Анна. — Я стану женой короля Ричарда Тириона, и Матерь пошлет нам детей…”

— Пусть у меня будет дочь, — шепнула она. — Бела, как снег, румяна, как кровь, с волосами темными, как деревья в саду королевы Элеоноры...

И будто в ответ на эту тихую молитву в зрачки ее хлынула чернота.

Время натянулось, как нить на веретене. Погружаясь все глубже во тьму, Анна вспомнила. Они уже были здесь вдвоём. Очень давно.

* * *

— А-а-а! — заверещала Анна, наступив в темноте на что-то мягкое. — Мыши! Всюду мыши!

— Чего вопишь, Ворона? — раздался неподалеку недовольный голос Ричарда. — Между прочим, ты не мышь, и ты едва не раздавила мне ногу..

— Ой. Простите… прости, — торопливо поправилась она. — Но дальше я никуда не пойду. Я темноты боюсь, — добавила она жалобно.

— Угораздило же меня положиться на девушку, — пробурчал Ричард, и Анна на пару секунд загордилась, что ее назвали девушкой, пока он не продолжил: — Эти трусихи ничего не понимают в приключениях и опасностях.

— Это я-то трусиха?

— Ты, — ехидно ответил Ричард. — «Я хочу домой, пусть меня прого-о-онят»…

Анна сжала кулаки и пошла на голос.

— «А принц взрослый?» Признайся, ты струсила тогда, что придет страшный, бородатый старик и прикажет сварить тебя в масле, и… Ай, Энни, не дерись!

— Вот еще!

— Убери руки, я приказываю! — теперь он, кажется, рассердился не на шутку, и голос стал совсем холодным и взрослым. — Иначе я оставлю тебя тут, в темноте, а сам уйду.

— Ты не посмеешь! — И ты будешь выбираться сама и наверняка заблудишься, — ехидно продолжил Ричард — и голос его понемногу становился обыкновенным. Не королевским. — А я утром еще подумаю, прежде чем приказать слугам тебя найти.

На секунду ей и правда показалось, что он может ее бросить тут, в темноте, поэтому Анна примирительно опустила руки и осторожно сказала:

— Зря свечу не взяли. А вдруг мы оба заблудимся?

Ричард презрительно фыркнул:

— Нет, все же ты настоящая девчонка. Со мной не заблудишься, идем.

И он потянул ее куда-то в сторону видневшейся лестницы, в узкий проход, туда, где смутно брезжил свет.

Ступени, ступени, ступени, как их много для ног восьмилетней девочки. Но с каждым шагом становилось светлее, пока лестница не вывела на небольшой каменный пятачок перед красивой, окованной медью дверью. Против нее, в паре метров от пола, располагалось большое окно (невиданное для королевского замка!), в которое лился серебристый лунный свет. В луче плясали и переливались искрами крохотные пылинки. Это было так красиво, что Анна пораженно вздохнула.

— Нравится? — с непонятной иронией поинтересовался Ричард, извлекая из-за пазухи витой ключ.

— Я бы тут, у этого окна, осталась насовсем, — кивнула она с жаром. — Оно совсем как дома!

— Ну да, конечно, — захихикал Ричард, возясь с замком. — А тайна тебе уже неинтересна?

Она с сожалением вынырнула из лунного света — любопытство было сильнее.

— Так что за тайна?

— Ни за что не догадаешься, что я стащил у отца, — шепотом произнес Ричард. — Смотри.

И он положил на ладонь Анны тяжелый медный ключ, на головке которого была отлита странно блестящая буква «В» — в зубах оскаленной морды с глазами-рубинами.

Он был такой жуткий, что Анне захотелось немедленно его уронить и больше никогда не брать в руки. Неужели она и правда трусиха? Что же подумает Ричард? Велит королеве Элеоноре найти другую воспитанницу, посмелее?

Он тем временем приоткрыл дверь и сделал приглашающий жест рукой. Точно читая ее мысли, сказал:

— Ты готова доказать свою смелость, Энни Эстер?

— Готова, — решительно пропищала она. Она смелая. Он сам ей это говорил, а теперь решил проверить? Ну что же. Она готова. Она совсем ничего не боялась. Просто голос куда-то пропал, и коленки затряслись, но это потому, что в Белом Мече холодно. — Что я должна делать?

Ричард усмехнулся.

— За этой дверью — лестница. Поднимайся наверх, в башню, а я подожду тебя здесь. Чтобы никто не заметил.

— А что там, в башне? — спросила она нерешительно.

— Тайна! — значительно и сурово произнес Ричард, вталкивая Анну за дверь.

— Стой! Подожди!

Но дверь уже захлопнулась.

Не было ничего вокруг, кроме вязкой, липкой темноты... И смеха Ричарда, доносившегося из-за дверей, настоящего разбойничьего смеха. Но Анна, вспомнив, что она Эстер и ничего не боится, решила не обращать на это внимания — должна же она была доказать принцу свою храбрость!

Нащупала одну ступеньку, вторую… На третьей сотне она сбилась.

Долго во сне потом ее преследовали странные тихие шепоты:

— Ты умеешь прясть лунный свет, Энни?

— Нет.

— А хочешь научиться? — и все вокруг заливало синим светом. Синим, как глаза этой странной старухи. Как глаза Ричарда.

— Ничего, один дар от меня ты уже приняла, примешь и другой. Ты обязательно вернешься ко мне, Анна Эстер…

Когда напуганная Анна выскочила из-за двери, едва не сбив с ног Ричарда, он выглядел испуганным не меньше ее самой.

— Ты жива?! Почему ты не отзывалась так долго?! — тараторил он, не выпуская ее плечи. — Почему ты молчала! Это было не смешно! Я хотел уже позвать слуг! Отец бы так рассердился! Да скажи ты уже что-нибудь!

Анна молчала.

Когда лунный свет упал на ее руку, в ладони глянцево блеснуло кроваво-алое яблоко.

* * *

Анна лежала, распластанная, на полу, однако никакого Ричарда в ее объятьях больше не было.

И боль вернулась. Холодно... Как же холодно...

— Хвала Мудрой, вы очнулись, — сказал незнакомый голос, и чьи-то сильные руки не слишком любезно помогли ей подняться на ноги. Под нос ей сунули флакончик с горячей солью. Он пах солнцем и какими-то едкими травами. Анна попыталась отвернуться, но у нее не вышло.

— Хвала Мудрой?

Дурман из головы будто ветром выдуло — Анна во все глаза уставилась на свою нежданную спасительницу.

Светлые волосы заплетены в небрежную косу, зеленые глаза потемнели от испуга. Вот-вот рот прихлопнет ладошкой. Наверняка южане запугали своих бедных слуг, что за неосторожное слово их здесь и утопят.

— Я не...

Анна подняла руку:

— Не бойся. Я никому не скажу.

Совсем девчонка. На вид еще и восемнадцати нет... Черно-золотое платье... Служанка Фернеолов? А что она делает здесь, в этом крыле замка? Южан разместили далеко отсюда.

И тут она заметила еще кое-что. Кольцо. Кольцо с зеленовато-голубым камнем. .

— Ты травница? — напрямик спросила Анна. Та попыталась спрятать руку за спину — от взгляда Анны это не укрылось.

Дурнота влажными, липкими пальцами вцепилась в горло и не отпускала. Да что же с ней такое?

В зеленых глазах мелькнула тревога.

— Что с вами, миледи?

Пол качнулся, наклонился и ударил по щеке.

Ноздри вновь наполнил запах травы и соленого морского берега. Черные воды реки смерти Мары (а может, это была Лата, в которой ее утопили?) схлынули, впуская в грудь воздух.

Анна выдохнула.

— Это черное колдовство, — озабоченно сказала травница. — Вы, миледи, рассердили какую-то очень злобную старую колдунью.

— Что старую — это точно, — прохрипела Анна, рывком садясь. Голова все еще немного кружилась. — Мою наставницу.

— Вы что, ведьма? — слишком громко вскрикнула девчонка, и тут же пугливо замолчала. — Здесь, в Терравирис?

— Ради Мудрой, тише... — взмолилась Анна. — Да, моя наставница сказала, что мне нужно найти ученицу...

— И дала вам выпить зелье, — проницательно заметила травница. Глаза ее блеснули. — Коричневое такое. Без блеска.

Заметив, как вытянулось лицо Анны, она пояснила:

— Мать рассказывала мне о нем. Гадкое питье. Его давали ведьмам-изгнанницам, чтобы те даже приблизиться не могли к месту, где есть... Дети других ведьм. Непосвященные рожденные.

— То есть ты рожденная?

Девушка вздохнула и отвела взгляд.

— Видно, ваша наставница непременно хотела, чтобы вы нашли себе ведьмино дитя и ни за что не упустили.

Анна, прищурившись, спросила:

— Кто ты такая?

— Я Элиза, миледи, — склонила девушка голову, будто не поняв вопроса. — Простите меня, но я очень спешу, хозяйка наверняка уже ищет меня, — и она вновь оглянулась.

— Ты ведь знаешь, как найти противоядие? — спросила Анна, только чтобы задержать Элизу. Она встретила ее не просто так. Магия пела и натягивалась тетивою лука, струнами арфы.

Вильгельмина это подстроила. Всей ведьминской сутью своей она это ощущала.

Элиза нахмурилась.

— Ну, вам нужно найти ведьмино дитя, которое скажет, что вы прощены, и согласится быть вашей ученицей. Иначе зелье все равно вас медленно отравит. А рожденная как будто примет изгнанницу обратно в общину, понимаете? А сейчас мне правда очень-очень пора!

Она резко вскочила на ноги и пошла прочь.

— Да постой же ты, — почти в отчаянии позвала Анна. С каждым шагом Элизы странное натяжение магии ослабевало, и она, кажется, снова начинала проваливаться в пустоту.

Если Элиза права и Вильгельмина действительно ее отравила... Анна едва сдержалась, чтобы не закричать.

— Пожалуйста, — взмолилась Анна.

Подействовало. Элиза замерла, будто налетела на невидимую стену.

— Миледи, я... Я правда очень тороплюсь... — сказала она нерешительно. — Вам надо найти ученицу, я ничем не могу помочь...

— Если я не найду ученицу, зелье меня отравит. Я уже умираю, так?

Элиза впервые взглянула на нее прямо и остро. В глаза. Подошла ближе, взяла за руку — пальцы ее обжигали, как открытое пламя.

— Я это почувствовала.

— Помоги мне, — прошептала Анна. — Я не приказываю. Я... Я прошу.

Элиза отступила на шаг, выпуская ее руку. В зеленых глазах отразилось глубокое сомнение пополам с замешательством. Наверное, думает, что это ловушка?

И тут Анна вспомнила.

— Ты же знаешь Клару? Это ведь ты!

Элиза охнула.

— Что — я? О чем это вы?

— Это ведь ты, — с каждым словом Анна чувствовала все большее облегчение. — Это ты облила водой старую Агату!

Девчонка тихонько ойкнула и залилась краской.

— Не знала, что слухи дойдут даже до королевского замка.

— Так ей и надо. Уж очень надоедливая старушонка, — против воли Анна улыбнулась и заметила, как страх тает в глазах Элизы.

Почему бы этим не воспользоваться?

— Клара говорила о тебе. Просила помочь, — настойчиво сказала Анна. — И я предлагаю тебе и помощь, и защиту. Мне нужна травница, тебе — наставница и посвящение, так почему бы не помочь друг другу?

Элиза, казалось, все еще колебалась.

— Возможно... Возможно, я могла бы, но...

— Анна, — нетерпеливо сказала она. — Называй меня Анной. Если ты все же решишься дать клятву.

Элиза посмотрела на нее, пожалуй, слегка насмешливо:

— Я ведь не могу клясться прямо здесь и сейчас.

Анна на секунду нахмурилась, раздумывая.

— Подумай и дай ответ. Завтра, на рассвете. Знаешь такую длинную галерею в западном крыле замка?

— Где статуи королей?

— Верно. Запомни — я буду ждать тебя там, завтра, на рассвете — сказала Анна торопливо.

Самой себе она казалась безумной.

Отчего-то даже сомнений не было — она придет. Будто Мудрая освещала путь им обеим. Она придет.

— Если леди Фелиция не прикончит меня раньше, — сказала Элиза себе под нос.

* * *

Шаги Элизы давно уже стихли, но Анна продолжала стоять на том же месте как вкопанная.

Говорят, что боги ткут полотно судьбы столь причудливо, что простому человеку решительно невозможно разобраться в его хитросплетениях. И иногда самая невзрачная нить вплетается в золотое шитье.

Путь делился, раздваивался, как яблоко, разрезанное пополам.

Первый путь — мирный. Уехать из Рейнхилла обратно в Утонувшую Звезду. Взять с собой ученицу. Передать ей свои знания и тихо доживать свой век, не видя Ричарда. Не слыша его голоса. Ощущать вечную одинокую пустоту, которую нечем будет заполнить, и вспоминать его крик... Осознавать, что не помогла. Не спасла. Не вытащила.

Ведь он не хотел себе такую королеву? Не хотел Катриону Фернеол. Он сам сказал. И ей, Анне, жить с этим. Зная, что она могла помочь — и не помогла. Не спасла.

Виновата. Виновата. Виновата.

С каждым толчком сердца в вены будто выплескивался холодный яд.

Но был и другой путь. Вторая половинка яблока. Горькая половинка.

Если ее будущей ученице удастся разобраться в рецептах зелий Вильгельмины, если совпадет ещё тысяча “если“...

“Я чувствую, что мне благоволят боги”, — подумала Анна, ведь не зря они послали именно травницу.

И если ради этого ей придется уничтожить принцессу… или уже королеву? что ж...

“У всего есть своя цена. Если этого хотят боги”.

Ключ повернулся в замочной скважине с обычным неприветливым скрежетом. Пора огорчить Вильгельмину: зелью пока не удалось покончить с Анной.

Сквозь разрывы туч в окно пролилась широкая полоса лунного света. Осколки на полу блеснули влажно, точно разлитое молоко.

Вильгельмина, казалось, даже не была удивлена, что она явилась так скоро.

— Садись, — бросила она не оборачиваясь. — Можешь не спрашивать, правда ли я хотела твоей смерти. И закрой рот, Антарес, у тебя все на лице написано.

Анна покорно села туда, куда было велено, и вот прошло уже не менее часа, но старая ведьма не говорила ни слова, перебирая еще более ветхие на вид свитки. От этого видимого спокойствия в Анне закипало раздражение. Затем, не найдя выхода, стихло и оно — как пламя, сожравшее само себя. Гнев уступил место усталости.

Она смотрела, как пламя свечей играло в разноцветных стеклянных треугольниках витража, и они вспыхивали то красными, то зелёными, то желтыми отблесками.

Скоро утро. Мучительно хотелось спать.

Говорили, что эти странные огромные окна в коридоре и самой башне велел сделать сам король Конрад Тирион. Старые служанки шепотом вспоминали, что запертая молодая королева в башне страшно кричала. Она не требовала ее выпустить, нет.

“Света, побольше света! — требовала она. — Слишком темно”.

Говорили, что король ни в чем не мог отказать своей королеве. Кроме свободы.

Он призвал лучших каменотесов, лучших стекольных дел мастеров — и Вильгельмина получила свои огромные окна, столь нелепые в северных землях.

В этом был ее дар — она всегда получала то, что хотела.

Анна рассеянно перебирала венок из остролиста. После бессонной ночи веки стали тяжелыми, как кузнечные наковальни. Даже треск пламени в камине, обливавшем руки сухим жаром, казался самой лучшей в мире колыбельной.

Видят боги, она слишком устала в этот безумный день, и все, чего ей хотелось — распустить шнуровку на платье и уснуть, свернувшись калачиком, — возможно, даже прямо на куче теплой золы.

— И какая же она? — требовательно спросила Вильгельмина.

Анна вздрогнула, мгновенно проснувшись.

— Катриона?

— Твоя будущая ученица, ну же, Антарес! — нетерпеливо прищелкнула узловатыми пальцами старая ведьма. — Расскажи мне все, девочка, и прекрати клевать носом! Ты же за этим пришла?

Анна с усилием выпрямилась.

— Она совсем молода, хотя и старше, чем была я, когда пришла к тебе... Мне было пятнадцать...

— Да-да, — закатила глаза Вильгельмина, — твои стенания, как я жестоко обманула невинную пятнадцатилетнюю овечку, можешь пропустить. Твои стенания по моему внуку — тоже.

Стараясь скрыть исказившееся лицо, Анна отвернулась. Сухая гирлянда листьев в ее пальцах опасно хрустнула.

Вильгельмина безжалостно продолжила:

— Но одно меня радует — дитя по незнанию ты не погубишь. Так, ещё? Юна, хороша собой, травница, значит, искусна в зельеделии — словом, все те качества, что тебе, дуре, недостает, — она хмыкнула. — Да, тебе очень повезло.

— Я чувствую, что это промысел Мудрой, — горячо, пропустив мимо ушей все колкости, отозвалась Анна. — Кто знает, может быть, нам обеим суждено все исправить...

Вильгельмина усмехнулась:

— О чем это ты?

— Принести в Терравирис магию... — шепотом сказала Анна неожиданно для себя самой.

Да, временами она задумывалась, что будь она так же свободна здесь, как свободна любая ведьма на юге, вся ее жизнь, возможно, сложилась бы иначе. Но она никогда не пыталась ничего изменить.

Вильгельмина это отлично понимала.

— И для этого тебе совершенно необходимо оказаться в постели моего драгоценного внука, — улыбнулась старуха сухими губами. — Что ж, Анна Эстер, не осуждаю.

Она взглянула на королеву уязвленно. Злость вновь вскипала в ней, как в прохудившемся котелке, грозя вылиться наружу.

— Это совсем другое!

— Ещё скажи, что это не так, — рассмеялась Вильгельмина. — Ну-ну, не красней так, девочка, в твоём возрасте это уже даже неприлично.

— Я не...

— Довольно, — оборвала ее Вильгельмина. — Лучше скажи, как тебе показалась королева Маргарита?

— Мне она не понравилась.

— Кто бы сомневался, — вздохнула Вильгельмина. — Ещё будут ценные наблюдения или мне самой прикажешь спускаться, чтобы посмотреть на королеву Ферлиберт?

— Она... Казалась встревоженной, — медленно произнесла Анна. — Больше, чем следовало, я имею в виду. Да, она в королевстве давних врагов, но это же свадьба ее дочери... И вокруг ее рыцари, и Ричард с королем Генрихом уже подписали мирный договор. А королева Маргарита совсем не выглядела счастливой. Это странно.

— Женщины, — усмехнулась Вильгельмина. — В отличие от наших беспечных мужей, мы вечно ожидаем кинжала в спину. Может, поэтому, в отличие от них, мы и выживаем.

Глаза ее нехорошо блеснули.

* * *

Элайв вернулась к работе как могла быстро, но все же заслужила неудовольствие Фелиции. Мягко говоря, неудовольствие. Госпожа накричала на неё, поклялась, что хуже камеристки у нее еще не было и посоветовала искать новое место.

Это было неприятно, но мысли Эл бродили слишком далеко, чтобы она по-настоящему расстроилась. Через несколько часов ее ждала клятва, которая изменит все. Какая теперь разница, что думает эта богатая южанка? Эл станет ведьмой. Настоящей! И совсем-совсем скоро.

Уснуть ночью так и не вышло. Дома она бы помолилась Мудрой, а здесь даже на Матерь смотрят с недоверием, да и не пойдешь же в храм посреди ночи. Оставалось лишь смотреть в потолок и думать, вспоминать…

“Колдовство живет на свете, пока живы те, кто носит его, как дитя, во чреве своем. Каждому ребенку приходит срок родиться, и магии вашей придет срок дать жизнь новую. Вдохнете ли силы в тело невинное, прежде волшбы не знавшее, или разделите силы с тою, что получила магию вместе с жизнью — все одно, умножите себя и укрепите“.

Мара заставила Эл вызубрить этот свиток с древними словами, передававшимися из поколения в поколение. И сейчас, когда таинство так близко, они будто сами по себе всплывали в памяти.

“Дева пустая, магии не знавшая, станет ведьмой наследною. Получит она новое имя, и откроется в ней особый дар, от Богини полученный. Дева, с магией рожденная, укрепит свои способности и новые силы от наставницы в подарок получит“.

Интересно, в чем дар Анны? Обидно, если зельеварение — это Эл и так уже умеет. А вот в придачу к огню получить что-нибудь связанное с холодом или водой, вот это было бы кстати.

“Наставница же, мудростью поделившись и смену воспитав, получит от ученицы жизнь и новую магию, о которой прежде и не думала“.

Эта часть была самой непонятной. Что за жизнь такая? И что за магия? Мара говорила, что наставница впитывает часть способностей ученицы, поэтому все так хотят заполучить рожденных — у них магия сильней. Правда, Эл это не помогло: кому захочется владеть огнем, который либо сожжет тебя саму, либо подпалит кого-то из твоих близких?.. Вот и Мара не стала рисковать, хотя была сильной ведьмой.

Мара вообще много рассказывала о разных ведьмах, об их способностях, но о себе почему-то говорить не любила. Она была хорошей травницей, почти как мама, но где жила раньше, чем занималась, как они с мамой подружились?.. Надо будет все-таки найти её и расспросить. А еще рассказать все новости. Мара ведь будет ею гордиться? Эл сама нашла наставницу, неплохо устроилась в столице, и вообще…

В глазах защипало, и Элайв спрятала лицо в подушке. Герцогиня Эстер будет третьей, с кем её связывает судьба. А ей хватило бы одной, всего одной… Все этот пожар! Если бы её силой была вода, а не огонь, может, и родители были бы живы, и все сейчас было бы совсем иначе! Только теперь уже ничего не исправить.

Мара исполнила свой долг, вырастила Эл, научила всему, что знает сама, а теперь Эл должна… А в чем ее долг? В чем ее путь? Стать ведьмой? Так это уже почти готово. Через несколько часов она принесет клятву верности своей будущей наставнице. Потом, спустя какое-то время, они должны будут скрепить клятву колдовством.

А дальше? Об этом Элайв еще не думала. Её план так быстро воплотился в жизнь, что она не успела понять, что со всем этим делать дальше. Но не отступать же теперь!..

Небо начало розоветь у горизонта, значит, пора. Галерея далеко, а опаздывать нельзя.

Замок был пуст в этот час, будто здесь никто никогда и не жил. Чисто и тихо. Только шорох шагов по каменному полу. Даже факелы еле-еле горели, и пламя чуть колыхалось, точно оно уснуло и едва слышно дышало во сне.

Галерея Старых королей была мертвецки тиха. Каменные изваяния владетелей Терравирис походили друг на друга как близнецы, отличались лишь их позы, оружие и детали одежд. Одинаково гордо и сурово были сдвинуты их брови, одинаково пустыми глазами смотрели они прямо перед собой. Проходя мимо царственных мужей, Элайв боролась с желанием обернуться. Казалось, вот-вот один из них поправит ножны на поясе и зацепит её. Знать бы слова, чтобы оставить их в мире мёртвых, но это злая магия, говорят, что ею владеют лишь слуги Темного: они умеют заглядывать за грань, приказывать теням…

— Элиза? Сюда! — громкий шёпот раздался где-то позади одной из фигур.

Эл пошла на голос и внезапно оказалась в нише, которую из галереи было совершенно не видно.

— Миледи, — она поспешила поклониться.

— Ты все-таки пришла! Но ты уверена? Все ли ты обдумала?

Так ей нужна ученица или нет? Что за расспросы?!

— Я же здесь.

Анна прищурилась, будто ответ ей не понравился, но все же кивнула:

— Идём. У нас мало времени.

Ниша была лишь преддверьем узкой витой лестницы, стремительно взлетавшей куда-то ввысь. Сколько десятков ступеней они пробежали? Пять? Семь?

Наконец ещё одна дверь, а за ней небольшая круглая комната с маленьким окном-бойницей. Ветер не мог ворваться внутрь, но было слышно, как он бушевал за стенами. Здесь было морозно, а черно-жёлтое платье по южной моде не защищало вообще ни от чего.

— Где мы? — спросила Эл, потирая плечи.

Анна щёлкнула пальцами, и под маленьким котелком, стоящим посреди комнаты, загорелся огонь. По стенам заплясали длинные тени.

— Это одна из старых дозорных башен. Сегодня про неё уже никто не помнит.

Содержимое котла забурлило, привлекая внимание, как скучавший по хозяйке пёс. Эл тут же забыла и о холоде, и о волнении. Зелье верности, вот что вздувалось пузырями в котле. Только…

— Что скажешь? — голос Анны звенел на холоде.

Эл сделала шаг, и зелье тут же выстрелило в неё снопом искр.

— Вы уверены, что все сделали правильно, миледи? Его цвет и эта пена…

Ведьма нервно хихикнула, совсем по-девчоночьи заправив темную прядку за ухо:

— Нет, Элиза. Я никогда не уверена, если дело касается зельеварения.

Вот как? Значит, учить будут не этому. Интересно…

— А что вы туда положили?

— Пожалуйста, давай на ты.

Варево начало сворачиваться в кашицу, и Эл, отмахиваясь от летящих искр, подбежала к котлу:

— Что там?

— Полынь, лепестки змеиного глаза, сосновые почки, рябина, шалфей…

— Рябина-то зачем? — Эл забыла, что перед ней герцогиня и ее будущая наставница. — Что у вас есть с собой?

Анна бросилась к сваленным в углу мешочкам.

— Люцерна. Таволга. Крапива.

— А лягушки? Или змеи?

— Лапки. Есть лягушачьи лапки!

— Кидайте их в котел, миледи, — кивнула Эл, а сама потянулась за кувшином, чтобы добавить воды.

Спустя несколько минут сквозняк, гулявший по башне, унес запах гари, а зелье снова стало похоже на желтоватый суп, каковым ему и следовало быть.

— Спасибо, — улыбнулась Анна, помешивая густое варево. — Теперь самое главное. Ты точно готова?

Эл нервно повела плечами. Странно было бы после всего этого просто уйти.

— Нужно добавить кровь. Не бойся…

Эл молча потянулась за длинным тонким кинжалом. Резкий взмах — и несколько капель срываются с порезанного пальца прямо в котелок. Зелье затихло и, густея, медленно окрасилось золотым. Анна забрала лезвие, и спустя мгновение ее кровь заставила золотое варево стать бронзовым.

Происходящее казалось сном. Королевский замок, герцогиня-ведьма, клятва… Будь что будет.

Глиняным кубком Анна зачерпнула зелье, но вылила несколько капель обратно — наставница и ученица должны были разделить питье ровно пополам.

Эл склонилась над котлом, стараясь забрать все, что осталось. Руки немного дрожали.

Мама, ты же видишь? Сейчас твоя дочь станет ученицей, представляешь? Мара, ты чувствуешь, что происходит? Ты ведь люмина, ты должна ощутить. Вы же рады, правда?

Луч солнца вдруг прострелил комнату насквозь, осветив спирали клубящегося пара. Солнце почти взошло, вот сейчас…

— Клянусь кровью своей, что буду повиноваться моей наставнице, выполняя волю ее. Клянусь кровью своей, что буду защищать честь моей наставницы и никогда не предам ее. Клянусь кровью своей, что буду бережно хранить секреты мастерства, передаваемые мне.

Воздух волнообразно завивался, но не от жара огня, магия скручивала его в кольца, сплетала в витиеватые узоры. Становилось трудно дышать.

Анна откликнулась эхом:

— Клянусь кровью своей, что никогда не подвергну свою ученицу какому-либо унижению. Клянусь кровью своей, что всегда буду защищать и оберегать ее, что бы ни случилось, — она вдруг подняла глаза и поймала взгляд Эл. — Клянусь кровью своей, что научу ее всему, что знаю и умею сама, и она будет достойна Посвящения, когда придет ее время!

Глоток, другой, третий… не должно остаться ни капли! Тёплое зелье, мягкое и нежное, как молоко с мёдом, напитывало жизнью и завязывало сотни узелков в кружеве нитей между Элайв и Анной. Чистая магия хлестала крыльями по их плечам и спинам, металась по тесной комнате и рассыпала бронзовую пыль. Огонь под зельем потух, но засиял кольцом вокруг ведьм. Богиня услышала их. Клятва принята.

Анна склонилась над пустым котелком, а когда вновь посмотрела на Эл, на губах ее играла легкая улыбка:

— Добро пожаловать.

Элайв улыбнулась в ответ и почувствовала себя живой как никогда.

После обряда не изменилось ничего и, казалось, изменилось все. Магия бурлила в теле и постоянно выплескивалась через край. Обычно силы нужно было пробуждать, раскачивать, но теперь приходилось постоянно держать себя в руках. Эл чувствовала себя щенком, которого долго держали запертым в сарае, а потом выпустили порезвиться на залитый солнцем луг. Как и этому щенку, ей хотелось скакать, прыгать, кувыркаться… То есть: варить зелья, колдовать, делать хоть что-нибудь! Руки жгло изнутри, но она терпела. Теперь Анна начнет её учить, и вот тогда можно больше не сдерживаться! Скорей бы!

В ожидании новой жизни, Эл было почти безразлично, что отношения с Фелицией после свадебного пира испортились окончательно.

Госпожа, как и обещала, понизила её до комнатной служанки и лишила тех замечательных платьев, которые полагалось носить камеристкам. Эту потерю она перенесла легче всего.

Теперь в её обязанности входила уборка, замена свечей и чистка мебели от воска, растопка камина, а также смахивание пыли с многочисленных вещей госпожи и проветривание её платьев. Секстину назад Эл сидела в королевской тюрьме, могла ли такая мелочь её испугать?

Но тяжелее всего было то, что несмотря на ужасное поведение служанки, Фелиция все равно не отпускала её далеко, бесконечно распекая и придираясь. Должно быть, она ждала, что Эл сдастся и начнет молить о прощении, но ничего, кроме “конечно“, “как вам будет угодно“ и “мне очень жаль“, она не добилась.

Кроме того, после свадебного пира госпожу мучила мигрень, так что она была вынуждена просить травницу о помощи. Элайв могла бы снять боль сразу и полностью, но не стала. У неё тоже есть гордость, в конце концов.

Да, она провинилась, но в чем? В том, что долго исполняла поручение? Но Элайв помогала герцогине Эстер. Разве можно было её бросить? Если бы не Анна, Эл и дальше бы не знала, что делать, но теперь…

Уже, наверное, тысячный раз прокручивая в голове эти мысли, Элайв подкладывала дров в камин. Несмотря на зимний день, солнце светило в окна, прогревая и без того теплую комнату, но неженка Фелиция мерзла и требовала растопить еще жарче. Не удивительно, если через полчаса ей захочется прохлады. Это начинало раздражать. Да, Эл была ей благодарна, но в самом деле… Скоро придется покинуть хозяйку, и плакать Эл точно не станет.

Пламя в камине отливало зеленым, и Элайв поспешила отвести от него взгляд. Среди южан магия — не преступление, но, кажется, это все-таки больше, чем положено скромной травнице.

Только вот заметить её оплошность было некому. Софи сидела рядом с госпожой и старательно вышивала, источая благочестие одним своим видом. А Фелиция любовалась своим женихом, и ничего больше в этом мире её не интересовало.

Элайв отвернулась обратно к огню, рассеянно слушая разговор господ.

— Скоро мы будем собираться в путь, и ваши мучения наконец закончатся.

— Разве вам, ваше высочество, не надоела северная столица?

— Этот замок довольно мил, как и его обитатели. По крайней мере нас, давних врагов королевства, встретили очень радушно.

Фелиция лишь фыркнула:

— Они сами придумали эту вражду и сами же в нее поверили! Вот Элиза, к примеру, северянка, и разве она чем-то отличается от, скажем, Софи? Конечно нет!

Даже не оборачиваясь, Эл почувствовала, как напряглась камеристка. Ещё бы! Её сравнили с грязной девчонкой, которая ещё вчера сидела в тюрьме! Очень хотелось взглянуть на выражение её лица, но Элайв сдержалась. Только огонь в камине теперь стал фиолетовым.

— Это правда, никто из нас не хуже и не лучше, — задумчиво ответил Бертран. — Некоторые цветы растут лишь на юге, а некоторые — только на севере, но прекрасны и те, и другие.

Огонь снова покраснел, как ему и было положено. Его высочество говорит так разумно.

— Например, здесь не растут маки, и только мы с вами знаем, как они прекрасны, но я уверен, что…

— Маки? — Эл и не заметила, как обернулась. — Что это такое?

— Красный полевой цветок, — принц склонил голову набок. — Он зацветает в конце декады Воина, и у нас говорят, что это следы бога, уходящего с поля боя и роняющего капли крови на землю.

— Целые поля красных цветов… Как это, должно быть, красиво!

Он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза:

— И вы обязательно это увидите, Элиза, когда окажетесь на юге.

Фелиция выронила бокал. Раздался звон, вино расплескалось по полу совсем не маковым цветом.

— Прибери это, — кивнула она Элизе, а сама вновь повернулась к принцу. — Ваше высочество, вы, право, слишком добры. Зачем это все какой-то служанке?..

Эл побрела за тряпкой, а Фелиция, переступив через осколки, потащила жениха вон из комнаты:

— Принц Эдвард говорил, что вечером во дворе будет поединок, идемте смотреть! Это, должно быть, так интересно…

— Сеньора, я вам нужна? — Софи уже вскочила с места.

— Нет, оставайся тут.

Пока они не ушли, Элайв не поднимала головы. Она чувствовала, будто чем-то провинилась, но никак не могла понять, чем именно.

— Осторожней, Эл, — ехидно сказала Софи, едва они остались вдвоем. — Знаешь, куда делась Клаудия, вторая камеристка?

— Госпожа говорила, что она заболела. От северного воздуха.

— Ха! Как только воздух стал холоден, принц Бертран, напротив, воспылал к несчастной самым горячим из чувств. Заболеешь тут…

Эл все еще не понимала, и Софи сказала строго и четко:

— Госпожа не любит соперниц. И с тобой она церемониться не будет.

* * *

На второе утро после королевской свадьбы Анну разбудил громкий стук в дверь. Грейс, ради разнообразия вспомнившая о приличиях и ночевавшая где ей и было положено — в покоях Анны, зевая, поплелась открывать дверь.

Анна поморщилась от ее громкого вскрика.

— Грейс, ну что такое…

— А я скажу, что такое! — вихрь по имени Берта Браун ворвался в комнату и отдернул занавеси полога. — Леди Анна! Извольте объясниться!

Пожилая леди так грозно нависала над нею, что на миг Анне малодушно захотелось раствориться в простынях.

— В... В чем дело?

— Почему вы не сопровождали королеву к завтраку?

Анна озадаченно уставилась на кипящую, как котелок с зельем, леди Браун.

— Королеву Вильгельмину выпустили из башни?

— Да нет же! Теперь вы служите королеве Катрионе, — с нажимом сказала леди Браун.

О нет. Только не это.

— С какой это стати? — в тон ей откликнулась Анна, отбрасывая одеяло.

Желудок предательски сжался. От одной мысли, что ей придётся ежедневно находиться рядом с этой... Этой... Становилось дурно.

— Приказ короля, — сухо бросила старшая фрейлина. — Еще вопросы?

— А как же ее величество Вильгельмина Тирион?

— О, она не возражает. Со временем мы подыщем ей новую компаньонку, пока же…

Анна замерла. Если Вильгельмина не возражала, значит, это входило в ее планы. И вправду... Что может быть лучше, чем приблизиться к врагу со спины, на расстояние выдоха?

— Что мне делать? — покорно спросила она.

Леди Браун одобрительно кивнула.

— То-то же. На завтрак ты уже не успеваешь. Иди в южное крыло замка, представься королеве, извинись... Да возьми с собой хоть кого-нибудь, Энни, не то тебя скоро за служанку примут! — добавила она вполголоса.

Анна уныло кивнула.

* * *

В приёмной королевы было жарко и шумно. Бренчала арфа, то и дело слышался веселый смех. Сновали чашники, разнося подогретое вино.

— Леди Анна Эстер, ваше величество, — объявил слуга.

Катриона поднялась ей навстречу. Золото волос, ниспадавших из-под тонкого золотого обруча, оттенял небесно-голубой бархат платья. Но еще ярче сияла ее улыбка.

Склоняясь перед ней в поклоне, Анна ощутила, будто у нее разом заныли все зубы.

— О, леди Анна! — прощебетала Катриона. — Я так рада, так рада наконец-то познакомиться с вами!

— Прошу прощения за мое отсутствие, — выдавила она, выпрямляясь. — Меня не уведомили…

— Пустяки! — перебила ее Катриона, отмахиваясь с беспечностью ребенка. — Наконец-то я имею удовольствие беседовать с вами! Уверена, мы станем настоящими подругами!

— Почту за честь, ваше величество.

— Ричард говорил о вас столько хорошего, — бесхитростно добавила она. — Надеюсь, мне вы тоже станете доброй сестрою... Что с вами, леди Анна? Вы побледнели?..

Катриона озадаченно хлопала своими хорошенькими голубыми глазками, а комната понемногу замедляла вращение.

— Здесь немного жарко, ваше величество. Если вы позволите, я присяду…

— О, конечно…

Грейс помогла ей добраться до ближайшего кресла. Хоть на что-то она годится…

Без присутствия королевы рядом стало немного легче. Щебет ее дам, конечно, немного раздражал, но его вполне можно было терпеть.

Мысли Анны бродили далеко. Да, зелье Верности сработало, у нее теперь есть ученица. Вот только одного зелья недостаточно. Страшнее то, что будет потом…

Да и будет ли это потом? Элиза служит Фернеолам. Может статься, что ее заберут прежде, чем они сумеют закончить обряд. И что тогда? Нужно было что-то предпринять, но что? Обратиться к Катрионе?

Она поежилась. Нужно понять, чего хочет Мудрая. Тогда все устроится само собой.

Кажется, кто-то что-то сказал?

Очнувшись от мыслей, Анна окинула взглядом женщину, сидевшую напротив. Одна из приближенных королевы, судя по вычурности платья. Гербовые цвета, обилие золотой вышивки, кричащей "Я — Фернеол!" подсказывали, что частью королевской семьи она не была.

Рыжеватые волосы, мелкие зубки, придававшие ей странное сходство с хорьком или лаской... Теперь Анна вспомнила. Невеста младшего Фернеола. Хозяйка Элизы!

Анна подобралась, как гончая, почуявшая добычу — и попыталась включиться в разговор.

— Здесь, на севере, слуги очень нерасторопны, — даже не понижая голос, говорила эта... Флора? Фелисити? Пусть будет Флора, все равно имя не вспомнить. — Даже не знаю, как мне быть.

— А в чем дело?

Флора взглянула на нее удивленно.

— В моей младшей камеристке, — неохотно пояснила она. — В последнее время я ей недовольна. Не представляю, что мне с ней делать, ведь я обещала взять ее с собой, а Тренцо всегда держат свое слово.

Вот как? Чем же Элиза успела так досадить хозяйке? Впрочем, в этом можно разобраться и позже.

— И налог за пересечение границы так высок, — вздохнула Анна.

Флора посмотрела на нее, поджав губы.

— Смеетесь надо мной, леди Эстер?

Анна передернула плечами.

— Ничуть, ведь цену устанавливает Синклит, а не я. Но ваша история напомнила мне кое о чем.

— Вот как?

— Да. Была у моей матери служанка. Очень неприятная особа. Но, пользуясь добротой госпожи, работала она дурно, и никто не мог указать ей на дверь.

— И что тогда?

— Моя мать выдала ей кошель, полный золота и рекомендации, — тонко улыбнулась Анна, — и отправила служить самой королеве, получив самую сердечную благодарность.

Флора сморщилась, как будто проглотила лимон.

— Весьма... Милый поступок.

— И дальновидный. Королева не стала терпеть выходки глупой служанки и изгнала ту с позором, — закончила Анна свою выдумку с торжествующей улыбкой.

— Ваша матушка поистине была добра, — задумчиво кивнула Флора. — Я обдумаю ваш совет.

— Разве я что-то вам советовала? — удивилась Анна. — Просто рассказала семейную историю для развлечения.

* * *

Элайв редко выходила из крыла замка, отведенного для гостей. Незачем, да и некогда. Перед отъездом было столько работы, что Эл даже с Анной не успевала увидеться, а ведь им было что обсудить. Фелиция скоро уедет, но Элайв теперь совсем не собиралась с ней на юг, напротив, нужно было остаться здесь, с наставницей!

Когда Софи велела сходить в прачечные за чистым бельем, Эл даже подумала, а не найти ли Анну самой? Только где же её искать? Бесконечные переходы и лестницы, ряды дверей, ведущих непонятно куда. Как здесь вообще можно освоиться? Замок люмины был гораздо проще: прямые галереи квадратом соединяли четыре башни. А в лесу дверей не было вообще: иди, куда Добрый подскажет. Здесь же повсюду каменные стены, колонны, ниши… С ума можно сойти. А еще очень не хватало воздуха. Все-таки сквозняк — не ветер, а скрип дверей — не звук колышущихся ветвей.

Эл настолько ушла в свои мысли, что и не заметила, как ей преградили дорогу. Она с размаху влетела лбом в чье-то плечо.

— Ой!

— Элиза! Как удачно, что я вас встретил!

Принц Бертран искренне и тепло улыбался.

Она поспешила присесть в вежливом поклоне:

— Ваше высочество! Чем вам помочь?

Кажется, обычно это формулировали как-то иначе, но она с перепугу забыла правильные слова. Однако принц не обратил никакого внимания на её оплошность.

— Я попрошу вас об одной услуге. Вы ведь не откажете мне?

Почему он всегда говорит ей “вы“?.. Она же… А он... Элайв совершенно запуталась в своих мыслях, а принц сказал:

— Принимаю ваше молчание за согласие.

— Конечно, ваше высочество, простите, я… Конечно!

Он протянул ей сложенный в несколько раз клочок бумаги:

— Отдайте это вашей госпоже, — сказал он и, подумав, добавил: — Или не отдавайте. Как вам будет угодно.

Эл совершенно смутилась, но записку все же взяла.

— Подумайте, Элиза, возможно, Фелиции совсем не стоит это читать.

Легко поклонившись, он быстро исчез, так ничего толком и не объяснив. Что все это значит? И что ей теперь делать?..

Элайв забыла, зачем она сюда пришла, и повернула назад, к покоям госпожи. Нужно отдать письмо. Принц говорил так странно, так туманно… Но ведь она выполнит его просьбу? Конечно. Он был так вежлив и так смотрел....

Может, прочесть? Она остановилась у окна, но в следующее мгновение сорвалась с места и побежала по коридору. Нет, нет! Так нельзя! Жених пишет своей невесте, и она лишь должна передать его послание, не более того. Нужно скорее отдать записку Фелиции, пока любопытство не затмило её разум.

* * *

Фелиция письму не обрадовалась. То есть она с нетерпением взяла бумагу, с улыбкой развернула, а потом…

— Откуда у тебя это?

— Его высочество просил передать вам...

— Врешь! Кто-то другой сказал, что это от имени Бертрана? Кто?

— Да нет же, он сам отдал мне её, и я тут же прибежала к вам…

Фелиция смяла листок и бросила его в камин.

— Не думай, что я верю твоим невинным глазкам! Мужчины купились бы на это, но не я!

О чем она говорит? Разве Эл что-то сделала не так?.. Она открыла рот, чтобы ответить но не успела.

— Убирайся! — замахнулась Фелиция. — И чтобы до завтра я тебя не видела. Софи найдет, чем тебя занять, а мне на глаза не попадайся! А не то…

Недослушав, Эл поспешила убежать прочь.

5.

В общем зале, щедро отведенном королем Тирионом под досуг южных гостей, было людно и шумно. Бертран лениво наблюдал, как брат упражняется на мечах с кем-то из местных дворян. Ради королевской свадьбы ему пришлось тащиться от самых северных гор, но вот как его зовут… Эти дикие имена совершенно не задерживаются в памяти!

Близилось время обеда, а там и до вечера недалеко. Интересно, Элизе понравилось его письмо? Он потратил на него все утро! Дома с этим было проще, Доран всегда мог подсказать красивую рифму или написать все целиком, а тут приходилось думать самому. Стихи вышли не очень, но Бертран надеялся, что служанка не слишком разбирается в поэтическом искусстве.

Мысленно он прочел еще раз:

Откуда здесь, среди зимы

Златой пшеницы свились косы?

Болотный омут глаз, губ розы

Откуда здесь, среди зимы?

Что юга яркие цветы?..

Срываешь — и не замечаешь.

А чуду севера внимаешь

И подойти боишься ты.

М-да. Чудо севера… Чудо здесь всего одно: что Бертрану удалось сложить слова в нечто приличное!

Без Дорана больше никаких стихов. Надо бы выучить что-то из его бесконечных од, посвященных несравненной Беатрис. Пригодится.

Вечером, когда Фелиция придет ужинать, хорошо бы как-то привлечь внимание Элизы. Дворянки обожают стихи, а она?.. Он поперхнулся вином от внезапной мысли: а вдруг она читать не умеет? Да нет, не может быть. Фелиция говорила, что девушка на удивление образована.

Лишь бы сама Фелиция не увидела эту записку! Он ведь достаточно ясно выразился? Да что там, сказал почти напрямую! Даже если она не догадалась, наверняка захочет прочесть, что там пишут её госпоже. Ни одна служанка бы не сдержалась.

Как приятно поразмышлять о чем-то более интересном, чем бесконечные сражения. Наблюдение за поединками не приносило ни удовольствия, ни азарта. Брат как всегда побеждал. Вот он отступает, заставляя противника нападать. Вот отступает еще, делая вид, что устал. А потом — шаг, удар! Соперник повержен. Еще один из многих и многих... Сколько же их должно быть, чтобы он успокоился?..

Эдвард закончил бой. Поклонился сопернику и направился к Бертрану.

— Бездельничаешь? Тебе тоже не помешает размяться.

— В другой раз. Сегодня как-то… Не до того.

Брат усмехнулся:

— Боишься проиграть северянам?

— Нет. Но и демонстрировать всем и каждому, кто тут самый сильный, не собираюсь. Мне это не нужно, знаешь ли.

Усмешка уступила место холоду:

— Я никому ничего не доказываю. Рука должна чувствовать меч ежедневно, иначе отвыкнет.

— Да-да. Конечно…

Эдвард бросил перчатки на стол и ушел, едва не зарычав. Потом это наверняка аукнется Бертрану, но боги, как же приятно подразнить старшего брата… Дома он гораздо спокойнее, а здесь загорается от любой искорки! Бертран мог даже не выдумывать новых шуток, слишком хорошо он знал привычки Эдварда. Жаль, правда, что выучил их поздновато.

* * *

Полутемный зал храма Воина был набит зрителями до отказа. Женщин сюда не пускали, да и среди мужчин случайных людей не было, но откуда-то набралась целая толпа.

У Бертрана от волнения дергался глаз, но он старался об этом не думать. Лишь бы рука не дрогнула.

Хозяин круга Воина, он же Эдвард Фернеол, он же суровый старший братец вышел вперед. Нетерпеливый гомон мгновенно утих.

— Господа! Сегодня свершится воля Воина. Сегодня он покажет нам, достоин ли этот юноша войти в круг и стать его частью.

Толпа настороженно молчала. Все ждали продолжения.

— Назовись! — слишком громко бросил Эд, и эхо подхватило его слова.

— Бертран Фернеол.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

Голос не дрогнул. Хорошо. И хорошо, что кроме Эда тут нет никого из семьи. Отец бы его сбивал.

— Зачем ты пришел, Бертран Фернеол?

— Я хочу стать частью круга. Как мой дед, мой отец и мой брат.

— Ты уверен, что готов?

— Да!

Эдвард обвел присутствующих хитрым взглядом. Что за усмешки?! Весело тебе?!

— Как хозяин круга я должен выбрать того, чьими руками свершится воля Воина.

Казалось, что и прежде тишина была абсолютной, но теперь воздух будто заморозили. Ни шороха, ни скрипа.

В круг Воина традиционно входили шесть человек, помимо хозяина. Кто же станет противником Бертрана? Он знал каждого. Он изучил их повадки, их манеру биться. Он должен был сегодня выстоять. И тогда все, все изменится!

Эд глубоко вздохнул:

— Да простят меня братья, но сегодня я сам буду сражаться с тобой, Бертран Фернеол.

Что?! Нет! Он не может! Не может так поступить!

В толпе послышались голоса:

— Правила не нарушены.

— Все справедливо.

Сердце Бертрана упало. Он был готов бросить меч и уйти. Ему не выстоять сегодня. Эдварда не победить. А это значит… Значит…

— Круг принимает мое решение?

— Да! — ответил стройный хор голосов.

Если бросить оружие, это будет еще больший позор, чем просто проигрыш. Придется это вынести. Что скажет отец?..

— Ты принимаешь мое решение, Бертран Фернеол?

Подлец! Будто не знает, что выхода нет. Да и не было, пожалуй. Брат давно все решил. Сейчас Эдвард очередной раз унизит заносчивого младшего братца на глазах своих дружков. Не привыкать.

— Да. И правила я знаю.

— Отлично.

Они сбросили колеты, оставшись в тонких рубашках. Только меч — и больше ничего. Таков закон Воина. До первой крови.

Терять было уже нечего, и Бертран атаковал первым. Эдвард защищался, не очень напрягаясь и не меняя выражения лица. Эта холодная отстраненность бесила.

Впрочем, сам брат не нападал. Только оборонялся. Что за игры? Не хочет, чтобы потом болтали, что младший Фернеол совсем слабак?..

С трудом успокоившись и избавившись от дрожи, Бертран умерил пыл своих атак. Ни дать ни взять учебный поединок, где каждый знает свою партию, как в танце. И Бертран отлично знал свою: быть побежденным и убраться восвояси, оставив все лавры Эдварду. И это воля Воина?!

— Смелее, Бертран! А то мы тут до утра пропрыгаем.

В толпе раздались смешки. Конечно, любимец и предводитель… И идеал должен быть только один, да, Эдвард? Да?!

Впервые за этот вечер Бертран ошибся. Кончик вражеского меча прошел в миллиметре от его носа. Спокойней. Нужно быть спокойней. Не можешь победить, так с достоинством проиграй… Да к Темному!

Бертран пошел в атаку. Шаг — укол. Отражен. Шаг — еще укол. Снова мимо. Смотри, я сейчас ударю сюда, защищайся! Обманка не сработала. Эд слишком хорошо его знает. Но он… Не знает… Что Бертрану… Уже… Нечего терять!

Это был смелый выпад. Эдвард едва увернулся. Но увернулся, шигген его раздери!

— Воля Воина? Так верши её, брат! Давай!

Эдвард не заставил себя долго упрашивать — сильный и быстрый удар, и вот у плеча рубашка разрезана. Белый шелк покраснел.

Вой, звериный вой, шум, все сразу пришло в движение. Никто не подошел к Бертрану. Никто не сказал ему слова. Таков закон Воина.

Побежденный должен был остаться в храме в одиночестве и встретить рассвет. Говорят, раньше отверженных Воином юнцов с утра находили мертвыми. То ли они сами накладывали на себя руки, то ли кто помогал, однако такого не случалось уже давно. И все же — люди уходили, а оставаться одному в пустых каменных стенах среди безмолвных железок было страшновато.

Бертран усмехнулся собственным мыслям. Страшно… Ну да. Опозорить честь семьи страшно не было, а теперь… Хуже уже не будет. А может правда, как те…

— Берт!

Усталость застилала глаза серой пеленой, горечь была так сильна, что он и не заметил брата, который остался в храме.

— Чего тебе?

— Все в порядке, слышишь? Чтобы с утра был тут, живой и здоровый.

— О, это волнение? Беспокойство? Да неужели…

— Хватит сопли на кулак наматывать. Сиди здесь. Тихо. На рассвете приду.

Из груди рвался вопль, хотелось взять свое: если не в поединке, то хоть сейчас. Эд угадал его мысли, поднял меч:

— Не глупи.

— Зачем ты это сделал? Почему…

— Почему не поставил тебя в пару с кем-то еще? Вырастешь, поймешь.

— Да я…

— Еще спасибо скажешь.

Бертран швырнул свой меч в угол, и с размаху плюхнулся на пол.

— Ну да. Конечно, ваше величество. Все ваши решения исполнены мудрости и благородства. А мы, сирые и убогие, просто не способны понять…

— Перестань дурить. Я все сделал правильно.

И он ушел.

Эд вернулся на рассвете, как и обещал, и к тому времени не осталось ни злых слез, ни проклятий, ни сил драться. Только серая тишина храма, с которой теперь нужно было как-то жить.

* * *

До ужина Бертран не находил себе места. Это все мрачный, холодный Рейнхилл! Ни нормального вина, ни веселых песен, ни красивых женщин. На половине южан еще можно как-то существовать, а у северян будто всю радость Темный украл.

Наконец королевскую семью пригласили к столу. Входя в залу, Бертран заметил, что на ужин Фелицию сопровождала только Софи. Странно. А где же младшая камеристка? Или она пока не допущена на семейные вечера в узком кругу?.. Не-е-ет… Что-то тут нечисто.

— Добрый вечер, мой милый! — Фелиция улыбалась так добродушно, что впору было предполагать самое худшее.

Бертран коротко кивнул, отвернувшись. Ну не могла же Элиза и правда отдать ей письмо? Не могла же?!

Он украдкой поглядывал в сторону невесты, но не замечал ничего, кроме её удивительно хорошего настроения. Может, просто радуется отъезду? Или все-таки…

В тишине огромного зала был слышен только стук ножей и вилок, когда мать тихо сказала:

— Как замечательно ужинать всей семьей, правда? Почти как дома.

Фелиция так и подпрыгнула, радуясь возможности вступить в разговор:

— Не могу с вами согласиться, ваше величество. Вечера без принцессы стали гораздо печальнее.

— Нам нужно привыкать к тому, что Катриона теперь часть другой фамилии, — покачал головой отец. — Кроме того, она больше не принцесса, а королева большой страны.

— Да-да, конечно, ваше величество, однако…

Эдвард не дал Фелиции договорить:

— Сестре придется непросто. Возможно, кому-то из нас следует остаться?

Тут уже и Бертран не мог смолчать:

— Северяне и так потратили на нас все свое гостеприимство. Пока у них накопится новое, пройдет не меньше полугода.

— Тебя действительно больше волнуют их чувства, а не благополучие Катрионы?

Лишь бы поспорить! Лишь бы обвинить! Такое впечатление, что Эд только ищет повод…

Бертран уже готов был ответить что-то резкое, но отец остановил его жестом.

— Ричард все еще не готов видеть в нас родичей. Если же мы открыто выскажем ему свое недоверие… — он взял кубок, не торопясь пить. — Лучше не станет никому.

Матушка согласно кивнула:

— Вы правы, милорд, нам задерживаться нельзя. Однако здесь останутся несколько фрейлин, и если среди них нашелся бы кто-то, кому мы смогли бы безоговорочно доверять…

— Ваше величество, кого вы имеете в виду? — у Фелиции загорелись глаза, она будто собиралась отмечать именины этим вечером! И чего ей не сидится?..

Матушка устало покачала головой:

— Меня беспокоит их косность, неспособность увидеть больше привычного. Если, упаси Добрый, Катриона заболеет, они же ничего не смогут сделать!

— То есть, вам нужна знахарка?

— Я бы сказала, ведьма, если бы речь шла не о Терравирис. Но…

Фелиция даже не дослушала:

— Кажется, я могу вам помочь. Здесь, на севере, я нашла себе новую служанку. Она местная, но умеет ворожить. В основном, на травах. Я взяла её к себе из-за лекарского дара, ведь вы знаете, моя мать…

— Вы хотите оставить эту девушку при Катрионе? — матушка смотрела на Фелицию с подозрением, но кубок все же отставила в сторону.

— Если вам будет угодно, ваше величество.

— Приведите её ко мне завтра утром. Возможно, это подойдет, но… Нам нужно что-то ещё, — мать многозначительно посмотрела на отца, и он в ответ пожал ее руку.

Они ведь говорили об Элизе? И её оставят здесь?! Зачем Фелиция все это устроила?

Владыка всемогущий, угораздило же обручиться с такой змеей! А что будет, если просто разорвать помолвку? Не посадят же они жениха на коня насильно?..

Обратная дорога должна была стать приключением. Живописные поляны, на которых можно было бы красиво фехтовать, не менее красиво побеждать в поединках, разумеется, под восхищенным взглядом огромных зеленых глаз… И все пошло прахом!

Фелиция будто заметила его злость и мягко сказала, обнимая за локоть:

— Какое счастье, что завтра мы, наконец, уезжаем.

Да уж… Счастье.

— Я рад, если вам станет легче, — ответил он холодно.

— О да, я предвкушаю немало радостных минут! Надеюсь, красоты южной дороги вдохновят вас на новые вирши, ведь у вас прекрасно получается, мой милый.

Шутка не удалась. Она видела письмо. И теперь всю обратную дорогу будет с истинным удовольствием отравлять его и без того несчастную жизнь… Владыка всеблагой, заступись за твоего неудачливого сына!

* * *

Лорд Блэксворд устало потер глаза. Сегодня, видимо, опять придется ночевать в Белом Мече, хотя он так этого не любил. Было в королевском замке что-то, мешавшее крепкому сну. Точнее не что-то, а кто-то.

Только вот даже дома, несмотря на все защитные знаки, он не мог быть абсолютно спокоен. Уехать бы куда-нибудь, далеко-далеко на юг. Получить, наконец, заслуженный отдых. Может, если повезет, он смог бы даже забрать с собой…

Его ученик, Филипп, заметив, что лорд отвлекся, замер на полуслове.

— Продолжай, иначе мы никогда не закончим, — вздохнув, махнул рукой Блэксворд.

Юноша расправил лист:

— Кхм, да… — он прокашлялся. — Учитывая все вышесказанное, должен донести до сведения вашей милости, что упомянутая мною служанка леди Рочестер без сомнения является ведьмой. Прошу принять необходимые меры.

— Подпись?

— Отсутствует.

Как же глупо… Только бумагу переводят.

Лорд обвел взглядом высокую стопку доносов, громоздившихся на столе, и чуть не зарычал от досады.

— Идиоты! Самовлюбленные, самонадеянные индюки и гусыни! Ничего не видят дальше своего носа!

Филипп молча смотрел в пол. Он привык к подобным сценам и переносил их спокойно, за что Блэксворд его особенно ценил.

— Неужели они думают, что без их ужасно ценных сведений я не способен обнаружить ведьму?! Или они считают, что я не знаю, зачем они это делают? Да плевать им на магию и на колдовство! Плевать с самой высокой башни! Они покрывают свои грехи, и только! Ими движет жадность, похоть, зависть… Какая мерзость, Темный побери их всех!

Блэксворд выдохнул, сделал глоток горячего вина. Отвратительная работенка ему досталась… И он обязан, обязан отвечать им… Тьфу!

— Пиши как обычно, — кивнул он ученику.

Филипп с готовностью обмакнул перо в чернильницу и ровным почерком вывел внизу листа давно заученную формулу:

“Его превосходительство королевский охотник принял к рассмотрению данную жалобу. Он обязуется выяснить подробности дела и вынести справедливое решение“.

— Дальше? — спросил Филипп, закончив писать.

— А что нам остается? Давай закончим с этим побыстрее, ужасно хочу спать…

Стук в дверь прервал его.

Филипп побежал открывать, Блэксворд же запахнул на себе плащ, прячась в его пушистом волчьем воротнике. Кто бы там ни пришел, он не хотел его видеть.

На пороге стоял молодой паж.

— Послание от королевы, ваша милость, — звонко объявил он, по-южному растягивая гласные.

— Королевы? — Блэксворд удивленно вскинул брови. — Какой королевы?

— Её величество королева Ферлиберт Маргарита Фернеол желает вас видеть, милорд.

Он не сдержался, фыркнул в свои меха. В этой огромной кипе бумаг наверняка нет ни одного доноса с именем этой южанки, а стоило бы, стоило… Оба королевства знают, кто она такая.

Злость поднялась в нем с новой силой: вечер и так не удался, а тут еще и она… Как же хотелось нагрубить этому юнцу! Слова уже готовы были сорваться с его губ: “Она мне не королева! Чтоб ты знал, таких, как она, я…“

— Скажи своей госпоже, что я приду к ней сегодня вечером. Неотложные государственные дела, к сожалению, задерживают меня, но я не посмею заставлять её ждать слишком долго.

Поклонившись, паж ушел.

Не слишком ли грубо заставлять королеву ждать? Кажется, нет. Ну и не бежать же к ней, сломя голову, в самом деле. Пусть знает, что у северян тоже есть гордость.

— Ваша милость, — Филипп был смущен и растерян, что не укрылось от его учителя, — вы уверены, что вам стоит идти к… Она же…

— Да, мальчик, да, но мне нечего бояться. Пусть она боится меня. Король ослеплен любовью к её дочери, но мы, приближенные его величества, все же имеем некоторое влияние здесь. Думаю, она это понимает. Если правда то, что я слышал о Маргарите, а в этом не приходится сомневаться… Она на нашей земле и должна играть по нашим правилам.

* * *

Королева ожидала его на женской половине замка, у камина в зале для приемов. Час был поздний, она отпустила почти всех своих фрейлин, а когда лорд Блэксворд зашел в двери, взмахом руки прогнала последних.

— Ваше величество, — поклонился он.

Блэксворд давно служил при дворе, но до всей этой истории с внезапной свадьбой короля Ричарда не был знаком с Фернеолами лично. Он бы и дальше предпочел держаться от южан подальше, и много раз говорил об этом своему королю, но тот и слушать ничего не желал. Что ж, его можно понять: Катриона Фернеол и правда была хороша.

Очевидно, красота досталась ей от матери. Маргарита была истинной королевой. Он невольно засмотрелся на теплые блики на её бархатной шее и плечах. Но это была не только внешняя привлекательность, нет, гораздо больше.

Обычный человек и не отличит колдунью от честной девушки, но не охотник. Рядом с ведьмами люди его ремесла испытывали непонятную на первый взгляд нервозность и тревогу. Юнцы иногда принимали это за любовный трепет, но он-то знал... Проклятая магия! Проклятая ведьма!

“Все вы, сестры и дочери Мудрой, таковы, — оборвал он себя, почтительно опуская взгляд. — Могла бы одеться поскромнее, но нет… Думаешь, за твоей красотой не разглядеть змеиной сути? Меня таким не проймешь, я старый лис, и на меня твои фокусы не действуют“.

Он выпрямился и повел плечами. Хотя они не встречались раньше, но все же ему показалось знакомым то, что ощущало чутье охотника.

Блэксворд положил на пояс руки в перчатках из змеиной кожи. Она увидела его жест, её едва заметно передернуло. Это позабавило его, он самодовольно ухмыльнулся.

— Я рада, что вы нашли время для меня, милорд, — холодно поприветствовала его Маргарита, откладывая свое рукоделие.

— Если я могу быть чем-то вам полезен, ваше величество…

Она нахмурилась и неожиданно резко сказала:

— Я знаю, о чем вы думаете. И я должна сказать вам, что вы ошибаетесь.

— Ваше величество?.. — он не понимал, к чему она клонит.

— Вы давно на службе. Вы… Истинный знаток своего дела, — её улыбка вышла хищной. — Мы оба понимаем, что не можем быть друзьями. Встреться мы при других обстоятельствах…

Зачем ей эта показная честность? Зачем проговаривать то, что и так ясно им обоим? Блэксворд молчал и выжидал.

— Но сейчас я хочу поговорить с вами как мать, чье дитя останется под вашей защитой и покровительством.

— Мы все очень рады выбору короля Ричарда, едва ли можно было отыскать невесту лучше…

— Нет, вы не поняли, — прервала его королева. — Я сейчас абсолютно честна с вами и хочу, чтобы вы ответили мне тем же. Ваш долг — защищать королевскую семью от магии. Моя дочь стала членом семьи Тирионов. Вы сумеете защитить и её?

Он был абсолютно обескуражен. Что за глупые шутки? Защитить от магии дочь ведьмы? Она издевается, что ли?

Королева так пытливо смотрела на него, что он решил рискнуть:

— Вы ведь не менее сведущи в своем ремесле, чем я в своем, — вкрадчиво сказал он. — Едва ли я могу быть вам полезен.

Она торопливо кивнула, словно разговор наконец подошел к сути:

— Я уеду, и принцесса останется здесь одна. А мои силы и влияние далеко не безграничны.

Он начинал понимать… И готов был расхохотаться от комичности ситуации. Королева откровенно переманивала его на свою сторону. Она, ведьма, его, охотника… Однажды он уже согласился на похожее предложение, и оно принесло ему так много… Что ж, возможно, это шанс. А торговаться он умел и любил.

— Я слышал, южане щедры со своими друзьями…

— Разумеется.

— Прекрасно, всегда мечтал иметь немного земли в Озерном крае! Говорят, это просто потрясающие места, жемчужина Ферлиберт.

Глаза её полыхнули яростью, но она быстро потушила это пламя:

— Так и есть, — мрачно подтвердила королева.

Он глубоко поклонился, но, выпрямившись, добавил:

— Однако закон есть закон, и если её величество королева Катриона будет его нарушать…

— Этого не произойдет. Обещаю вам. От вас же я жду…

— Моя обязанность как королевского лекаря следить, чтобы королевская чета прекрасно себя чувствовала. И я буду выполнять эту работу со всем тщанием.

— Вы поклянетесь?

Он поджал губы. Ну да, конечно, она ему не верила.

— Вы хотите подписать бумаги? Или вам достаточно моего слова?

Королева встала, протянула ему маленький пузырек зеленого стекла. Он едва не отшатнулся, но вовремя взял себя в руки:

— Что это? — Блэксворд с трудом поборол брезгливость в голосе.

— Наш договор, — тонко улыбаясь ответила королева. — Это зелье — жест моего дружеского расположения к вам. Выпив его, вы станете нечувствительны к любым чарам, оно защищает от магического воздействия.

— Хм… Щедрый подарок, ваше величество.

— Когда вы выпьете его, наши обязательства будут скреплены.

— А что будет, если я их нарушу? — невинно спросил он.

Маргарита улыбнулась еще шире:

— Если вы будете знать об опасности и не отвратите её?.. Вы будете прокляты, милорд.

Он вздрогнул, осознав, что эти слова доставляли ей искреннее удовольствие.

Не сняв перчаток, он принял флакон из её рук. Он еще подумает, стоит ли пить это зелье, но вряд ли королева стала бы его травить. Хрупкий мир между королевствами только-только налажен, да и ученик осведомлен, с кем встречался Блэксворд.

— Когда вы выпьете, я узнаю, — королева вернулась в кресло к огню. — И буду ждать вашего визита: сначала к нам, во Флориссант, а потом сможете поехать в свой Озерный край…

Лорд заметил, как она выделила слово “свой“, и знал, что ему не послышалось. Старая королева дала ему многое, но не земли и не богатство. Как удачно, что с молодой удалось так легко исправить эту несправедливость.

.

Луна заглядывала в окно, надкушенная, как спелое яблоко. “Это зимний лис Ренна отгрыз кусочек“, — говорила Анне когда-то старая служанка Грета и гладила узловатыми пальцами ее макушку.

Анна поспешно дернула занавеси, скрывая комнату от любопытного лунного зрачка.

Они не любят свет. Не любят громких звуков. Ощущая, как предательски дрожат пальцы, она сдвинула засов. Им он не помешает. А вот если кто-нибудь войдет... За такое могут казнить даже в Ферлиберт.

Металлическая задвижка куснула пальцы резким холодом. Ничего, сказала себе Анна. Это просто от страха. Глупого детского страха, когда просыпаешься после кошмара и не можешь понять, где находишься. Это просто...

Нельзя думать. Надо действовать.

Во мраке зеркало смутно отблескивало черной водяной гладью, но было не разглядеть даже собственных черт. Страх сжал горло, пополз вниз, по спине и к животу.

Анна нащупала кинжал на поясе и не дала себе ни мгновения, чтобы испугаться еще больше. Лезвие полоснуло по коже — боль хлестнула ладонь тонкой плетью. Кровь потекла в рукав, такая теплая... Такая живая в этой мертвенной тьме.

Прозвучали слова. Жуткие, запретные. На древнем языке, напоминающем свист ветра в горах или жуткое пение безумца. Вильгельмина говорила, что эти слова значат:

— Из долины смертных теней зову я вас живым кровавым поцелуем.

Древний язык, забытый язык. Но остались те, кто слышит его.

Анна почувствовала чужое присутствие. Даже тьма будто поблекла и выцвела, только капли крови с тихим стуком падали на пол. И они жадно слушали. Не ее слова. Этот стук.

Шиггены. Мертвые тени. Слуги Темного.

— Что ты хочешь, молодая хозяйка? — высокая, плотная тень придвинулась к ней близко и коснулась щеки.

К коже будто пристал холодный пепел. Анна отшатнулась.

— Прочь!

— Как скажет молодая хозяйка, — прошелестела тень насмешливо. — Так чего же ты хочешь?

— Я... Покажите мне королеву Катриону. Хочу знать о ней все, — справившись с голосом, велела Анна.

— Как будто была ее тенью с рождения, — шепнул шигген. — Теням ведомо все... Но и только? Старая хозяйка изобретательнее. Она шпионит с нами... Мучит... А иногда...

— Не болтай, — оборвала шиггена Анна, чувствуя, как от этого липкого голоса мурашки вновь побежали по спине. — Покажи мне. Покажи мне Катриону Фернеол.

Им нельзя показывать страх. Они чуют его так же остро, как кровь. Анна крепко зажмурилась и пообещала себе: “Если принцесса достойна его любви... Темный свидетель, я отступлю“.

Даже сквозь закрытые веки она увидела, как плеснула яркая вспышка света. Зеркало засветилось изнутри — но отражало уже не ее лицо.

Это была она, Катриона. Золото и розовый шелк.

Каждый день ее жизни, от первого крика, пролетал за несколько мгновений — то ускоряясь, то замедляясь по желанию Анны.

Ее первая улыбка. Первый шаг. Детские игры. Новые платья. Смех. Радость. Нежные материнские объятия, в которых она утопала. Белые ирисы, которые так любила собирать. Милые наперсницы, детские секреты — все это вставало перед глазами, отпечатываясь на изнанке зрачков.

Она была прекрасна. Добра. Чиста. Весела. Совершенно невинна. Прекрасно пела. Играла на красивой арфе с серебряными струнами. Чихала, стоило ей взять в руки кошку, и совсем не любила собак. Она не любила просыпаться рано и терпеть не могла запах лимонов. В пятнадцать лет тайком поцеловала симпатичного пажа, а потом делала вид, что совершенно его не замечает.

Она помогала бедным, а при виде голодных детей на ее прехорошенькие глаза наворачивались слезы.

Итак, безусловно добра. Безусловно мила. Безусловно сострадательна. Очень-очень красива. И пуста, как до блеска вымытый кувшин.

Таких, как она, сотни. Тысячи. Десятки тысяч. Таких, как она, много, даже при дворе Ричарда.

Анна видела каждое ее движение. Слышала каждый вздох… Смотрела и смотрела, не в силах оторваться, будто к векам привязали ниточки. Но все еще не понимала.

Вот зеркало уже отразило знакомые черты. Темные вьющиеся локоны над бледным лбом, знакомую улыбку.

— Нет! Хватит, хватит, я сказала!

Она не хотела видеть Ричарда ее глазами. Сердце зашлось в тоске.

— Как скажет молодая хозяйка, — насмешливо отозвался шигген. — К тому же нам все равно пора уходить. Рассвет близко.

Тень растаяла, свет в зеркале померк. Ощущение невидимых нитей под кожей тоже исчезло. Она и правда простояла перед зеркалом всю ночь, до рассвета?

На негнущихся ногах Анна подошла к окну. И правда. Небо на востоке посерело. Как будто выпитое шиггеном.

* * *

Заря только вставала, обнимая горячими лучами сонный и продрогший за ночь мир, а Элайв уже была на ногах.

Фелиция вчера поздно вернулась с ужина, но в таком приподнятом настроении, будто сама Матерь спустилась к ней с небесного трона и одарила своими милостями. Софи тоже заметила радость госпожи, попыталась выяснить в чем дело, но получила в ответ лишь:

— Завтра утром мне нужна Элиза. Остальное узнаете позже.

И вот наступило утро, Фелиция стараниями своих служанок была одета и готова к выходу. Помнит ли она о своих планах?

— Сеньора, могу я идти? — спросила Эл, не зная уже, что и думать.

— Мы пойдём вместе.

— Куда?

— К королеве, моя милая, — подозрительно мягко улыбнулась Фелиция. — Она хотела тебя видеть.

Королева? Видеть её? Зачем, Тёмный вас раздери?!

Тем не менее, Эл послушно поклонилась. Только рука скользнула к ножу на поясе, проверяя, на месте ли он. Глупости, будто это что-то меняло. Но со сталью все же как-то спокойнее…

Софи сгорала от любопытства, но её госпожа с собой не взяла. Светлые боги, это ещё и тайна?.. Элайв совсем перестала понимать что-либо, и ей оставалось только наблюдать. Пусть будет, что будет.

"Мудрая, не дай пропасть дочери твоей! — подумала она и, спохватившись, продолжила словами канона: — Пусть кровь моя холодна, пусть крыльев я лишена, но глаза мои зоркие ищут правду, и ум мой острый узнает её".

Королева Маргарита Фернеол ждала их в собственных покоях. Фелиция шла к резным дверям уверенно, верно она каждый день навещала королеву. А вот Элайв было не по себе. Её все ещё бросало в дрожь от близости коронованных особ.

Фрейлины, мимо которых они проходили, казались враждебными. Любая из них могла схватить её за рукав, любая могла узнать в ней самозванку, которой вход в такое высокое общество заказан. Правда, пока они ограничивались поклонами и вежливыми приветствиями Фелиции, а её, служанку, и вовсе не замечали.

Эл так засмотрелась по сторонам, что чуть не подпрыгнула от громкого голоса госпожи.

— Доложите королеве, что я пришла по её приказанию.

Спустя пару мгновений двери отворились. Фелиция тут же вошла внутрь, Элайв очень не хотелось следовать за ней, но оставаться в приемной желания было ещё меньше.

В комнате царил полумрак: ставни были плотно закрыты, а всюду, от пола до потолка, громоздились сундуки, свертки…

— Прошу прощения, что принимаю вас среди этого безобразия, — вздохнула королева, оставшись сидеть в кресле. Эл старательно присела в поклоне, склонив голову.

— До отъезда осталось всего несколько часов, и скоро все это будут выносить… Но нам времени хватит, — продолжила она неторопливо. — Фелиция, представьте мне вашу травницу.

— Её зовут Элиза, ваше величество. И смею заметить, она очень, очень искусна!

И с чего это сеньора её так хвалит? Кажется, она была очень недовольна, а теперь…

Эл подняла голову, встретившись глазами с королевой. Маргарита Фернеол вдруг замерла, расслабленная улыбка стекла с её лица. Она резко откинулась на спинку кресла.

— Эл… Эл… лиза.

— Да, ваше величество, Элиза, — кивнула Фелиция. — Вам нехорошо, ваше величество?

— Нет, все в порядке, — она повернулась к Эл: — Не бойся, дитя, я… Я хотела бы рассмотреть тебя. Подойди. Окно!

Расторопная служанка бросилась к ставням и проворно распахнула их. Дневной свет пополам с холодом ворвался в комнату, и Эл несколько секунд ничего не могла разглядеть. А королева, сидевшая спиной к окну, кажется, успела составить мнение:

— Вы так молоды, моя милая… И уже считаетесь хорошей травницей?

Вопрос был справедлив. Королева, как говорили, сама неплохо колдовала, и верно знала, как долго учат порядочных знахарок…

— Ваше величество, моим воспитанием занималась люмина, и она научила меня очень многому. Если вам угодно испытать…

— Нет-нет, — быстро ответила она. — Но… Но, светлые боги, Фелиция, где же вы её нашли?

Госпожа молчала. В это трудно поверить, но она не произнесла ни слова и лишь стыдливо опустила глаза.

— В чем дело?

— Ваше величество… Разве это так уж важно?

— Вы находите ведьму в Рейнхилле и не желаете мне об этом рассказать?

Фелиция продолжала упорно молчать. Эл не смогла сдержаться и вопреки этикету удивленно посмотрела на хозяйку.

— Да что же такого ужасного тут произошло? Элиза, рассказывайте!

— Ваше величество… — Эл старалась больше не смотреть на сеньору. — Моя госпожа не хотела отзываться обо мне дурно, ведь она так добра ко мне. И доброта её воистину не знает границ, ведь сеньора Тренцо вытащила меня из тюрьмы.

Королева точно заледенела:

— Как?! Из какой тюрьмы?

— Видите ли… Я оказалась там случайно. Меня посадили за воровство.

Её величество вскочила на ноги:

— Ты воровала? Эл!.. Элиза!

— Нет, ваша милость, это вышло по ошибке. Мой… Кхм… — Эл бросила попытки выражаться как подобает и затараторила, как умела. — Я жила с юношей. Несколько лет. И вот он воровал. Но не я, понимаете? Он воровал, и однажды к нам пришли солдаты, а его дома не оказалось. Вот они и взяли меня. И в тюрьму отвезли. И вот там мы и встретились с сеньорой.

Маргарита Фернеол бледнела на глазах.

— Фелиция, это правда?

— Да, ваше величество.

Королева прикрыла лицо рукой и прошептала:

— Какой позор… Боги, какой позор… Матерь всеблагая…

И какое дело такой высокородной даме до судьбы какой-то служанки?..

Её величество наконец взяла себя в руки и тихо спросила:

— А что же ваша люмина, Элиза? Неужели она позволила вам вести такую жизнь?

— Она ничего не знает, я ведь… Я не рассказывала ей, — решительно закончила Эл, полагая, что истории про побег впечатлительная королева не переживет.

Но Маргарита Фернеол уже будто и не думала о ней, она обратила пылающий гневом взор к Фелиции:

— И такого человека вы собирались оставить при моей дочери?! Да как вы посмели, сеньора Тренцо? Вы думали, что я не узнаю?

— Прошу прощения, ваше величество, — лепетала Фелиция, не поднимая головы, — я беспокоилась лишь о пользе дела. Как бы там ни было, девушка очень искусна, в этом я убедилась.

Королева тяжело вздохнула:

— Что ж… Иного выхода у нас все равно нет. Пусть она остается, но Фелиция… Вы меня разочаровали.

Сеньора Тренцо глубоко поклонилась:

— Этого больше не повторится.

Маргарита Фернеол холодно кивнула:

— Надеюсь, на новой службе у вас не будет возможности совершать глупости, — сказала она, глядя Эл в глаза и отвернулась. Посетители её больше не интересовали.

Фелиция направилась к двери, увлекая за собой и Эл. Та покорно шла за госпожой, но в мыслях её царил такой же беспорядок, как в этой комнате. Что все это значит? Оставить при дочери? Все-таки оставить?

* * *

В день отъезда Фернеолов пошел снег. Взбудораженные хлопотами и сборами дамы велели служанкам в очередной раз разобрать сундуки и извлечь на свет опостылевшие за зиму меховые плащи.

Анна искала в толпе девушек Элизу — но ее нигде не было видно.

— Анна! Вот вы где, милая!

Анна обернулась. К ней, преизрядно запыхавшись, спешила леди Браун. Застежка плаща съехала куда-то к левому плечу, седые локоны выбились из-под вдовьего чепца.

— Леди Браун?

— Вас-то я и ищу, — отдышавшись, не стала церемониться та, с неожиданной прытью ухватив Анну под локоть. — У меня к вам крайне важное поручение.

Анна приподняла брови:

— Вот как?

Вырываться было бесполезно — леди Браун вцеплялась крепко, как гончая в загнанного оленя. Ей только и оставалось, что покорно тащиться следом за почтенной дамой. Не так она себе представляла это утро...

— Так что за поручение? — решилась спросить Анна уже на лестнице.

Леди Браун, успевшая спуститься на ступень ниже, укоризненно взглянула на нее снизу вверх.

— Поднесешь Прощальную чашу гостям.

Анна так и замерла.

— Что? Нет, я не... Могу. Не могу. Это запрещено в Терравирис. С Прощальной чашей просят благословения у всех богов.

Леди Браун взглянула на нее холодно.

— Нам нужно проявить терпимость. К тому же вы в Утонувшей Звезде прекрасно знаете обряд, в отличие от нас всех... И не вздумай спорить.

— Я не...

— Можешь, можешь, — тоном, не терпящим возражений, отозвалась леди Браун. — Сама знаешь, Энни. Не стоило тебе надевать тот плащ перед гостями. Теперь Фернеолы должны увидеть тебя... — леди Браун помедлила, и в глазах у нее мелькнули лукавые искорки. — Благостной и покорной.

Анна поморщилась. Но леди Браун была безжалостна.

— Да, если ты опрокинешь чашу с вином, я буду знать, что ты сделала это специально.

Они вышли во внутренний двор и встали в первых рядах провожающих.

Небо застилала бледная, колеблющаяся пелена. Снег садился на волосы, на щеки, ресницы.

Непривычные к холоду ферлибертские дамы кутались в свои тонкие вуали, и их немногочисленная пестрая стайка жалась друг к другу, словно озябшие птенцы. И только одна королева Маргарита выглядела величаво и спокойно, как будто в жилах у нее текла не кровь, а замёрзшее молоко. Но ведь, кажется, она сама родом из Терравирис?

Осознав, что слишком долго не отводить взгляд от королевы неприлично, Анна поспешно отвернулась — но стало только хуже.

Катриона. И Ричард.

Да, это было все так же невыносимо, как и в первый же день, сердце пропускало удар за ударом, горло перехватывало, а магия внутри в ужасе сворачивалась ледяной змеей; и все же она не могла отвернуться.

Анна смотрела, как Катриона неловко переступает по припудренным снегом камням, как ее пальцы вцепляются в рукав Ричарда, как... Как он нежно переплетает ее пальцы со своими и улыбается… Будто не было той странной сцены после свадебного пира. Будто не он кричал и не рыдал в её объятьях.

"Может, мне все приснилось? — думала Анна. — Я видела то, что отчаянно хотела видеть, но на самом деле — это все морок, сон, ложь. Видения теней в зеркале и то более реальны".

Больно, как же больно, но Анна смотрела на венценосную чету, как будто это было самое отвратительное из зрелищ — зрелище смерти. Так смотрит толпа на казнь. Одновременно с отвращением и жгучим любопытством впивая последний выдох, и каждый толчок крови из перерубленной шеи, каждую конвульсию.

И лишь одна мысль Анны была ясной.

“Скоро Ричард будет в моих объятиях, осталось подождать совсем недолго. Как только все уедут, он вновь станет моим“.

Подошедший слуга с поклоном вручил ей тяжелую серебряную чашу. Вино из терновника — здесь, на севере, не растет сладкий виноград. Темно-бордовое, темнее крови, подслащенное медом. Сдобренное гвоздикой. Пряное и сладкое.

Чаша была теплой, как живое существо — и Анна ухватилась за неё обеими руками. Подняла взгляд, точно ощутив какой-то укол. На нее в упор, чуть прищурив холодные серые глаза, смотрела королева Маргарита Фернеол.

Что не так?.. Слишком красноречивые взгляды она бросала на Ричарда и Катриону? Надо быть осторожнее. Говорила Вильгельмина, что у нее все на лице написано. Как глупо...

Раздосадованная, Анна шагнула вперед, навстречу отъезжающим. Что о ней подумают?.. Да не все ли равно?

Первый глоток из чаши, первый поклон — королю.

— Да хранит вас Владыка.

Король Генрих едва пригубил из чаши. Чтобы обменяться с ним ритуальным поцелуем, Анне пришлось встать на цыпочки. Впрочем, его старший сын ненамного его ниже.

— Да хранит вас Матерь и Мудрая.

Королева холодно кивнула. Мысленно проклиная леди Браун, Анна быстро клюнула королеву в щеку.

Третий поклон.

— Да хранит вас Воин в дороге.

Вино плеснуло о стенку сосуда. Слова застряли в горле. Принц Эдвард смотрел ей прямо в глаза, и Анна застыла, не зная, что ей делать дальше.

— Целуй уже! — крикнул кто-то из толпы. — Сколько можно стоять на холоде?

— Или миледи забыла, как это делается? — издевательски поддакнул младший принц. — Так мы можем научить.

Чувствуя, что краснеет, Анна торопливо поцеловала Эдварда. Отчаянно надеясь, что никто не видел, как она зажмурилась.

— Э, братец. Да это тебя, кажется, учить надо, — вполголоса, но так, чтобы она услышала, прокомментировал Бертран.

Анна искоса взглянула на короля и королеву Ферлиберт. Те вполне сносно притворялись глухими, но вот кронпринц, кажется, уже закипал. О, Мудрая, поскорее бы это кончилось.

Бертран смотрел на нее с выжидающей ехидной улыбочкой. Едва сдержавшись, чтобы не вылить остатки вина ему на голову, Анна поклонилась:

— Да хранит вас Добрый в дороге.

— Да крепок будет его посох. Надеюсь, — деловито осведомился Бертран, — вы не смазали губы ядом? Это было бы весьма предсказуемо.

Настал черёд Анны притворяться глухой. Вместо поцелуя она клюнула воздух у его щеки. И напрасно. Бертран развеселился еще больше.

— Вот как? Видишь, Эдвард, ты ей понравился больше!

Да чтоб тебя Темный побрал!

Наконец-то было позади. Позади, думала Анна, чувствуя, как ее обжигают сотни взглядов.

Просто затеряться в толпе. И никогда больше не вспоминать об этих пяти минутах позора. Никогда. Но скрыться Анна не успела. Леди Браун железной рукой ухватила ее за локоть:

— Сбежать выдумали, леди Эстер? Никаких мне больше нарушений протокола!

И она выпрямилась, точно воплощенное возмездие, держа Анну за руку, как провинившееся дитя. И Анна была вынуждена остаться и смотреть.

Королева Маргарита жестом поманила к себе старшего сына. Кронпринц Эдвард склонился перед нею. Она что-то тихо сказала ему на ухо — непонятно, что именно, но даже издалека было видно, сколь ошеломленным и озадаченным выглядел принц.

— Не думаю, матушка, что я нуждаюсь в подобных советах, — громко сказал он. — Я мог бы догадаться и сам.

По толпе придворных пролетел лёгкий взволнованный шепот. Королева улыбнулась так же холодно и невозмутимо.

Эдвард, с плотно сжатыми губами, резко развернулся и зашагал... О нет, Владыка! Они хотят продолжить смеяться над нею?

Последняя надежда, что принц направляется не к ней, а к красавице Дженни Дейл, испускавшей восторженные вздохи где-то у левого локтя Анны, растаяла. С безупречно прямой спиной перед ней застыл принц Эдвард. Что ей оставалось делать, кроме как присесть в поклоне?

— Ваше высочество?

По губам его скользнула тень улыбки.

— Я не поблагодарил вас за Прощальную чашу.

Анне показалось, что с каждым его словом оглушительная тишина, звенящая в ушах, разливается по толпе, как вода, пролитая из кувшина. Шепотки умолкли, казалось, все напряжённо прислушиваются.

— В этом нет моей заслуги, — тихо сказала она. — Я поднесла вам чашу от имени короля... Ваше высочество.

Серые глаза сверкнули.

— Мне очень прискорбно, леди Эстер, — мягко и тихо сказал Эдвард, так, что слышать его кроме самой Анны могла только леди Браун. Полуобморочная Дженни не в счет.

Анна ошеломленно молчала. О чем это он?

— Простите?

— Я не успел закончить танец с вами, — глаза его улыбались, — и хотя, увы, я уже не в силах ничего исправить, но...

С каких это пор южане так медоречивы?

— … Я думаю, этот цветок заменит ещё один танец.

В пальцах Эдварда тихо покачивалась бледная лилия. Но снег, крупными хлопьями спускавшийся на нежные лепестки, был ещё белее.

Анна озадаченно взглянула на принца, не в силах уразуметь, что происходит. Мгновение назад никакого цветка в руках не было. Магия? Королева колдовала у всех на виду? Что же делать? Подсказкой ей послужил тычок под ребра от леди Браун.

— Как любезно, — выдавила она. — Благодарю вас, ваше высочество.

Что-то здесь не так. И дело вовсе не в том, что Дженни Дейл вот-вот свалится в обморок. Зачем это королеве Маргарите?

Анна, все еще не до конца уверенная, что это не какой-то жестокий розыгрыш, протянула руку:

— Позволите?

Эдвард помедлил:

— Миледи Эстер, я... Я не думаю, что Терравирис — хорошее место для вас, — сказал он едва слышно.

Передавая хрупкий стебель цветка, он на миг задержал руку и, незаметно для остальных, осторожным дружеским жестом пожал ее пальцы.

Все еще растерянная, если не сказать раздавленная, Анна внезапно вспомнила: Ричард! Когда на свадьбе он заметил, что она танцует с принцем, он совершенно вышел из себя. А что же сейчас? Анна боялась и взглянуть на него, но... Совершенно напрасно.

Он даже в лице не изменился, с горечью поняла она. Ричард не сводил очарованного взгляда с Катрионы, его рука, оберегая от холода, лежала на ее узких плечах.

Анна поспешно отвернулась.

Почему, боги? За что ей всё это?

— Это лилия, клянусь вам, — услышала она ехидные шепотки за спиной. Девушки даже не таились, обсуждая произошедшее. — Уж разумеется не знак внимания.

— Да-да, ядовитый цветок.

— Довольно изящный удар.

— Скорее способ сказать, что миледи Эстер что тот сосуд с ядом.

— У всех на виду.

Анна сжала стебель так крепко, что пальцы побелели.

* * *

Провожать Фернеолов вышел, казалось, весь двор. Элайв теперь полагалось находиться среди служанок фрейлин, и никто её не разыскивал. Фелиция, кажется, окончательно потеряла интерес к своей бывшей камеристке, а Софи тем более не искала её дружбы. Ох, Мудрая, спасибо, что избавила свою дочь от этой благородной сеньоры! Видят боги, у Фелиции доброе сердце, раз она вытащила Эл из тюрьмы, поручилась за безродную и абсолютно ей неизвестную девушку, но уважать её издалека будет гораздо проще.

Элайв была рада остаться, но все же, стоя среди незнакомых людей, она почувствовала себя очень неуютно. Королевский замок не успел стать для нее домом, и друзей здесь не было. Даже Анна была далеко, и подойти к ней было нельзя. Никто не должен знать, что они знакомы.

Оставалось только смотреть на отъезжающих и кусать губы от странного щемящего чувства внутри. Разодетые господа садились на коней, кто-то прощался с новыми друзьями, кто-то торопился скорее уехать, все они суетились, шумели и сливались в общую гомонящую толпу… Все, кроме королевской семьи.

“Наверное, я буду рассказывать внукам, что видела Фернеолов так близко, — подумала Элайв. — А с принцем Бертраном я даже говорила несколько раз!“

Вдруг раздался громкий смех и рукоплескания. Эл обернулась: младший Фернеол поставил своего коня на дыбы, вызвав восхищение северянок. Принц Эдвард и Фелиция смотрели на это с одинаково кислым выражением лица, а Эл невольно улыбнулась.

Надо же, Уилфред тоже был светловолосым и сероглазым, совсем как принц Бертран, но впечатление производил совершенно противоположное. Представить, что Уил кого-то веселит, смешит… Нет, невозможно.

Наконец был подан сигнал к отъезду. Последний раз взмахнув рукой, принц Бертран вдруг нашел взглядом Элайв в толпе и мягко улыбнулся. Не успела она ответить, как он уже развернул своего коня на южную дорогу. Впрочем, наверняка не одна девушка в этой толпе поймала его взгляд и улыбку. Ну конечно, он же принц, хоть и при невесте…

Элайв, наверное, и дальше любовалась бы удаляющейся пышной процессией, но её окликнули:

— Элиза? Служанка Фелиции Тренцо?

— Да, это я, — обернувшись, она встретилась взглядом с немолодой крепкой женщиной, державшей в руках потрепанный свиток. Она окинула Эл оценивающим взглядом, в котором, впрочем, не было неприязни.

— Меня зовут Данита Берч. Я управляющая слугами на женской половине. Королева наняла тебя, верно?

— Верно, миледи, — поклонилась Эл.

Такое обращение явно ей понравилось, карие глаза потеплели, и она с добродушной улыбкой сказала:

— Надеюсь, ты способна к службе, ведь лентяек в королевском замке не держат. Завтра я объясню тебе правила, а сегодня… Ты местная? Есть где переночевать?

— Нет, у меня никого нет в столице.

— Что ж, придется найти тебе место уже сегодня. Впрочем, теперь, когда гости уехали, думаю, с этим мы справимся.

Элайв кивнула, а Данита, задумчиво листая свои бумаги, сшитые по верхнему краю, тихо протянула:

— Но что же мне с тобой делать… Ты не можешь находиться среди фрейлин. Королеве служат дочери самых знатных родов, они не потерпят… Но при этом мне дали четкие указания, что ты должна быть в свите… — она подняла сосредоточенный взгляд. — А что ты сама думаешь? Тебе ведь что-то говорили?

— Да, её величество Маргарита Фернеол сказала, что нанимает меня из-за способностей к травничеству и лекарскому делу…

— Ах вот оно что! — она звонко рассмеялась. — Что же ты молчала? Ну тогда все ясно. Идем.

И Эл последовала за управляющей по бесконечным коридорам королевского замка. Что это такое ей стало ясно? Элайв держалась несколько пролетов, и даже пару коридоров, но в конце концов не выдержала:

— Прошу прощения, миледи, — Эл поравнялась с Данитой, едва поспевая за её энергичным шагом. — А куда мы направляемся?

— Лечением при дворе заведует лорд Блэксворд, пусть он и решает, чем именно тебе нужно заниматься, — охотно ответила она. — Он бывает суров, но дело свое знает.

Эл невольно поежилась: вряд ли эта встреча будет приятной. Все лекари в королевстве — мужчины, женщины становятся, в лучшем случае, повитухами. А зная, как в Терравирис относятся к любой магии…

Конечно, королева поручилась за новую служанку своей дочери и лично распорядилась её судьбой, однако она не всесильна. Да что там, она сама ведьма, здесь все об этом знают, прислушаются ли к её слову? Если Эл не понравится этому лорду — а какому охотнику может понравиться ведьма-лекарка? — то может сегодня же вылететь из замка, даром что травниц не преследуют по закону… И что на это скажет Анна?..

Они остановились у высокой дубовой двери. Над ней висели гербы: один с рыжим лисом, зверем Доброго и покровителем врачевателей. Он был увенчан массивной короной. Второй — со змеёй, которую душит рука в латной перчатке, знак охотников.

— Подожди меня здесь, — сказала Данита и шмыгнула внутрь.

Элайв оставалось лишь терпеливо ждать. Взгляд снова и снова возвращался к гербам над дверью: как может соседствовать Добрый с эмблемой тех, кто гонит дочерей его сестры, Мудрой? На лиса надели корону, но Владыкой он от этого не стал… Поймут ли когда-то короли, что сколько не гони светлых богов, люди все равно их не забудут?..

Из-за двери доносился звонкий голос управляющей, но слов нельзя было разобрать.

Вдруг к ней выглянул юноша, должно быть, ученик.

— Элиза Файтер? Вы можете войти.

Комната оказалась огромным мрачным кабинетом с массивной мебелью: шкафы и сундуки темного дерева громоздились вдоль стен. В центре стоял большой стол, укрытый тяжелой скатертью, которую, впрочем, было не так просто разглядеть под кипой бумаг, склянок и разнообразных коробок. Над всем этим возвышался неприветливый мужчина, короткие серебряные локоны которого чуть поблескивали в полутьме. Приглядевшись, Эл поняла, что он не так уж и стар, а его волосы скорее были от природы темно-серыми, а не седыми.

Но от ощущения старости было трудно отделаться: крючковатый тонкий нос, узловатые пальцы, играющие чем-то невидимым… Его цепкий взгляд поверх стеклышек в оправе, непонятно как державшихся на переносице, пригвоздил её к месту.

— Ваша милость, — поклонилась она, чуть ниже, чем собиралась. Подвели колени.

Королевский врач не ответил на приветствие и продолжил молча изучать Элайв. Она не решилась смотреть ему в глаза и вопросительно обернулась к Даните.

Та тоже почему-то нервничала и робко сказала:

— Милорд, королева лично наняла эту девушку. Не думаю, что в наших силах изменить это решение.

За спиной лорда стояли два юноши, один из которых был Элайв уже знаком — именно он пригласил её войти. Они многозначительно переглянулись, и их лица снова приняли скучающее и безразличное выражение. Это заставило Эл волноваться еще сильнее.

— Очевидно, южная королева, — наконец заговорил охотник, глядя в камин — прекрасно разбирается в том, кто и каким образом должен служить её дочери.

Его глубокий и сильный голос можно было бы счесть красивым, но слова были наполнены ядом. Данита не нашлась, что ответить, Элайв и подавно не смела ничего сказать.

Выдержав паузу, он обратился к управляющей:

— Оставьте нас, моя дорогая. Нам нужно поговорить о вещах сугубо медицинских, которые будут вам скучны, так что не смею вас задерживать.

Данита хотела что-то спросить, но он прервал её, добавив:

— Полагаю, девушка сможет самостоятельно найти вас и сообщит мое решение.

Данита сухо кивнула и, бросив Эл предостерегающий взгляд, вышла. От стука закрывающейся двери по телу пробежала холодная дрожь. Что сейчас будет? Зачем он отослал управляющую? Богиня, дай хоть крупицу твоей мудрости, чтобы справиться со всем этим!..

— Итак, мы, стало быть, коллеги? — хищно улыбнулся лорд Блэксворд.

Элайв лихорадочно думала, что сказать, но ответа и не требовалось. Он задал новый вопрос:

— Как вы попали ко двору? Вы южанка?

— Нет, ваша милость, я родилась здесь, в Терравирис. Но я служила одной из фрейлин королевы Маргариты Фернеол, и её величество пожелала оставить меня при своей дочери.

— Вот как? И чем же вы так отличились?

Хитрить Элайв не умела, если это и было возможно с таким человеком, поэтому она постаралась ответить честно:

— Госпожа ценила меня за небольшие услуги… Я помогала ей снять головную боль, прийти в чувство после обморока…

— Воистину великий целительский дар, — сухо прервал он.

Юноши за его спиной усмехнулись. Но он будто не заметил:

— И где же вы обучались?

— Моя мать была травницей-целительницей, она и научила меня тому, что я умею.

Его глаза хищно сузились:

— Кем была ваша мать?

— Я неблагородного рода, ваша милость. Мы жили в деревне.

Он с шумом втянул воздух и повысил тон:

— Крестьянка, травница… Дайте-ка угадать… Она была ведьмой, я полагаю?

В его устах это звучало как самое грязное ругательство.

— Да, ваша милость. Но она служила Матери всю свою жизнь, и передала мне... — Элайв вытянула руку с травническим кольцом.

Кисть горела под взглядом злых глаз. Элайв хотела спрятать её за спину, но не смела и шевельнуться. Наконец, лорд отвел глаза и ворчливо сказал:

— А я ведь говорил, говорил, что вместе с южанкой-королевой к нам обязательно проникнет вся эта…

Он резко обернулся:

— Её величество очень юна и подвержена предрассудкам, что царят на юге. Там думают, будто магия может быть доброй! Будто она способна лечить! Как бы не так! Все это фокусы и шарлатанство, не более того! Только наука способна спасти человека!

Выдохнув, он продолжил:

— Ты знаешь, что в Терравирис делают с теми, кто служит Мудрой?

Элайв быстро кивнула.

— И ты утверждаешь, что твоя магия иного рода?

— Д-да..

— Ну что ж, — он откинулся на спинку кресла. — Тогда покажи, на что ты способна. Хочу сам увидеть твои фокусы.

— Что мне сделать? — растерянно спросила Эл.

Лорд указал на одного из своих учеников:

— Осмотри его и скажи, болен ли он. Филипп?

Уже знакомый юноша вышел вперед. Кажется, она его видела и прежде: на королевских ужинах он всегда сопровождал своего учителя. Также подтянут и собран, как и его мэтр, и то же насмешливое выражение лисьих глаз.

Осмотр был простым экзаменом, но сейчас, под этим взглядом в упор, Эл было очень неловко.

— Что же ты краснеешь, девица? Я же не замуж тебя выдаю, — лорд откровенно потешался. — Будь лекарем, в конце концов, раз уж ты имеешь смелость так себя называть!

Они все просто смеются над ней! Они не верят! Думают, что она ничего не может, что она обманщица!

Закипающее раздражение помогло сбросить оцепенение страха. Хотите “фокусов“, ваша милость? Что ж, извольте.

Элайв решительно положила руки на плечи Филиппа. Он вздрогнул, но тут же взял себя в руки, и его улыбка стала еще презрительнее, чем раньше. Пришлось закрыть глаза, чтобы не злиться и сосредоточиться на работе.

Медленно, аккуратно полилась в Филиппа магия, заполняя и исследуя каждый уголок. Эл не нужно было стараться, не нужно было подталкивать волшебные силы: они свободно и легко текли по молодому телу. Напротив, приходилось чуть сдерживаться, чтобы тепло не превратилось в огонь. Как бы ни был противен этот юнец, сжигать его в угли пока рано.

Он был действительно юн, примерно её возраста, и, конечно, абсолютно здоров. Она не чувствовала в нем и следа болезни, и собиралась уже доложить об этом лорду, как вдруг… Что-то было не так. В его левой руке затаилась какая-то боль. Неестественная сухость в налитом жизнью юноше. Что же это? Правая рука была обычной, с ней все было в порядке.

— Сожмите левую руку в кулак, — попросила она, не открывая глаз.

Филипп повиновался. Да, была какая-то застарелая рана. Он, вероятно, уже почти не чувствовал её. Наверное, просто привык, но там точно что-то случилось.

Эл даже не стала забирать тепло обратно, как делала с Софи. Пусть прогреется, ничего ему не будет.

Отступив, Элайв высказала свое мнение:

— Что-то произошло с его левой рукой. Возможно, она когда-то была сломана и плохо срослась. Может, был сильный вывих, который её повредил.

Филипп пораженно оглянулся на своего учителя, тот, однако, удивленным не выглядел.

— И как ты бы стала это лечить? — сухо спросил лорд Блэксворд.

— Рана старая, вряд ли сейчас уже можно что-то сделать. Он молод, силен, не думаю, что здесь нужен лекарь. Рука может болеть на плохую погоду, и тогда остается лишь принять настойки ивовой коры.

Лорд Блэксворд раздраженно повел плечами:

— Неплохо, неплохо… Только вот Матерь тебя такому научить не могла, — злорадно прошипел он.

— Ч-что?..

— Ты носишь кольцо травницы, девочка, но они лишь варят зелья, и не способны на большее. Какими силами ты сейчас проникла в моего ученика? Что тебе рассказало о его здоровье?.. Ты бы хоть лопух к нему приложила для вида!

Ученики подобострастно захихикали. Эл же стояла под градом обвинений, чувствуя как начинает от страха кружиться голова. Она сглупила! Выдала себя! И так просто!

— Молчишь? Так я скажу — это Мудрая! Да, Мудрая, а ты — её змейка. Знаю я вас… Сидите тихонько под кустом, ползаете по своим болотам, а стоит вас вынести на свет — кусаете, и больно кусаете. Но я знаю, что с этим делать…

— Ваша милость!

— Да, девочка, я милостив. А еще… Марк!

Второй ученик так и подскочил на месте:

— Милорд?

— Скажи-ка мне, что ты понял про эту ведьму?

— Ну… Она травница, кольцо-то есть. И южанам служила как травница, те понимают…

— Ещё!

— Травница, но при этом еще и… Что-то такое делает… Я не…

Блэксворд раздраженно закатил глаза:

— Филипп?

— Рожденная она, ваша милость. Но посвящение еще не прошла.

Эл шумно выдохнула. Как хорошо, что они с Анной не успели завершить обряд.

— И не пройдет, — удовлетворенно кивнул королевский охотник. Эл показалось, что она сейчас упадет, но каким-то чудом ноги все еще держали ее. — Раз уж королева наняла тебя на службу — служи. Хорошо служи, змейка. Если королеве угодно держать при себе травницу, как это принято на её родине, пусть так. Но знай, что за свою жизнь тебе придется служить не только ей. У нас всегда работа найдется. Только запомни, малейшее неповиновение — и мне не составит никакого труда подписать тебе смертный приговор. Ты поняла?

Элайв лишь кивнула, подавив прерывистый вздох. Как ей теперь жить под постоянным злым и проницательным взглядом? Учитывая, что задумала наставница, не кончится ли все казнью? Эл готова была поклясться, что уже ощущает плеск волн у своих ног.

.

Костры горели жарко, яростно выплевывая в полночную синь оранжевые снопы искр. До границы осталось недалеко, и казалось, будто ближе к Ферлиберт даже огонь горел как-то веселей: не чадил серым дымом, как на севере, а пылал по-южному весело.

Впрочем, возможно Бертран просто соскучился по дому? Но теперь все позади, семейство едет обратно в Флориссант, а вот бедняжка Катриона… Каково ей там, одной?

Конечно, молодая королева не в одиночестве. С ней оставили несколько её подруг-фрейлин, да ещё и, стараниями Фелиции и матушки, целую колдунью-травницу… Как только охотники допустили?

Признаться, ему лично понравилось бы гораздо больше, если бы не допускали. Забирайте, мол, своих колдуний, с собой, сеньоры, нам тут этого не нужно. А ему, Бертрану, очень нужно. Он бы забрал, обязательно забрал…

Путники жались к огню. Кто-то терзал струны лютни, кто-то напевал под нестройный мотив что-то без слов. Настроение было скверным, хотя близость дома и не давала унывать окончательно.

Король торопил их, ехали быстро. Если ночь заставала у постоялого двора или небольшого селения — останавливались там. Если в лесу — разбивали лагерь.

Отец не объяснял своей спешки, а мать ему не перечила. Наверное, трудно ему было оставлять Катриону, хотел быстрее с этим покончить. Как присохшую повязку с раны: пусть больно, но сразу, одним движением. Бертран понимал его, но все же… Все же в этом было что-то неправильное.

И двор чувствовал настроение своего господина. Не было среди кавалькады ни весёлых песен, ни смеха, обычно сопровождающих южан в любом деле. Вот и сейчас, тихонько ржут кони, где-то лает собака, переговариваются люди, а все равно тихо. Неприятно, нехорошо тихо.

Даже зануда Эд, казалось бы, попавший в родную стихию — мрака и уныния — и тот не в своей тарелке. Делает вид, что все в порядке, а сам сжимает кулаки чаще обычного.

Не проняло только Фелицию. Владыка всемогущий, да что вообще может статься с этой женщиной?! Щебечет как обычно, вот и сейчас слышен её голосок, где-то у другого костра. Спасибо и на этом.

Бертран уже всерьёз подумывал, как отделаться от невесты. Сомнений не оставалось, Элизу оставили на севере не случайно: и как быстро, как ловко, никто и не подумает, что сеньора Тренцо просто мстит несчастной девочке, которой и ответить-то нечем. Да и он хорош, не придумал ничего лучше, не перехитрил…

Да что теперь.

Бертран с раздражением кинул сухое полено в огонь, от чего языки пламени взметнулись ещё выше.

Люди у костра жались друг к другу. Продолжали бренчать струны под чьими-то не очень умелыми пальцами.

Рядом промелькнула тень и скрылась. Кто это? А, всего лишь Эд. Проверяет караулы. И что ему не сидится, в самом деле? Это работа начальника стражи, но нет, братцу надо сунуть свой величественный нос везде и всюду… Что-то втолковывает караульному. Светлые боги, ну о чем, о чем тебе с ним говорить?..

Словно его и правда кто-то за язык потянул, Бертран задумчиво сказал:

— Знаете, господа, я думаю, наше королевство ждут большие перемены…

Лютня затихла. Разговоры смолкли. Эд тоже уши навострил, хоть и не обернулся.

— Вы заметили, как чтут Матерь на севере? Чуть ли не больше, чем у нас. Кажется, это произвело неизгладимое впечатление на моего брата. Посмотрите только, как он стал внимателен. Как опекает каждого солдата. Это вам не Воин, ведущий бойцов вперёд, нет, Эдвард каждого готов выслушать, понять… Из меня жреца Владыки не вышло, так может из него получится жрец Матери?..

Услышал. И редкие смешки услышал. Неужели, никто не осмелится…

— Сеньор, но ведь у Матери нет жрецов. Только жрицы.

Спасибо, светлые боги, хоть кто-то.

— Я думаю, мой брат что-нибудь придумает.

Вот он. Уже здесь. Само возмездие. И чёрные полы плаща развеваются, как вороньи крылья. Но нет, на людях принц Эдвард безупречен. Тихо положил тяжёлую руку на плечо и сказал почти на ухо:

— Идём.

Бертран ответил так же тихо, глядя в пламя:

— Куда? Мне не нравится твой тон.

Но ярость брата уже прорывалась наружу как пар из плохо прикрытого котла:

— Идём или я потащу тебя за шкирку как щенка!

— Ох, ну раз ты так настаиваешь…

Улыбка, извинение, и пришлось идти. Бертран с удивлением отметил, что даже рад с кем-то сейчас поругаться. Вот только… Нет у него злости на Эдварда, совсем нет, только странная тянущая пустота внутри…

Брат провел его через весь лагерь, мимо хозяйственных телег, мимо дозорных, мимо пасущихся лошадей — и вывел на опушку леса.

Подойдя к кустам, за которыми начиналась стена деревьев, Эд резко развернулся, вынимая из ножен меч.

— Всё время, пока мы были на севере, я терпел, но...

— Зачем, братец? Терпеть вредно.

— Северяне не должны знать, что один из принцев идиот.

— Только один?

Да он сейчас полыхнет не хуже, чем сухое бревно! Но пока ещё только шипит:

— Заткнешься ты наконец или нет?! Сейчас получишь за все... Ну, доставай свой меч! Где он?

Бертран пожал плечам:

— Ты не сказал, что он потребуется...

Эдвард, не веря, опустил глаза к поясу, и, убедившись, что Бертран не врет, взвыл в голос:

— Ты же знал, зачем я тебя сюда тащил! Неужели ты настолько глуп, что пришёл на поединок без оружия?!

Бертран был готов ответить что-то резкое, но не нашел в себе достаточно злости. Эд, конечно, дурак, но делить им нечего, да и к тому же…

— Оружие? Ты с ума сошёл! А если я тебя убью? Разве я могу оставить Ферлиберт без самого распрекрасного короля за всю историю? Да, и ещё, мне же придётся занять твоё место. Подумай о королевстве! Это будет конец.

Эд не ожидал такой отповеди. Он так и замер с поднятым оружием, но ярость его постепенно таяла. Брат коротко усмехнулся:

— Да, это мне в голову не приходило.

— Нет, ты станешь королем. И раз уж я тебя сегодня не убил, окажешь мне небольшую услугу.

Он даже руку с мечом уронил от неожиданности:

— Какую?

— Пообещай, что первым же указом разведешь меня с Фелицией. Если уж свадьбы мне не избежать...

— Хм, тогда ты должен начать безгрешную жизнь, полную благих дел… — задумчиво ответил брат, включаясь в игру.

— Как будто я против!.. Вот! Придумал! Вторым указом отправь меня обратно к жрецам Владыки. Тебе они не посмеют отказать.

Брат уже и забыл о сражении, он громко рассмеялся:

— Смотри-ка, как ты ловко выдумываешь новые указы! Может, все-таки заберешь корону?

— Подумай о матери, она этого не вынесет, — отмахнулся Бертран. — Ну, обещаешь? Помни, ты обязан мне жизнью.

Эдвард с шумом бросил меч обратно в ножны и хлопнул Бертрана по плечу:

— Раз обязан, долг верну, не сомневайся.

Так они и вернулись в лагерь, перебрасываясь шутками, и пустота внутри будто немного затянулась, но все же не ушла совсем.

* * *

Чем дальше они уезжали от Терравирис, тем хуже становилось Бертрану. Непонятное опустошение не отпускало, напротив, разъедало внутренности как червь.

Особенно тяжко приходилось по ночам. Эта луна… Огромный белый слепой глаз смотрел на землю, смотрел на него, Бертрана, и ждал чего-то. Будто принц что-то должен был сделать, только что?

Он бродил по окрестностям, не находил себе места, не мог уснуть, не мог успокоиться… Бертрана грызло странное чувство, будто он чужой в своём теле. Казалось, когда-то нечто подобное уже происходило, но когда, где?.. Не вспомнить.

Бертран больше не донимал шутками Эдварда. Он будто… Потух.

— Сын, что с вами творится?

Бертран вздрогнул, испуганно оглянулся.

Обычная дорога, королевский тракт. Весеннее высокое небо. Свежий ветерок. Кавалькада едет своим порядком, но… Он не смог вспомнить, как сел на коня, когда они выехали?..

Мать встревоженно заглядывала в глаза. Кажется, она что-то спросила…

— Всё в порядке, — ответил Бертран, надеясь, что угадал.

— Вы не заболели?

Болезнь? Может и правда все это просто болезнь? Нет, не похоже.

— Всё в порядке, матушка. Вам не о чем волноваться.

Она покачала головой:

— Бертран, что бы ни случилось, незачем таиться.

А разве что-то случилось? Просто… Просто нет ему дороги домой.

Эта мысль возникла так внезапно, будто вложенная кем-то. Нельзя ему домой. Нельзя. А куда?..

Обратно. Езжай обратно. На север.

Он испуганно обернулся к матери, она продолжала пристально его разглядывать.

— Что такое?

Она ведь знает, о чем он думает. Может понять.

— Я… Я должен…

— Объяснитесь, сын мой.

Да как это объяснишь! Сейчас, днём, он хотя бы может нормально рассуждать, но когда взойдёт луна… Снова пустота будет затягивать его в омут. Снова будет тянуть… На север. В Терравирис.

— Я должен вернуться, — сказал он неожиданно твёрдо.

Мать вскинула брови:

— Куда? И зачем, позвольте узнать?..

— Я должен вернуться в Терравирис, — а вот зачем, он и сам не мог понять. Там должно стать легче. Но почему? Откуда он это узнал?..

— Бертран!

Но принц уже разворачивал коня. В седельных сумках есть все необходимое. А людей он брать не будет. Лишняя морока.

— Бертран! — это уже отец.

— Я напишу, как доберусь. Всё будет хорошо!

И шпор, шпор коню, чтобы не остановили. Чтобы не догнали! Скорее!

* * *

Бертран остановился лишь с наступлением темноты. Загнанный конь явно нуждался в отдыхе, да и он сам, спрыгнув на землю, вдруг почувствовал, насколько устал.

Вечерний город, названия которого он не знал, да и не хотел знать, встретил его огнями и запахом мокрой земли. До мощеного камнем Рейнхилла этому селению было далеко, но если здесь найдется кружка доброго пива и приличная кровать — Бертран готов был признать что здесь живут не хуже, чем в столице.

Он шел по узким улицам, жадно впитывая все вокруг. Вот из таверны повеяло жареным мясом — запах был настолько силен, что, казалось, слышно, как шипят капли жира, падающие на раскаленные угли. Вот послышался женский вскрик, а следом — мужской хохот и хлопанье дверей.

Если бы брат знал, что он здесь, то, конечно, осудил бы. Непременно сделал бы внушение, долго и нудно говорил бы о чести и долге… Но у Бертрана было одно огромное преимущество перед Эдвардом — свобода. И он собирался пользоваться ею как можно дольше, не теряя ни одной драгоценной минуты. Кто знает, сколько ещё её осталось: вдруг на Фелиции и правда придется жениться.

Впрочем, сейчас она была последней, о ком ему хотелось думать. Бертран был молод, ничем не обременен и ни от чего не зависел. В нем легко было узнать человека благородных кровей, но дорожное платье скрывало истинный статус даже от самых зорких глаз.

Он уже выбрал заведение, в котором намеревался провести вечер, как вдруг его окликнули:

— Бертран? Разрази меня Владыка, откуда ты здесь?

Он резко обернулся на знакомый голос: ошибки быть не могло. За ним следом спешил несколько долговязый юноша лет двадцати трех. Спешить ему было трудно, мешал щенок, которого он тянул за собой, а тот упорно отказывался идти.

— Доран! Ты?

Отбрасывая рыжие кудри со лба, друг рассмеялся:

— Я слышал, что славное семейство Фернеолов благополучно уехало домой, и уже не думал, что мы встретимся. Неужели ты сбежал? Снова сбежал?

В памяти всплыл ночной холод, пробирающий до костей, и эта огромная зловещая луна, будто высасывающая изнутри… Бертран тряхнул головой, прогоняя наваждение:

— Да, видел бы ты мою невесту, тоже бы ускакал, куда глаза глядят…

Доран насмешливо поклонился:

— Почту за честь познакомиться с будущей леди Фернеол.

Бертран не поддержал шутку, слишком сильны были воспоминания о мрачных местах на границе королевств. Он почти с раздражением напомнил:

— Ты так и не сказал, откуда ты здесь? И что это за несчастный пес?

— А я его украл.

— Что? Зачем? Неужели Ридвеллы настолько обеднели, что не могут купить себе гончих?

Щенку понравилось, что его больше никуда не тащат, а сапог хозяина был таким большим и мягким, что он поспешил привалиться к нему, забавно тараща глаза вверх, словно пытаясь понять, о чем болтают эти люди.

— Это не для меня, — отмахнулся Доран. — Длинная история. Давай зайдем куда-нибудь, а то я уже ног не чувствую! Ну и весна у них тут, холоднее наших зим!..

* * *

В таверне было жарко от набившихся сюда людей и их хмельного дыхания. Хотя север славился своим элем, сейчас было время подогретого со специями вина (“да смотри, чтобы не слишком сладко, мы не пирожными лакомиться пришли“ — напутствовал Доран хозяйку).

Среди толкотни и шума, рядом со старым другом воспоминания о ночном ужасе почти ушли. Он почти забыл о слепом глазе одинокой луны, почти забыл это странное тянущее чувство, заставившее его развернуть коня обратно, в Терравирис. Плечи расслаблялись, кулаки разжимались. Он вдруг почувствовал, насколько же сильно устал.

Заглядывая в кружку, Бертран почти прослушал рассказ Дорана.

— Ну и вот, я с этим щенком, капризным, словно девица на выданье! А ведь мне его еще домой везти, понимаешь! Я же обещал ей, ну и, понятное дело, слово сдержу.

Да, конечно, здесь снова замешана прекрасная Беатрис, как же иначе. Поразительно, сколько отмахал Доран из своего графства, самого южного в двух королевствах, ради какой-то собаки для неё. Бертран подумал, что в его окружении, к счастью, нет женщины, ради которой он бы решился на подобную авантюру.

— Я хотел сегодня же уезжать, — продолжал болтать Доран, — а тут вижу, ваше высочество…

— Эй, потише!

— Да, прости… Вижу, что ты идешь. Ну не мог же я пройти мимо!

Доран был настоящим другом. Если бы не он, времена послушания в храме Владыки были бы совсем невыносимыми, но к счастью, этот рыжий прохвост был способен на выдумки, которых не постыдился бы и сам Добрый.

— Помнишь, как мы подменили книгу с молитвами? — усмехнулся Бертран. — Её месяц потом искали. А кресало, высекающее божественную искру?

Доран прыснул:

— Сами виноваты, очень глупо иметь только одно кресало и держать его на самом видном месте! Лучше вспомни бедняжку Орианну…

— Бедняжку? — тонко улыбнулся Бертран. — Не помню, чтобы она жаловалась.

— Ах, ваше высочество, — Дорану хорошо удавался высокий женский голос, — как бы мне хотелось научиться молиться так, чтобы боги меня услышали!

— Никто не упрекнет меня в безразличии к прихожанам, — рассмеялся Бертран, выпивая остаток вина.

— Я почти скучаю по тем временам, — вздохнул Доран.

— А я вот ни капли не скучаю. Повезло, что жреца из меня таки и не вышло, где бы я теперь был?

— Не знаю, где, а только былого веселья нам уже не видать.

— Ну да, не сегодня-завтра женишься на своей несравненной Беатрис, где уж там…

Доран внезапно помрачнел и ничего не ответил, а Бертран продолжил:

— Я же планирую сохранять свободу как можно дольше. И никто не заставит меня от неё отказаться!

— Именно за этим ты вернулся? Погулять как следует?

— Если бы… Я должен ехать в Рейнхилл, к Катрионе. Все так за нее переживают, особенно матушка… Просила меня присмотреть за ней, — зачем-то соврал он.

Доран понимающе кивнул и больше ни о чем не спрашивал. Бертран бы позвал друга с собой, но у того были особые отношения со столицей Терравирис. Там погиб его отец, погиб очень странно, говорят, тела так и не нашли. Об этой истории до сих пор говорят только шепотом, и сам Доран вспоминать об этом не любит.

В открытое окно заглядывал холодный белый диск ночного светила. Бертран спиной ощущал серебристый свет, и его пробирал мороз. Перед глазами вставили глыбы белого мрамора… Да, королевский замок, именно туда тянул его странный зов.

За годы подготовки к служению он научился разбираться в желаниях богов, в их явлениях людям. Будь принц немного набожнее, он бы решил, что это Владыка призывает его вернуться к алтарю, но Отец всего живого вряд ли бы избрал своим проводником ночной мрак. Бертран не мог не знать, чей это почерк, но как поверить в такое? Силы тьмы? Зачем им мог потребоваться он, бесполезный, ни к чему не способный, хоть и королевского рода…

Может, его околдовали? При дворе Терравирис это не принято, но мало ли какие козни там строят новоявленным родственникам короля…

Нет, он должен вернуться, и все выяснить. Там, в замке, он обязательно найдет ответы. А еще там было одно незаконченное дело… Да, к ней, пожалуй, стоило вернуться. Интересно, как ей служится у Катрионы?

* * *

— Мне нужно пойти к Кларе, — выпалила Элиза.

Анна замерла.

— Для чего? — спросила она тоном, который должен был показаться легким, и с преувеличенной аккуратностью отложила недочитанный свиток в сторону. Ничего не вышло. Голос прозвучал напряженно. Она сама это почувствовала, а ученица — тем более. И разумеется, тут же бросилась в атаку.

— Клара мне — не чужая, — упрямо поджала губы Эл. Видимо, та, что ее воспитывала, часто говорила ей “Нет, потому что я так сказала“ — и девчонка всегда готова к бою.

Анна вздохнула.

— Хорошо, пойдем в “Чашу и коготь”. Навестим твою Клару, сообщим последние новости. Только наведи морок. Будет подозрительно, если меня увидят в городе со служанкой королевы, — она встала и подошла к зеркалу. Бросила на отражение оценивающий взгляд — и обернулась.

Элиза казалась опешившей:

— Что, вот так... Вот так просто?

Анна широко улыбнулась.

— Ну, разубеждать тебя бесполезно, да мне и самой не помешает купить кое-каких трав. Помочь тебе с лицом или справишься?

— Нет, я сама…

— И чему тебя учить? — весело спросила Анна.

Право, Эл все еще выглядела озадаченной.

* * *

На этот раз Анна прикинулась мальчишкой, а Элиза — высоким, благообразным стариком. Она степенно вышагивала по главной улице Рейнхилла, Анна же не менее старательно подпрыгивала рядом.

Приближающаяся весна теплым дыханием отогрела и Терравирис. И величественный белый город превратился в потрепанного воробья. Мокрый и взьерошенный после зимней стужи, грязный и глиняный, взблескивающий плевками луж на мостовой, Рейнхилл тем не менее оживал и по-весеннему звенел голосами и смехом прохожих, пел цокотом копыт по очистившейся каменной кладке. Дышалось легко и свободно.

Как замечательно хоть на время покинуть неприветливые стены Белого Меча. И хотя щебета и напускного веселья — стараниями Катрионы и ее дам, — там было не меньше, а то и больше, чем на улицах столицы, оставаться в замке — все равно как вариться в котле с протухшим зельем.

Они миновали городскую ратушу; часы зазвенели и отбили одиннадцать ударов.

— У нас всего пара часов, — предупредила Анна. Эл едва заметно качнула седой бородой.

На пороге их, как обычно, встретила Клара. И судя по крепко сжатому рту, то, что они появились вместе, ей весьма не понравилось.

— Проходи, Антарес, — бросила она неприветливо, и обернулась к Эл: — а ты... Поможешь мне на кухне, у меня служанка заболела.

Анна нахмурилась.

— Вообще-то Элиза — моя будущая ученица.

Клара хмыкнула:

— Элиза... Да уж вижу, не слепая. Попей вина, Антарес, тут мы все равны, наставницы и ученицы, да только я главнее, — сказала она с нажимом. — Иди, иди, нам потолковать надо.

* * *

Едва Антарес скрылась, Клара цепко ухватила Элайв под локоть, и повела другой рукой, снимая с нее морок.

— Ты мне лицо-то бесстыжее под бородищей не прячь, — напустилась она на Эл, как только они остались наедине. Та попятилась. Но Клара наступала, неотвратимая, как возмездие: — Ты что это вытворила, дуреха? Ты к кому в ученицы пошла?

Эл пискнула:

— Меня зелье позвало. Не могла же я дать ей умереть?

— Значит, выпила отравы, схватила ребенка в охапку, и готово дело — наставница! Ну, я покажу ей, — продолжила бушевать Клара. Лицо ее раскраснелось, глаза метали молнии. — А я-то, я-то тоже хороша. Нашла кого просить о помощи... Помогла лиса куренку, называется! Прости меня, — добавила она уже чуть тише. — Нужно было тебя при себе оставить... А теперь... Что поделаешь.

— Со мной все хорошо, — тихо, но твердо сказала Эл. — Зря ты о ней так. Она... Не причинит мне зла.

Клара покачала головой.

— Ох, горе ты мое. Ничего-то ты о ней не знаешь. У нас ее не любят.

Эл отвернулась.

— Маму в деревне тоже не любили, а над отцом смеялись. Скажешь, отец с матерью это заслужили?

Клара раздосадованно фыркнула. Вот что в голове у девчонки?

— Ты эту... Антарес с Ариадной не сравнивай. Совсем другое дело. Вот что ты о ней знаешь?

— Она сильная, — сказала Элайв, поразмыслив.

Клара хмыкнула.

— Верно. Чудовищно сильная для наследной ведьмы. И учила ее старая королева. А о той слухи ходили разные, и ни одного хорошего. Что у нее за магия, если она из обычной девчонки смогла сотворить такое?

— Люди много болтают зря, — упрямо сверкнула глазами Эл.

— А магия твоей разлюбезной Антарес? Ты хоть раз видела, как она колдует?

Эл неопределенно пожала плечами.

— А я тебе скажу, что магия ее странная.

— Почему?

Клара задумчиво склонила голову.

— Мудрая сплела магию из четырёх стихий, и каждая ведьма меняет ее под себя. У каждой свой талант, от одной стихии. Те, кто в зверей разных могут обращаться — от силы земной. Те, которые сражаться могут — от пламени. Прозорливые — от воздуха. Ворожеи — водная стихия. И у каждой дар свой, особенный, а эта... — Клара обернулась, будто опасаясь, что их подслушают. — Играет чистыми стихиями, чистыми, понимаешь? Сразу всеми. Никак их не меняя.

— Разве это плохо?

Клара поежилась.

— Мудрая дала нам магию, как Воин дал мужам оружие. И представь: кто-то сражается на мечах, кто-то стреляет из лука, кто-то бежит на врага с рогатиной. А Антарес в таком случае держит расплавленный клинок голыми руками. Странно это все... Как будто и не ее это магия.

Клара замолчала, окидывая Элайв зорким взглядом. Удалось ли убедить девчонку? Она кажется задумчивой. Но достаточно ли этого?

— Сколько ее знаю, она никому доброго слова не сказала. И тебя не к добру к себе привязала. Не доверяй ей, девочка, слышишь?

* * *

По дороге обратно в замок Эл подумала, что поступила совершенно правильно, когда не стала советоваться с Кларой перед клятвой. Та хотела ей только добра, но зачем-то все очень сильно усложняла.

Возможно, Анна не совсем обычная ведьма, так что с того? Ей приходилось жить в постоянном страхе. В любой момент её могли поймать и казнить. Станешь тут странной, что и говорить.

Но с другой стороны… Что-то в словах Клары неприятно царапало. Ведь правда, что Эл знала о своей будущей наставнице? Почему она сразу решила, что ей можно довериться?..

С каждым днем подозрения сгущались, как переваренная каша. Анна не спешила начинать обучение. Анна упоминала, что для завершения клятвы им предстоит большое дело, но никогда не говорила, какое именно. Анна так часто говорила о своей наставнице, что сама была похожа на ученицу. Да еще и предостережения Клары подливали масла в огонь.

В конце концов, Эл не выдержала. Когда благородные дамы после обеда покидали столовую залу, она подстерегла Анну:

— Леди Эстер, если позволите… У меня к вам… поручение.

Анна затравленно оглянулась на любопытных фрейлин, но все же успела надеть маску безразличия:

— Идемте, милая. Я тороплюсь, вы можете все рассказать по дороге.

Один поворот, другой… И как только Анна здесь не теряется? Наконец, в одном из пустынных коридоров леди потянула в сторону гобелен, за которым оказалась маленькая дверца.

— Сюда, — одними губами шепнула она.

Петли даже не заскрипели. Что это за тайник? Она часто сюда ходит?

Но вместо пояснений, Анна зашипела:

— Эл! Ты забыла, что нас никто не должен видеть вместе? Что случилось?

Элайв не стала юлить:

— Зачем я тебе? Скажи прямо.

Анна глубоко вздохнула. В полутьме было почти невозможно что-то понять по ее лицу.

— Ты же знаешь, каждой ведьме приходит время…

— Нет, дело не в этом. Здесь что-то другое. Что?

— Это Клара тебе что-то сказала? — нахмурилась Анна.

Но Эл лишь упрямо тряхнула головой:

— Ничего такого она не говорила. Я и сама догадалась.

Анна снова вздохнула, ссутулившись.

— У меня были кое-какие планы, это правда, но… Ты хочешь говорить об этом прямо сейчас? Здесь?

— Да, — решительно кивнула Элайв.

— Ну хорошо… — Анне было тяжело, и она никак не могла подобрать слова. Она смотрела мимо, искала глазами что-то на потолке и никак не могла найти себе места: мяла длинный рукав, переступала с ноги на ногу… В другой ситуации Эл бы смутилась, почувствовала себя неловко, но не сейчас. Если здесь замешан какой-то обман, если…

— Ты знаешь, я наследная ведьма. Я выбрала магию, хотя по правде сказать, иногда мне кажется, что и выбора никакого не было, — грустно усмехнулась наставница. — Всю жизнь я скрываюсь, утаиваю свой дар, но ведь все могло бы быть иначе. Представь, как было бы здорово, если бы такие, как мы, жили свободно и ничего не боялись.

— Ну и что? — буркнула Эл. — Разве это можно изменить?

— Можно! Я могла бы! Если бы… Если… — она выдохнула, решаясь. — Если бы я стала королевой.

— Так вы немного припозднились, ваша милость, — усмехнулась Элайв. — Король уже женат.

Лицо Анны вдруг стало жестким. Никогда прежде Эл не видела её такой.

— Тем лучше. Пусть любит свою королеву как можно сильнее. Она изменит порядки в этой стране.

— А ты можешь уговорить Катриону? Да, это могло бы сработать, но…

— Не уговорить. Я хочу стать Катрионой.

Сначала Элайв подумала, что ослышалась. Но постепенно она начала понимать. Песчинки сыпались вниз, складываясь в горку, и…

— Анна.... — только и смогла прошептать Эл, осознавая, во что ввязалась.

— Ну? Ты со мной? Что скажешь?

— Я… Я не знаю… А если тебя раскроют? Если обнаружат? Тебя же…

“И меня вместе с тобой”, — добавила она мысленно.

— Это даже не Лата, понимаешь? Это… Повешение? Четвертование? Боги праведные…

Лицо Анны посерело:

— Прости. Следовало сказать сразу. Конечно, я рассчитывала на твою помощь, но… Я понимаю.

Эл вдруг вспомнила слова Клары: “У нас ее не любят”. Если она и раньше совершала такие самоубийственные вещи, пожалуй, было за что.

Анна ждала ответа. Она смотрела прямо и цепко, и от этого горящего взгляда хотелось убежать, спрятаться.

Элайв медленно сползла по стене, опустившись на пол. Подумать. Ей нужно подумать…

Нет, это невозможно. Даже если все получится, рано или поздно дело раскроется. Измена королю! Да еще и с помощью колдовства!.. Их не просто убьют. Их будут пытать. Долго и страшно.

Так вот какое дело должно было завершить клятву верности! Эл знала, что для этого нужно большое, серьезное колдовство, но никогда не думала…

Освобождение ведьм. Анна сказала, что все это ради освобождения их же сестер. Анна, получается, беспокоится о них? О нас всех! Она готова рискнуть всем, что имеет: своим положением, состоянием, своей жизнью, в конце концов! И если единственное, что ее отделяет от успеха, — согласие какой-то девчонки сварить пару простейших зелий… Да кем она будет, если не попробует?

Опустив голову, Эл прошептала:

— Можешь рассчитывать на мою помощь и дальше. Я с тобой.

.

Алый воск пролился на желтоватый конверт. Яркая капля потекла вниз, как кровь стекает по коже.

Перед глазами вновь, как наяву, встала ночь свадьбы. Пусть у меня будет дочь. Бела, как снег... Румяна, как кровь...

Анна вздохнула. Как трудно решиться. В этом конверте — ее смерть.

Все изменилось после той ночи, когда Ричард дрожал в ее объятьях и шептал жестокие слова о том, что он связан этими брачными узами, точно зверь в клетке… Она больше ничего не понимала, хоть роза ее и потеряла цвет.

Что это было? Секундное помешательство? Хмельной бред? Или он действительно ненавидел свою юную и прекрасную жену? А на виду у всех лишь умело притворялся?

"Я совершаю ошибку", — подумала Анна.

Страшную ошибку. Ведь она решила отказаться от всего, покинуть людей, которых клялась защищать и оберегать... Все ради него.

Она нервно комкала в руках конверт. А если он действительно ненавидит Катриону Фернеол? Назад ведь пути не будет.

Она задумчиво провела пальцами по тонкой надписи на конверте. Сэру Джеймсу Лонгриверсу...

Я возвращаюсь домой, писала она. Но это было ложью. Дом ее был и остается здесь, в Рейнхилле, в Белом мече, рядом с ним. Всегда рядом с ним.

Но... Кто знает, как изменился Ричард после свадьбы? Что происходит с ним там, за плотно сомкнутыми створками дверей? Они ведь толком и не разговаривали после его возвращения из Ферлиберт.

“Я мог бы сделать своей любовницей тебя”, — сказал он в ночь свадьбы. Анна горько скривила губы.

Может быть, это и есть выход? Если боги вместо большего греха предлагают меньший — не в этом ли их милость? Эта мысль отдавала желчью, но… В конце концов, в Чертоге богов ей не готовят сияющие одежды и трон одесную Владыки.

Весь вопрос в том, сможет ли она делить Ричарда с королевой? А не делила ли до этого с десятками таких же пустоголовых девиц?

Забывшись, Анна коснулась кончиками пальцев ещё горячего воска, и с лёгким вскриком отдернула руку. Боль привела ее в чувство. "Я не должна спешить", — подумала она.

Анна выдохнула, и в груди будто слегка ослаб тугой узел тревоги, тяжелым камнем придавливающий ее к земле. Прежде чем она примет решение, ей нужно поговорить с Ричардом.

Анна позвонила в колокольчик, и на зов почти мгновенно явилась Грейс.

— Приготовь мне самое лучшее платье, — велела Анна. Поразмыслив секунду, добавила: — И будь готова уложить вещи.

Служанка охнула:

— Госпожа, вы уезжаете?

“Темный наконец-то решил тебя прибрать?“ — говорил ее взгляд.

— Возможно, — уклончиво сказала она. — Но не беспокойся, тебя я с собой не приглашаю.

Грейс облегченно перевела дух. Помогая Анне одеваться, она выглядела почти довольной.

— Ах, миледи, вы очень хороши, — прощебетала она не вполне искренне, но видимо, радость, что она скоро избавится от надоевшей хозяйки, была сильнее.

Тем не менее, Анна, взглянув в зеркало, подумала, что платье и вправду выглядело неплохо. Светло-серебристое, в отличие от большинства ей принадлежавших, оно мягкими складками охватывало фигуру, а сквозь широкие прорези на рукавах выглядывал яркий голубой бархат. Ткань красиво оттеняла бледность кожи, и она не казалась такой болезненно-желтоватой.

Ловкие руки Грейс отвели от лица локоны, заправив их под маленькую серебряную сетку. В остальном же ничего не мешало волосам темной волной свободно спадать по спине. Как в Ферлиберт, шепнул ей непрошенный голос.

Катриона тоже никак не привыкнет убирать волосы по северной моде.

На секунду Анна прикрыла глаза. Да помогут мне боги, подумала она. Ричард должен меня принять — и выслушать. Наедине.

* * *

— К вам герцогиня Эстер, — жалобно простонал мальчишка паж, — Ваше величество, стража ее пропустила, а я...

Ричард выглядел бледным и уставшим, отметила Анна, жадно вглядываясь в его лицо. Под глазами залегли голубоватые тени. Острее, яснее обозначились высокие скулы. Рот крепко сжат. Не в самом лучшем настроении, это верно, но хвала богам, ей хотя бы удалось застать его без Катрионы.

— Все в порядке, Мартин. Можешь идти, я сам поговорю с леди Эстер.

Что она ожидала? Вспышки гнева за ее внезапное появление? Радости? Что он бросится к ней в объятья? Голос его был сух и безразличен.

Анна застыла, не зная, на что решиться. Мальчишка попятился и скрылся за дверью.

Король смерил ее тяжелым, выжидающим взглядом — и опустил глаза.

— Что тебе нужно, Анна? — холодно спросил Ричард, не отрывая взгляда от бумаг. Но перо предательски замерло над свитком. Она заметила это и сделала шаг вперед.

— Мы так давно не виделись, — медленно, как в полусне, выговорила Анна. — Помнишь, как раньше... Ты знал все мои секреты... А я твои...

Она осеклась — Ричард со свистом втянул воздух сквозь зубы. С тихим хрустом перо сломалось в его руках. Анна почувствовала, как вновь краснеет. Что она делает? Что она говорит, о боги? Как стыдно. Развернуться и бежать, в самом деле бежать в Утонувшую звезду — но ее будто пригвоздили к месту.

— Если ты пришла только за тем, чтобы ворошить прошлое, можешь идти, — раздражённо бросил Ричард. — У меня совершенно нет времени на твои причитания, Ворона.

Услышав нелепое детское прозвище, Анна подняла на него глаза, как будто он протянул ей, запачканной горем и стыдом, милосердную руку. Это было так нелепо, но сердце ее дрогнуло от нежности.

Ричард... Как же ей хотелось пригладить его растрепавшиеся волосы. Стереть следы усталости с милого лица. Руки ее почти против воли потянулись к нему — обнять, укрыть, никогда не отпускать. Прижать к себе так тесно, чтобы не знать, где кончается ее тело и начинается его, просочиться под самую кожу, сквозь костяное кружево прямо к сердцу — да и застыть-замереть там.

Неужели это так много, Владыка?

— Ричард... — произнесла она почти без голоса, одними губами.

И вся боль выплеснулась в одно имя.

— Ну что? — холодно отозвался он. — Побыстрее, Анна, я очень устал.

— Я только... Хотела спросить... Ты счастлив с ней? — сбивчиво, неуверенно выдавила она. Хотела спросить — другое. "Станешь ли моим? Вернёшься ли ко мне? Есть ли другой путь, кроме того, страшного, что я задумала?"

Пальцы его нервно дернулись — и сжались в кулак.

— Анна, я люблю свою жену, — сказал Ричард устало и голос его отвердел, стал ледяным и металлическим, точно клинок в лютый мороз. — А теперь уходи. Ну же!

— Да, ваше величество. Я просто хотела вам сказать... — голос ее взлетел, стал звонким — отразился от потолка. — Я уезжаю домой. В Утонувшую звезду.

Ричард молчал. Только глаза его стали, кажется, чуточку больше — или это оттого, что она жадно вглядывалась в них, искала хоть что-то... И не знала, получилось ли найти.

— Как видите, я всегда предупреждаю ваши желания, — сказала она горько. Развернулась к дверям, в надежде, что окликнет... Остановит. Но тщетно.

“Я люблю свою жену“, — набатом било в виски. Но эту боль уже можно было выносить, зная, что это не конец.

Ну что же, подумала Анна, захлопывая двери. Он приговорил своей любовью — и Катриону, и меня тоже.

* * *

Маленькая девочка застыла, зажатая в кольцо из нависающих над нею сильных, высоких, незнакомых... Таких взрослых. Точно маленький зверёк, окружённый гончими псами.

Ей восемь лет и девять месяцев. Это много, но все же недостаточно, чтобы справиться с Синклитом речных лордов.

Если бы отец был здесь... Но отца нет. И не будет уже никогда. Как и матери.

Она будто наяву слышит: “Энни, Энни, маленький кораблик...“ — но шепот растворяется, его забивает гул недовольных голосов. Анна крепко сжимает губы и смотрит в пол.

— Я думаю, никто не будет спорить, что маленькой леди нужна защита!

Она узнает этот визгливый противный голос. Он принадлежит сэру Лонгриверсу. Отец его не любил, а мама всегда говорила, что он точно заноза в сердце. И правда похож на занозу, подумала Анна. Такой же длинный, все черты лица острые. Как будто хочет вот-вот впиться в руку и не отпустить.

— И уж не вы ли ее хотите обеспечить, Джеймс? — иронически спросил барон Клеран.

— Почему нет? — сладко улыбнулся Лонгриверс, поглаживая винный бархат своего камзола. — Моему старшему сыну Седрику уже минуло пятнадцать, он ловок и крепок, и вполне готов продолжить род Эстеров.

Он глупый, и лицо у него в прыщах, хотелось сказать Анне, но Синклит взорвался куда более громкими воплями.

— Никогда!

— Не бывать этому!

— Не сын у Лонгриверса ловок, а он сам!

— Быстро же подсуетился.

Барон Клеран поднял руку.

— Милорды и миледи, могу я взять слово?

Недовольный ропот толпы был ему ответом. А на лицо сэра Лонгриверса Анна и вовсе смотреть боялась. Он как будто проглотить ее хотел.

Барон Клеран возвысил голос.

— Если уж кто и способен защитить маленькую леди, так это мы с леди Эммой. Моя жена — люмина госпожи Анны, как вы все знаете.

Но закончить ему не дали. Вновь поднялся этот ужасный крик, и на этот раз к нему присоединился и Джеймс Лонгриверс.

— Не успели остыть тела лорда и леди Эстер!

— Еще один стервятник, как же!

Анне очень хотелось убежать и спрятаться. В покоях матери стоял сундук, где хранилась ее одежда, пересыпанная ароматными травами для защиты от насекомых — душицей, лавандой. Если забраться внутрь и уткнуться лицом в мамины платья, можно представить, что она рядом. Ее руки всегда пахли лавандой… А главное — в сундуке темно и тихо, и не будет слышно этих ужасных криков.

А ещё можно убежать в конюшню, взять самую быструю лошадь и поскакать... Неважно куда. Вперёд. Далеко-далеко. Но Анна ненавидела конюшню. Если бы лошади не понесли над пропастью, мама и папа были бы живы...

Глаза ее обожгли слезы. Отец говорил:

— Нельзя показывать Синклиту слабость, Энни. Твои вассалы должны видеть, что ты сильна и можешь править ими крепкой рукой.

А мать смеялась.

— Она же ещё так мала, Элиас.

И вот теперь она взрослая. Она леди Королевской реки — и плачет. Перед Синклитом!

А ведь они сейчас решают, что делать с нею, с испугом поняла Анна. Может быть, если они не договорятся, сэр Джеймс возьмёт ее в охапку и тоже выбросит в пропасть? А Утонувшей звездой будет править его противный Седрик. Рыхлый, точно крестьянский хлеб.

— Синклит! — раздался знакомый женский голос — и вперёд вышла леди Эмма Клеран. — Долго ли вы будете мучить бедное дитя? Взрослые мужи — имейте хоть немного снисхождения к осиротевшему ребенку.

Она решительно шагнула в круг и положила руку на плечо Анны, ободряюще ей улыбнувшись.

— Пока вы рвали друг другу глотки, точно обезумевшие псы, — сказала она укоризненно, — я нашла вышод. Королева Элеонора разрешила все ваши споры, — торжественно сказала леди Эмма.

Синклит настороженно замолчал. По толпе прокатился взволнованный шепоток — но тут же истаял.

— Каким образом, позвольте узнать? — вышел вперёд Джеймс Лонгриверс.

— Самым для вас неприятным, — весело сказала леди Эмма, слегка поклонившись. — Королева Элеонора забирает леди Анну Эстер в качестве своей воспитанницы, пока она не достигнет совершеннолетия.

— А до тех пор землями вокруг королевской реки будет совместно управлять Синклит, как собрание равных, — продолжил барон Клеран, вставая рядом со своей женой. — Дабы продолжать служить верно дому Эстеров, которому мы все присягали.

Он склонился над Анной и спросил:

— Вы рады, моя леди?

Девочка растерянно взглянула ему в глаза и произнесла первое, что пришло ей в голову.

— Нет!

Если бы только можно было взять коня и нестись так быстро, чтобы деревья сливались в сплошную зеленую стену…

* * *

— Но! — вскрикнула она и пришпорила коня. Тот всхрапнул — и стрелой полетел вперед, так быстро, что деревья слились в сплошную зелёную стену.

В ушах всё ещё звенели крики:

— Леди Анна, куда же вы! Постойте! А как же верительные грамоты короля? Без них нельзя пересекать приграничные земли!

— Мне можно. Я — Эстер, — бросила она надменно. — И я возвращаюсь домой!

Голос взлетел до воя, до истерического волчьего призвизга, она летела вперед так отчаянно, как будто впереди ее и правда ждал дом. От этой мысли пробрало холодом.

Письмо Лонгриверсу наверняка уже доставили, и он ждет не дождется передать власть наследнице, которая не была в родном доме шестнадцать лет.

Хотя... Может быть, и ждет. Его обожаемый Седрик, говорят, до сих пор на выданье... Как смешно. Она эти шестнадцать лет ждала Ричарда, а он, получается, ждал ее.

Нервная судорога пробежала по ее лицу. Хватит об этом думать. Скоро Синклит выдвинется в путь, чтобы с должными почестями сопроводить ее в Утонувшую звезду. Но она должна успеть раньше. Обязана успеть.

Горсть медяков мальчишке-конюшонку — и дело сделано.

Она летела, как ветер. Она была свободна. На короткие несколько дней.

Грязный и влажный пригород Рейнхилла, чавкающий под копытами, как сытая раскормленная жаба, сменился скудными полями. Трудно возделывать бедную, почти бесплодную землю в этом болотистом крае. Странно. Раньше, когда она скучала в толпе придворных, у нее не было времени и подумать об этом.

Терравирис изголодался по материнской руке. По доброй королеве.

От реки потянуло холодной весенней сыростью, и Анна плотнее закуталась в плащ. Не хватало еще подхватить лихорадку...

Она опасливо оглянулась — но погони за собой не увидела. На мгновение ее вновь уколола обида: прежний Ричард непременно, непременно бы ее остановил...

Вздохнув, она пустила взмыленного коня шагом. Кажется, спешить уже некуда.

Постепенно небо вылиняло, поблекло, растеряло краски, как дешевая ярмарочная шкатулка. И внезапно вспыхнуло всеми оттенками королевского пурпура и багрянца.

Анна уже начинала опасаться, что ночь ей придется встретить в дороге, но конь, будто чувствуя ее страх, пропустил быстрее. Вдалеке показалось длинное, выбеленное, но как будто притиснутое к земле чьей-то могучей рукой, здание таверны. После величественной высоты королевского замка и тянущегося вверх всеми шпилями воздушного Рейнхилла... Это казалось таким убогим. Даже с “Чашей и когтем” не сравнится.

Навстречу ей выбежал прислужник-мальчишка. Да так и открыл рот. Впрочем, спешиться он ей помог вполне расторопно.

— Чего желает... М... Миледи?

Запнулся. Верно, никогда не видел леди, путешествующую в одиночестве.

— Миледи желает свежую постель, горячий ужин и корм для коня, — устало сказала Анна. — Да побыстрей. Утром...

Она смолкла. Лучше не болтать о своих планах. Конечно, она сумеет себя защитить... Но ведьм и получше нее убивали.

Тюфяк, что ей достался, по заверениям хозяйки таверны, был самым лучшим. Самым колючим на свете, поспорила бы Анна, но тем не менее, это было хоть что-то... В седле так вытянуться ни за что не получится...

Во сне к ней пришла Элиза. Только была она много старше; стать ее была величественна, а королевские одежды блистали, как солнечный свет.

— Здравствуй, дитя, — скаала она, протягивая ей чашу медную. — Пей.

И была эта чаша солона, как кровь.

— Твоя вина за чужую боль, — голос прогремел весенней грозой.

Протянула она чашу серебряную. Жидкость в ней была черна и горька, как полынь.

— Твоя расплата — предательство. Испей до дна, дитя, — и зазвенел голос, как стальной клинок.

А третья чаша была из золота и сладка, как спелый виноград.

— А в третьей чаше — любовь, — лукаво сверкнула Элиза — Элиза ли? — зелёными глазами.

И растворилась в сияющем свете. И стих голос, отзвучав весенней капелью.

* * *

Анна проснулась внезапно, с резким выдохом, как будто кто-то пнул ее в живот. Минуту-другую она бессмысленно смотрела в сводчатый деревянный потолок, пытаясь понять, где находится.

Дорога... Таверна.

В большое полукруглое окно любопытным глазом заглядывала луна, и почему-то становилось неуютно от этого большого серебряного зрачка.

Подперев щеку рукой, Анна повернулась на бок и вздохнула: куда ее влечет воля богов? Что она делает здесь, одинокая, без друзей и слуг, в каком-то трактире возле дороги, ведущей в Ферлиберт? К Утонувшей звезде. Но она знала: это того стоило. Совсем скоро она будет королевой. А Анна Эстер просто... исчезнет? Как будто ее никогда и не было.

По потолку блуждали серые тени; темнота дрожала и танцевала вокруг, как липкий бульон из вываренных костей.

"Может быть, боги меня испытывают, — содрогаясь, подумала Анна. — И перед тем, как достичь своей цели, я должна пережить и ужас этой одинокой ночи?"

Счастье не даётся просто, даже если ты ведьма. Особенно, если ты ведьма.

Веки отяжелели, она уже стала погружаться в тяжёлый, липкий, как и эта темнота, сон.

"Убить. Я хочу убить вас всех", — шептала тьма чьим-то до боли знакомым голосом, но она не могла понять, чьим.

"Вы не сможете. Вы не выживете. Вы не вернетесь. Никто из вас".

Всё тело Анны будто сдавило и прижало к постели чей-то огромной, невидимой, могучей рукой. Она не могла пошевелиться, сделать вдох — закричать она тоже не могла.

Луна за окном будто увеличилась в размерах, странно приблизилась, заполнила серебряным блеском всю комнату. Мертвенный лунный холод хлынул внутрь. Плеснул на постель, и точно приливная волна, пополз вверх; ноги утонули в нём до колен и омертвели.

Анна попыталась вырваться — но сил не было. Она всё ещё не могла пошевелиться. А тело будто растворялось в ледяном сиянии.

Холод стал еще злее, еще настойчивее, серебряная изморозь охватила руки, и вот пальцев уже как будто не существовало. Если Луна доберется до груди, она остановит ее дыхание.

Все ощущения исчезли, тело стало чужим, как набитая соломой перчатка вместо живой руки, она ничего не чувствовала. Только холод.

"Вильгельмина, — позвала Анна, — Вильгельмина, помоги мне... Ты обещала, что не позволишь мне умереть"...

Только насмешливая пустота была ей ответом.

Нет, нет, пожалуйста! Вильгельмина... Вильгельмина! Вильге…

Нет. Здесь ей не будет ответа.

"Мама... Матерь... — как в детстве, по наитию, когда ей снились кошмары, взмолилась она. — Помоги мне... Здесь так холодно…"

И она пришла. Тёплые руки лодочкой обхватили ее, и укачивая, будто на волнах, куда-то понесли.

“Энни, Энни, маленький кораблик“...

И ледяные лунные пальцы распустились, по венам расплавленным золотом, жидким солнечным светом, потекло тепло.

Мама... Ты здесь...

“Конечно, я здесь. Я всегда с тобой, ибо твое время приходит“ — сказал незнакомый звучный голос.

Анна распахнула глаза.

Небо за окном уже посветлело, и утренняя прохлада заявила свои права — окно было приоткрыто.

Она поежилась от холода. Так вот оно что. Не луна была виновата в ее ночных видениях, а всего лишь сквозняк.

Но что это?

Приподнявшись на одном локте, Анна недоверчиво прислушалась. Какой дурак (или неисправимый поэт) на рассвете будет терзать струны лютни? Воистину ранняя пташка поселилась по соседству!

Выбравшись из-под грубого одеяла, она подошла к окну и распахнула его пошире. На тепло больше не стоило и надеяться, так пусть хотя бы свежий воздух прогонит остатки ночных кошмаров.

Кажется, расторопная служанка уже успела почистить ее дорожный плащ? Как славно.

Не утруждая себя шнуровкой платья, она набросила плащ прямо на ночную рубашку и выглянула в окно.

Рассвет над Терравирис разгорался медленно, как будто кто-то то лениво и неохотно раздувал угольки в огненном шаре солнца. Новый день сулил новые радости. Новую, новую, новую жизнь. Внезапно ей захотелось петь... Как вот этому дураку с лютней по соседству.

Волосы рыжие, лентой увитые,

Вижу я как наяву...

Выдержу, выдержу — сердце разбитое

Плача, к себе я зову.

Ты точно в клетке, как птица невольная,

Как о свободе не петь?

Милая, где же ты — страшно мне, больно мне,

Молча осталось терпеть...

Неужели ещё один несчастный влюбленный, подумала Анна с любопытством. Звучный голос тем временем продолжал:

Я далеко, за туманными реками,

Таю, и свет мне не мил,

Где же найти мне искусного лекаря,

Чтобы любовь исцелил?

Она хмыкнула. Однако же это становилось забавным.

Лютня издала ещё один высокий дребезжащий звук, и невидимый певец завыл ещё обреченней:

Тихо брожу за постылыми стенами,

Грустный, как вспугнутый лис.

Где же та дева? Навеки потеряна!

Где же ты! О Беатрис!

Она высунулась в окно еще дальше, награждая певца аплодисментами. И каждый хлопок был полон сарказма.

— В жизни не слышала песни ужаснее!

Окно по соседству распахнулось и на свет показалась чья-то рыжая кудрявая макушка.

— Спасибо, миледи, вы очень любезны, — тон певца сделал бы честь самой леди Браун, но глаза его смеялись. — Когда мне придет в голову петь для вас, я обязательно спрошу вашего мнения о моих песнях. Сейчас же, увы, я пою для кое-кого другого.

Неожиданно для себя Анна улыбнулась в ответ. Это все утро — утро новой жизни виновато. Или может быть, улыбка певца. Такая мягкая. Почти как у Ричарда. Что-то в нем неуловимо располагало к себе.

— Очевидно, вы поете для некой Беатрис? Очень надеюсь, что она вас не слышала.

Молодой человек взглянул на нее искоса и вздохнул:

— Увы, не угадали. Я пою ее щенку.

Это прозвучало до того абсурдно, что Анна в первую секунду не нашлась, что ответить.

— Я ослышалась?

— Ну, вам, пожалуй, еще рановато оглохнуть, — хмыкнул невежа, — и если вы прислушаетесь, то различите, как лает этот пройдоха. Эй, Георг! Иди сюда!

И правда, тут Анна разобрала едва слышное тявканье.

— Дело в том, — продолжил певец, — что это недоразумение засыпает только под звуки музыки, и я сто раз пожалел, что его украл... — вздохнул он с досадой.

— Украли? — Анне вновь показалось, что она ослышалась.

— Чего не сделаешь ради наших возлюбленных, — подмигнул ей певец. — Вы тоже как-нибудь попробуйте, миледи, что-нибудь стащить. Судя по вашему плутоватому виду, из вас вполне выйдет толк.

Георг согласно гавкнул.

И пока Анна хлопала глазами, стараясь подобрать слова, ставня звучно хлопнула и незнакомец пропал.

"Ну что же, — подумала она весело, — кажется, он прав. Стащить я собралась целую чужую жизнь".

* * *

Вдалеке показалась розоватая поверхность реки.

"Одну ведьму утопили в Лате, и стала она нежитью, русалкой, наполовину рыбой, наполовину мертвецом", — припомнила Анна начало старой сказки.

Рассвет занимался над деревьями. Их вершины вспыхивали огненной короной, и ночная прохлада медленно отступала.

Анна на секунду выпустила поводья уставшей лошади и подула на озябшие пальцы. Скоро все будет кончено... Так или иначе. Синклит уже в пути, и этой тонкой перемычки моста над пропастью точно не минует. Другой дороги в Рейнхилл из Утонувшей Звезды не было.

— Стой.

Лошадь послушно замерла. Чувствуя, как малейшее движение в усталом теле отзывается укоризненными вспышками боли, Анна кое-как спешилась. Не слишком изящно — чересчур устала.

Мост как будто качнулся под ее ногами. Такой хрупкий. Такой ненадежный.

«Я не хочу смотреть, — подумала Анна. — Я не стану».

Но все же взглянула в черный провал. На дне, далеко-далеко внизу, клубился бледный туман, а звук...

Анна передернула плечами.

Легенды рассказывали, что это Воин вонзил меч в землю, и в открытую рану, в глубокую пропасть, заточил тех ведьм Терравирис, которые не встали супротив мужей своих, не стали сражаться за детей, ушедших в Ферлиберт. И будто бы, если прислушаться, и сейчас можно разобрать их горестный стон.

Анна вздрогнула. Ей показалось, или...

Да нет же. Это ветер. Просто ветер. Но и правда, как будто плачет кто-то в глубине.

Анна на секунду прикрыла глаза. Затем вновь открыла. Внизу все так же клубился белесый туман, скрывая камни. Камни, на которых когда-то окончилась жизнь Элиаса и Мариллы Эстер.

По кому ты плачешь, ветер? Не по ним ли?

Как давно минуло время, когда она купалась в их любви, как крохотная рыбка в большом фонтане. Теперь же... У нее не осталось никого, кроме Ричарда. Если она будет сильной. Если она будет смелой.

Все, чего она хотела — лишь немного любви среди этих надменных, равнодушных, пустоголовых болванов. Только Ричарда...

— Я буду сильной, отец...

Шаги за спиной она услышала слишком поздно.

— Ну надо же, какая красотка, — протянул насмешливый голос. — Тебя муж не учил, что не след богатеньким королевским лизоблюдам путешествовать в одиночестве?

Серые, какие-то блеклые глаза мужчины смотрели с видимым нахальством.

— И лошадь у тебя... Не моя ли?

Все ясно. Один из этих разбойников, называющих себя лесными братьями.

— Не подходи, — процедила Анна, выпрямляясь.

— А то что? — невинно округлил глаза молодчик. — Мы не в Ферлиберт. И что ты мне сделаешь, красавица? Заколешь иголкой?

И он сделал плавный, текучий шаг к ней навстречу.

Самая главная ошибка, говорил Элиас Эстер (а маленькая Анна прилежно слушала) — это недооценивать своего противника. Молодой разбойник ее недооценил.

Да, они были не в Ферлиберт. Но в Терравирис ведьмы тоже водились.

Пламя, слетевшее с ее рук, было не слишком горячим, и прошло по касательной над его головой, лишь слегка опалив волосы. Надо отдать ему честь — орал парень не слишком громко и недолго. Просто рухнул навзничь, стараясь сбить пламя. Мост опасно закачался.

— Су... Ведьма проклятая!

Анна невозмутимо подула на пальцы.

— За Синклит. За Утонувшую Звезду! — протянула она ехидно.

В конце концов, именно с этим кличем сражались ее люди. И разбойник это знал. С каким-то ужасом он, все еще распластанный на мосту, взглянул ей в лицо.

— Так ты Эстер?

Лицо его на секунду исказилось гримасой ненависти.

— Удивительно, как ты еще жива.

— О чем это ты?

Торжествующая улыбка мелькнула на бледном лице.

— О, выродок Мудрой чего-то не знает. Прекрасно.

Пошатываясь, он встал — и попятился, не спуская с Анны глаз. На губах его все еще играла эта безумная ухмылка.

— Что ж, в таком случае, желаю приятно сдохнуть.

— И тебе того же, добрый человек, — вздохнула Анна, провожая улепетывающего разбойника взглядом.

Как раз этим она и планировала заняться.

— Однажды одну ведьму утопили в Лате, и стала она нежитью, русалкой, наполовину рыбой, наполовину мертвецом. Но остался у нее на берегу возлюбленный, и долго ворожила она... Пока не взяла кинжал серебряный и не разрезала свой гадкий, мертвый рыбий хвост на две гадкие ножки.

Анна крепко ухватилась за рукоять на поясе. Солнце блеснуло на стали. Лезвие полоснуло по коже, оставляя липкий, пульсирующий, болезненный след.

— Но не могла она говорить, потому что в груди ее проросла тина речная, а рот был наполнен гнилою водой, — почти пропела Анна, занося кинжал снова.

Сегодня ее очередь. Только ее.

* * *

Безобразно горбоносая старуха, то и дело останавливаясь и охая, неторопливо вела красивую лошадь под уздцы. Конь был слишком хорош для такой нищенки, но кажется, взгляды горожан ее ни капли не смущали.

Узловатую руку оттягивала вниз большая корзина с тяжёлыми, крупными алыми яблоками. После королевской свадьбы торговля с Ферлиберт пошла в гору, и рынок наводнили свежие, сочные южные плоды.

Путь ей преградили двое стражников.

— Попрошайки здесь не нужны, старуха, проваливай! — сказал высоким, ломким голоском самый юный из них. Над его верхней губой едва пробивался юношеский пух.

— Добрые господа рыцари, — зашамкала старуха подобострастно, пригибая и без того горбатую спину ещё ниже к земле. — Это яблоки для королевской кухни, сам главный повар послал меня...

— Так и ступай по мосту, в кухонный замок, — вмешался тот, что постарше. — Там слуги встретят.

— Ох, сынок, спасибо тебе, совсем бабка стара, да дурна стала, — запричитала та.

Неожиданно стражник расплылся в ясной, почти детской улыбке, так, что даже морщины его разгладились:

— Ничего, матушка. Ступай к южным воротам. Или помочь тебе? Корзинка-то тяжела...

Старуха взглянула на него недоуменно — как балаганная актриса, которая не затвердила роль.

— Нет, сынок, я сама, сама, — сказала она поспешно и засеменила в сторону южных ворот.

"Кажется, Эл будет найти сложнее, чем я рассчитывала", — с досадой подумала Анна. Встретиться они договорились именно здесь, но никто и не подумал о чересчур усердной страже.

— Эй, старая Гретхен, — окликнула ее повелительным тоном Элиза, и Анна буквально почувствовала, как расслабляются плечи, несмотря на тяжёлую корзину в руках. — Или ты вздумала оставить мою госпожу без яблок? Куда это ты понесла корзинку, за которую тебе уплатили целых десять серебряных монет?

Эл беспрепятственно выскользнула из ворот и теперь, уперев руки в бока, свысока смотрела и на саму Анну в старушечьем обличии, и на опешивших стражников. Она едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться.

— Ох, дочка, сынки меня к южным воротам послали, ты прости уж старуху, — запричитала она жалобно, часто-часто моргая, — да только все серебро я отработала, и даже с лихвой — ты посмотри, какие яблочки наливные да румяные...

— Да не побитые ли на дне? — лукаво усмехнулась Эл.

— Что ты, дочка, самые лучшие!..

— Да идите вы уже на кухню со своими яблоками, — не выдержал стражник. — Только чтоб не видел вас никто!

Анна замедлила свой шаркающий шаг, обернулась и сказала:

— А за это, милая, можешь удержать у меня пару медяков.

Затем выудила из корзины самое крупное яблоко и вложила в руку опешившему стражнику.

Налетел ветер. Но и в этом северном холодном ветре уже ощущалось дыхание приближающегося лета, сладкое, как поцелуй — совсем скоро в саду королевы Элеоноры распустятся хрупкие летние розы — не те, тяжёлые, зимние, что цветут круглый год.

Распахнутся окна, впуская в самые темные уголки солнечный свет. Как хорошо будет! "Как я буду счастлива, — подумала Анна, семеня за Элизой. — Как счастлива".

* * *

Оглядываясь, Эл отомкнула замок. Тайный коридор вел прямиком к башне Вильгельмины. Она отступила на шаг, пропуская Анну вперёд — и захлопнула двери. На глаза плотной повязкой опустилась кромешная тьма.

Не беда. Анна прищелкнула пальцами, и факелы, укреплённые на стенах, вспыхнули разом, заливая все вокруг теплым золотым сиянием.

Одним движением сбросив с себя личину, она бросилась обнимать ученицу:

— Ох, Элиза, у нас получилось. Получилось!

Руки Анны мелко дрожали, Элизу тоже трясло.

— Ты пришла на два часа позже условленного… Я уже думала, ты действительно пропала, — затараторила она сбивчиво. — Речные лорды устроили здесь такой погром, никто, и сам король не мог ничего сделать, и кажется, даже когда их вчера выдворили из замка, они ни на грош не помирились. Говорят... После того, как все поняли, что с тобой беда, часть Синклита обвинила этого… Лонгриверса, что он подстроил твою гибель...

Эл откашлялась.

— Кто-то говорит, что он похитил тебя, но не убил, и ты всё ещё жива...

Анна тихо, прерывисто выдохнула. Это было опасно. Слишком близко к правде.

— Но никто не догадался, как все было на самом деле?

Элиза нахмурилась:

— Насколько я слышала, нет. По крайней мере, даже слухов никаких не ходит, кроме...

— Кроме? — настороженно переспросила она.

Щеки Эл тронула краска.

— Кроме того, что все говорят, будто ты сама кинулась в пропасть от обиды на короля и его свадьбу.

Анна рассмеялась:

— Неужели хоть в чем-то слухи оказались правдивыми?

Эл взглянула на нее удивленно, и она с запозданием поняла, что сболтнула лишнего. Она торопливо прибавила:

— Ты спасла мне жизнь, Элиза. Надеюсь, однажды я смогу отплатить тебе тем же.

— Не погибни в следующий раз, — сказала она серьезно. Чересчур серьезно, так, что мороз пробежал по коже.

— Зелья готовы? — сухо спросила Анна.

Эл, пожалуй, казалась слегка уязвленной.

— Сонное и оборотное, как я и обещала.

Значит, испытание для нее и ученицы — будущей ученицы — близко.

— Нам осталось только понять, когда нам лучше всего подстеречь Катриону, — шепнула она и не докончила: от мысли, что она почти королева, Анну вновь пробрало холодом, но не радостным холодком предвкушения победы, а вновь зимним, морозным — страхом.

— Может быть, нам просто подсыпать зелье ей в еду? — нерешительно спросила Элиза.

Анна нахмурилась:

— Конечно, так проще всего, но что потом? Нагонят целителей со всего королевства, поставят стражу.

— Убьют парочку ведьм, чтобы было кого обвинить, — медленно кивнула Эл.

— Вот именно. И потом мы к Катрионе не пробьемся, — Анна принялась нервно мерить шагами коридор. — Должен быть выход. Должен быть другой выход.

— Что же мне делать?

Не паниковать, сказала себе Анна.

— Понаблюдай за ней, — помолчав, велела она. — И непременно узнай, бывает ли королева где-нибудь в одиночестве.

* * *

Оглядевшись — не идет ли кто из слуг или придворных — Анна выскользнула из потайной двери.

Вновь надев на себя личину старухи, она поднялась по лестнице, не в силах унять дрожь: как встретит ее Вильгельмина? "До нее уже наверняка дошли слухи о моей смерти, — подумала Анна с колким, неприятным чувством под ложечкой. — Не велит ли она мне прекратить эти безумные планы, а если велит, то послушаюсь ли я?"

Она не знала. Уже слишком многое было сделано, слишком многим пожертвовано, и назад мне пути не было. Все мосты позади были сожжены и рассыпались пеплом.

“Один шаг назад, и я полечу в пропасть. Ступени, ступени, ступени — каждый шаг вверх — это мое решение. И сколько из них было неправильных, одни боги ведают. Но будь что будет. Ведь изменить уже ничего нельзя“.

Слегка подрагивающими пальцами она повернула ключ в замочной скважине.

Дверь приоткрылась и на ноги пролилась теплая золотистая полоска света.

— Антарес, это ты? — позвал звучный голос; в нем не было и намека на раздражение. — Последний раз ты тряслась от страха на лестнице полтора десятка лет назад. Сейчас поздно начинать заново.

Неуверенно улыбнувшись, Анна сделала шаг вперёд. Конечно, был в этом замке человек, который ждал ее всегда. Жаль,что это был не Ричард. Пока не Ричард.

— Да, Вильгельмина, — склонилась Анна так низко, что огромный старушечий нос почти коснулся пола.

— Выглядишь постаревшей, — усмехнулась наставница. — Дурно же на тебя влияет путешествие по реке смерти.

— Так вы все знаете?

Улыбка ее превратилась в хищный оскал.

— Мне не нужно выходить из этой клетки, чтобы знать помыслы всех в этом замке.

— Да, ваше величество, — опустила Анна глаза, чувствуя, как исчезают ее чары.

Для того ей и нужно было оборотное зелье — чтобы единожды принятый облик впитался в плоть и кровь. Нужна была Элиза.

— Помыслы всех, — прошептала Вильгельмина. — В том числе и твои, Антарес. Ты уже близка к цели, я верно понимаю?

— Я...

Вильгельмина нервно стукнула костяшками пальцев по подлокотнику кресла, больше похожего на трон.

— Прекрати мямлить! И нечего тут стоять. Садись и рассказывай все.

Выслушав сбивчивый рассказ Анны о злоключениях последних дней, старая королева удовлетворённо хмыкнула:

— Что же, это был на редкость глупый план, но он каким-то образом сработал. Не могу сказать, что горда тобою, но кажется, ты действительно сделала, что могла... По своим скромным способностям.

Анна почувствовала, что заливается краской.

Если она и правда так близка к провалу, как говорит Вильгельмина... Может быть, и правда, не стоит рассчитывать на свои... Скромные способности?

— Что же мне делать? Дайте совет! — она с надеждой взглянула в испещренное морщинами лицо, в пронзительные синие глаза.

В пальцах у старой королевы будто сама собой оказалась толстая серебряная игла, блеснувшая в солнечных лучах.

— Возьми это. И если что-то пойдет не так, просто уколи девчонке палец, и оставь иглу в ране. Остальное она сделает сама.

Слегка дрожащими пальцами Анна взяла иголку в руки:

— И что будет?

— Принцесса уснет лет на сто, — расхохоталась Вильгельмина. — Тебе-то какая разница? Терравирис свою молоденькую королеву не потеряет.

"И в самом деле... Я ведь все равно что убиваю ее", — подумала Анна с внезапной дрожью. И сердце почему-то предательски заколотилось о ребра.

— И всё-таки?

— Ты точно желаешь это знать? — вздохнула наставница. Помедлив, Анна кивнула. — Принцесса уснет... А с моим последним вздохом ее не станет.

Она вздрогнула. Мороз холодной когтистой лапой провел по спине вдоль позвоночника. Мысли затрепетали, как испуганные птички.

— Взамен, — продолжила Вильгельмина холодным и деловитым тоном, — ты окажешь мне ещё одну услугу. У моего внука должен храниться свиток с печатью храма Владыки. Он покажется тебе пустым, но Ричард должен будет его прочесть.

Анна моргнула раз. Другой.

— Прочесть... Пустой свиток?

— Антарес, ты от свежего воздуха оглохла? — раздражённо спросила Вильгельмина. — Я сказала, что свиток тебе, дуре, покажется пустым, а не то, что он пуст! Найдешь его и заставишь прочесть Ричарда, а затем расскажешь мне. Ты все поняла?

Анна озадаченно посмотрела на нее:

— Это что, какая-то магия? Почему я о ней ничего не знаю?

— Потому что знания бегут из твоей хорошенькой головки, как крысы с тонущего корабля, — уже чуть более миролюбиво сказала наставница.

— Но что мне делать сейчас, прямо сейчас? — спросила Анна, проглотив предыдущее оскорбление.

— Ну что ж, — тонко улыбнулась Вильгельмина. — Я узница. Ты изгнанница. Мы обе заперты в этой тюрьме... Очевидно, тебе остаётся только ждать.

Анна в ответ уныло кивнула.

— Надеюсь, ты не разучилась чарам невидимости? Мне будет сложно объяснить вторую старуху там, где должна быть только одна, — весело сказала наставница.

Но стоило Анне растаять в воздухе, как Вильгельмина подняла руку.

— Спи!

И тихие слова, произнесенные бескровными губами, прозвучали громче набата. Невидимое тело рухнуло на пол с глухим стуком, как труп.

Королева ждала гостей. И ее глупой ученице пока не следовало знать, каких.

* * *

Джон Блэксворд согнулся в глубоком поклоне перед старой королевой. Вильгельмина милостиво протянула ему узкую костистую руку для поцелуя.

— Чего пожелает Хозяйка? — сказал главный королевский охотник ведьме.

Та осклабилась.

— Хотела спросить тебя — как тебе сегодняшнее утро? — как ни в чем не бывало, произнесла она.

Охотник задумался. Королева никогда не задавала пустых вопросов. Помедлив, он ответил осторожно:

— Собираются тучи. Может быть, будет дождь.

Вильгельмина взглянула на него как будто с искренним весельем:

— Будет, дружок, и не сомневайся.

Она затрясла головой, расхохоталась, точно безумная, седые пряди выбились из пучка и упали на высокий расшитый ворот платья.

Блэксворд терпеливо ждал. Глаза колдуньи оставались холодными, цепкими и внимательными.

— Ты умный человек, Джон, — скривила она губы. — Читал много книг. Что говорят они о мироустройстве?

Ни дать ни взять, учёный ворон, повторяющий заученные слова, с раздражением подумал Блэксворд.

— В книге Владыки записано, что мироздание покоится на огромных алмазных весах в руке его. На одной чаше весов Свет и жизнь земная. На другой Темный, замкнутый в лунном диске, и погибель всего сущего.

— Чего же хочет Темный? — спросила королева.

— Вам ли не знать, — не удержался Блэксворд.

Точно подгоняемые невидимой рукой, по небу неслись тяжёлые тучи, черные и распухшие от воды, как выброшенные на берег покойники.

Вильгельмина встала — маленькая, хрупкая, страшная — и лёгким шагом подошла к нему, замерев рядом, почти касаясь его левого плеча своим. Змеиная плавность движений, которой сложно было ожидать от старухи, завораживала.

Однако она никогда не была просто старухой.

Запрокинув острый подбродок, с минуту она вглядывалась в чернеющее небо.

— Когда тучи исчезнут и взойдет луна… Ты помнишь, сколько звезд загорается в Короне Владыки, Джон?

Что он, дитя, отвечать на глупые вопросы? Но Джон Блэксворд не мог ей перечить.

— Всего звезд в Короне Владыки шесть, — сказал он с плохо скрытым раздражением. — По одной на каждого — Владыке, Матери, Воину, Доброму, Мудрой...

— И Темному, — окончила Вильгельмина с усмешкой. — Ярко-синяя звезда, что горит с самого края.

Джон молча поклонился, избегая смотреть в ярко-синие глаза королевы.

— Но сейчас видны всего три.

— Легенды говорят, — вымолвила Вильгельмина, — что звезды в Короне Владыки загораются, когда боги ходят по земле.

— Ложные боги, — поправил ее Блэксворд.

Поэтому он и служил ей, ведьме. Она обещала уничтожить всех ложных богов.

— Верно, ложные, — не стала спорить королева. — Потому что они все были людьми.

* * *

Давным-давно, в позабытом месте, то ли по течению Латы, то ли Королевской реки, бил тайный источник жизни и бессмертия. В водах темных спрятан он был, и лишь кровью мог быть открыт — только однажды. В самую темную ночь в году, ночь гнева. Когда любое зло проходит незамеченным.

Знала секрет темных вод одна семья — пришлых, чужаков, с нездешней, дурной кровью. Никто не ведал, откуда они пришли, спустились сверху, с самых гор, а где их дом, они не сказывали.

Но принес отец той семьи правосудие в земли, раздираемые войнами, и была рука его тверда: избрал народ его вождем, владыкой земель, и никто не смел противиться его власти. Принесла мать изобилие в королевство, что они уже почитали своим.

Старший сын мечом охранял царство новое. Близнецы несли исцеление и радость уставшему от войн миру. Дочь ткала магию.

Но захотели они большего.

“Мы построили этот мир, — сказала мать, — и светел он, и полон радости. Но что станет с ним, когда мы уйдем? Он вновь падет в пучину беззакония”.

И стали они с дочерью ворожить. Колдовали не год, не два, не единое лето. Пока не открылась правда об источнике, скрытом в водах реки.

Много времени прошло, близнецы подрасти успели да в силу войти: младший был скор на любовь и ласку и смог жену себе отыскать, деву пригожую, вот только жениться на ней не успел.

Взял отец свиток и начертал в свитке имена: свое, жены и детей своих. Не написал только имя возлюбленной сына. Не была она тому еще женою.

Опечалился Добрый, пошел поклониться Владыке:

— Нет мне жизни без любимой моей, запиши ее в свиток, отец.

Покачал головой тот:

— Нет места смертным в свитке бессмертных.

Отправился Добрый к Матери, упал перед ней на колени:

— Помоги мне, матушка! Будет мне бессмертие теснее могилы без любимой моей.

Вздохнула Матерь.

— Мне жаль тебя, сын, но не могу я пойти против воли отца твоего.

Опечалился Добрый и отправился к сестре своей, Мудрой, но та лишь посмеялась над ним.

Хотел Воин выкрасть свиток, но даже ему было не пробраться через стаи воронов отца, волков Матери и змей Мудрой, чтобы открыть двери, за которыми хранился свиток.

Тогда отвернулся Добрый и сказал: “Лучше я умру вместе с нею“. Лег на землю веселый бог и заплакал. И собрались на небе тучи, и полил дождь, и вся радость и веселье ушли из этого мира. Плакал Добрый шесть дней и шесть ночей, а на седьмую ночь пришел к нему брат его, Воин.

— Луна скрылась, — сказал он Доброму, — все уснули, а я уже обнажил свой меч.

— Хочешь убить меня, чтобы моя жена тебе досталась?

Покачал Воин головой:

— Я тоже не хочу, чтобы она умирала. Я уже отозвал своих псов, а со всеми остальными справится мой меч. Иди же, а я пойду следом и буду защищать тебя.

Шли братья всю ночь под покровом тьмы, и только меч Воина горел в ночи раскаленной добела сталью. Пробрался Добрый к свитку, а брат остался у дверей — охранять его.

Взял Добрый свиток и вписал собственной рукой имя жены своей. И имя ей было — Валькирия.

На следующую ночь пришли на берег шестеро.

Бросил отец свиток в волны, и поднялась из волн тень и сказала:

— Точно ли вы желаете бессмертия?

И кивнули чужие, пришлые.

И сказала тень:

— Много боли несет бессмертие. Смерть — это покой. Забвение, ласковые холодные волны. Жизнь же — пламя пожирающее. Точно ли вы хотите этого?

И вновь кивнули они.

И в третий, последний раз обратилась к ним тень:

— Вы будете жить снова и снова, вынужденные повторять одно и то же многие века. Запертые в темницах смертные будут стократ счастливее вас.

Призадумались они на мгновение, но кивнули и в третий раз.

Положила тогда тень холодную руку на чело отца.

— Пока на тебе корона сия,

Вечною будет и жизнь твоя.

Положила руку на чрево матери:

— Коль выносишь ты дитя короля,

Вечною будет жизнь и твоя.

Старшему сыну сказала:

— Смерть не станет и за твоим плечом,

Коль жизнь короля защитишь мечом.

Вздохнула тень, коснулась сперва младшего близнеца.

— Вечностью станет жизнь твоя

Сумей исцелить ты лишь плоть короля….

Остались ждать лишь Светозарный — и Мудрая.

— Ну а ты, — тень обернулась к второму близнецу. Почти отсутствующие черты ее исказились:

— Мукою станет вечность твоя:

Рожден убивать плоть и кровь короля…

Отшатнулся Светозарный, но тень не умолкала.

— Будешь ты гоним и ненавидим, будешь убивать и сестру, и братьев, и мать, и отца.

И взмолилась тогда лишь одна Матерь, но голос ее был тих:

— Не губи дитя мое, оно не сделало никакого зла.

— Пока еще, — усмехнулась тень. — Вы привели зло в этот мир, и это будет вашей платой. В муках вы будете перерождаться, а переродившись, не будете ведать отдыха, будет дитя ваше эту жизнь отнимать вновь и вновь. Впрочем, — тень помедлила, — вы сможете обернуть все вспять, если однажды убийца останется невинным.

— А ты, — тень обернулась к Мудрой, и та отступила на шаг.

— Жизнь и твоя расцветет в бесконечности:

ты ключ, проводящий их к пламени вечности.

Но помни, опасно бессмертья алкать:

Не может и ключ без замка отпирать.

Смелой была Мудрая. Выступила она вперед.

— Отец возродится в том, кто будет коронован. Мать — в той, кто родит королю дитя. Братья — в воине, целителе и убийце? А как же я?

Тень усмехнулась.

— Вы должны зажечь огни, чтобы родиться заново. Каждый из вас будет возрождаться в смертном теле и проживать свою жизнь на земле, снова и снова. Рождая на свет, защищая, исцеляя, убивая…

А ты должна будешь собрать всех вместе и привести к огням.

— Но как?

— В свитке, что написал король, будут их имена. Какие бы они ни носили в новой жизни.

И отступила тень, и обернулась напоследок.

— Что же о той, что нет среди вас сегодня, но вписана чужой рукой... Будет она вашим якорем. Не будет у нее своего пламени, но от огня того, кто вписал ее тайно в свиток, загорится она. И сможет зажечь чужой огонь, но цена высока...

И вновь ничего не поняли Бессмертные, только младший глаза опустил.

Великая несправедливость не беспокоила никого из них. Невинный Светозарный обречен был убивать.

Может быть оттого, что они все были недостойны Бессмертия? Может быть, испытание было в том, чтобы защитить своего ребёнка? И тогда становилось понятно — никто его не прошел. Лишь Светозарный, невинная жертва, был достоин зваться богом.

* * *

— Их было пятеро, — сказала Вильгельмина негромко, — пятеро против меня одной. Все они — Владыка, Матерь, Воин, Мудрая... И Добрый, — прибавила она дрогнувшим голосом. — Всегда против меня, бесконечно.

Не знаю, сколько раз я убивала их, и сколько раз они убивали меня. Память прошлых воплощений сокрыта... Все, что я знаю — Владыка и Матерь пали от моей руки, но следом за ними всегда приходят новые.

Блэксворд молчал. Вильгельмина покосилась на него — он отвёл глаза.

— Мне недолго осталось, ты знаешь, — голос ее опустился до полушепота. — И что же тогда станет с тобой, верным моим слугой?

На этот раз Джон осмелился взглянуть на королеву. Она смотрела на него прямо и насмешливо.

— Страшно? Не бойся. На этот раз меня не запрут в безвременье, обещаю.

— Не знал, что вы можете это контролировать. Темный возвращается на землю с цареубийцей, правильно?

Вильгельмина тонко улыбнулась.

— Темный и есть Цареубийца, мальчик мой. Истинно, истинно говорю тебе — с моим последним вздохом умрет и королева. И я вернусь в ту же секунду.

Блэксворд побледнел.

— Вы хотите, чтобы я убил королеву Катриону?

Вильгельмина расхохоталась.

— Что, слуга сам захотел стать господином? Сожалею, но такая честь не для тебя, Джон. Я лишь хочу, чтобы после моей смерти ты поклялся также верно служить новому Темному, как служил мне. Ей понадобится твоя помощь.

— Ей?

— Это все, что пока тебе следует знать, — сказала Вильгельмина сухо. — Так что случается, когда Темному улыбается судьба?

— Весы раскачиваются, — отозвался Блэксворд.

— И мир вместе с ними...

Черно-лиловое небо, похожее на гигантский кровоподтёк, осветила первая молния. Синяя небесная лазурь маленькой проталиной сияла лишь над заброшенной часовней Матери. Над столицей Терравирис пролились первые дробные капли, которые вот-вот превратятся в ливень.

Бертран Фернеол, будто не замечая дождя, запрокинул голову к небу, и его глаза казались странно пустыми.

— Мир теряет равновесие, — неизвестно почему, сказал он.

Ещё дальше, в темных густых лесах, раздался скорбный волчий плач.

Анна не помнила, как спустилась из башни Вильгельмины. Перед глазами плясали тени, и только флакончик с травами, да рука Эл, до боли вцепившаяся в ее локоть, держала ее на поверхности.

Настал час Посвящения. Если все получится, она обретет ученицу, а Элиза наставницу, в полном смысле слова. Только зелья верности и клятв было недостаточно. Сегодня их свяжет их собственная магия и чужая жизнь.

Либо они погибнут.

Солнечный свет цветными пятнами лился сквозь узкие стрельчатые окна часовни Матери, и падал на причудливое каменное кружево стен, бросая на них странные тени.

С каждым шагом в голове прояснялось, но на место дурмана пришел страх.

Анне казалось, что из-за каждого уголка за ней наблюдают чьи-то внимательные глаза, и от этого напряжение только росло. Руки ее, нервно сжимавшие склянки, дрожали все сильнее.

Она беспрестанно оглядывалась, точно неопытный вор, ожидающий возвращения хозяев. И мутноватая волна ужаса поднималась в ней помимо воли.

Весь мир качался на весах, решая, куда ее отправить — на небеса или в пропасть. Мир терял равновесие — и она летела вместе с ним. Вниз или вверх?

"Я иду уничтожить королеву". Мысль была страшной, неправильной, холодной.

А если ничего не выйдет? Впрочем, она уже все равно что мертва. Люди Синклита нашли ее окровавленный плащ и фибулу со звездой. Все уверены, что ее больше нет. Что же касается Элизы… В конце концов, если не будет выхода, можно будет сказать охотникам, что девчонка ни в чем не виновата. Была околдована.

Анну замутило, и она слепо схватилась за стену. Элиза обернулась.

— Дай-ка мне зелья, — решительно сказала она, забирая из помертвевших пальцев пузырьки.

Легче не стало. Она с тихим, мучительным стоном прижалась спиной к стене. Сердце бешено стучало о ребра, перед глазами вновь поплыли зеленые пятна. На ладонях выступил холодный липкий пот.

— Помоги...

Эл послушно закрыла глаза. В воздухе запахло дождем и грозой. Ладони обеих ведьм на секунду окутались розовым туманом — а затем все исчезло. Магия тонкими нитями вплелась в угасающие силы Анны — и они дрогнули, разгораясь, как пламя свечи.

— Антарес, ты меня слышишь?!

Помедлив, та кивнула. И даже нашла в себе силы слабо улыбнуться.

— Жуткое место. Как будто за мгновение выпило из меня все силы. А ты... Почему ты в порядке?

Эл молча подняла руку. На пальце блеснуло кольцо.

— Может быть, поэтому?

— Значит, Матерь не любит детей Мудрой... — Анна осеклась и добавила глухо: — Как странно.

— Что именно?

— Эта часовня так давно была заброшена... Сколько древней силы здесь, ты не чувствуешь? — сказала Анна почти восхищенно.

— Послушай, я и знать не хочу, — рот Эл сжался в тонкую решительную полосу. — Мы сюда не за этим пришли.

Анна промолчала. Незнакомая сила медленно, будто изучающе, касалась ее. Проводила по запястьям, заглядывала на дно зрачков...

— Наши храмовники предпочитают делать вид, что Матери не существует. Ну да, есть какая-то покровительница повитух, к которой сходящие с ума от боли роженицы обращаются в самый черный час мучений, но не более. Но я чувствую... Чувствую, что... — Анна осеклась. Слова, пришедшие ей на ум, были чужими.

Что вообще происходит?

Мир теряет равновесие.

А Элиза начала терять терпение.

— Королева, — напомнила она. — Послушай, если ты передумала, ещё не поздно отступить. Антарес, в конце концов, мне тоже страшно, но...

— Нет! — перебила ее Анна, будто очнувшись. — Я помню, зачем мы здесь. Идём.

Солнечный луч, упав сквозь алое стёклышко витража, прочертил на белой мраморной щеке статуи Матери кровавый росчерк. Будто кто-то ударил ее мечом прямо в лицо, оставив широкую, пульсирующую красным, незажившую рану.

Тревога только росла.

Казалось, даже пол под ногами колебался. И каждый новый шаг давался с трудом, будто ноги вязли в зыбучих песках.

Преодолев главную молитвенную залу, в сводах которой голубыми заплатками неба зияли прорехи, они нырнули в маленькую темную галерею.

— Королева и правда ходит сюда каждый день? — Анна первой нарушила молчание. — Могла бы помолиться и на пороге. Зачем забиваться в темный угол, как какой-то крысе?

Эл пожала плечами.

— Говорят, в малой зале стоит алтарь, и она носит к нему цветы, свежие, каждый день.

— Королева Элеонора от такого кощунства скоро восстанет из пепла, — сказала Анна с тихим смешком, но в ее смехе не было и капли веселья.

— А ещё говорят, что королева боится, как бы ее Владыка сквозь дыры в кровле не заметил, — так же принужденно усмехнулась Элиза.

— Видимо, сильно она его боится, потому что ходить здесь... боги, как тут пыльно.

"Боги, пусть это скорее кончится", — хотелось сказать ей.

Ватная тишина наваливалась, закладывала уши.

Мир терял равновесие, и Анна чувствовала, как он раскачивается над черной голодной пропастью. Тишина сжимала ее голову, точно тисками. Но постепенно сквозь нее проникали и иные звуки. Чистый и звонкий девичий голос почти пел:

— Матерь благая, всерождающая, радостная, правящая ошуюю Владыки. Пролей чашу изобилия на дитя твое. Даруй мне...

Они переглянулись.

— Пора, — одними губами сказала Анна. Элиза коротко кивнула. Анна, шагнув вперёд, толкнула скрипнувшие створки дверей.

Малая зала была полна света, льющегося из-под самого потолка. В этом золотом облаке сияющей пыли ярким росчерком выделялась коленопреклоненная фигура королевы-девочки в простом белом платье. Светлые локоны волной ниспадали из-под тонкого серебряного обруча, окутывая, как щитом, худенькие плечи.

Потревоженная резким звуком, Катриона выпрямилась, обернулась. Неуверенная улыбка скользнула по ее лицу.

— Элиза, это вы!

Она перевела взгляд, и рот ее удивленно раскрылся.

— Леди Анна! Вы живы! — тонкая морщинка пролегла между ее бровей и пропала. — О, я так и знала, что этот ваш дикий Синклит ошибся, но Ричард... Я имею в виду, его величество...

Анна молча смотрела прямо ей в глаза. Улыбка Катрионы погасла.

— Что все это значит, леди? — тихо спросила она, переводя оледеневший взгляд с одного застывшего лица на другое. — Почему вы потревожили мою молитву?

Анна, все так же не говоря ни слова, шагнула вперёд. Катриона попятилась.

— Что вы от меня хотите? — она уже почти кричала.

Шаг, ещё шаг.

— Элиза, зелье! — не оборачиваясь, сквозь зубы приказала Анна. Она все ещё не отрывала взгляд от голубых глаз королевы. Они подернулись пленкой ужаса, как у умирающей птицы. Катриона тяжело дышала, будто горло ее перехватили тяжёлой рукой

Голос ее взлетел высоко, под самые своды.

— На помощь!

Шаг, ещё шаг.

Она споткнулась. И потеряла равновесие.

Анна, ринувшись вперёд, как коршун, обеими руками вцепилась в плечи королевы. Вопль Катрионы стегнул слух, как порвавшаяся тетива лука. Она рванулась — но Анна была сильнее. В отчаянии, срывающимся тоном перекрикивая этот вопль, Анна взмолилась:

— Зелье, ну же! Ну же!

— Сейчас! — прошипела Элиза.

Ученица никак не могла справиться с пробкой. Быстрее, пожалуйста, взмолилась Анна всем богам сразу. И проклятая пробка поддалась.

— А сейчас осторожнее!

— Знаю!

Катриона билась в ее руках, как птичка, попавшаяся в силки, но Анна держала крепко, зажав ей рот.

Элиза, зажмурившись, плеснула сонное зелье на обнаженную шею Катрионы. Крик в ее горле захлебнулся и замер. Тело ее обмякло, и она опустилась на руки Анны,точно задремавший ребенок.

Анну била крупная дрожь. Она обратила к Эл искаженное ужасом лицо.

— Все? Неужели все? — неверяще повторяла она.

Она отшатнулась от тела королевы, выпуская его — и Катриона осела на истертые каменные плиты, мягко, как соломенная кукла.

Тишина была оглушительной, до звона в ушах.

— Ты думаешь, ее кто-нибудь услышал? — спросила Анна.

— Стража давно была бы здесь, — покачала головой Элиза. — Хвала богам, она просила всех держаться подальше. Во время молитвы.

— Конечно, ее ведь все так любят здесь... Нашу маленькую королеву, — яда в голосе Анны хватило бы на целый котел. — Однако нам нужно торопиться, — сказала она, не двигаясь с места. Текли секунды, а они, будто в какой-то прострации, замерли. Не было сил даже пошевелиться.

Обморочная, липкая слабость сползала по спине вниз и опускалась в желудок.

— Кажется, меня сейчас вывернет наизнанку, — сказала Анна глухо, отворачиваясь от тела Катрионы.

— Могу помочь, — откликнулась Элиза и потянулась к кошелю на поясе.

Мир со свистом летел куда-то вниз.

И в тот миг, когда никто на нее не смотрел, королева вернулась к жизни. Веки ее дрогнули, она приподнялась на ослабевших руках.

— Пожалуйста, — произнесли бескровные губы.

— Что?! — охнула Анна.

Этого просто не могло быть — это напоминало дурной сон, но Катриона не только проснулась, она из последних сил ползла прочь. К дверям. И белый подол платья тащился за ней, точно сломанные крылья.

За окнами, будто по мановению руки, потемнело. Первые капли дождя упали на землю.

Эл с побелевшим лицом ринулась ей наперерез. Споткнулась во внезапно нахлынувшей тьме.

Королева, слабая, сонная, продолжала ползти, каким-то образом, почти звериным чутьем ощущая выход.

— Пожалуйста, — прохныкала Катриона, — Пожалуйста...

Дождь, молнией мелькнуло в голове у Анны. Слуги и стража точно войдут в часовню, спасаясь от непогоды. Быстрее, нельзя слушать ее мольбы.

— Пожалуйста, помоги мне...

И Анна дернулась, как от пощёчины, поняв. Королева умоляла не ее, палача, о пощаде. Полубезумный взгляд девчонки был обращён к алтарю Матери.

Анна попыталась ухватить Катриону за руки. Тщетно! Та вывернулась, вцепившись ногтями в ее запястье.

— Стой!

Катриона продолжала ползти.

— Эл, где ты? — в отчаянии позвала Анна. И — о чудо! Ее голос раздался совсем близко.

— Здесь!

Вынырнув откуда-то сбоку, Элиза наступила на платье королевы. Вновь неудача! Слишком тонкая ткань треснула — и под ногами остался только лоскут.

Катриона больше не кричала. Весь ее мир сузился до этих простых движений, а все остальное было всего лишь досадным препятствием. За пределами храма ее ждали слуги. Там ее ждало спасение.

Мир на мгновение замедлил свое падение.

— А ну стой, — рассерженной лисицей прошипела Элиза. Ухватив королеву за плечо, она всем телом прижала ее к полу. Зелье плеснуло тонкой струей и зашипело, испаряясь.

Магия была почти осязаемой, звенящей.

Но такой чужой у алтаря Матери.

Анна встала, пошатываясь.

— Все кончено?

Взгляд королевы на миг как будто стал осмысленным, а лицо приняло обиженное, почти детское выражение.

— За что? — спросила она тихо, сонно. Зелье, кажется, мало-помалу брало над ней верх; глаза ее подернулись сонной пеленой, как подергиваются лужи первым тонким осенним ледком.

— Она засыпает, — шепнула Элиза.

Слишком рано!

Ничего еще не было кончено. Запрокинув голову и по-звериному оскалив мелкие зубы, Катриона что было сил вцепилась в платье Анны.

Теперь уже ведьме приходилось отступать. Шаг назад. Ещё шаг. Бессмысленно. Катриона не выпускала. Спиной Анна уже ощущала холодное кружево каменного алтаря.

— Да засни ты уже наконец, — завопила она в отчаянии, и ее вопль слился с криком Катрионы;

— Помогите!..

Лицо Анны свело судорогой. Все, что ей оставалось — тоже взмолиться. Но не богам.

— Эл, ну сделай же ты что-нибудь!

Бросившись на Катриону, та попыталась разжать ее пальцы. Но тщетно. Клубок из трёх тел нелепо барахтался у подножия алтаря. Катриона, все ещё цепляющаяся за платье Анны, внезапно и сильно дернула подол на себя. Та пошатнулась и почти потеряла равновесие.

"Это конец", — пронеслось в ее угасающем разуме. Едва ли она сейчас была сильнее своей жертвы.

Внезапно что-то тяжёлое со свистом пролетело мимо ее плеча, чудом не задев. Раздался грохот.

Статуя Матери, такая же, что стояла в главной зале, теперь поверженная, лежала на полу.

Тьма за окнами, казалось, сгустилась ещё больше, стала липкой и осязаемой.

Но белый мраморный лик Матери все равно был почему-то виден даже в этой тьме.И странно притягивал к себе.

Ничего ещё не было кончено.

В отдалении послышались голоса.

— АННА!

И она отвернулась от скорбного лика.

Внезапно в ее пальцах оказалась игла, та, что дала ей Вильгельмина. Больше по наитию, чем вспомнив совет наставницы, — только пусть все это поскорее закончится, боги, пожалуйста! — Анна воткнула иглу в ладонь Катрионы.

И — о чудо.

Руки королевы мгновенно ослабели и разжались. Глаза закатились, и она застыла, недвижимая, как восковая статуя.

Чаши весов закачались…

— Получилось? — хриплым, севшим голосом спросила Анна. — Она мертва?

На ее ладони вспыхнуло пламя, рассеивая тьму.

— Дышит, — сказала Эл неуверенно. — Что это за иголка? Что ты сделала?

— Эта иголка, — нервно отозвалась Анна с коротким истерическим смешком. — Ее заколдовала Вильгельмина, и Темный меня побери, как же она была права! Что здесь вообще случилось? Я не понимаю! Почему, Эл, почему зелье не сработало?

— Я не знаю! Времени нет!

Шаги и голоса и правда как будто становились ближе.

За окнами чуть посветлело, и они уже вполне ясно могли различать лица друг друга. Лица, одинаково искаженные страхом.

Анна торопливо погасила огонь.

— Знаю!.. Что ж... Надеюсь, оборотное сработает как надо.

Элиза, помедлив, кивнула; и ее плечи чуть-чуть расслабились, когда она вложила в руку Анны последний флакон.

Анна, поморщившись, вытянула иглу из ранки, настороженно вглядываясь — не проснется ли королева. Такое сильное колдовство... Да, конечно, Вильгельмина сказала ей оставить иглу в ране. Но она ей еще пригодится.

Пара капель крови упала в зелье, окрасила его в бледно-розовый..

— Пожелай мне удачи, Элиза.

Солнечный луч, прорвавшийся сквозь облака и упавший на подножие алтаря, высветил блестящую полированную поверхность поверженной статуи.

— Да хранит тебя Матерь... Если она может.

Под испытующим взглядом ученицы Анна единым глотком осушила флакон. Зелье, липкое, склизкое, протискивалось в горло, как большая сытая жаба, мешало дышать. Закружилась голова, всё тело сдавило и закололо — от век до ступней.

Ее бросало то в жар, то в холод, перед глазами вновь затанцевали полупрозрачные цветные пятна, а потолок закружился и сдвинулся вверх. Это было так невыносимо, что Анна зажмурилась, опасаясь, что больше этого не выдержит.

Пожалуйста, пусть все получится... Пожалуйста, помогите мне...

На пятом ударе сердца она ощутила, что наконец-то может дышать.

— Сработало? — спросила она чужим, звонким и нежным голосом.

Чаша весов склонилась в одну сторону и замерла.

В отдалении вновь эхом раздались шаги, звуча уже совсем ясно. Всё ближе, и ближе, и ближе. Как не вовремя спохватилась свита королевы!

Анна заметалась. На ней ещё было чёрное платье, а Катриона лежала у ее ног, бездыханная, в испачканном и порванном белом.

Вряд ли слуги не запомнили, в каком наряде провожали королеву на молитву. К счастью, Катриона была маленькой и хрупкой, и темное платье легко скользнуло вниз, осев у ног безобразной кучей.

Анна перешагнула через свою старую одежду, как через мертвое животное, ежась от холода, леденящего кожу — и от страха. Она не успевала.

— Подожди! Там был… Засов! — Элиза бросилась к дверям и сдвинула тяжелый резной запор.

Это даст им по крайней мере еще несколько минут.

Тем временем бездыханное тело, повинуясь шепоту, стало понемногу уменьшаться, таять, точно льдинка на ярком весеннем солнце. Но недостаточно, недостаточно быстро! Дробные многочисленные шаги звучали все ближе.

Вернувшаяся Эл тоже принялась твердить слова заклятья. Вдвоем они справятся быстрее. Должны справиться быстрее!

Вот она, магия. Посвящение почти завершилось!

Сердце гулко билось в ушах — и внезапно Анна мысленно взмолилась той, к кому не обращалась никогда, к кому никто не обращается — по крайней мере, в Терравирис... До того, как сюда приехала Катриона.

До того, как ее мир потерял равновесие.

— Помоги мне, Матерь!

Мудрая простит ее.

Низвергнутая статуя, прижимающаяся щекой к каменному мозаичному полу, будто наблюдала за ней внимательным, изучающим взглядом.

И внезапно открылось второе дыхание. Магия потекла рекой сквозь пальцы, золотым потоком обволакивая королеву. Крупные искры расцветали и гасли на ее коже, как диковинные бутоны, и она становилась все меньше, стремительно таяла, пока не застыла в сложенных лодочкой ладонях Эл, крошечная и почти бездыханная, как искусно отлитая фарфоровая куколка.

Платье, безобразное и порванное, осталось лежать на полу. Эл пинком швырнула тряпки в ее сторону.

В двери постучали. Сначала негромко, затем все настойчивее.

— Ваше величество? Ваше величество!

— Д-да? Миледи Браун? — откликнулась Анна.

— С вами все в порядке, ваше величество?

Сердце ее провалилось куда-то вниз.

Времени не оставалось ни на что: она кое-как просунула руки в рукава, а голову в высокий ворот верхнего платья, прежде чем осесть на пол и притвориться, что лишилась чувств.

— Как мы обьясним твое присутствие?— успела шепнуть Анна Элизе прежде, чем двери распахнулись.

— Ох, Владыка всемогущий, королева! — закричала леди Браун. — Ради всего святого, что здесь происходит?! Да ведь она... Она мертва!

Послышался возмущенный ропот. Но невозмутимости Эл позавидовали бы горы.

— Королева жива, — возвысила она голос, перекрикивая гневные голоса. — Я услышала шум и вошла сюда через западный вход... Королева потеряла сознание, тут еще упала эта статуя... Да помогите же мне!

Голос ее сорвался — и кажется, на самом деле она просила помощи не у слуг.

Ощутив на запястьях участливые руки, Анна-Катриона коротко выдохнула и позволила ресницам задрожать.

— Ваше величество, вы живы! — вскрикнула леди Браун. — Хвала богам, — сказала она неосторожно и осеклась. Анна постаралась спрятать улыбку. Быстро же ересь проникла в самое сердце Терравирис.

— Д-да, кажется, — произнесла она неуверенно, стараясь подражать интонациям Катрионы. Выходило прескверно.

Участливая леди Браун склонилась над нею и громогласным свистящим шепотом, который слышали решительно все, спросила:

— Ваше величество, на вас напали?

Анна постаралась улыбнуться как можно простодушнее:

— Кто, миледи?

Леди Браун покосилась на Эл, сохраняющую самое спокойное выражение лица.

— Так кто же мог напасть на меня среди моих добрых подданных? — вопросительно распахнула Анна новые глаза, голубые и наивные. — Разве что статуя Матери... Она упала... и ох, как же болит голова...

По толпе пронесся почти осязаемый вздох облегчения.

— Конечно-конечно, ваше величество, — засуетилась леди Браун. — Сейчас мы вам поможем!

— Моя целительница уже мне помогла, — прошелестела Анна.

Леди Браун, кажется, заметно расслабилась.

— Вот как? Элиза, — сказала она потеплевшим тоном. — Не отходите далеко, возможно, ваша помощь ещё понадобится.

Эл коротко поклонилась.

— Да, миледи.

Анну подхватили в несколько заботливых пар рук и понесли к выходу.

— Заброшенные часовни... Ваше величество, теперь вы видите, что тут действительно небезопасно? — встревоженно спрашивала леди Браун, шагая рядом. — Может быть, вам стоит отказаться от столь усердных молитв? Хотя бы на время? Конечно, я не вправе давать вам советы, но...

— Возможно, мне и правда не стоит больше сюда ходить, — вздохнула Анна. Вот и славно. Не придется изображать религиозную принцессу из Ферлиберт, поклоняющуюся чужим богам — это было небезопасно. Темный знает, в чем ее могли обвинить... Или даже поймать на незнании каких-нибудь молитв, которые принцесса Ферлиберт знать обязана.

— Мне очень жаль, что так вышло, — тем не менее сказала она.

Самым странным оказалось то, что ей действительно было жаль.