У рыжих нет души (гет)

Панькоу у ворота не сразу поддался, Кагура чуть не порвала его. Чертыхаясь, расстегнула два оставшихся: ципао был новый, петли тугие. Потянула молнию на боку, позволила алому шёлку скатиться по телу, но успела поймать прежде, чем ципао упал на пыльный пол.

— Господи боже, китаёза, у тебя есть хоть немного стыдливости? — неубедительно возмутился Сого, разматывая верёвку.

— Нет, — ответила Кагура, поправив майку и шорты, надетые под ципао. — Не завезли, как и тебе — совести. Я тебе кто, жена или гастарбайтер? Это ж надо додуматься: девушку в нарядном платье заставлять красить стены! А если я его испорчу?

— Можешь не красить, но тогда инспектору эти художества сама объяснять будешь.

Стены были испещрены иероглифами, кое-где виднелись не до конца отмытые кляксы. Снятые со своих мест и очищенные от старой бумаги фусума стопкой лежали на полу. В воздухе висела пыль, пахло плесенью и чем-то прокисшим. В окна уныло стучал дождь — и не проветрить даже, сразу же пол зальёт.

— Тут что, псих какой-то жил? — Кагура присмотрелась к надписям. — Анпан, анпан, анпан… Брр, будто демона вызывали. Надеюсь, это писали кровью, а не дерьмом.

Окита искоса глянул на Кагуру, подвязывая рукава кимоно.

— Бобовой пастой.

Кагура ковырнула ногтем одно из пятен, понюхала палец. Лизнула.

— Точно, бобовая паста.

— Ты отвратительна, — прокомментировал Сого.

Он вытащил из шкафа старый радиоприёмник, включил, и из динамика раздался белый шум, который вскоре сменился низким женским голосом, жалующимся на тяжёлую судьбу. Кагура, узнавшая любимую певицу, встрепенулась.

— Не переключай, хорошая же песня.

— Кисти и краски в кладовой. И я готов весь день слушать это нытьё, лишь бы ты за дело взялась.

Краска оказалась светло-зелёная, какой были окрашены стены в казармах Шинсенгуми. Перетащив банку в комнату, Кагура обмакнула широкую кисть в краску и начала возить ей по стене, пританцовывая под музыку и напевая себе под нос. «Анпан» закрашивался неохотно, приходилось порой возвращаться к уже законченным участкам.

За спиной гремел фусума и шуршал бумагой Окита. Две фусума уже были установлены, третья ждала своей очереди, когда он вдруг притих, и Кагура спиной ощутила его взгляд — пристальный, тяжёлый, уже знакомый: Сого часто смотрел на неё так с тех пор, как она вернулась в Эдо. Она понимала, что это значило — всё же в Кабуки-чо жила и в Йошиваре знакомства имела, — вот только непонятно было, что теперь с этим делать.

Насторожившись и затаив дыхание, она глянула через плечо.

Сого, шипя ругательства, выронил нож, которым резал бумагу, и зажал тряпкой порез на руке. На татами расплывалось несколько тёмных капель.

Дождь уже давно закончился, и начали сгущаться сумерки, когда в дверь постучали. Сого, отряхивая руки от опилок и чешуек засохшего клея, пошёл открывать.

На пороге стояли Отаэ и Шинпачи. Очкарик держал в руках два пакета с логотипом ближайшего комбини, а его сестра нежно прижимала к себе объёмистую бутыль хорошего сакэ, за которую наверняка не было заплачено ни йены.

— Добрый вечер, Окита-сан, — сказал Шинпачи. — Надеюсь, мы вовремя.

Кагура выглянула из ванной, где отмывала кисть и саму себя от краски.

— А кто вам адрес выболтал? — вместо приветствия возмутилась она. — Садист, ты ведь?

— В своё время именно я помогла Шинсенгуми с поисками подходящей квартиры, — ответила вместо Сого Отаэ. — А Горилла попросил помочь вам.

— Это он зря, — отозвался Сого, с неподдельным интересом глядя на сакэ. — Тут только прибраться осталось.

Шинпачи без лишних слов полез в кладовку в поисках веника.

Когда всё прибрали, отмыли и открыли окна, на пол был постелен большой плед — импровизированный стол. К счастью, в этот раз Отаэ не принесла свои фирменные блюда: в пакетах были бенто с распродажи, которые прямо в коробках расставили по пледу, несколько видов закусок и пара упаковок суконбу. Шинпачи вынул из пакета небольшую коробку, из неё — пять чаш-сакадзуки, одну из них наполнил сакэ и поставил перед сестрой. Отаэ налила чашу брату, а с противоположной стороны, где сидели «молодожёны» — выстроила три в ряд.

— Давайте без этого всего, — раздражённо поморщился Сого и аккуратно переставил лишнюю чашу влево от себя. Потом взял небольшую пачку острых рисовых крекеров, вскрыл её и положил рядом с чашей.

— Странно, что Горилла не пришёл, — задумчиво протянула Кагура, набирая в себе тарелку закуски. — Такую кашу заварил, а теперь и носа не показывает.

— А я-то и гадаю, почему же сегодня так легко дышится, — улыбнулась Отаэ. — Никто не следит, из подворотен не бросается, обниматься не лезет.

— Кондо-сан сегодня на совещании, — сказал Окита, поднося чашу к губам. — Генеральный Комиссар наконец-то соизволила оторваться от пончиков и занялась проблемой аманто.

— Окита-сан! — хором возмутились Шинпачи и Отаэ.

Кагура насторожилась.

— Та-а-ак, — угрожающе протянула она. — У меня уже давно возникло ощущение, что я не знаю чего-то, что знают все, а теперь понимаю, что меня просто за дуру держат. Выкладывайте, что там не так с аманто и конкретно со мной.

— Ну мы же договаривались, Окита-сан, — укоризненно протянул Шинпачи.

Кагура демонстративно хрустнула кулаками.

Улыбка Отаэ стала безмятежной, словно море перед штормом.

— Между прочим, я сразу был против того, чтобы держать её в неведении, — заявил Сого, игнорируя семейство Шимура. Искоса наблюдая за Кагурой, он сообщил. — Под Соё-химэ кто-то копает…

— В смысле — копает? — подскочила Кагура, оглядываясь в поисках зонта. — Да я сейчас…

— Кагура-чан, успокойся! — Отаэ за руку поймала Кагуру, уже дёрнувшуюся в сторону прихожей. — Ты сейчас только дров наломаешь, спугнёшь врагов, и все наши усилия будут напрасны.

Сого налил себе вторую порцию сакэ.

— С Соё-химэ тебе сейчас вообще лучше не видеться. Ставки высокие, явно замешан кто-то из кабинета министров, с влиянием на СМИ и прикормленными бандитами. Физически Соё-химэ они навредить не могут, пока возле неё та маньячка ошивается, а вот репутацию испортить — запросто. А там можно вынудить её уйти в отставку. И тебе в этом отводится не последняя роль.

Кагура, прикусив губу, села обратно. В груди тёмным клубком сплелись тревога и беспомощность, да ещё всплыли воспоминания о грёбаном сёгуне. О том, как все они не смогли его уберечь.

— При чём тут вообще я?

— То письмо из ДИС, — сказал Шинпачи, — было провокацией. Хорошо, что ты же сразу заподозрила неладное и отказалась следовать совету Гин-сана. Когда оказалось, что тебя нигде не хотят брать на работу, я поговорил с Кондо-саном, и он сказал, что сейчас стало слишком много инцидентов, связанных с ксенофобией — даже больше, чем три года назад, да ещё СМИ всё подогревают. Теперь все боятся аманто. Тебе и выхода другого не оставили, кроме как пойти за помощью к Соё-сама. Ну, или выйти замуж.

Отаэ, взяв на себя привычную роль хостесс, отточенными движениями вновь наполнила всем чаши до краёв. Кагура, отпив немного, обвела всех тяжёлым взглядом.

— Ну и чья же была идея с браком?

— М-моя, — чуть побледнев, признался Шинпачи. — Я предложил Кондо-сану пока что так решить вопрос с депортацией, и он согласился.

— Мы перебрали всех подходящих по возрасту мужчин в нашем окружении, но годились только Шин-чан и Окита-сан, — сказала Отаэ.

— Но тогда почему это он? — трагически изогнув брови и ткнув пальцем в вальяжно развалившегося Сого, простонала Кагура. — Я б могла жить с сеструхой в додзё и не париться, и не впахивать тут бесплатным маляром! И вообще, он же вечно до меня на ровном месте докапывается!

Сого окинул Кагуру слегка расфокусированным взглядом и ухмыльнулся.

— Э-э-э… Дело в твоем отце, — начал оправдываться Шинпачи. — Если это всё дойдёт до Умибозу-сана, то, боюсь, я не переживу его гнева. Он ведь не будет разбираться, где тут фиктивный брак, а где по-настоящему. У Окиты-сана есть хотя бы шанс выжить.

— Если я его сама раньше не убью. Или Гин-чан. Он-то хоть в курсе?

— Уже в курсе, — ответил Сого. — Обещал повыдергать мне конечности. Но он сейчас на меня работает, так что затраты на лечение увечий, нанесённых мне, будут вычитываться из его зарплаты. И твоей тоже, китаёза. Кстати, у нас есть ещё сакэ?