Алый купаж (джен)

Ее разбудила тревога. Сразу ей показалось, что это Бог рубит своим Топором небесные камни. Она прислушалась: вой, скрежет, треск — и земля сотряслась от удара. В ее памяти хранилось столько звуков беды, сколько полос нарисовано на теле зебры, но то, что она уловила, было неведомым и неживым — пугающим. Страх, едва родившись, отступил перед долгом и решительностью. Она собралась с силами, оттолкнулась босыми ногами от влажной стены пещеры и медленно полетела наверх. Там у нее был свой лес, где в земле лежали ее умершие, и были свои живые, которые помнили ее имя — Олучи. Она должна очистить свою Рощу от чужих и наказать их за вторжение.

В центре круглого грота Олучи остановилась. От черной воды тянуло холодом, тонкие ручейки журчали по стенам, под сводами попискивали крыланы. Множество узких ходов шло из грота в стороны, и каждый раз Оличи принюхивалась, чтобы найти свой. Она уловила знакомый запах цветов и полетела в один из проемов.

Длинные корни белых орхидей занавешивали вход в пещеру. Олучи просочилась сквозь них и застыла в солнечном столбе, отвоевавшем себе место у густых крон. Она зажмурилась, раскинула руки и закричала, приветствуя Верхний мир. Этот крик долетел бы до великой Килиманджаро, а последовавший за ним яростный рев — до Священной рощи, если бы Олучи была живой. Недолго поколыхавшись на слабом ветерке, она открыла глаза, ступила в поток водопада. Он ухватил и понес ее по каменным ступеням вниз, туда, откуда начнется ее охота, откуда придет кара.

Олучи была древней, но, как и все духи, сохранила тот образ, в котором ее настигла смерть. И она оставалась вайшиво — «тем, кого помнят». Самые молодые духи шептались между собой, что ей давно пора в Нижний мир, а те, что старше, гнали ее туда палками. Глупые бабуины! Они похвалялись, когда живые оставляли для них большой горшок маисовой похлебки и бочонок с пивом, мстили своему клану, когда не получали дары, или сосуды казались им маленькими. Они думали, что Олучи слабая, раз не умеет, как они, превращаться в ящерицу или змею и выбираться в Верхний мир за подношениями. Думали так, пока им не довелось ощутить силу ее тумаков. Олучи знала, что их забудут так же скоро, как они забыли законы мира Духов, а она станет еще более древней вайшиво, потому что всегда защищала и берегла свою кровь — свой бо.

Оборачиваться в зверя Олучи, и правда, не могла, но ей и не нужно: пищу она умела добывать сама, сколько пожелает, а великая древняя сила у тех, кого помнят.

Впервые она вселилась в животное, когда ее люди бежали с прежней своей земли от цепей, которыми опутывали их белые торговцы, чтобы гнать потом кнутами на свои огромные лодки. Когда-то Олучи сама ощутила тяжесть цепей на своем молодом теле. Скованная и избитая, она захлебнулась соленой прибрежной водой. Волны выбросили мертвое тело на берег, и ее душа устремилась к своему бо, чтобы нашептать ему мысль о спасительном побеге. Немало лун прокатилось по небу, прежде чем люди услышали ее.

Весь длинный путь Олучи проползла с ними черной коброй. Мудрый вождь кормил ее молоком из груди своей женщины, а она охраняла его детей. Когда они добрались до Большой реки и построили хижины, Олучи указала вождю место, где следует хоронить мертвых, и покинула тело змеи. Бестелесным духом она кружила по гилеям, пока не нашла пещеру, где и обитала уже много-много лун.

Каждый раз, когда ее будила тревога или голод, она поднималась наверх и входила в тело какого-нибудь зверя, а потом наказывала врагов своего бо, или охотилась. Со слоновьим стадом она вырывала с корнями деревья, расчищая поляну, на которой ее живые теперь растят маис. Ей довелось почувствовать, как хрустят на зубах аллигатора молодые кости антилопы, ястребом-лунем она поднималась к самому солнцу, парила, кружила с широким размахом крыльев над скалами, высматривая добычу. В этот раз Олучи нужен невидимый, бесшумный убийца, лучший из всех в лесу. Она уловила его запах в парном воздухе.

Только духи могут видеть друг друга и себя в человеческом обличье, а любое живое существо смотрело сквозь них.

Олучи без опаски заглянула в нору, устроенную в мощных, выпирающих из земли корнях лимбы. Пусто, только свежий запах шерсти. Она втянула воздух и сохранила его в себе. Он поведет ее к цели. Принюхиваясь, Олучи обошла дерево и напала на отчетливый след кошки, недавно отдыхавшей в норе.

Она полетела низко над землей, улавливая запах. Он становился все гуще и, наконец, взвился вверх, в крону дерева.

Самка леопарда, молодая и черная, как ночь в джунглях, лежала в сплетении толстых ветвей, лениво помахивая хвостом. От нее пахло сытостью. Олучи приблизилась к ней вплотную, провела рукой по шраму на свисающей лапе и задрожала от живого тепла и предвкушения. Всколыхнувшийся знойный воздух мог выдать ее, но кошка только показала щелочки глаз и зевнула. Любоваться ее красотой не позволяло время. Олучи спешила, но пугать зверя не хотела. Бесплотный дух неторопливо проник сквозь ушную раковину внутрь, занял тело кошки и бережно потеснил ее разум, мягко подчиняя его себе.

Сильная и опасная теперь, Олучи встрепенулась, спрыгнула с ветки на землю, потянулась. Из пасти вырвался торжествующий рык.