В рапорт не вошедшее (джен)

Кириган с гришами ушёл с приёма почти сразу следом за Кейен и её свитой. Саблина же остановили Лей Кир-Кавей и её близнец Ли Юр-Кавей — всё такие же доброжелательные, любопытные и разговорчивые, как и много лет назад, когда они встретились впервые.

За представлением им Зелина, обменом новостями о семьях и цитатами подходящих случаю стихов прошло не меньше четверти часа. Потом случились ещё несколько встреч — традиционные последние обмены любезностями, переданные благодарности, пожелания доброй дороги. Можно было возвращаться в гостевые покои, выспаться и наконец тронуться в путь завтра с утра — Саблин думал только об этом, поэтому, когда на выходе из зала рядом мелькнул красный кафтан, вздрогнул от неожиданности.

— Всё в порядке, князь? — Иван подстроился под его шаг.

Кто-то из сердцебитов всегда оставался с ними на таких приёмах, даже если сам Кириган уходил. Это было обычной практикой, но в этот раз Саблин позволил себе отвлечься.

Может быть, возраст начинал сказываться.

— Да. Да, разумеется. Спасибо, что задержались ради нас.

Иван только кивнул. Но благодарность Саблина была искренней, он знал, что тот такие приёмы не любил.

Имя Ивана Данилова намного чаще мелькало то в разговорах знакомых из Первой армии, а то и вовсе в сводках с границ. И представить его именно там было легко. Все те почти двадцать лет, что он его знал, Иван был таким, каким и должен был быть в представлении Саблина военный офицер: решительным, надёжным, трезво мыслящим в любой ситуации. И уважение, с которым к нему относились другие гриши Второй армии, выходило далеко за пределы простого признания его положения при Киригане.

А ещё Иван был молчаливым, если речь заходила о политике. Зато он был приятным собеседником, если речь о политике не шла; это, правда, выяснилось лишь спустя несколько лет после их знакомства. Гриш откровенно не любил светскую болтовню, и круг тех, с кем он поддерживал общение вне Второй армии, был весьма узок. То, что Саблин в него входил, льстило. А ещё оказалось спасительным. Если бы Иван не оказался свидетелем случайного разговора и не пришёл бы потом к Саблину, он бы так и не узнал, что в действительности значит «ледяная лихорадка». Сестра никогда не вдавалась в детали, а он, соблюдая приличия, не спрашивал. А ещё гриш предложил помощь, без которой, как Саблин узнал ещё позже, Марины бы уже не было в живых. Ивану он был благодарен до конца своей жизни; отдать такой долг было невозможно. Да и Иван этого не ждал.

Они шли просторными галереями, увитыми лианами с тяжело пахнущими гроздьями розовых цветов. Была уже глубокая ночь, но полная луна ярко светила сквозь проёмы колоннад. Тонкая каменная резьба в её свете казалась почти живой.

А потом они свернули в небольшой зал на полпути к гостевым покоям — и у Саблина похолодела спина.

На полу лежал человек. И лежал так, что было понятно — мёртв.

— Держитесь рядом, — приказал Иван им с Зелиным и пошёл к трупу.

Саблин пошёл следом. В таких случаях гришей стоило слушаться беспрекословно.

Иван опустился на одно колено, прижал руку к груди трупа под отворотом распашной рубашки — да что он хотел? То, насколько тот мёртв, было очевидно.

А в следующее мгновение Саблин узнал мертвеца.

— Разорванное сердце, — сказал Иван. — Грубая работа сердцебита. Не больше четверти часа назад. Но не здесь, иначе я бы услышал.

— Это же Юл-Гата, — сказал Зелин.

— Кто? — Иван взглянул на него: — Быстро. Я слышу толпу, они идут прямо сюда.

— На приёме он пытался спровоцировать Фёдора, — сказал Саблин. И следом понял. — И Фёдор ему угрожал.

— Так, — сказал Иван. Поднялся.

— Он обвинил Фёдора в том, что тот любовник генерала Киригана… — начал было Зелин, но Иван только отмахнулся, подумал ещё мгновение и сказал:

— Там сердцебиты. И нас уже услышали. Подождём.

— Но на вас неприкосновенность не распространяется, — отчаянно сказал Зелин.

Мальчик сказал то, о чём Саблин подумал и сам: гриши, в отличие от них, дипломатической неприкосновенностью не пользовались.

— Вот именно, — негромко сказал тот.

Надо было думать быстро. Шуханцы не смогут обвинить в убийстве Ивана. Или — или всё же смогут. Про малую науку Саблин знал мало.

Для провокации Иван был очевидной целью. Допустим, его обвинят в убийстве. Дальше следствие и, при плохом развитии событий, суд. Но Кириган сейчас с ними. И Кириган этого не допустит.

А может, в этом и было дело. Осознанная эскалация. Сначала попытка спровоцировать Фёдора, и оскорбление было очень личное, теперь подставили второго сердцебита Киригана, что тот точно воспримет как оскорбление не менее личное…

Двери в дальнем конце зала распахнулись, в зал вошли шуханцы — и остановились, увидев тело и стоящих над ним равканцев. Но сзади прибывали, и первые ряды были вынуждены продвинуться вперёд.

Саблин торопливо оглядывал толпу. Она оказалась неожиданно разношёрстной: тут и старшие, и младшие придворные, сразу же несколько ветвей, и даже несколько дворян с побережья. И — да, как Иван и сказал: сердцебиты. И тавгарады, в основном Кир-Раат — но и несколько стражниц Кир-Табан.

Зрение у Саблина было уже не то, что в молодости, и в лунном свете лица он различал не так хорошо, но быстро оглядывал стоящих впереди. Кто-то ведь вывел их именно сюда. Место не было случайным точно.

А время? Кто заговаривал с Саблиным сам в последние минуты из тех, кто не должен был, и задержал их — ровно настолько, чтобы Иван Данилов оказался над убитым сердцебитом мертвецом?

Но никого необычного не вспоминалось.

Старшая тавгарад Кир-Табан вышла вперёд, подошла к трупу, склонилась над ним. Посмотрела несколько мгновений, прежде чем сказать ровно:

— Ву-Джав Юл-Гата.

Имя пронеслось шепотками по толпе, шуханцы расступились, и между ними прошла Мей Кир-Раат. Зелёные и жёлтые цвета одежды и — парная серьга к серьге мертвеца. Значит, Юл-Гата был именно её любовником. Не единственным, судя по простоте украшения, но любовником наследницы младшей ветви. Плохо.

Мей вскинула голову и требовательно спросила:

— Что здесь произошло?

— Мы возвращались в гостевые покои, досточтимая Мей, — сказал Саблин. — И обнаружили тело несчастного Юл-Гата всего несколькими минутами раньше вас.

Толпа волновалась: кто-то отходил назад, кто-то, напротив, пытался протиснуться вперёд. Шёпот нарастал, и нет, Саблину не показалось — несколько оскорблений он услышал отчётливо.

От толпы отделились двое в простых зелёных одеждах — близнецы-сердцебиты. И, точно так же как Иван несколько минут назад, опустились рядом с мертвецом и коснулись его груди. А спустя несколько мгновений они одновременно вскинули головы, глядя на гриша:

— Он убит сердцебитом.

— Он был уже мёртв, когда мы вошли в зал, — твёрдо сказал Саблин. — Господин Данилов не имеет к этому никакого отношения, он сопровождал нас всё это время.

— Но вы не можете этого знать, — сказала сердцебитка. — Ведь если не ошибаюсь, господин Данилов — гриш с усилителем. От зала приёма до этого места, — она прищурилась, — не больше двадцати ла. Господин Данилов мог убить несчастного Юл-Гата, и вы бы ничего даже не заметили.

Тавгарады вскинули пистолеты:

— Руки, господин Данилов.

Тот послушно поднял руки:

— Я не оказываю сопротивления.

Саблин судорожно думал, но никакой возможности вывести Ивана из-под удара не видел.

— Прекратите. Какие причины убивать Ву-Джава могли быть у господина Данилова? Немедленно опустите оружие.

Мей. За Ивана вступалась Мей. Это всё меняло. Кто-то решил стравить Кир-Раат, младшую ветвь, и Киригана? Внутренние игры Табан, в жернова которых угодил незадачливый Юл-Гата. Вполне могло быть. А Мей теперь пыталась всеми силами выбраться из расставленной ловушки.

Тавгарады послушались. Иван тоже опустил руки, но продолжил демонстративно держать их на виду.

— Но есть ли те, у кого причины были, высокочтимая Мей? — спросила старшая тавгарад Табан.

Та лишь печально покачала головой.

Любовник, недавно возвращённый из ссылки… Могла себе позволить.

Хорошо. Может быть, и обойдётся.

Из толпы вышла тавгарад:

— Совсем недавно ему угрожал господин Каминский.

Саблин неверяще посмотрел на стражницу. Тавгарад Кир-Раат. Волькры побери. Собственная тавгарад Мей.

Сердце упало — не обойдётся. Это не было ловушкой на Кир-Раат, это было их собственной ловушкой на людей Киригана. Им просто нужен был не Иван — Фёдор. Кир-Раат был нужен Фёдор Каминский.

Саблин выпрямился и ровно сказал:

— Угрожал? Позвольте не согласиться. Господин Ка…

Но тавгарад его перебила:

— Разве по равканским меркам это не было оскорблением?

В толпе шептались. Ну конечно, привели и тех, кто разговор слышал. А значит, и то, что было сказано после, и Саблин продолжил настойчиво — и благодарил всех святых за тот неуместный порыв Зелина:

— Господин Каминский назвал это провокацией, лишённой изящества. Ручаюсь, последний факт оскорбил его куда больше неуклюжих намёков этого юноши.

Ропот в толпе нарастал.

Тавгарады переглянулись.

— Пусть скажет это лично мне, — взгляд Мей был подобающе холодным и полным скорби. И совершенно лживым. — Если он невиновен, ему нечего опасаться.

Плохо. Отвратительно. У Саблина заканчивались аргументы.

Если сейчас эта толпа двинется в гостевые покои, найдутся ли у Киригана основания не выдавать Фёдора, — он не успел додумать мысль, когда услышал:

— Вы так уверены, что у меня не было причин, — негромко и даже чуть лениво сказал Иван.

Саблин развернулся к нему. И опешил.

Перед ним был не Иван Данилов, которого он знал много лет. Сейчас это был гриш, который воплощал в своей позе и ухмылке всё худшее, что только говорили о сердцебитах в Большом.

— Но как приятно было… слушать, как он умирал.

Иван использовал самый двусмысленный глагол из возможных. И улыбался до отвращения неприятно.

— Вы его даже не знали, — вскинула бровь Мей.

— Мне не было дела до его имени, — склонил голову набок Иван. И по толпе разнёсся новый возмущённый ропот: оскорбление по шуханским меркам было запредельным. — Но я… слышал, насколько ему не нравился генерал. И, надо же, теперь он мёртв. Какое… совпадение.

Ропот в толпе нарастал.

Иван высокомерно улыбался.

Старшая тавгарад Кир-Табан смотрела на него внимательно. Саблин её понимал: Иван очевидно отводил удар от Фёдора. Но и проигнорировать его слова было невозможно — у толпы свидетелей были свои недостатки.

— Господин Данилов, — сказала тавгарад, — вы задержаны. До выяснения обстоятельств смерти господина Юл-Гата.

Хорошим исходом это не было, но тавгарады старшей ветви хотя бы не посмеют причинить вред сердцебиту Киригана. Значит, ночь неприятных вопросов, но стоит им убедиться, что тот не убивал, Ивана отпустят. Может, ещё до утра.

Хотя нет, оскорбление в его словах было за гранью допустимого. До утра не отпустят чисто в назидание.

Вот только теперь Мей смотрела, сощурившись:

— Простите, доблестная. Но Ву-Джав был моим спутником. Слова господина Данилова вызывают во мне чувства беспокойства и тревоги.

Ах, волькры.

И вокруг неё тут же вскинулись другие шуханцы из Кир-Раат:

— Ву-Джав принадлежал нашей ветви…

— Эти равканские варвары…

Ропот перерос в гам.

— Тихо, — повысила голос старшая тавгарад. Подумала, глядя недобро то на Ивана, то на Мей и вставших вокруг неё тавгарадов Кир-Раат. Улыбнулась, и Саблину совершенно не понравилась эта улыбка: — Я вижу основания для сомнений высокой семьи Кир-Раат. Однако, я уверена, — продолжила тавгарад, — что до утра господин Данилов успеет дать объяснение своим неосторожным словам. И равканские гости покинут нас в срок. По крайней мере, те из них, кто невиновен в случившемся.

Трижды волькры.

Младшая ветвь была намного менее предсказуема. При этом ответственность за её действия в какой-то степени будет нести и сама Кейен — и именно сейчас это во многом развязывало им руки.

Но и забрать обоих сердцебитов Киригана старшая тавгарад Кир-Табан не позволит тоже: слишком большая дерзость. Значит — только Иван и только до обозначенного срока.

Мей склонила голову:

— Как всегда, мудрое решение, доблестная.

Ивана, казалось, происходящее не беспокоило. Он обернулся:

— Если вас не затруднит, князь, сообщите генералу.

К нему подошли тавгарады Кир-Раат. Иван не сопротивлялся.

Саблин ощутил свою полную беспомощность. Ивана уводили, но здесь и сейчас он сделать больше ничего не мог.

— Мои госпожи. Господа, — кивнул он и вышел, не оборачиваясь.

Зелин шёл следом. Сердце колотилось. Саблин остро ощущал себя в коридорах шуханского дворца совершенно беззащитным.

— Князь…

— Молчите, Зелин, — быстро сказал он.

Им нужно было добраться до Киригана как можно быстрее. Каждая минута была на счету.

В отличие от Фьёрды, шуханцы никогда не делали секрета из своих методов дознания. Но что они творили друг с другом, Саблина интересовало мало. И при всей длинной истории провокаций, ещё десять лет назад произошедшее было бы крайне неприятным, но относительно безопасным казусом. Но не сейчас. И не у младшей ветви. Что может произойти с Иваном в их тюрьме, Саблин не знал — но догадывался. И от худших из этих догадок по спине шёл озноб.

А ведь Кириган тоже не ожидал осложнений — Саблин подумал об этом, ещё когда увидел, что гришей в сопровождении всего пятеро. Да и сам их список, кроме Ивана и Фёдора… Сердцебит Денис Порохов и алкем Марта Кошутина, как Саблин был уверен, хотя и точно знать не мог, были из разведки южного направления. Разве что Матвей Веретенников был не просто военным целителем, но и гришом с усилителем — но, как знал Саблин, они давно дружили с Иваном, и кажется, в этой поездке он оказался именно поэтому.

Волькры раздери этот волькров Шухан. Это должно было быть простым формальным выездом.

Сердце никак не хотело успокаиваться. Но это оказалось кстати — их услышали, и когда они с Зелиным ещё только свернули к лестнице гостевого крыла, навстречу уже бегом спускался Денис:

— Где Иван?

— Арестован, — выдохнул Саблин.

Сердцебит замер на секунду, потом кивнул:

— Идёмте.

Они поднимались по лестнице, но, вопреки этому, пульс Саблина успокаивался и становился ровным.

В комнате их уже ждали. Гриши сидели на полу вокруг низкого по шуханскому обычаю стола, но все смотрели только на него.

— Иван арестован, — сказал Порохов.

Если до того гриши были просто напряжены, то теперь они застыли.

— Говорите, князь, — сказал Кириган.

Саблин коротко пересказал события вечера. Про саму провокацию только упомянул, рассудив, что если понадобятся детали, Фёдор расскажет сам. Да и повторять подобную клевету Киригану в лицо всё же не хотелось.

Тот слушал не перебивая. Веретенников неестественно выпрямился, когда Саблин сказал, что Иван спровоцировал шуханцев на свой арест. Порохов дёрнулся при упоминании тавгарадов младшей ветви. Но оба промолчали.

Саблин договорил. Стало тихо. Теперь гриши смотрели на своего генерала.

— Садитесь, господа дипломаты, — ровно сказал тот.

На столе стояли изящные чайник и чашки. Саблин совершенно не хотел пить, но и неуклюже стоять, раздражая этим гришей, не стоило. Он подошёл, кивком приказав сесть и Зелину. Сел сам, налил им чай и только теперь увидел, как неестественно вытянулись и застыли тени у предметов на столе. Он отпил, не чувствуя вкуса. Зелин, сжимавший кружку так, что фарфор мог и не выдержать, замер рядом.

— Кир-Раат, — повторил Кириган, глядя на Фёдора.

— Моя поездка в Кобу, — медленно ответил тот. Про Кобу Саблин слышал впервые — впрочем, это не удивляло. — Если они всерьёз идут против старшей ветви, то они очень заинтересованы в её результатах. Но Иван не знает деталей.

— Тогда зачем он им? — поднял голову Веретенников.

— Предполагали, что может знать? — сказал Порохов.

— Свидетели, — одновременно с ним сказал Фёдор, и тот замолчал. Фёдор продолжил: — Мей не могла себе позволить потерять лицо, а Иван её публично переигрывал. Поэтому нет, в тот момент у них уже не было выбора. — Помолчал и добавил: — Иван не знает подробностей про Кобу. Но знает многое другое.

— Но за ночь? — с явным сомнением уточнил Денис.

— Он в блокираторах. До рассвета сколько? Часов шесть? На каком-нибудь… — Кошутина вздрогнула и замолчала. Но Кириган посмотрел на неё, и она договорила: — Моровка, волчеглаз, что угодно из этой группы. Даже без корпориальных воздействий. Никто не выдержит.

— Но это необратимые повреждения, — сказал Порохов.

Алкем кивнула. В комнате повисла тишина.

Саблин медленно сделал глоток чая. Он смотрел на Марту, не в силах отвести взгляд.

Гриши обсуждали пытки. Почти спокойно. Буднично. Они начали обсуждение с этого.

Но ведь, если не считать инцидентов…

Порохов резко перевёл взгляд на Киригана:

— Александер?

— Не посмеют, — негромко ответил тот. — Я их вырежу. И Кейен будет смотреть в другую сторону. Они это знают.

Кириган был прав. Королева не поддержит младшую ветвь, сейчас ей выгоднее поддержать самого Киригана.

И всё же…

Вдруг тени от чашек вытянулись через весь стол. Рядом сжался Зелин. Мальчишка такого ещё не видел, но Саблин понял — Кириган был безмерно зол, несмотря на внешнее спокойствие. Потому что — и это было очевидным — поддержку Кир-Табан он использовать не мог. Да, сейчас генерал Второй армии мог сделать то, чего даже полномочный посол Равки не мог себе позволить — пойти к Кейен, разбудив ту посреди ночи. Она бы почти наверняка приказала отпустить Ивана. Но это дало бы ей право просить об ответной услуге. Возможно, Кириган даже знал, о какой. И на это ослабление позиций Равки был не согласен.

Тени сгустились, уходя за край стола.

— Хорошо, — с трудом сказал Веретенников и выпрямился. — Что в самом плохом варианте из обратимого?

— В зависимости от их сердцебитов, — ответил Денис, глядя на свои руки. — Корпориальные воздействия с галлюциногенами или стимуляторами. Если только стимуляторы, то что-то из двухкомпонентных, вроде нашего «рассветного». Но с этим Иван справится, — он поднял взгляд на Фёдора, хотя вопросом это не звучало, и тот кивнул.

Кошутина тоже подняла голову:

— А ichenzhu?

Порохов взглянул на неё:

— Это ещё что за дрянь? Из последнего списка?

Вместо алкема ответил Фёдор:

— Да. Мы только начали под ним работать. Я выдержал меньше трёх часов, с воздействиями — меньше двух. Иван сопротивлялся дольше. Но не шесть… Рискованно.

Даже так.

Саблин перевёл взгляд на Киригана, но тот смотрел ровно. Новостью это не было.

Гриши готовились. Они — они знали, что рано или поздно это понадобится.

К горлу подкатила тошнота.

— Но ichenzhu не их настой, — продолжил очень медленно Фёдор. — Вопрос в том, поделились ли Кир-Табан своей новой рецептурой. Я думаю, — он смотрел только на Киригана: — Я думаю, что у Кир-Раат его нет.

Тот долго смотрел на Фёдора, а потом кивнул:

— Тогда рискнём. Шесть часов.

Шесть часов допроса. Если Саблин правильно понял — а понял он правильно — это даже допросом не будет.

Он посмотрел на тени — те больше не двигались.

Шесть часов пыток. Абстрактно верное решение. Очень прагматичное.

Но если бы Саблина спросили, именно Иван был тем, по отношению к кому Кириган был почти уязвим — понятной человеческой привязанностью. Иван, в конце концов, был с ним все эти двадцать лет.

И всё же этого оказалось недостаточно в столкновении с политическими интересами.

Впрочем, тут было ещё и другое. Кириган считал, что Иван выдержит.

И — другие гриши. Гриши молчали.

Только Веретенников поднял голову:

— Александер, — сказал он, глядя на Киригана. — Под твоим усилением…

Саблин не понимал, что хочет целитель, но видел реакцию Порохова и Фёдора — оба отвели глаза. Кириган ровно сказал:

— Не пробьёшь. На камерах изоляция. Их технология. Полагаю, ещё и усовершенствованная, — он помолчал и добавил: — Иван не пробивал и ту, что у меня в кабинете. Ты не услышишь.

Веретенников хотел слышать Ивана. Слышать, как того — допрашивают. Пытают.

Что тот по крайней мере жив, понял он следом.

Веретенников тоже отвёл взгляд.

— Ложимся, — сказал Кириган, поднимаясь, и посмотрел на сердцебитов: — Поддерживайте полноценный сон Марте и Матвею. Блокады с рассветом. И мы должны быть готовы здесь… задержаться.

Гриши одновременно вскинули головы.

И только сейчас Саблин понял — если Ивана завтра не выдадут, если с ним что-то случится… Кириган пообещал вырезать Кир-Раат. И, глядя на гришей, Саблин вдруг увидел с полной ясностью то, что не понял сразу: это не было фигурой речи.

Вот только не будет ли слишком поздно.

Генерал Второй армии вышел из комнаты.

Все, кроме сердцебитов, поднялись следом.

Было тошно, но — надо было тоже лечь. Раз ожидание затянется до утра, бессонная ночь была отвратительной и бессмысленной идеей — но сможет ли он заснуть. В другое время он бы попросил накинуть сон того же Фёдора, но сейчас…

Фёдор сидел неподвижно. Считал себя виноватым, хотя виноватым не был. Саблин так привык к тому, что внешность гришей обманчива, что за каждым из них стояли десятилетия опыта войн и интриг — что, увидев это, такое по-человечески иррациональное, чувство вины, он чуть было не заговорил с Фёдором сам. Но сдержался.

Не сдержался Зелин, хотя и по-другому:

— И вы… — и тут же поправился, — и мы будем просто ждать утра?

Фёдор поднял на него взгляд, но промолчал. Ответил Порохов:

— Мы с Фёдором будем бодрствовать. Вам и князю лучше лечь. Если хотите, могу накинуть вам сон.

Хорошо, что Денис предложил сам.

Нужно было уводить Зелина, но тот мотнул головой и шагнул вперёд:

— То, что вы сейчас обсуждали. Это пытки. Ивана там сейчас пытают. Почему вы… — он обернулся к Саблину: — Мы же можем что-то сделать, князь?

Порыв мальчика был силён той искренностью, которая доступна только в юности. Когда-то сам Саблин точно так же не смолчал бы: попытался бы спорить, обратился бы к дипломатическим каналам… Медлительным и бесполезным.

Кириган был основной дипломатической силой Равки. И Кириган оставлял Ивана Кир-Раат.

Саблин покачал головой:

— Боюсь, что нет. Идёмте, Зелин.

Тот посмотрел на него и гришей:

— Фёдор, я не понимаю, — сказал он очень растерянно.

Зелин был по-настоящему потрясён. Совершенно выбит из равновесия. Надо было его уводить, но Саблин опоздал — Фёдор встретил взгляд Зелина:

— Мы тренируемся, чтобы выдерживать пытки — это часть нашей работы. Одна из них, и остальные вам понравятся ещё меньше. — Фёдор смотрел немигающе. — Привыкайте, граф, я не шутил. Или бросайте Особую канцелярию.

Зелин отшатнулся.

Им всем было очевидно довольно на сегодня.

Порохов, явно видя то же самое, развернулся к Фёдору и сказал легко:

— Ну, хватит.

Саблин тяжело пошёл к двери.

— Из хорошего, — продолжил Денис, — на одну карту в их колоде стало меньше. Которую они разыграли на приёме?

Он хотел как лучше. Но что за невезение — хватит ли у Фёдора сейчас сил отшутиться.

Саблин остановился, готовый при необходимости осторожно вмешаться.

— Что я сплю с Александером.

Это…

Саблин развернулся.

Это не звучало пересказом клеветы, было первой мыслью. Второй — Каминский сошёл с ума. Даже если это было правдой, говорить такое среди офицеров было немыслимо.

Но Порохов спокойно кивнул. Невозможно. Саблин уже был готов поверить, что ослышался, недопонял, но к сердцебитам обернулся Матвей:

— В самом деле, Фёдор? Снова?

Значит — не ослышался.

Кошутина тоже остановилась на полпути и смотрела на остальных.

Сейчас будет скандал.

— Так сложно было удержаться? — зло продолжил целитель. — Из-за чего угодно ещё, но Иван там сейчас — из-за этого?

Порохов развернулся к нему и поднялся:

— Иван там, — спокойно сказал он, — потому что Шухану нужна информация. И потому что у Ивана её нет. — И добавил: — Повод, Матвей. Он стал так важен именно сейчас? Не после Дорнгета?

Матвей выпрямился.

— Хватит, — решительно сказала Кошутина. — Денис, сон через четверть часа, хорошо? Господа дипломаты, — кивнула она им и пошла к своей двери.

С силой хлопнула дверь — вышел Матвей.

Повисла тяжёлая тишина. Потемнело в глазах.

В услышанное не верилось. И, всё же…

Он не мог себя заставить посмотреть на сердцебитов. Вышел, почти силой вытолкнув Зелина впереди себя.

В его комнате было темно.

Саблин подошёл к кровати и сел. Переждав приступ тошноты из-за подскочившего давления, разделся, лёг и закрыл глаза. Но сон не шёл, до сна ещё была четверть часа.

Даже начинать думать об этом вечере не хотелось. Но надо было.

Значит, клевета шуханцев клеветой не была.

Пресловутые вольные порядки Второй армии. Видимо, до такой степени вольные.

Но неужели он настолько потерял хватку. Саблин вспоминал этот выезд и все прошлые. И даже сейчас не видел и намёка, ни на саму непристойную связь, ни на опалу. Но не было ничего — ни в отношениях Киригана и Каминского, ни в отношении к Каминскому других гришей. Если бы тот не сказал прямо, Саблин бы так и не поверил, не смог бы поверить.

Но секретом это явно не было — это было ясно и по тому, как равнодушно Каминский ответил, и по тому, как никто из гришей не был шокирован. Значит, знали и терпели. Из уважения к Киригану. Нет — это было уже не уважение, никакое уважение...

А ведь судя по фразе Порохова про Дорнгет, этот провал даже не был первым. Да и Матвей сказал — «снова». Очевидно, стерпел тогда, но не теперь, когда под удар попал Иван.

Саблин резко открыл глаза: Иван. Он знал. Не мог не знать, поэтому и отмахнулся от Зелина в зале. И это была тошнотворная мысль: как далеко заходила преданность Ивана — зная или, по крайней мере, догадываясь, чего это может ему стоить, он защищал информацию или любовника Киригана?

А ещё — Кириган не пошёл к Кейен. Потому что это ослабило бы их позиции, как подумал Саблин в тот момент, или потому что тогда вместо Ивана она могла бы потребовать выдать Каминского?

И — к слову — что тот мог рассказать, стоила ли вообще информация из Кобы хоть чего-нибудь. А если не стоила — поддержал бы Кириган ложное объяснение своего любовника? Да легко. А если позже всё и вскроется — кто посмеет сказать хоть что-нибудь генералу Второй армии. Даже его гриши промолчали.

Ивану предстояла ночь пыток у Кир-Раат, те не могли не понимать — на его месте мог быть любой из них. Но они промолчали. А ведь Саблин неоднократно видел, как они спорили с Кириганом: пока решение не было принято, звания у гришей роли не играли. Но сегодня они промолчали, не было ни одного возражения. Знали, что бесполезно, когда речь шла о Каминском?

А их преданность — насколько далеко заходит она? Если что-то случится с Иваном — снова стерпят? Даже Матвей?

Об этом он думать больше не мог.

А вот о чём мог и должен был, так это о завтрашнем дне. И о том, что будет после. Каминский из окружения Киригана не исчезнет, раз всё ещё с ним после прошлого провала. Кириган явно ему благоволил, выводя своего любовника в свет. И ведь…

Саблин перевернулся на бок.

Как обидно — с Каминским ведь было так хорошо работать.

Было. Как будет теперь, он не представлял. Как изменится к тому отношение других гришей — тоже. А по дипломатической линии именно Каминский был основным сердцебитом Киригана. И тогда каждый выезд будет… Напряжённым.

Саблин закрыл глаза, понимая, что вот-вот уснёт не по своей воле и проснётся уже только рано утром.

А что произойдёт за эту ночь с Иваном…

И отчётливо понял — что бы ни произошло, Иван Данилов этого не заслуживал. Только не из-за…

«…из-за чего угодно ещё, но Иван там сейчас — из-за этого».

И накрыла мутная вязкость наведённого сна.