Живет моя далекая подруга (гет)

Но в час, когда подводный аппарат

Качается у бездны на ладони,

Ее печаль меня во тьме нагонит

И из пучины выведет назад.

Но в час, когда, в затылок мне дыша,

Беда ложится тяжестью на плечи,

Меня от одиночества излечит

Ее непостоянная душа.

Гарри казалось, что на него заваливается пирамида — вот именно та самая, одна из тех, что стоят рядом с Каиром. Он понимал, что на самом деле это пространство искривляется под действием проклятия, он потому и пошел первым, что рассчитывал вытянуть против проклятия силой, другой дороги к пленникам все равно не было — но выпрямить взбесившееся пространство оказалось так же тяжело, как стряхнуть с груди египетскую пирамиду, даже две палочки не могли создать достаточно сильную защиту. Значит, проклятие закреплялось за артефакт, никто живой не мог так сильно давить — и Гарри постарался высветить линии натяжения, которые на его глазах сошлись к саркофагу.

Темная энергия уже опрокинула Гарри навзничь, и он удерживал ее, уперев две палочки в пол; одной палочкой он не смог бы сдержать натиск проклятия, пытавшегося до него добраться и выпить его жизнь, но вторая палочка была нужна ему, чтобы разбить саркофаг — тьма упала на Гарри раньше, чем достигло цели его заклятие, и он уже не слышал, как входят в очищенные от тьмы коридоры его товарищи, как гремит вокруг боевая магия и летят в стороны разбиваемые ей камни, потому что, раз уж здесь уложили их командира, солдаты ордена собирались совершить свой суд прямо сейчас. Оборонявшиеся не ожидали того, что преграждающее к ним путь проклятие просто снесут, и бой был недолгим, но долго ли нужно душе, чтобы взлететь в недосягаемую скорбям высоту? И лишь один Ставрос не хотел мести, а хотел, чтобы Гарри выжил, и верил в это больше других.

Душа Гарри парила в невесомости, и он уже не глазами видел, как Ставрос ворожит над его телом и выносит его под лунный свет. В этом, возможно, и не было теперь смысла, но Ставрос не отступался, мешая латынь и греческий с руганью.

— Ну вот, ты и перевоевал свою войну, — наконец сказал Ставрос, потому что он сделал все, что мог. — Теперь ты все сделал правильно. Теперь ты стал сильным, ты уже не боишься, что не сможешь защитить тех, кого хочешь сберечь. Но сколько раз я тебе говорил — чтобы быть кому-то защитой, нужно быть рядом. Ты разве для меня всему этому учился, для Гёркема, для Мехмета? Ну не ври же ты себе, хоть сейчас не будь дураком. Возвращайся и живи.

Может, это и происходило только у Гарри в голове, но это было правдой — он открыл глаза уже на базе, заросший щетиной и слабый, поднял руки, чувствуя в них какую-то предательскую легкость, попытался приподняться и начал собирать обрывки воспоминаний, которые остались от этих дней.

Ставрос зашел проведать Гарри уже к вечеру, от Ставроса пахло бараниной и чесноком, и он улыбался в свою короткую бороду, которая словно состояла из серебряной проволоки.

— Я сегодня особенный сфинкс, — сказал веселый Ставрос. — Мне можно задать три вопроса, но только таких, ответ на которые тебе очень важен.

— Ты вещи мои принес? — спросил Гарри и сел на кровати, силы к нему возвращались быстро, его магию нелегко было истощить, и теперь уже она поддерживала настрадавшееся тело.

— Вещи принес, — согласился Ставрос, ему было приятно ответить на такой вопрос и помочь Гарри сбежать из лазарета. — Мехмет тебе отпуск на целый месяц выбил, поправляй здоровье. И зелья пей, хотя бы еще три дня — вот из-за этого пузырька в Каире был тако-ой переполох, — и Ставрос подмигнул Гарри, приглашая его догадаться о причинах.

— Она была здесь или только мне приснилась? — спросил Гарри, он никому бы не задал такой вопрос, только Ставросу, да и Ставросу он никогда о Гермионе не рассказывал, даже не называл ее имени, но Ставрос сразу понял, кто она, как только ее увидел.

— Была, — согласился Ставрос. — Только я тебе ничего рассказывать не буду, такие истории нужно рассказывать в присутствии всех их участников. Вот приедем мы к вам в увольнительную, тогда да.

Больше всего Ставросу нравилась история, начало которой он не застал, но прекрасно мог домыслить: Гарри в первый раз вышел из своего тяжелого забытья только на четвертые сутки, и, конечно, Гермиона уже сидела рядом с его постелью, отдыхая таким образом от цепочки аппараций, в результате которых и был переполох в Каире, и не только там. Видно, Гарри перед этим томили мрачные сны, это было бы и неудивительно, учитывая то, каким шквалом темной энергии его окатило за три дня до этого, и он рванулся к палочке, лежавшей на тумбочке у кровати, и наложил такую защиту, что сразу лишился сил и снова потерял сознание, а его друзья, придя, только развели руками. Невидимый купол непонятной природы накрыл его и Гермиону, преодолеть защиту нельзя было ни снаружи, ни изнутри, и даже звуки через нее не проходили.

— Серьезный у нас командир, — покачал головой Гёркем, попробовав подступиться к защите и так, и эдак. — Даже я не соображу, что же он тут понаколдовал.

— Страшное дело вообще, — согласился Ставрос и подмигнул Гермионе, надеясь, что она читает по губам. — Похитил девушку, которую никто другой не мог даже остановить, и не отдает.

— Джиджи, сходи на первый этаж, — сообразил Гёркем. — Посмотрим, на сколько купол защиты уходит вниз. Если не очень далеко — будем пол под ними разбирать. На всякое хитрое заклятие найдется турок с кайлом.

— А давайте их так оставим? — предложил Луиджи, а Гермиона помотала головой, она действительно худо-бедно читала по губам. — Что им, плохо, что ли? Воду наколдуют, а еду и зелья будем передавать через дырку, которую Гёркем в полу кайлом пробьет.

Пол, конечно, мальтийские бойцы быстро разобрали, не стали дальше смущать молоденькую девушку, а вот защитный купол продержался еще трое суток, и долечивался Гарри поэтому уже на соседней кровати, на которой он теперь и сидел.

— Попутного ветра до самой Итаки, — с улыбкой сказал Ставрос, положив руку Гарри на плечо. — Тебе не понадобится лук — твой зачарованный остров хранит куда бóльшая сила.

В дождливые дни большая комната в Министерстве, где стол Рона стоял среди таких же столов его молодых коллег, была темной, и каждый обеспечивал себе свет как хотел: над столами парили огоньки Люмоса, зачарованные свечи, один из коллег Рона даже установил на столе воровскую Руку Славы, светившую только ему — может, он рассчитывал, что симпатичные ведьмочки будут считать его из-за этого пижоном и опасным человеком, но все считали обладателя Руки Славы жмотом. И, несмотря на все обилие волшебного света, все ждали света настоящего, солнечного, попадавшего в комнату пусть и не напрямую, пусть через систему зеркал, но куда более теплого и всеобъемлющего.

Рону показалось, что солнце наконец вышло из-за туч, он поднял глаза и увидел, что за его столом сидит олень. Призрачный, горящий светом Патронус действительно поставил передние копыта на стол, и голова его возвышалась над столом, а крупа было почти не видно. Рон, конечно, сразу оленя узнал и сразу обрадовался — это означало, что Гарри здесь. Уже вернулся, пусть и вряд ли показался кому-то еще — прячется пока в толпах маггловского Лондона. Хотя как тут спрячешься, ведь не один Рон узнал бы его Патронуса, пронесшегося по коридорам Министерства.

— Паб Виктория, Паддингтон, — сказал олень голосом Гарри. — С половины шестого я там.

— Хорошо, я буду, — ответил Рон, и Патронус исчез — и только тогда Рон заметил, что никто из сидящих в нескольких футах коллег и не видел, и не слышал Патронуса.

— Чего ты будешь? — обернулась к Рону Элис, сидевшая впереди.

— Пиво пить буду сегодня вечером, — честно ответил Рон, ему было весело, и жизнь снова казалась увлекательной. Вот вернулся Гарри так вернулся — даже Патронус у него теперь невидим и неслышим никому, кроме адресата, а ведь, казалось бы, всего две недели назад, по прикидкам Рона, Гарри болтался между жизнью и смертью, после такого и обычный Патронус не каждый сразу сколдует, не говоря уж о том, чтобы запускать его с посланиями и оснащать неведомыми свойствами. Рон давно хотел уже бросить министерскую работу и уйти работать к Джорджу, у Джорджа было интереснее, да и помощь Джорджу была нужна, но Рон все упрямился, хотел хоть что-то доделать и бюрократию дожать — вот назвать бы теперь Гарри пару человек, которые мешают, интересно будет посмотреть потом на их рожи.

Гарри, наверно, сидел в пабе дольше, чем с половины шестого: он занял место в углу, откуда хорошо просматривалась вся комната, и немного подвинулся, чтобы Рон тоже мог поставить стул спинкой к стене. Здесь, в пабе, было видно, что Гарри бледен и худ, он не выглядел как крутой боец, вернувшийся победителем. Если бы не этот невероятный Патронус, которого Гарри прислал Рону, Рон вообще бы подумал, что Гарри лучше бы не пиво сейчас пить, а куриный бульон и прочие блюда для с трудом выздоравливающих.

Говорил Гарри тоже мало, он вернулся еще более молчаливым, чем был, это Рон рассказывал и про Министерство, и про семью, и про Волшебные Вредилки, и про Пушки Педдл, конечно — и ждал, пока Гарри заговорит о том, о чем хочет. Рон, может, и близко не стал таким сильным магом, но тоже повзрослел и научился терпению, лишь подкалывал Гарри немного своим избеганием главной темы — хотя, конечно, не нужно быть мракоборцем из мальтийского ордена, чтобы заметить, что на руке Рона нет кольца и живет он один. А Гарри все равно отмалчивался, прятался за ничего не значащими вопросами и короткими несерьезными историями из своей службы. Можно было бы взять еще по одной и по следующей, чтобы у него развязался язык, но вот как раз поить его и не нужно было.

— Тебе хватит, дружище, — с усмешкой сказал Рон. — А то сегодня вечером тебе намылят шею. Я же знаю, что ты не ко мне примчался за тысячу миль, едва только встал на ноги.

Гарри снова промолчал, только посмотрел на Рона пристально, словно незаметно прочесть мысли ему было проще, чем заговорить про Гермиону, так что Рону пришлось дразнить его дальше.

— Мы с Гермионой не женаты, да и не собирались никогда, — откровенно сказал Рон. — Не съезжались даже. Не бойся, я ничего не натворил, да и давно это было. Я просто подумал: зачем мне жениться на девушке, которая чуть что бежит к другому мужчине?

— Это звучит куда хуже, чем есть на самом деле, — с тихим упреком сказал Гарри.

— Давай я тебе расскажу, что есть на самом деле, ладно? Я ведь и не знал, что с тобой что-то стряслось. Просто ко мне стали подходить, спрашивать, не знаю ли я, где Гермиона, а то она уже три дня как пропала. Я тогда подумал о тебе: сначала посмотрел на твои часы, что с ней все в порядке, потом стал разузнавать, в международный отдел сходил, в аврорат. В общем, мне рассказали, что за день до того, как Гермиона исчезла, тебя принесли на базу еле живого — а у меня несколько дней ушло, чтобы это выяснить, ну и заодно узнать, что она у тебя, уже что-то там соображает, строит ваших целителей, ингредиенты какие-то притащила из Каира, потом специалиста по проклятиям из Милана. Я уж подумал, что ваши мне вряд ли рады будут, после того как на них уже обрушился такой вот ураган. Но главное, что я понял, и ты это пойми: я разузнавал про тебя несколько дней, а она узнала сразу. Она твой ангел-хранитель, Гарри — ты уж так ее с детства приучил, теперь живи с этим.

— Я так рад был ее увидеть, хотя мало что в тот момент соображал, — наконец выговорил Гарри. — Сразу понял, как без нее скучал, как хотел, чтобы она хоть раз ко мне приехала. А когда очухался — ее уже нет. Я не знаю, может, я в беспамятстве руками махал и кусался, может, городил чего — мне говорили, что не было такого. Почему, Рон? Разве я мог Гермиону чем-то обидеть?

— Она ездила к тебе и еще раз, года два назад, — рассказал Рон. — Мы с ней тогда чаще разговаривали. Я так понял, что ты в тот раз легко отделался, так что она как узнала об этом, так сразу уехала обратно. Я не знаю, как тебе объяснить — с одной стороны, она боится, что не сможет от тебя уехать. С другой — боится, что ты ее не примешь.

— Это черт знает что, Рон! — вспыхнул Гарри. — Я не знаю, это ты неправильно все понял, или кто-то еще в этом виноват, но черт возьми! Как Гермиона может бояться, что я ее прогоню?

— Да не так, — покачал головой Рон, ему тоже либо многовато было пива, либо еще маловато для того, чтобы такие вещи легко высказывались. — Понимаешь, раньше у нас выбора не было — ну или если был, то он был смешной: мир спасать или на уроки идти. А теперь наши приключения стали меньше, наши обязанности стали больше. Гермиона, как всегда, пытается убедить весь мир, что она одна права — насчет домовых эльфов, насчет кентавров, насчет русалок. Нужна серьезная причина, чтобы все это если не передать другим, то поставить на паузу — и переключиться на ваших страдальцев. Так что она приедет к тебе только как твоя жена. Ну или жди следующего раза, когда ты попадешь в серьезную передрягу.