Десять минут жизни груши (гет)

Частенько, когда «Призрак» пришвартовывался в порту Ос Керво, Инеж тихонько ускользала от команды, растворяясь в толпе рыбаков и портовых рабочих. Она шла мимо грузовых контейнеров, обходя груженные моллюсками и сельдью тележки, омываемая гулом голосов на равкианском с вкраплениями керчийиского и каэльского. Наконец ее уха касался любимый сердцу сулийский.

Прикрыв глаза, она шептала тихую благодарственную молитву и возвращалась к кораблю, чтобы заполнить все необходимые документы.

Однако на этот раз вместе с ней с «Призрака» сошел Каз Бреккер, одетый в темное шерстяное пальто. Его трость глухо стучала о влажные булыжники мостовой. Они покинули Кеттердам несколько недель назад, когда с севера подул холодный ветер. Из-за приливов путешествие растянулось.

Каз успел возненавидеть сухари, и Инеж пообещала по приезде угостить его пирожками. И сейчас, когда она вела его мимо прилавков, ее то и дело подмывало оглянуться, чтобы удостовериться, что все происходит взаправду. Каз Бреккер действительно приехал в Равку отпраздновать праздник Святых вместе с караваном, а затем вернуться в Кеттердам с первым выпавшим снегом. И даже успел обокрасть незадачливого туриста.

Долго уговаривать его не пришлось. Инеж по обыкновению сидела на подоконнике и крошила хлеб воронам. Каз был не в духе, отвечая на ее вопросы односложно всякий раз, когда она пыталась отвлечь его от стопки документов. Она не могла понять, в чем дело, пока не заметила, как он судорожно сжал ручку, стоило ей упомянуть о поездке в Равку на праздник Святых.

Инеж внимательно к нему присмотрелась. Плечи напряжены, губы плотно сжаты, лоб нахмурен. Бледность, темные круги под глазами. Каз агрессивно что-то записывал в бухгалтерскую книгу.

— Поехали со мной, — выпалила Инеж. — Оставь Отбросов на Анику и Пима. Поехали, увидишь караван: шатры, канат, бескрайние поля трав. Во время сбора урожая шпорник будет в цвету.

— Шпорник, — сухо повторил Каз. Отложил ручку в сторону и с тяжелым вздохом он повернулся к Инеж. Его суровый взгляд смягчился.

— Море пурпурного шпорника. И кроме того, мама спрашивала о тебе. Она беспокоится, что ты умрешь с голоду в Кеттердаме, — добавила Инеж.

— Можешь сказать своей маме, чтобы она не волновалась, — проворчал Каз. — Мария Хэндрикс взяла за правило отправлять корзины с едой в Бочку, если я не показываюсь в поместье больше двух недель.

— Тогда у Марии Хэндрикс гораздо больше здравого смысла, чем у тебя, — Инеж кивнула на кружку с черным, как смола, кофе.

Каз хмыкнул и расслабился. Инеж бросила последнюю горсть крошек воронам. Каркая, птицы приземлились на карниз. Когда Инеж снова повернулась к Казу, он вернулся к бумагам. Но его взгляд стал отстраненным.

«Он что-то замышляет».

И она оказалась права. Утром Каз вызвал к себе Анику и Пима и вручил им подробные инструкции на нескольких листах. В Равку они поехали вместе.

Отец писал, что приедет в Ос Керво вечером, чтобы встретить их. У Каза с Инеж оставалось немного времени перекусить перед ужином, так что они направились к рынку. В Кеттердаме один взгляд на трость Каза заставил бы народ расступиться перед ним, но здесь ему удалось смешаться с толпой. Время от времени он останавливался у палаток, и его глаза блестели, как у сороки. Инеж пришлось взять его за локоть и потянуть вперед, к прилавку с выпечкой, где на подносе лежали румяные пирожки в форме полумесяца.

— Один с мясом и один с капустой, — сказала Инеж продавцу на равкианском и потянулась за кошельком.

— Позволь мне, — остановил ее Каз и театральным жестом извлек из воздуха несомненно украденную монету. Влачек со звоном опустился на прилавок, и Каз ухмыльнулся, подтверждая подозрения Инеж. Наверняка его карманы оттягивала мелочь, которую он свиснул из палаток. Инеж закатила глаза и взяла два пышущих жаром пирожка, завернутых в коричневую бумагу.

Не говоря ни слова, они зашагали к причалу. Инеж привыкла к долгим паузам в разговоре, но молчание затягивалось, и она гадала, о чем думает Каз. Его лицо было таким же непроницаемым, как и всегда; острый, как у акулы, взгляд.

Возможно, он жалеет, что согласился на поездку. Возможно, он планирует сесть на первый корабль, плывущий в Кеттердам. К тому времени, как они добрались до «Призрака», Инеж извелась от беспокойства. Каз присел на ступеньки трапа, положив трость рядом. Голова ворона блеснула в лучах заходящего солнца.

— Что выбираешь: мясо или капуста? — спросила Инеж, стараясь не выдать волнения.

Но Каз заметил ее дрожащий голос — он всегда все замечал — и нахмурил брови.

— Неужели тебе надо об этом спрашивать? — он посмотрел на ее губы и потянулся за пирожком с мясом. Когда их пальцы соприкоснулись, Инеж вспомнился момент близости на другом корабле, почти за полмира отсюда. Ее сердце заполошно билось в груди, когда Каз Бреккер протянул ей руку на залитой лунным светом палубе «Феролинда». Даже сейчас при воспоминании о его хриплом голосе по спине Инеж пробежала дрожь.

«Останься, — умолял он. — Останься в Кеттердаме. Останься со мной».

Той ночью она оставила его созерцать темные воды. Инеж хотелось шагнуть ему навстречу, но тогда она не могла представить Каза без доспехов. Поэтому сжала рукоять Санкт Петра, чувствуя, как на глаза навернулись слезы, и ушла к себе.

Свернувшись на койке калачиком и натянув на голову колючее одеяло, она слышала, как в соседней каюте Нина умоляла Маттиаса дать ей еще одну дозу парема. Инеж крепко зажмурила глаза, не давая горю поглотить себя, пока не провалилась в сон.

Но сейчас Каз сидел рядом с ней на берегу Ос Керво и кушал пирожок. Зрелище было таким знакомым и в то же время таким странным, что Инеж оставалось только таращиться на него. Не сосчитать, сколько ночей они провели на крышах Кеттердама, наблюдая за очередной целью и поедая картофель фри. В эти тихие моменты между работой Инеж наконец-то научилась быть воровкой, то и дело украдкой бросая на Каза взгляды. Она научилась читать по едва заметному изгибу уголков губ, по глазам, когда удивляла его. И бережно лелеяла редкие проблески чего-то мальчишеского. Теперь лицо Каза было ей столь же знакомо, как ее собственное. И когда коричневая бумага смялась под его пальцами, Инеж осознала, что близка к слезам.

Краем глаза она заметила какое-то движение.

На перила приземлилась чайка и заинтересованно уставилась на пирожок черными глазами бусинками. Каз тоже заметил птицу. Он многозначительно посмотрел на нее и откусил от пирожка. Чайка запрокинула голову и издала пронзительный боевой клич. После чего возмущенно захлопала крыльями. Каз сузил глаза и откусил еще кусочек. Рядом приземлилась еще одна чайка. И еще.

— Каз, — предостерегающе сказала Инеж.

Но было уже поздно. Первая чайка спикировала со своего наблюдательного пункта к Казу и ударом крыльев выбила пирожок из его рук. Тот покатился по ступеням, оставляя за сбой жирный след. Каз потянулся за тростью.

В мгновение ока чайки ринулись к пирожку, и к тому времени, пока Каз поднялся на ноги, они уже парили в небе с добычей в клювах. Раскрасневшийся Каз погрозил им тростью. В его волосах застряло белое перо.

Ситуация была до того нелепой, что Инеж согнулась пополам от смеха.

— Очень смешно, Призрак, — проворчал Каз с раздражением глядя на бизань-мачту. Одна из чаек села на снасти. Уставившись на Каза, она взъерошила перышки, вызвав у Инеж новый взрыв хохота.

— Прости, Каз…просто у тебя… у тебя…

Забыв о своем пирожке, Инеж подошла к Казу, вытащила из волос перо и с улыбкой протянула ему.

— Твой боевой трофей.

Каз обернулся и его раздражение уступило место другим эмоциям. Он взял перо, повертел в руках и спрятал в карман пальто. Взгляд темных глаз метнулся к губам Инеж. Поколебавшись, Каз придвинулся ближе и тихо спросил:

— Инеж Гафа, я хочу тебя поцеловать.

Влекомая невидимым течением, Инеж шагнула ближе и улыбнулась.

— Хорошо.

Каз наклонился и легонько поцеловал ее в губы. Инеж чувствовала, как он напрягся, но, когда открыла глаза увидела, что Каз улыбается. Он собирался поцеловать ее снова, когда за их спинами кто-то нарочито громко прочистил горло.

Они обернулись и увидели Самира, стоящего у трапа. Руки скрещены на груди, строгое выражение лица. Каз побледнел, но Инеж заметила искорки веселья в глазах отца.

— Папа! — она бросила в его объятия.

Отец крепко обнял ее и закружил. Но прежде чем выпустить их объятий тихонько шепнул на ухо:

— Разреши мне немного его поддразнить, meja.

Поэтому всю дорогу до каравана Самир изображал мрачное неодобрение. Но за ужином из хаимоко⁽¹⁾ и жареного хлеба отец в красках пересказал неравную схватку Каза с равкианской чайкой. Каз даже ухмыльнулся. А потом мама проводила в подготовленный для них вардо, Самир похлопал Каза по плечу, как собственного сына.

1) цыганское блюдо, состоящее из мяса кролика

Вернуться к тексту