Крылья свободы (гет)

Она все так же пряталась в храме, где день за днем йольфы ткали свою историю. Длинные полупрозрачные полотна величественно свисали с потолков и образовали собой «шторки», за которыми очень легко можно было скрыться от посторонних глаз. Селения сама не знала точно, почему, но в этом месте она чувствовала себя в безопасности. Словно предки защитят ее от любых напастей, а голос прошлого поможет ориентироваться в настоящем. В том, что есть у нее сейчас.

Устроившись поудобнее на холодном каменистом подоконнике у огромного окна, девушка аккуратно перебирала струны лиры и тихая, такая легкая мелодия вновь заполнила собой все помещение. Она всегда любила музыку. Любила закрывать глаза и слушать пение птиц. Журчание воды, шелест листьев… мир был полон самых различных прекрасных звуков. И проникаясь ими, Селения нередко задумывалась о чем-то более значимом, о чем-то необыкновенном для нее самой или просто засыпала под звуки природы.

Некогда тихий шепот становится слабым пением, и девушка позволяет раствориться себе в музыке, прекрасно понимая, что сейчас здесь никого нет. Работа в храме давно уже была закончена, госпожа, вероятнее всего, ушла домой, а она снова осталась здесь совсем одна. Закрывает глаза и в воспоминаниях мелькает лишь всепожирающее пламя драконов. Она помнит свой страх, понимает, что то, скорее всего, был всего лишь очередной ее страшный сон, но тревожные мысли снова и снова вбивались в ее голову. И Селения пыталась ими поделиться. Пыталась рассказать госпоже Расине, пыталась объяснить, что же терзает ее душу. Заставляет думать о смерти близких, о том, чего просто невозможно будет ей избежать…

«Преградой на пути не встанет непогода,

Не лягут камнем на душе мои невзгоды.

Забуду прошлое. Сбегу прочь, оставляя день былой,

Не проронив слезы скупой…»

И тем не менее, то были лишь ее страшные сны. Голос становится увереннее, несколько громче, и йольф полностью погружается в музыку, тщательно подбирая слова таким образом, словно… пытаясь поведать нечто особенное своим предкам. Она верила, что здесь они ее слышат. Верила, что здесь и впрямь находятся ее корни, частицы душ ее родителей, бабушек и дедушек… всей ее родословной.

«Сердце сковано огнем, страхом будущей судьбы.

Имя вспомнить — лишь о нем были все мои мольбы.

Ты меня приворожил, утешая и любя,

Волшебство ты совершил, подарив всего себя!»

Чуть улыбается, понимая, что в большинстве ошибок была виновата лишь она сама. Селения пела, изливая душу своим предкам, и продолжала играть на арфе спокойную, такую тихую мелодию, что сливалась с ее голосом в единое целое, и переплеталась с ним, образуя нечто поистине прекрасное. Среди лент мелькает чья-то тень и замирает, видно, не желая прерывать пение, что эхом разлеталось по всему храму, благодаря чему более он не выглядел таким холодным, одиноким…

Но музыка стихает, девушка, заметив лишь размытые очертания человека за огромным количеством желтоватых при отблеске солнца лент, плавно подводит мелодию к концу. Чуть сильнее сжимает инструмент в своей руке и пытается подглядеть, не слезая, кто же там стоит.

— Вам что-то нужно? — раздается такой тихий голосок, и она замолкает, видя перед собой такие знакомые очертания лица. — А, это ты… — и успокаивается, в тот же миг теряя интерес.

— Прости, я помешал? — спрашивает, можно сказать, шепотом, но его все равно было прекрасно слышно. Они были здесь совсем одни, тишина вокруг сама непроизвольно делала голоса громче, чем они были изначально, а Селения, несколько секунд еще пронаблюдав за парнем, слабо качает головой.

— Нет. Нет, что ты, — отвечает она так спокойно, а сама неловко поправляет свои волосы и слабо улыбается. А Кулим, смотря на нее, в этот момент просто не мог отвести глаз, когда ее волосы чуть блестели и отливали более темным цветом при лучах закатного солнца. Лента жизни приятного золотистого оттенка, она все так же сидит на каменистой поверхности у узорчатого окна и смотрит на него так нежно-нежно… так волнующе, что парень даже и не сразу расслышал ее вопрос. — Кулим, ты что-то хотел?

— Что? — вырвалось сейчас само собой, и уже затем, когда вопрос воспроизвелся в его голове повторно, поспешил ответить: — Да, хотел тебе вернуть, — и он подходит ближе, протягивая ленту дней. — Она ведь, кажется, принадлежит тебе?

— Ты… читал? — спрашивает Селения так тихо и осторожно, словно бы с некой опаской. Он молчит, она же решается повторить вопрос: — Так читал или же нет?

— Нет, — звучит тихий, но такой уверенный и свойственный ему ответ. Она облегченно вздыхает и снова улыбается, принимая найденное им полотно.

— Тогда спасибо. Ты меня очень сильно выручил. Но где же она была? — чуть наклонив голову в бок, поинтересовалась девушка, действительно не понимая, где могла оставить настолько важную для нее вещь.

— Это длинная история, — отмахнулся живо парень, не желая отвечать и рассказывать о том, как бегал за другой девушкой, чтобы вернуть ее.

— Я бы все равно послушала. Это как-то связано с Лейлией? Почему ты не хочешь о ней вдруг говорить? — с искренним непониманием поинтересовалась Селения, на что он лишь устало выдохнул, подходя ближе и садясь рядом с ней.

— Да просто… подумал, что тебе могло стать неприятно, — Кулим неловко улыбнулся, прекрасно зная, что нет в их маленьком мирке ничего больнее ревности.

— Почему? Мы ведь с тобой друзья. А Лейлия — моя лучшая подруга, — девушка давно смирилась с тем, что между ее прежней любовью и подругой появилась связь. Она видела, как Лейлия на него смотрела. Знала, как они общались, и помнила… нет, видела во сне просто ужасные вещи. Видела, как Кулим страдал день за днем, как пытался все ее спасти, как был буквально одержим идеей начать все сначала… в новой жизни, если быть точнее.

И как после всех страданий, когда она изо всех сил билась за одни лишь его идеалы, когда была ему поддержкой и опорой… они сидели под огромным древом в закрытом саду наедине с последним оставшимся в живых драконом. Кулим весь был в крови, просил ее бежать и только перед смертью узнал о ее чувствах, кои она держала в себе еще с детства.

«Как долго ты собираешься отвергать меня, Селения?» — вопрос все крутился у него на языке, да сам парень лишь молча опустил взгляд в пол, сцепив руки в замок.

Она всегда была такой. С самого детства, когда, казалось бы, еще тогда он воспринимал ее за младшую сестренку, а потом… лишь спустя время, но разглядел в ней удивительного человека. Быть может, все началось с того самого дня и резких изменений в ее характере. Когда девочка, что боялась с ним даже громко засмеяться, внезапно обняла его так крепко-крепко. Когда тихо призналась, что она хотела его защитить, когда перепугалась за него и… что таить, он, и правда, был очень потрясен.

— И то верно, — несколько сухо ответил Кулим, понимая, что, возможно, все не так уж было и плохо.

После того дня и всей следующей недели Селения будто отстранилась от него, но в то же время общалась так тепло и нежно, от чего невольно, но йольф воспринимал ее как довольно близкого для себя человека. Лишь затем, наблюдая за ней, он начал видеть красоту. То, как она, еще будучи наивной и милой крохой, поддерживала его, пытаясь свести со своей подругой. То, как обнимала его, когда ему становилось тревожно на душе, и гладила сама по голове, словно ребенка, на что он хмурился и делал тогда максимально недовольны вид. И все же… то было просто неописуемо приятно.

— Не знаю, каким образом к ней попала твоя лента. Я просто побежал за ней, когда Лейлия пообещала ответить на все мои вопросы, а затем… она попросила меня передать ее тебе обратно, — рассказал он максимально сокращенно, не вдаваясь в подробности про то, как девушка заставляла краснеть его каждый раз, и парень просто сгорел со стыда, когда ляпнул то, чего не ожидал от себя сам.

— Не такая уж и длинная история, — с легкой улыбкой только и произнесла его подруга, прекрасно понимая, что они всегда были довольно милой парочкой.

Кулим всегда защищал ее, прикрывал, когда Лейлия снова бедокурила, и с улыбкой наблюдал за тем, как девушка, подобная солнцу, радовалась, игралась в воде или же кружилась в танце на какой-нибудь поляне. Лейлия, и впрямь, была прекрасна. Свободна, своенравна… а ведь когда-то и Селения восхищалась ее храбростью. Хотя, чего таить? С того времени так ничего и не изменилось.

— Это ты еще полной версии просто не слышала, — и он тепло улыбнулся ей в ответ, наконец переведя взгляд на девушку, что прямо сейчас в его глазах была прекраснее всего на свете. — Кстати, а я ведь… никогда раньше не видел, чтобы ты играла.

— Правда? — удивилась Селения, пытаясь скрыть за этой эмоцией свое смущение, когда хотелось спрятаться за чем-нибудь, лишь бы Кулим только перестал смотреть на нее с такой нежной улыбкой.

— Правда, — уверенно повторил он ее единственное слово. — Сыграешь для меня?

— Ну… — неловко было начала она, чуть сильнее сжимая в руках маленькую лиру.

— Но если тебе сложно… я, правда, не настаиваю, — несколько тише и с долькой огорчения произнес парень, заставляя ее сердечко биться в ускоренном ритме, от чего девушка лишь сильнее начинала волноваться.

— Нет-нет! Ничего такого!