"Любовь двух святых узников" (Альтернативная версия) (гет)

* * *

Во время прощания избранник нашей героини не однажды напомнил своей любимой о том, чтобы она берегла себя, не переутомлялась, не переживала понапрасну, питалась хорошо, лучше следила за своим здоровьем и, взяв в свои обе руки Консуэло в свои и, поцеловав, поклялся, что будет молиться за неё и их дитя каждый день.

После этих слов из её глаз пролилось несколько прозрачных горячих ручьёв, что Альберт поспешил отереть с лица своей возлюбленной и вновь нашёл её ладони.

— Что же ты, родная моя? Ведь теперь нашим душам надлежит петь восхваления и славословия господу. Так почему же слёзы текут из твоих глаз? Ещё несколько дней назад я видел в твоём взгляде лишь спокойствие, радость и энергию для новых свершений.

— Альберт, я плачу от счастья и тревоги. Наша жизнь так противоречива — мы призваны нести в мир добро и свет, но какую цену мы платим за это! Ведь, каждый раз отправляясь на задание, мы кладём на другую чашу весов наши жизни. Что ждёт нас в будущем?.. Теперь нас стало трое, и волнение моё усилилось. Признайся же мне, что и твоё беспокойство усугубилось. Ведь сейчас ребёнок, коего я ношу под сердцем — самое незащищённое существо из нас троих — он ещё не может постоять за себя. И, если вдруг я совершу какую-то роковую ошибку, и меня схватят и станут пытать… Ты знаешь, что я не сдамся, не выдам никого из нас — даже если буду умирать от боли… и тогда может случиться самое худшее… Я страшусь не столько за собственную жизнь, сколько за земное бытие нашего сына. Может случиться так, что благодаря какому-то счастливому для нас стечению обстоятельств — изменению законов или малодушию наших собратьев, что в страхе перед истязаниями и казнью выдадут себя и нас — я выживу, но мы безвозвратно потеряем наше дитя… Господи, неужели ты допустишь такую жертву во имя свободы, равенства и братства всех людей на этой земле?!. Это будет так несправедливо… — когда Консуэло произносила две последние фразы — взгляд её был обращён уже не на Альберта, но куда-то мимо всего и вся одновременно ко Всевышнему и был растерянным, печальным, испуганным, беззащитным и полным чувства вины и раскаяния. — Я не вынесу этого… если мне сохранят жизнь, то я сделаю всё, чтобы уйти вслед за ним… Но тогда я предам наше дело… Прости меня, Альберт, но я… я не переживу этого… Это значит, что я недостойна нести нашу миссию?.. Но что же мне тогда делать, как быть?.. Мне некуда больше идти, моё сердце отдано тебе, и нас объединяет плод нашей любви… И переживёшь ли ты такую бесславную кончину той, что возвёл в душе своей едва ли не выше всех небес?.. А может быть, ты уже жестоко разочарован во мне?.., — к окончанию речи голос её срывался всё чаще и последние слова каждой фразы были едва слышны.

Напуганный словами своей любимой и видя, что Консуэло крайне возбуждена, взволнована и вновь готова едва ли не разрыдаться, опасаясь, как бы его избраннице не сделалось плохо и она не лишилась чувств прямо здесь, на дороге — и тогда они уже не смогут никуда поехать — он ещё крепче сжал её ладони, чтобы наделить частью своей силы и поддержать в случае потери сознания.

— Господи, любимая моя, что ты такое говоришь! Какие ужасные вещи я слышу от тебя! Нет, конечно же, я не разочарован в тебе. Прошу тебя, ради бога, остановись, не думай сейчас об этом! Ведь ещё ничего не произошло, будущее не наступило, мы далеко от тех, кто может посягнуть на наши жизни, и сейчас, в эти последние мгновения перед долгой разлукой я здесь, с тобой, и нам не угрожает никакая опасность. Не изводи и не пугай себя так раньше времени. Да, наша судьба полна риска, и с этих пор я также непрестанно ощущаю подспудный страх не только за твою жизнь, но и за земное существование наследника наших идей, что ещё не родился, не начал свой путь. Но ты должна верить в то, что твои предусмотрительность, ум и осторожность не дадут подвергнуть риску ни тебя, ни нашего сына, что храним твоей, моей и божьей любовью, и потому это чувство не способно взять верх надо мной, и оно не должно властвовать и над твоей душой. Потому как — ведь разве же может быть защита лучше и надёжнее? Прошу тебя — ни на одно мгновение не переставай верить в это — как я верю в тебя. Я сделаю всё, чтобы господь не забыл о нас.

— В тот день, когда мне стало известно о том, что я беременна — моя душа действительно переполнилась торжеством и счастьем — ведь мы оба так ждали этого. Мне казалось, что теперь я смогу преодолеть всё — что бы ни случилось. Но сейчас, за несколько мгновений до нашей разлуки я так ясно осознаю, что вот, уже спустя несколько минут мы расстанемся, и неизвестно, встретимся ли вновь на этой земле, мы не в силах предсказать, что могут сотворить с нами приспешники алчной, себялюбивой и жестокой власти, раскрыв наши планы. Альберт, ведь самое худшее и вправду может произойти. Если они узнают, что я жду ребёнка, если я выдам себя внезапно ухудшившимся самочувствием… Да, быть может, единожды мне удастся объяснить свои недомогания тем, что съела что-то не то. И хорошо, если на следующий же день мои симптомы станут легче до той меры, что позволит мне вновь безмятежно хранить у сердца нашу сокровенную тайну. Но а если нет? Если ни одно средство из тех, что взяла собой и из тех, что дал мне ты — не спасут моё положение? Ведь тогда они уличат меня во лжи и потребуют объяснений. И что же я скажу им? Что моя болезнь ещё не прошла, но не препятствует исполнению моих обязанностей? Из чувства брезгливости или даже боязни заразиться чем-нибудь они могут запретить мне появляться при дворе до тех пор, пока я не вылечусь. И мне нужно будет либо подчиниться им, либо более никогда не посещать дворец. А ведь все эти проявления могут не исчезнуть до окончания отведённого мне срока. И тогда мне придётся открыть правду — ибо, в противном случае — как понимаем ты и я — эта важная часть нашей миссии потерпит поражение и её будет вынужден исполнять кто-то другой, а меня… меня будут вправе перевести на одну из самых низших ступеней, и я вновь безропотно начну тот путь, что уже прошла. А коли же, достигнув высшей ступени, я вновь не смогу преодолеть свой страх — я буду исключена из Ордена. И я приму свою участь. Но продолжишь ли ты любить меня, и кем я буду подле тебя, в каком качестве?.. И что будет с нашими детьми — если им всё-таки суждено будет родиться?..

— Консуэло, не уничижай себя безвинно. Ты всегда будешь моей любимой женщиной, моей избранницей. И нам не внове идти навстречу тревожной неизвестности. Если судьба потребует этого от тебя — ты будешь в силах превозмочь страх во имя служения нашим высшим идеям.

— Но даже если я пойду навстречу будущему, сокрытому от нас — смогу ли я дойти до конца, принеся в жертву жизнь нашего ребёнка и свою собственную?.. Ведь, обнаружив наши истинные намерения и зная о том, что я ношу под сердцем наше дитя, первым делом они станут угрожать лишить меня нашего будущего сына. А он сейчас и без того так уязвим, и я должна беречь его внутри себя как самое драгоценное сокровище… И ты знаешь, что я не выдам никого из нас. И тогда они, сохраняя мне жизнь, сделают всё, чтобы я испытывала нестерпимую боль. Я помню об этом из тех надписей, что видела на каменных стенах, проходя церемонию посвящения. Мир остался таким же жестоким. Но я буду молчать, даже истекая неостановимым потоком крови. И, поняв, что я уже потеряла ребёнка, но видя, что я и после этого не намерена ни в чём признаваться, они будут применять самые жестокие, самые медленные, самые изощрённые пытки, вновь и вновь приводя меня в сознание, обливая ледяной водой… Но, сокрушённая этой потерей, я так боюсь не выдержать всего этого и сломаться… Или же может случиться так, что я смогу скрывать головокружение и тошноту, но на это уйдут все мои силы, всё моё внимание будет сосредоточено только на этом и это напряжение помешает ходу моих мыслей, их ясности и я совершу ту самую роковую ошибку, что приведёт меня в зал суда. Или что-то излишне помешает мне в таком состоянии, смутит…

— Умоляю тебя, Консуэло, не представляй себе сейчас всех этих ужасных картин. Мы оба должны верить. И, если это всё же случится — ибо ни я ни ты, ни наш сын — не всесильны — я приму эти две смерти как жертвы во имя светлого будущего этого мира. И тогда же я очень скоро смогу воссоединиться с вами. Ты не можешь допустить ошибку. Я знаю тебя и не устану повторять, что верю в тебя. Когда мы совершали нашу миссию вместе — я ни разу не был свидетелем хотя бы малейшего промаха с твоей стороны, и, всякий раз, когда наше дело находилось на волоске от разоблачения — я был восхищён твоим самообладанием. Ты не раз спасала и меня, и тем самым — весь наш Орден. Да, Консуэло, мы избрали для себя дорогу по лезвию ножа, и я никогда не забываю об этом. Но без надежды, без этого пламени в сердце наша миссия не удастся, она лишится своего сакрального, божественного смысла. Мы обязаны верить. Даже зная о том, что в настоящее время в мире происходит вечная борьба добра и зла, и победитель в ней не установлен и до сей поры. Но, возможно, мы станем именно теми, кто утвердит торжество свободы, равенства и братства на всей этой земле. Нет, больше того — мы должны веровать. Ибо без этого огня в сердцах мы окажемся неспособными ни на что — даже на самые малые подвиги. И на самом деле твоя душа всегда помнит об этом. И я не корю тебя за эту минутную слабость. Я понимаю тебя — насколько это возможно. Я никогда не смогу оказаться на твоём месте, но я в силах представить, что чувствует будущая мать, рядом с которой не будет никого, чтобы защитить физически, а если потребуется — закрыть собой — а я без раздумий сделал бы это — отправляясь на исполнение столь опасной миссии. И я предлагал тебе избрать иную промежуточную цель, но ты сама выбрала путь неукоснительного и беспримерного мужества.

— Да. Ибо иной выбор был бы бесчестьем для члена Ордена Невидимых, опорочил бы репутацию, что у таких как мы — должна быть безупречна. И, да, Альберт, я также ежевечерне стану просить создателя о том, чтобы он пронёс сию чашу мимо нас… — дрожащим, но уже более ровным и спокойным голосом проговорила Консуэло.

— Я счастлив, что в твоей душе вновь просыпается надежда. Пусть же она, как и в самом начале нашего пути, опять разгорится там ярким, негасимым огнём. У тебя всё получится. Ты всё сможешь. Верь в себя. Представляй меня стоящим рядом с тобой и держащим за руку. Так отправимся же, благословлённые Пресвятой Девой и всеми святыми, исполнять их заветы, вложенные в наши души. Через трое суток я буду ждать первого письма от тебя. Я не прощаюсь с тобой, Консуэло. Я говорю тебе: «с богом».

— Говорю тебе и я: «пусть хранят тебя все небесные и земные силы».

После этих слов Консуэло Альберт ещё раз внимательно и глубоко посмотрел ей в глаза — дабы убедиться, что его возлюбленная не близка к тому, чтобы лишиться чувств, и уже потом, когда взгляд его приобрёл ещё и серьёзность — ободряюще провёл руками по плечам нашей героини — как бы передавая свою силу.

И на том они, обнявшись в последний раз перед долгой разлукой, расстались — медленно, как бы нехотя — разойдясь в разные стороны.

Удалившись на несколько шагов, Альберт не выдержал и обернулся назад, так как всё ещё был обеспокоен душевным и физическим состоянием своей избранницы.

Но Консуэло теперь шла вперёд твёрдо и уверенно и не думала останавливаться или медлить. Весь её облик выражал непоколебимое чувство собственного достоинства. Голова её не была опущена, а глаза смотрели вперёд — она видела перед собой не дома и проходящих мимо людей, но счастливую жизнь для всех, кто заслужил её. Да, она станет победительницей.

Наша героиня почувствовала взгляд Альберта и не могла не обернуться в ответ.

Сквозь чёрную вуаль и тень широкополой тёмно-синей шляпы, падавшую на её черты, он увидел, что лицо Консуэло было ясно. Слёзы, ещё не высохшие и блестевшие в глазах, где уже вновь читались здравомыслие, рассудительность и предусмотрительность — вопреки тому, что были вызваны страхом и смятением — придали её чертам ещё более какого-то света жизни и трепета. Она больше не была бледна, щёки её вновь слегка порозовели, а чуть влажные губы приобрели свой обычный бордовый оттенок. Она лучезарно, но вместе с тем спокойно, благородно и сдержанно улыбнулась Альберту, хотя во взгляде нашей героини, где-то на дне, в самой глубине всё ещё таились следы печали и страха.

«Своим мужеством ты заслужила ещё большей защиты от всевышнего. И да хранит Он тебя», — невольно подумал про себя Альберт, мысленно осеняя Консуэло крестом.

И она словно услышала эти его мысли и вновь тепло, благодарно, с любовью и нежностью улыбнулась ему.

Так, попрощавшись в последний раз, оба они отправились каждый своей дорогой.

Конечно же, Консуэло прекрасно осознавала, что не сможет скрывать свою беременность до самых родов, и уже через три — но, если повезёт, то, быть может, хотя бы через четыре — и она молилась об этом — месяца её положение станет неизбежно заметно всем, с кем ей надлежит вести беседы — ведь выполнение миссии означало частое и долгое нахождение среди большого количества людей, стоящих очень близко к ней и имевших на основании законного права своего рождения рассматривать её в упор, и, к тому же, эти люди имели очень высокое влияние в странах, где проживали или находились по делам государственной важности. И, как уже знает наш читатель, среди них часто встречались и короли. И она пойдёт на этот риск. И, коли во время пыток палачи станут добиваться того, чтобы у неё случился выкидыш — им будет уже не так просто достичь своей цели.

Она знала о случаях, когда матери всеми силами пытались избавляться от нежеланных детей, но те словно держались за какую-то невидимую нить, отчаянно пытаясь не позволить той, что зачала их в своей утробе, дала жизнь, так безжалостно распоряжаться собственной судьбой. Консуэло была уверена — если господь даёт женщине ребёнка — пусть даже она одинока, бедна, зачала дитя без любви, рассталась с тем, кому верила словно самому богу, по причине жестокой неверности или стала жертвой надругательства — то даст и всё, чтобы не дать ему погибнуть от голода и холода.

И наша героиня имела право считать именно так не только исходя из собственных твёрдых религиозных убеждений и веры в бога — ибо в то время избавление от нежеланных детей было запрещено законом, а подпольный аборт был способен оставить несчастную на всю жизнь больной, отнять возможность, встретив наконец настоящую любовь — того, кто будет готов заботиться и оберегать от всех бед — однажды взглянуть в глаза своего долгожданного сына или дочери, а то и вовсе убить.

Но они же с Альбертом беззаветно любили друг друга, готовы были броситься грудью на амбразуру, чтобы защитить друг друга от смерти и очень хотели этого ребёнка. И кто же после этого посмеет отнять у Консуэло надежду?..