Узы крови (джен)

Рывок экстренного портключа вырвал Гарри из реальности с жестокостью, от которой внутренности скрутились в тугой узел. Мир взорвался калейдоскопом слепящих цветов и оглушающих звуков, а затем он с силой рухнул на что-то невыносимо твердое и пронизывающе ледяное. Холод древнего камня мгновенно просочился сквозь тонкую ткань мешковатых джинсов и старой футболки Дадли, впиваясь в кожу тысячами невидимых игл, отрезвляя и одновременно погружая в новую волну шока. Голова гудела низким, вибрирующим гулом, как поврежденный колокол, а во рту стоял резкий, металлический привкус меди — он снова сильно прикусил язык. Он судорожно моргнул, пытаясь прогнать радужные пятна перед глазами и сфокусировать взгляд в окутавшем его полумраке.

Медленно, словно старое воспоминание, проступили знакомые очертания. Высокие, уходящие во тьму под сводчатым потолком, книжные шкафы, чьи полки ломились от древних, закованных в потрескавшуюся кожу фолиантов. Причудливые серебряные приборы на тонких, витых ножках, тихо жужжащие, вращающиеся и испускающие тонкие струйки сизого дыма, — их таинственное предназначение всегда волновало его воображение. Мягкий, колеблющийся свет от десятков свечей, невозмутимо парящих под высоким потолком, выхватывал из темноты золотое тиснение на корешках книг и блики на полированном дереве огромного стола. Кабинет Дамблдора. Сердце Хогвартса. Место силы, мудрости и, как ему всегда казалось, абсолютной безопасности. Но сейчас воздух здесь был иным — тяжелым, наэлектризованным до предела, пахнущим не только вековой пылью и сладковатым ароматом воска, но и озоном, свежей кровью и чем-то еще… чем-то чужеродным, мертвенно-ледяным, как дыхание склепа.

Над ним, с высокой золоченой жердочки, безмолвно взирал Фоукс. Его огненные перья казались темнее обычного, словно впитали окружающий мрак, а мудрые черные глаза-бусины отражали пламя свечей с какой-то затаенной скорбью. Феникс не пел свою успокаивающую песнь. Он просто смотрел. Ждал.

Рядом, на расстоянии вытянутой руки — слишком близко, как подсказал внезапный, ледяной укол страха в груди, — на холодном камне лежала она. Джайна. Она бессознательно свернулась калачиком, подтянув колени к груди в тщетной попытке защититься или сохранить остатки тепла. Ее невероятные, неправдоподобно белые волосы разметались по полу темным, спутанным ореолом, в котором запутались пылинки и несколько капель ее собственной крови, похожих на застывшие слезы из рубинов. Грудь едва заметно поднималась с каждым поверхностным, почти неуловимым вдохом. Лицо, даже в милосердном полумраке, было мертвенно-бледным, цвета выцветшего пергамента, под глазами пролегли глубокие, темные тени усталости и боли. Тонкая струйка свежей крови медленно тянулась от уголка ее губ к острому, упрямому подбородку, ярким, вызывающим алым росчерком на фоне белизны кожи. Черная, зловещая руна на ее плече, видимая сквозь рваную ткань синей туники, казалась не просто рисунком — она слабо, неровно пульсировала тусклым темным светом, словно злобное насекомое, впившееся в ее плоть и пьющее ее жизнь.

Инстинкт самосохранения кричал бежать, но другой, более глубокий инстинкт — сострадания? любопытства? — заставил Гарри протянуть руку. Помочь. Стереть кровь с ее лица. Просто убедиться, что она еще дышит, что этот слабый вздох не последний. Но пальцы замерли в дюйме от ее холодной щеки. Слова жреца, змеиным шепотом прозвучавшие в его голове — «Ты заплатишь… Ты будешь страдать вместо нее…» — и ее собственные, полные отчаяния — «Ты мой якорь… Я распадаюсь…» — вспыхнули в памяти ледяным пламенем. Что, если его прикосновение принесет новую боль? Что, если он сам — невольный инструмент этого проклятия? Он застыл в мучительном бездействии, пойманный в ловушку между желанием помочь и страхом навредить еще больше.

— Она жива, Гарри, — раздался голос Дамблдора. Мягкий, бархатистый, но сейчас в нем слышалась непривычная, глухая тяжесть, словно под слоем внешнего спокойствия скрывалась бездна тревоги и мрачных предчувствий. Директор стоял у своего стола, заваленного картами звездного неба, свитками и непонятными артефактами. Его длинная темно-синяя мантия, расшитая мерцающими серебряными звездами, отбрасывала глубокую тень, делая его фигуру похожей на древнего мага из легенд, столкнувшегося с неведомым злом. Рядом с ним, как два гранитных изваяния, застыли авроры. Кингсли Бруствер, чье темное лицо было непроницаемым, но плечи напряжены. И Нимфадора Тонкс, чьи волосы сейчас были тусклого, мышино-серого цвета, а лицо — бледным и сосредоточенным. Их палочки были опущены, но не убраны, пальцы лежали на рукоятях — молниеносная готовность к действию ощущалась почти физически.

Гарри с трудом, опираясь на дрожащие руки, поднялся на колени. Мышцы ныли от падения и пережитого напряжения, голова все еще гудела. Он поднял взгляд на Дамблдора, отчаянно ища в его голубых глазах привычный огонек мудрости и спокойной уверенности, но нашел лишь глубокую, затаенную тревогу, которую не могли скрыть даже очки-половинки.

— Что… что происходит, профессор? — выдавил он, голос был хриплым, горло пересохло от страха и пыли. — Кто она… на самом деле? Почему здесь авроры? Это… это все из-за нее?

Дамблдор медленно, тяжело вздохнул, его длинные пальцы легли на гладкую поверхность старинного глобуса, стоявшего на столе, словно он искал точку опоры в этом хаосе.

— Министерство зафиксировало магическое возмущение такой силы, какой не регистрировали со времен падения Темного Лорда, Гарри. Несанкционированный, хаотичный и крайне нестабильный прорыв барьера между мирами, произошедший прямо внутри защитных чар твоего дома. Они не знают природу этого явления, но его мощь и точная локация вызвали немедленную и самую серьезную реакцию — авроры были посланы для расследования и нейтрализации любой возможной угрозы. — Он едва заметно, с какой-то странной, глубокой печалью кивнул на неподвижную фигуру Джайны. — Она — эпицентр этого катаклизма. Причина. И, боюсь, не только Министерство ощутило ее… прибытие. Эхо такого события распространяется далеко сквозь завесу миров. И не все, кто способен его услышать, придут с миром.

Кингсли Бруствер сделал шаг вперед, его голос был резок и лишен эмоций, как удар молотка по наковальне:

— Назови себя. Полное имя и все титулы. И немедленно дай исчерпывающее объяснение, каким образом ты преодолела родовые и министерские защитные барьеры в доме магла и оказалась рядом с несовершеннолетним волшебником, находящимся под особой защитой Визенгамота. Любое уклонение от ответа или попытка лжи будут расценены как враждебное действие с соответствующими последствиями. Отвечай!

Джайна медленно, с видимым нечеловеческим усилием, заставила себя шевельнуться. Ее веки дрогнули и распахнулись. Она села, опираясь на дрожащую руку, и ее взгляд — холодный, как полярная ночь, и острый, как свежезаточенный ледник — впился прямо в лицо Кингсли. Она не ответила сразу, собирая остатки сил, ее дыхание было тяжелым, прерывистым, но в глазах не было страха — только ледяная гордость и безмерная, всепоглощающая усталость. Наконец, она прохрипела, каждое слово отдавалось эхом боли в ее истерзанном теле, но звучало отчетливо и властно, как приказ на капитанском мостике:

— Джайна Праудмур. Архимаг Кирин-Тора. Лорд-Адмирал Кул-Тираса. — Она сделала паузу, с трудом сглатывая подступившую к горлу кровь. — Я не преодолевала ваши барьеры. Меня атаковали. Прокляли… и выбросило сюда. В ваш… мир. Как мусор. Против моей воли.

Авроры напряженно переглянулись. Тонкс недоверчиво нахмурилась, ее пальцы нервно забарабанили по рукояти палочки.

— Кирин-Тор? Кул-Тирас? Азерот? Никогда не слышала таких названий. Архивы Министерства молчат. Это что, какой-то затерянный континент? Или тайная организация, о которой мы не знаем? Ты уверена, что не лжешь? Откуда ты?

Джайна одарила ее взглядом, в котором смешались вековое презрение аристократки к невежеству и глубочайшая усталость существа, которому снова и снова приходится объяснять очевидное враждебно настроенным идиотам.

— Азерот, — повторила она раздельно, словно выплевывая слова. Голос ее был слаб, но тверд, как алмаз. — Другой мир. Иная плоскость реальности. Называйте, как вам будет угодно. И поверьте мне, аврор, если бы я оказалась здесь по своей воле, наше знакомство проходило бы при совершенно иных, куда менее приятных для вас обстоятельствах.

Гарри почувствовал, как ледяной комок в его желудке сжался еще сильнее. Другой мир. Не просто другая страна — другой мир! Это звучало как начало безумного сна. Но лицо Дамблдора… Он смотрел на Джайну с таким серьезным, почти мрачным вниманием, с такой глубокой задумчивостью, что у Гарри не осталось сомнений. Директор верил ей. Это была не ложь, не бред. Это была ужасающая реальность. Гарри посмотрел на директора с немым, полным страха вопросом, и Дамблдор медленно, с тяжестью кивнул, подтверждая самые невероятные и пугающие догадки.

— Боюсь, слова мисс Праудмур — чистая правда, Кингсли, Нимфадора, — произнес Дамблдор тихо, но с такой непререкаемой уверенностью, что авроры невольно выпрямились. — Насколько я могу судить по остаточной магической сигнатуре, которая все еще витает в воздухе, и по характеру самого пространственного разрыва, она действительно прибыла из другого мира. Ее собственная магия… она другой природы. Мощная, контролируемая, но… иная. Основанная на иных принципах. И заклятие, которое ее терзает… Оно чудовищно. Темное, первобытное, пропитанное концентрированной болью, ненавистью и злобой. И оно создало между вами, Гарри, и мисс Праудмур… узы. Узы крови. Страшные и, боюсь, неразрывные.

Гарри замер, слова Дамблдора упали на него, как лавина. Узы крови… Неразрывные… Его взгляд метнулся к Джайне. Она тоже смотрела на него, и в ее синих глазах он увидел отражение собственного смятения, страха и… какой-то новой, пугающей близости. Сопричастности судьбе? В этот самый момент резкий, обжигающий укол чужой боли снова пронзил его виски, заставив поморщиться и зажмуриться. Не его боль — ее. Перед глазами на долю секунды снова мелькнула яркая, слепящая картина: руины портового города, окутанные черным дымом, крики боли и ужаса, и высокая, зловещая фигура в шипастых доспехах, заносящая над ней огромный, покрытый инеем рунный меч, от которого веяло абсолютной смертью… Он пошатнулся, хватаясь за голову, пытаясь отогнать чужой кошмар, и прохрипел:

— Что… что это было?! Опять! Город… меч… так больно…

Джайна резко побледнела еще сильнее, ее губы дрогнули.

— Терамор… Фростморн… Артас… — прошептала она одними губами, голос сорвался от боли свежих воспоминаний. — Ты видел мои шрамы. Мои самые страшные потери. Мои кошмары… они теперь и твои?

Дамблдор шагнул ближе, его лицо стало серьезным, как у судьи, выносящего приговор, взгляд — острым, пронизывающим.

— Расскажите нам все, мисс Праудмур. Немедленно. О культе Сумеречного Молота. О ритуале, который они проводили. О природе этих уз крови. Подробно. Каждая деталь, каждое ваше ощущение может стать ключом к вашему спасению. Боюсь, время работает против вас обоих. Проклятие не будет ждать милости.

Запах пыльных фолиантов, старого пергамента и сладковатой полироли для дерева, всегда создававший в кабинете Дамблдора атмосферу защищенности и древней мудрости, теперь был почти полностью вытеснен резким, металлическим запахом свежей крови и едва уловимым, но всепроникающим ледяным дыханием чужой, темной магии, что ощущалась почти физически. Джайна сидела на полу, обессиленно прислонившись спиной к тяжелой, резной ножке огромного стола Дамблдора. Ее руки, лежавшие на коленях, покрытых пылью и пятнами крови, мелко дрожали, пальцы судорожно сжимали и разжимали край изодранного синего плаща, словно она пыталась удержать ускользающую реальность или подавить рвущуюся наружу боль. Дыхание оставалось поверхностным, каждый вдох сопровождался слабым, едва слышным хрипом, а кровь, продолжавшая медленно сочиться из раны на виске и разбитой губы, оставила темные, подсыхающие пятна на древних каменных плитах пола, похожие на зловещие руны. Гарри сидел рядом, так близко, что чувствовал ледяной холод, исходящий от ее тела, словно она была сделана изо льда. Он не решался отодвинуться, связанный не только страхом перед проклятием, но и внезапным, иррациональным, почти собственническим чувством ответственности за эту незнакомую, израненную женщину из другого мира, чьи кошмары теперь вторгались в его сознание. Его собственное сердце колотилось в ребрах, сбиваясь с ритма, словно пытаясь подстроиться под ее слабеющий пульс. Фантомная боль от ее воспоминаний — разрушенный город, ледяной меч — все еще тупо пульсировала в висках, как постоянное, жуткое напоминание об их чудовищной, кровавой связи.

Дамблдор снова опустился на одно колено перед Джайной, их лица оказались на одном уровне. Его взгляд, обычно полный спокойной мудрости и отеческой доброты, сейчас был омрачен глубокой, почти осязаемой тревогой.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с непреклонной настойчивостью, от которой невозможно было отмахнуться, — вы на грани физического и магического истощения. Эта темная магия высасывает из вас жизнь с каждой минутой. Мы не можем продолжать этот разговор, пока вы в таком состоянии. Оно убьет вас прежде, чем мы найдем решение. Позвольте нам помочь. Хотя бы временно стабилизировать ваше состояние.

Джайна медленно подняла на него тяжелый взгляд. В глубокой синеве ее глаз все еще плескалось инстинктивное недоверие ко всем и вся, смешанное с упрямой гордостью воина, не привыкшего просить о помощи, и бездонной усталостью существа, прошедшего через личный ад и оказавшегося в новом. Она плотно поджала губы, борясь с собой, но затем коротко, почти нехотя кивнула — не из доверия, а из холодной, прагматичной необходимости выжить любой ценой. Дамблдор повернулся к Тонкс, чье лицо оставалось бледным и напряженным, а волосы приобрели тревожный, темно-серый оттенок.

— Нимфадора, будьте любезны. Укрепляющее зелье высшей концентрации и Кроветворное. В том же шкафу. Пожалуйста, как можно быстрее.

Тонкс, не говоря ни слова, метнулась к шкафу, ее движения были резкими и точными. Кингсли не сводил с Джайны тяжелого, изучающего взгляда. Он явно все еще не доверял ей, подозревая ловушку или обман, но авторитет Дамблдора и очевидное тяжелое состояние незнакомки заставляли его молчать.

Тонкс вернулась с двумя флаконами — с почти черной и ярко-красной жидкостями. Дамблдор взял их, осторожно смешал несколько капель из каждого в одном флаконе и протянул Джайне.

— Выпейте, дитя мое, — повторил он тихо, его голос звучал почти отеческим. — Это не исцеление от проклятия, но даст вам немного сил. И немного драгоценного времени.

Джайна с явным отвращением посмотрела на флакон с темной, густой жидкостью, но всё же взяла его без видимых колебаний. Слишком многое стояло на кону. Она одним быстрым, почти судорожным глотком осушила его, снова поморщившись от резкого, металлического привкуса. Слабый румянец тронул ее мертвенно-бледные щеки, дыхание стало чуть глубже, ровнее. Она вытерла рот тыльной стороной ладони, где уже виднелись тонкие красные трещинки от предыдущих приступов проклятия, и посмотрела на Дамблдора выжидающе, с прежней настороженностью.

— Это… ненадолго, — сказала она хрипло, но уже заметно тверже. — Проклятие… оно внутри. Оно живо. Оно ждет.

— Я понимаю, — серьезно кивнул Дамблдор, медленно поднимаясь. Его лицо было сосредоточенным и мрачным. — Но нам нужно это время. Расскажите нам все, что вы знаете о механизме этих уз крови. Как они действуют? Какова их цель, по вашему мнению?

Гарри затаил дыхание, ожидая ее ответа, боясь новой вспышки боли или видения. Но в этот момент его снова накрыло — не чужое воспоминание, а волна чистой, ледяной агонии, будто кто-то медленно, методично вонзал ему в грудь раскаленный добела осколок льда, проворачивая его. Боль была настолько невыносимой, настолько реальной, что он задохнулся, пошатнулся, инстинктивно хватаясь за рубашку на груди, пытаясь вырвать невидимый клинок. Перед глазами вспыхнула короткая, но мучительно четкая картина: тот же темный зал с черными, влажными стенами, фигуры культистов в рваных мантиях, окружающие ее плотным, зловонным кольцом, их монотонный, зловещий шепот, сливающийся в единый гимн тьме и безумию. Жрец, возвышающийся над ней, его лицо скрыто глубокой тенью капюшона, но глаза горят красным, как два уголька в преисподней. Он не касается ее кинжалом — он проводит рукой по воздуху перед ее лицом, и она кричит, кричит беззвучно, но ее агония ощущается физически, как удар током по нервам. Это пытка разума, грубое, насильственное вторжение в самые сокровенные уголки души, попытка сломать ее изнутри, растоптать ее волю. Голос жреца звучит не снаружи, а прямо в ее — и его — голове, холодный, вкрадчивый, ядовитый, как слова змея-искусителя: «Ты сломлена, Праудмур. Твоя воля — ничто перед нашей несокрушимой верой. Твои друзья мертвы или предали тебя. Твой отец проклинает тебя с того света. Твоя любовь стала чудовищем. Ты одна. Никому не нужна. Брошена всеми. Прими нас. Стань нашей. В нашей безграничной тьме ты найдешь истинный покой. Ты забудешь боль. Ты будешь нашей… будешь моей… навеки». Гарри рухнул на колени, задыхаясь от чужого ужаса, отвращения и бессилия, и прохрипел, давясь воздухом:

— Что… что это было?! Опять! Он… он был в твоей голове! Он лгал тебе! Он пытался тебя сломать!

Джайна резко повернулась к нему, ее глаза были расширены от ужаса и горького узнавания. Она подползла ближе, инстинктивно сокращая разделявшее их расстояние до минимума, и судорожно схватила его за руку. Ее пальцы были ледяными, как сталь зимой, но их прикосновение странным образом приглушило эхо мерзкого шепота в его сознании, словно заземлило его.

— Ты видел… пытку разума, — прошептала она, ее голос дрожал от пережитого заново кошмара. — Они пытались сломать мою волю… заставить сдаться… прежде чем завершить ритуал крови.

Дамблдор шагнул к ним, его лицо стало жестким, как гранит, в голубых глазах вспыхнул холодный, праведный гнев. Авроры напряглись еще сильнее, их палочки поднялись чуть выше, но он властным жестом остановил их.

— Объясните, мисс Праудмур, — произнес он, и в его голосе теперь звенела чистая сталь, не терпящая уклонений. — Что именно представляют собой эти узы крови? Как они работают? И почему они так разрушительно воздействуют на вас обоих? Каков их точный механизм?

Джайна с трудом отпустила руку Гарри, но осталась сидеть так близко, что их колени почти соприкасались, словно само это физическое присутствие было необходимо для их выживания. Ее взгляд метнулся между Гарри, чье лицо было покрыто холодным потом и искажено отголосками чужой боли, и Дамблдором, ожидающим ответа с непреклонной решимостью. Она глубоко, прерывисто вздохнула, собираясь с силами, и начала говорить, ее голос был все еще слаб, но в нем появилась твердость человека, объясняющего врагу устройство смертельной ловушки, в которую они оба попали:

— Сумеречный Молот… культ безумцев, фанатиков из моего мира, Азерота. Они поклоняются сущностям изначального хаоса, порождениям Бездны, известным как Старые Боги. Древнее, невообразимое зло, что спит в недрах нашего мира, отравляя его своими кошмарами и сводя смертных с ума. — Голос ее стал тише, в нем слышалась глубокая, застарелая горечь и лютая ненависть. — Я долгие годы сражалась с ними, с их прислужниками, с порчей, которую они распространяют. Они ненавидели меня за мою силу, за мою верность свету и порядку. Они поймали меня… пытали физически и ментально, как ты видел… и чувствовал. Их верховный жрец… или один из его сильнейших последователей… провел ритуал, который они называют Узами Крови. Используя мою кровь как основной компонент, мою жизненную силу как топливо, слова на языке Шат’Яр — языке самой Бездны, слова, что режут саму ткань реальности, и… мою боль, мой страх, мое отчаяние как катализатор. Он хотел создать неразрывную связь, привязать меня к себе на уровне самой души — сломать мою волю окончательно, сделать своей безвольной марионеткой, своим послушным орудием, сосудом для их темной силы, возможно, даже для призыва одного из их хозяев в наш мир. — Она замолчала на мгновение, ее рука непроизвольно сжалась в кулак, ногти снова впились в ладонь, оставляя свежие царапины. — Я вырвалась. В самый последний момент, когда Узы уже формировались, когда я почувствовала его ледяную хватку на своей душе. Я использовала всю оставшуюся магию, всю свою волю для слепой, отчаянной телепортации между мирами… но ритуал был активирован. Узы были созданы, но сорвались с намеченной цели — жреца. Лишенные своего хозяина, они инстинктивно искали другой якорь… ближайший сосуд с… подходящей энергетической сигнатурой. Возможно, с сильной магией, с пережитой болью, с… контактом с темной магией… — Она с явной неохотой, почти с виной и глубоким сожалением посмотрела на Гарри. — Ты коснулся меня первым, когда я материализовалась в твоей комнате. Твоя… аура… твой шрам на лбу… возможно, твоя прошлая связь с вашим темным лордом… привлекли их. Узы замкнулись на тебе. Теперь ты — мой якорь.

Гарри почувствовал, как ледяной холод не просто сжал горло, а разлился по всему телу, замораживая кровь в жилах. Якорь. Связь. Его шрам. Темная магия. Все смешалось в жуткий, липкий клубок страха и непонимания. Кингсли Бруствер шагнул вперед, его голос был резок и полон подозрения:

— Якорь? Что это значит конкретно? Как корабль на цепи? Ты не можешь от него отойти? А эти… видения? Это побочный эффект? Или ты намеренно транслируешь ему свои кошмары? Ты можешь быть искусным менталистом, легилиментом! Или это заразно? Он сам теперь представляет угрозу для окружающих?

— Я не знаю точно! — почти выкрикнула Джайна, ее голос сорвался от страха за него, боли и накопившегося раздражения на их тупое недоверие. Она резко повернулась к Кингсли, ее глаза метали синие молнии. — Это не моя магия, твердолобый ты служака! Я сама жертва! Это тьма Старых Богов! Оно связало нас… на уровне души, на уровне крови, на уровне самой нашей сути! Я чувствую его… эмоции, его боль, когда проклятие атакует, так же, как он — мои! — Она снова замолчала, ее пальцы судорожно стиснули ткань ее туники, на которой расплывались свежие пятна крови. — И да… если я отойду слишком далеко… больше чем на несколько шагов… я чувствую, как мое тело начинает… распадаться. Буквально. Словно сама магия, сама жизненная сила утекает из меня, как вода сквозь решето. Я умру. Медленно и очень мучительно. И… — она бросила быстрый, полный страха взгляд на Гарри, — …возможно, он тоже. Узы двусторонние. То, что разрушает меня, ранит и его. Я не знаю наверняка! Никто не знает! С подобным мы еще не сталкивались!

Дамблдор нахмурился еще сильнее, его пальцы задумчиво поглаживали длинную серебристую бороду, глаза внимательно изучали их обоих, словно сложную шахматную партию. Он перевел свой пронзительный взгляд на Гарри, который сидел, бледный и потрясенный, пытаясь осмыслить услышанное.

— Гарри, — голос директора был тихим, но требовал полного внимания. — Что именно ты видел в этот раз? Когда она говорила о пытке разума? Опиши как можно точнее. Что говорил жрец? Какие слова ты запомнил?

Гарри сглотнул, пытаясь отогнать липкий ужас и отвращение, оставшиеся после видения. Голос его дрожал, но он заставил себя говорить, отчетливо вспоминая каждое ядовитое слово:

— Темный зал… много теней… культисты шептали на непонятном языке… Жрец стоял прямо перед ней… он не бил ее физически, но… он говорил. Говорил ей прямо в голову. Что она одна, что все ее предали, что ее отец проклинает ее, что ее любовь стал чудовищем… Что она сломлена и никому не нужна… Он предлагал ей… покой. Забвение во тьме. Называл себя ее хозяином. Это было… грязно. Унизительно. Мерзко. Я чувствовал ее… отчаяние, ее боль, но и… ее ярость. Упрямство. Она не сдавалась ему. Ни на секунду.

Дамблдор медленно кивнул, его лицо стало еще мрачнее. Он снова посмотрел на Джайну, и в его голосе прозвучала странная смесь глубокого уважения к ее невероятной силе духа и возрастающей тревоги за их обоих:

— Архимаг Кирин-Тора… Лорд-Адмирал Кул-Тираса… Ваши титулы говорят не только об огромной магической силе, но и о несгибаемой воле, опыте командования, ожесточенных сражениях, знании стратегии и тактики. Вы — лидер и закаленный воин. Но даже для вас это проклятие… оно является чем-то чудовищным, выходящим за рамки всего, с чем вы сталкивались в своем мире, не так ли?

Джайна медленно, с видимым усилием кивнула, ее глаза потемнели от тяжелых воспоминаний и осознания масштаба нависшей над ними угрозы.

— Я сражалась с демонами Пылающего Легиона, что уничтожают целые миры. Я противостояла армиям нежити Короля-Лича, поднятым из мертвых магией смерти. Я видела ужасы, порожденные самими Старыми Богами… Я знакома с разрушительной магией Скверны, с безумием магии Бездны, с холодом магии Смерти… Но это… это иное. Оно… оно ощущается живым. Разумным? Или, по крайней мере, обладающим чудовищным, хищным, злобным инстинктом. Оно не просто разрушает походя. Оно… оно наслаждается этим. Оно играет с нами. И оно питается нами. Нашей жизненной силой, нашей магией, нашей болью, нашими страхами, нашими воспоминаниями.

Тонкс, стоявшая теперь рядом с Кингсли, шагнула ближе, ее голос был холодным от профессиональной оценки угрозы, но в нем слышалась и неподдельная тревога:

— Профессор, если оно живое, возможно, разумное, и питается ими… оно может расти. Усиливаться. Становиться опаснее с каждым часом! Мы должны немедленно изолировать их обоих! В камере временного содержания под максимальной защитой! Под стазис-чарами, если потребуется! Она может быть невольной точкой вторжения для этой сущности, а мальчик… он может стать бомбой замедленного действия для всего Хогвартса! Это прямой протокол Аврората при контакте с неизвестной враждебной магической сущностью!

— Нет! — Гарри сам удивился силе и ярости, прозвучавшим в его голосе. Он с трудом, шатаясь, снова поднялся на ноги, его руки сжались в кулаки, черные ногти угрожающе блеснули в свете свечей. — Она не бомба! Она не враг! Она не виновата! Это не она сделала! Она сама жертва! Вы не можете запереть ее, как какое-то чудовище!

Джайна резко подняла голову, глядя на него с нескрываемым, почти шокированным изумлением. В ее глазах, привыкших видеть в лучшем случае подозрительность, а в худшем — открытую враждебность, мелькнуло что-то совершенно новое — растерянность? Недоверие к его неожиданной защите? Или… что-то еще, что она сама не могла понять? Дамблдор поднял руку, останавливая назревающий конфликт и предотвращая возможный ответ авроров.

— Изоляция не поможет, Нимфадора, — сказал он тихо, но твердо, его взгляд был прикован к их лицам, к невидимой, но ощутимой нити напряжения и странной связи, возникшей между ними. — Гарри прав — мисс Праудмур такая же жертва этого проклятия, как и он. А главное — они связаны на уровне самой их сущности. Кровь, душа, магия… Попытка разделить их сейчас, силой или магическим стазисом, почти наверняка приведет к немедленной и мучительной смерти обоих. Проклятие либо не допустит этого, либо разорвет их в клочья в последнем акте мести. Нам нужно понять его. Понять его природу, его цель, его уязвимости. И сделать это очень быстро.

В этот самый момент Гарри почувствовал, как пол под ним не просто качнулся — он словно ушел из-под ног, погружая его в ледяную бездну. Зрение потемнело, и он услышал крик — не свой, а Джайны, но он раздался не снаружи, а прямо у него в голове, полный такого отчаяния и невыносимой боли, что он эхом отразился от стен его черепа, грозя расколоть его. Он рухнул на пол, его рука инстинктивно метнулась к ней, и она судорожно схватила его, ее ледяные пальцы впились в его запястье так, что он чуть не вскрикнул от боли. Удушающая агония, разрывавшая его грудь мгновение назад, на секунду отступила, но на ее месте осталась зияющая, сосущая пустота — холодная, гулкая, мертвая, как будто что-то живое, светлое и теплое внутри него только что выжгли дотла концентрированной кислотой отчаяния.

— Оно началось, — прошептала Джайна, ее голос дрожал от плохо скрываемого ужаса, она тоже чувствовала эту чудовищную пустоту, это ментальное осквернение. — Оно… оно адаптировалось. Оно поняло, что мы не сдаемся. Оно меняет тактику.

Кабинет Дамблдора превратился в арену невидимой битвы, где врагом была не плоть и кровь, а сама тьма, воплощенная в живом, злобном проклятии, играющем с ними с изощренной жестокостью. Воздух загустел до предела, стал тяжелым, вязким, пропитанным их общим страхом, болью и запахом озона от магических разрядов, которые теперь ощущались почти постоянно, как статическое электричество перед ударом молнии. Гарри лежал на холодном каменном полу, его тело сотрясала неудержимая дрожь, словно его подключили к невидимому источнику полярного холода. Дыхание вырывалось короткими, рваными всхлипами, легкие горели. Рядом с ним, прислонившись к его плечу так тесно, что он чувствовал каждый ее судорожный вздох, сидела Джайна. Ее белые волосы прилипли к бледному, мокрому от холодного пота и подсыхающей крови лицу. Кожа на ее запястьях и шее снова начала покрываться тонкой, но быстро растущей сетью кровавых трещин, похожих на растрескавшийся лед на замерзшем озере, словно ее физическая оболочка не выдерживала давления проклятия. Их руки были сцеплены мертвой хваткой, пальцы Джайны впивались в его кожу, оставляя глубокие багровые следы, но эта физическая боль была почти неощутима на фоне той ледяной, сосущей пустоты, что разливалась в груди, вымораживая душу. Их взгляды встретились — в ее синих глазах, расширенных от ужаса и боли, он увидел отражение своего собственного страха, острого, как только что обнаженный нерв.

Дамблдор стоял над ними, его обычно доброе лицо стало жестким и непроницаемым, как маска из древнего камня. Тень от его мантии падала на них, словно крыло гигантской хищной птицы, выжидающей момента для удара. Его глаза, обычно светившиеся мудростью и теплом, сейчас были острыми, как осколки льда, и он смотрел на Джайну, на зловеще пульсирующую руну на ее плече, с напряженным, почти научным вниманием, смешанным с глубокой, плохо скрываемой тревогой. Авроры — Тонкс и Кингсли — замерли у двери, их палочки были твердо направлены не на Джайну или Гарри, а в пространство вокруг них, их лица были бледны, но решительны, они явно пытались создать какой-то защитный барьер или хотя бы сдержать распространение этой темной магии. Даже Фоукс на своей жердочке беспокойно переступал с лапы на лапу, его алые перья были взъерошены, а тихая, скорбная песнь, которую он было начал, оборвалась на высокой, дрожащей ноте, не в силах пробиться сквозь давящую атмосферу чистого, первобытного ужаса.

— Оно началось, — повторила Джайна сквозь стиснутые зубы. Голос был хриплым, надтреснутым от боли и напряжения, но в нем звенела несокрушимая сталь воина, отказывающегося сдаваться даже перед лицом неминуемой гибели. Она с трудом отпустила руку Гарри — их проклятая связь теперь ощущалась и без физического контакта, как тугая, вибрирующая, ледяная струна, натянутая между их душами до предела — и попыталась выпрямиться, опереться на руки. Ее колени подогнулись, и она сдавленно застонала, снова схватившись за край стола Дамблдора, чтобы не упасть. Ее пальцы оставили новые кровавые отпечатки на темном полированном дереве — кровь сочилась не только из-под ногтей, но и из быстро растущих трещин на запястьях. — Оно… оно будет хуже. Это не просто боль или видения. Оно… оно пытается изменить нас. Исказить нашу суть. Оно поняло, что мы не сдаемся, и решило действовать иначе. Нам нужно понять его… сейчас же! Прежде чем оно…

Дамблдор кивнул, его взгляд метнулся от ее кровоточащих рук к Гарри, чья кожа приобрела нездоровый, пепельно-серый оттенок, а черные ногти словно вросли в ладони, причиняя тупую, ноющую боль.

— Вы правы, мисс Праудмур. Оно адаптируется. Но и вы на последнем издыхании. Вам необходима постоянная магическая поддержка, а не только зелья. — Он резко повернулся к Тонкс. — Нимфадора, немедленно доставьте мадам Помфри сюда! Скажите, что состояние критическое, требуется ее немедленное присутствие и все самые мощные стабилизирующие чары и зелья! И костеростовые! И кроветворные! Все, что есть! Быстро!

Тонкс, чьи волосы теперь пылали тревожным фиолетовым огнем, без слов кивнула и исчезла за дверью с громким хлопком аппарации прямо из кабинета — грубейшее нарушение протокола Хогвартса, но сейчас было не до правил. Кингсли остался, его лицо было мрачным, как грозовая туча, но он молча встал ближе к Дамблдору, его палочка была твердо направлена на пол перед Джайной и Гарри, словно он пытался создать невидимый барьер. Дамблдор снова подошел к Джайне, снова опустился на одно колено.

— Пока мадам Помфри в пути, мы должны попытаться. Вы сказали, оно питается вами. Вашей магией, вашей болью, вашими страхами. Можем ли мы… обмануть его? Дать ему ложную цель? Или… возможно, временно ослабить сами Узы Крови, чтобы выиграть время?

Джайна с трудом покачала головой, ее дыхание было тяжелым, прерывистым, каждый вздох давался с видимым усилием.

— Я не знаю… Магия Старых Богов… она хаотична, непредсказуема, как само безумие. Любая попытка прямого вмешательства может сделать только хуже, вызвать неконтролируемую реакцию. Ослабить Узы — значит почти наверняка убить нас обоих, разорвать связь, которая нас держит. Дать ложную цель… чем? Оно ищет… специфический резонанс. Боль, страх, отчаяние… возможно, определенный тип магической энергии… — Она вдруг замолчала, ее глаза расширились от внезапной, пугающей догадки, когда она посмотрела на Гарри, на его шрам, который снова слабо запульсировал под ее взглядом. — Твой шрам… ты говорил… о вашем темном лорде… о связи… Может быть, именно это оно и почувствовало? Не просто твою боль или магию, а… след другой мощной темной магии? Резонанс с чем-то похожим на его собственную природу?

Гарри почувствовал, как шрам на лбу неприятно, болезненно закололо, словно кто-то ковырял его раскаленной иглой. Он инстинктивно коснулся его пальцами.

— Может быть… Дамблдор говорил… что когда Волдеморт пытался убить меня, часть его силы… или что-то от него… перешло ко мне. Я не знаю точно, что это… но я чувствую его иногда. Его гнев, его радость…

— Часть его силы? Или… часть его души? — тихо спросила Джайна, ее голос был полон мрачного предчувствия. — Если так… если в тебе есть осколок души другого темного мага… Свет! Это чудовищно. Но… это может объяснить реакцию проклятия. Оно искало связь с темной душой жреца, а нашло… этот осколок. Оно ошиблось, приняв твою внутреннюю тьму — не твою собственную, а чужую — за ту, к которой стремилось? И теперь оно… разочаровано? Или… заинтриговано?

Дамблдор слушал с напряженным вниманием, его лицо стало непроницаемым, но глаза задумчиво сузились.

— Это… ужасающая, но крайне правдоподобная гипотеза, мисс Праудмур. Если Узы Крови среагировали на фрагмент души Волдеморта внутри Гарри… это объясняет его яростную фиксацию на нем. И его… зловещее любопытство. Но это также делает ситуацию неизмеримо более опасной. Две темные, злобные сущности, связанные через Гарри… Это может привести к непредсказуемым последствиям.

Прежде чем он успел закончить свою мысль, Гарри снова накрыло. На этот раз не боль и не чужое воспоминание. А голос. Голос жреца Сумеречного Молота, но теперь он звучал иначе — не вкрадчиво и лживо, а холодно, насмешливо, с нотками извращенного любопытства. И он обращался не к Джайне, а прямо к нему, к Гарри, проникая в его сознание, как ледяной червь:

«Так вот в чем дело… Забавная ошибка Уз… В тебе сидит другая тень… Искалеченная, слабая, но… любопытная. Ты не тот чистый сосуд силы, что я готовил для себя, мальчишка. Но… ты можешь оказаться даже интереснее. Твоя собственная боль, твой страх… они сладки. А эта чужая тьма внутри тебя… она добавляет пикантности. Возможно, твоя агония будет даже слаще, чем ее сломленная гордость. Да… ты заплатишь за ее побег. О, как ты заплатишь. Но, может быть, твоя плата будет… не смертью. А чем-то… иным».

Голос исчез так же внезапно, как появился, оставив после себя ощущение липкой, тошнотворной грязи в сознании и новый, холодный, пробирающий до костей страх. Гарри посмотрел на Джайну, ее глаза были расширены — она тоже это слышала? Ее судорожный кивок подтвердил его догадку.

— Он… он говорил со мной, — прошептал Гарри, его голос дрожал от пережитого ужаса и отвращения. — Сказал… что я могу быть полезен. Интереснее. Что моя плата будет иной. Не смертью.

Джайна судорожно сглотнула, ее лицо стало еще бледнее, если это было вообще возможно.

— Он… он знает про… про ту тень в тебе? Он хочет… использовать тебя? Использовать ее? Или… стравить вас друг с другом внутри твоей души? Свет… это чудовищно!

— Я не знаю… — Гарри чувствовал, как паника ледяными тисками сжимает его горло. — Но это было… отвратительно. Он словно… пробовал меня на вкус. Оценивал.

Дверь кабинета снова распахнулась с грохотом. В проем ворвалась мадам Помфри, ее чепец съехал набок, а лицо было белым от ужаса и спешки. За ней, едва поспевая, бежала Тонкс, неся огромную медицинскую сумку, которая, казалось, весила тонну. Целительница бросила один взгляд на Гарри и Джайну, на их состояние, на черные ногти Гарри и снова начавшие кровоточить трещины на руках Джайны, и издала сдавленный стон ужаса.

— Мерлин святой! Что здесь опять произошло?! Альбус, их состояние… оно снова ухудшилось! Эта порча… она распространяется, как чума! Я чувствую ее холод!

— Успокойтесь, Поппи, — голос Дамблдора был тверд, как никогда, но глаза выдавали его крайнюю обеспокоенность. — Оно изменило тактику. Оно больше не пытается активно разрушать их тела с той же скоростью, но… оно воздействует на них ментально. И оно… общается с Гарри. Помогите им немедленно. Стабилизируйте. Но не разделяйте! Ни при каких обстоятельствах!

Мадам Помфри, несмотря на шок и страх, была профессионалом до мозга костей. Она рухнула на колени между ними, ее руки уже не дрожали, когда она быстро доставала из сумки флаконы с зельями — густое зеленое Костеростовое, прозрачное с золотыми искрами Кроветворное, успокаивающую серебристую пасту для ран, Бодрящий глоток. Она работала молча, сосредоточенно, ее губы беззвучно шептали контр-заклятия и стабилизирующие формулы, пока она обрабатывала раны Джайны, а затем руки Гарри.

— Эта чернота на ногтях… — пробормотала она себе под нос, осторожно нанося мазь на трещины вокруг ногтевых пластин Гарри. — Это не просто некротическая магия… Это похоже на… на порчу Бездны. Ткани не просто отмирают… они искажаются, гниют заживо!

Джайна стиснула зубы так, что заскрипели зубы, но промолчала, лишь крепче сжала руку Гарри. Гарри почувствовал приступ тошноты. Гниет заживо… Голос жреца снова ледяным эхом прозвучал в голове: «Твоя плата будет иной…» Неужели это и есть его «иная» плата — медленное, мучительное разложение, превращение во что-то… нечеловеческое?

Джайна резко повернула голову к Гарри, ее глаза горели синим пламенем ярости и отчаяния. Ее голос был слаб, но полон ледяной ненависти:

— Оно живое. Оно разумно. И оно играет с нами, как с куклами. Оно хочет не просто убить нас. Оно хочет… насладиться нашим падением. Уничтожить нас медленно, мучительно.

Дамблдор мрачно посмотрел на артефакт на столе. Голубое свечение колец стало чуть ярче после зелий, но черные, извивающиеся нити внутри него никуда не делись, они словно пульсировали в такт их страданиям. Его лицо было таким мрачным и решительным, каким Гарри его еще никогда не видел.

— Тогда мы должны лишить его этой возможности, — произнес он тихо, но с такой несокрушимой стальной уверенностью, что даже авроры невольно выпрямились. — Мы найдем способ разорвать эти Узы Крови. Или обернуть их против того мерзавца, кто их создал. Мы не позволим ему победить. Мы спасем вас. Обоих.

* * *

Больничное крыло Хогвартса, обычно место тихого восстановления и строгого порядка мадам Помфри, теперь казалось осажденной крепостью, пропахшей страхом, кровью и чужой, враждебной магией. Холодные каменные стены давили своей древностью, а привычный запах дезинфекции и успокаивающих травяных зелий отчаянно пытался перебить едва уловимый, но стойкий металлический привкус крови и озона, оставшийся после их непрекращающихся мучений.

Их снова перенесли сюда на левитационных носилках — вернее, мадам Помфри и Дамблдор наколдовали широкое ложе прямо здесь, в центре палаты, под пристальным надзором авроров, которые теперь дежурили у дверей круглосуточно. Гарри почти не помнил этого перехода из кабинета, сознание ускользало в спасительное забытье после очередной волны агонии и Бодрящего глотка. Но он помнил ощущение падения в темноту, помнил, как Джайна рядом с ним обмякла, ее голова упала ему на плечо, и как ее ледяные пальцы судорожно вцепились в его запястье, не разжимаясь даже тогда, когда их осторожно укладывали на это импровизированное ложе.

Мадам Помфри, бледная, с темными кругами под глазами, но несгибаемая в своем долге, выполнила требование проклятия скрепя сердце. Две стандартные больничные койки были не просто сдвинуты — они были магически соединены, образуя одно широкое, неудобное, но необходимое для их выживания ложе. Гарри и Джайна лежали бок о бок, разделенные лишь тонкой полоской простыни, их руки покоились между ними, пальцы почти соприкасались. Их снова уложили лицом друг к другу — возможно, это было частью какого-то стабилизирующего заклинания Дамблдора, а возможно, просто инстинктивным решением целительницы, понимавшей, что даже во сне они должны ощущать присутствие друг друга, чтобы проклятие, этот невидимый хищник, не набросилось на них с новой силой.

Гарри очнулся первым, медленно вынырнув из тяжелого, вязкого сна, больше похожего на временное отключение сознания. Веки были тяжелыми, как будто к ним привязали свинцовые грузила, а тело ломило так, словно его топтали гиппогрифы. Он медленно моргнул, привыкая к приглушенному свету магических шаров, паривших под высоким потолком больничного крыла. Белые, стерильно чистые простыни, пахнущие лавандой. Высокий сводчатый потолок, теряющийся во тьме. И лицо Джайны — всего в нескольких дюймах от его собственного. Ее дыхание было почти незаметным, но ровным — Успокоительное зелье и отдых делали свое дело. Белые, как лунный свет на снегу, волосы разметались по подушке серебристым облаком, несколько выбившихся прядей упали ей на лоб и щеку. Во сне напряжение покинуло ее лицо, и оно снова стало почти детским, трогательно беззащитным, несмотря на тонкие розовеющие шрамы на шее и запястьях, выглядывавших из-под рукавов серой больничной пижамы. Ее рука покоилась на простыне рядом с его, пальцы были расслаблены, но их близость ощущалась почти физически.

Жар снова ударил ему в лицо, предательски заливая щеки. Такая близость — вынужденная, пугающая своей неестественностью, но в то же время… странно, почти мучительно интимная — была для него абсолютной новинкой. Он никогда не был так близко к девушке, тем более к такой… взрослой, красивой, сильной и одновременно такой хрупкой, как Джайна. Он осторожно попытался отодвинуться, хотя бы на пару дюймов, просто чтобы глотнуть воздуха, не чувствуя ее дыхания на своей щеке. Но тут же почувствовал знакомое ледяное покалывание в груди и легкую тошноту, сопровождаемую фантомной болью в плече, где у нее была руна — тихое, но недвусмысленное предупреждение проклятия. Связь не дремала, она держала их на коротком, жестком поводке. Он замер, снова оказавшись в ловушке этой неловкой, вынужденной близости, и против воли стал разглядывать ее лицо. Удивительно, но во сне она казалась… почти обычной. Не грозным архимагом, способным замораживать армии, не суровым лордом-адмиралом, ведущим флоты в бой, не воином, пережившим кошмары, о которых он теперь имел пугающее представление, а просто… женщиной. Бесконечно усталой, израненной до глубины души, сломленной чем-то непостижимо огромным и злым, но все еще отчаянно цепляющейся за жизнь.

Тихий скрип стула в дальнем конце крыла заставил его медленно повернуть голову. Там, у самого входа, в неудобной позе, положив голову на руки на спинке соседнего стула, спал Рон. Его огненно-рыжие волосы закрывали лицо, а из приоткрытого рта доносилось тихое, мерное посапывание. Он явно снова пытался нести бессменную вахту у постели друга, но изнеможение и пережитый стресс опять взяли свое. Гарри слабо улыбнулся — верный, надежный Рон. Но улыбка быстро угасла. Кроме них троих, в огромном, гулком зале больничного крыла по-прежнему не было ни души. Мадам Помфри, видимо, ушла отдохнуть или за новыми зельями. Дамблдор и авроры, вероятно, были в его кабинете, пытаясь разгадать природу проклятия. Только они — Гарри, Джайна и спящий Рон — и незримое присутствие тьмы, связавшей их.

Джайна тихо вздохнула во сне и шевельнулась. Ее ресницы дрогнули, и она медленно открыла глаза. Их взгляды встретились. На мгновение в ее синих глазах мелькнула затуманенная дымка зелий, но тут же сменилась резким, колючим осознанием. Она напряглась, ее дыхание сбилось, когда она поняла, как близко они лежат — лица в паре дюймов друг от друга, их руки почти соприкасаются. Ее пальцы судорожно сжались на простыне, и она попыталась отодвинуться, но тело предательски отказалось слушаться. Сдавленный стон вырвался из ее горла, когда она ударилась затылком о спинку кровати, и ее лицо исказилось от боли и раздражения.

— Что… где мы?! — Ее голос был хриплым, слабым, но в нем уже звенели знакомые стальные нотки, пропитанные гневом и паникой. Гарри поспешно отвел взгляд, чувствуя, как жар заливает щеки.

— Больничное крыло, — пробормотал он, уставившись в потолок. — Хогвартс. Нас оставили здесь… вместе. Из-за проклятия. Мадам Помфри сказала, что так безопаснее, чтобы мы… не распались снова.

Джайна сжала губы в тонкую линию, ее взгляд метнулся к их рукам, лежащим рядом. Она дернула свою ладонь к себе, но движение вышло слабым, дрожащим, и она рухнула обратно на подушку с тихим шипением.

— Прекрасно, — процедила она сквозь зубы, ее голос сочился сарказмом и отвращением. — Связана с мальчишкой… прикована к постели, как кандалы к узнику. Это… унизительно. — Она замолчала, ее дыхание стало резким, прерывистым. — Я не позволю этому… этому проклятию сделать меня беспомощной!

Гарри повернулся к ней, его брови нахмурились.

— Я тоже не в восторге, знаешь ли! — огрызнулся он. — Думаешь, мне нравится лежать тут, как… как приманка на крючке? Я не просил тебя сюда тащить!

Внезапно его грудь сжало — не гнев, а что-то чужое, острое, как ледяная игла. Перед глазами мелькнула вспышка: горящий город, крики, ее голос, полный отчаяния, зовущий кого-то — Артас? — и оборвавшийся в тишине. Он моргнул, потряс головой, но ощущение осталось, холодное и горькое, как ее боль.

— Что это было? — выдохнул он, глядя на нее. — Это… твое? Я опять это видел!

Джайна замерла, ее глаза расширились от ужаса и ярости. Она с усилием повернула голову, ее пальцы впились в простыню.

— Ты… ты лезешь в мою голову?! — Ее голос сорвался на хрип, но в нем было столько гнева, что Гарри невольно напрягся. — Прекрати! Это не твое! Я не хочу, чтобы ты… чтобы ты видел это! — Она попыталась приподняться, но тело подвело, и она рухнула обратно, задыхаясь от бессилия. — Проклятье… оно выворачивает меня наизнанку… к тебе!

Гарри почувствовал, как что-то тянет его к ней — невидимая нить, холодная и цепкая. Его собственные воспоминания вспыхнули в ответ: чулан, крики Дурслей, одиночество, жгущее сильнее любой боли. Он увидел, как Джайна вздрогнула, ее взгляд метнулся к нему, и понял — она это тоже видела.

— Стой! — прохрипела она, ее рука дернулась, словно пытаясь оттолкнуть его, но не дотянулась. — Я не хочу твоей жалкой жизни в моей голове! Убери это! Это… мерзость!

— Я не делаю это нарочно! — рявкнул Гарри, его голос сорвался от раздражения. — Думаешь, мне нравится видеть твои кошмары? Твой горящий город? Я не могу это остановить!

Они замолчали, оба тяжело дыша. Джайна стиснула зубы, ее пальцы дрожали от напряжения, но она не отвела взгляд.

— Тогда почему… почему я чувствую тебя? — прошептала она, ее голос стал тише, но в нем звенела ярость. — Твое одиночество… твою боль… как будто это мое? Я не просила об этом!

Гарри сжал кулаки, его горло пересохло. Он чувствовал ее гнев, ее страх, и это только усиливало его собственное смятение.

— Потому что это проклятие, — сказал он наконец, с трудом подбирая слова. — Оно связало нас. И… оно не остановится, пока мы не разберемся.

Джайна отвернула голову, уставившись в потолок. Ее дыхание было неровным, но она медленно кивнула, словно признавая неизбежное.

— Тогда мы его уничтожим, — процедила она, ее голос был слабым, но твердым. — Но не думай, что я доверяю тебе, мальчишка. Это не союз. Это… выживание.

Гарри кивнул, хотя внутри него все еще бурлили гнев и растерянность. Он отвернулся, глядя на спящего Рона в углу, пока тишина снова не заполнила комнату. Но даже в этой тишине он чувствовал ее присутствие — холодное, колючее, как ледяной ветер, и неотвратимое, как их связь.

Гарри отвернулся, уставившись на спящего Рона в углу. Тишина снова заполнила больничное крыло, но теперь она казалась тяжелой, вязкой, как перед грозой. Он чувствовал Джайну рядом — ее дыхание, ее холодное присутствие, которое не отпускало даже в этой тишине. Его веки отяжелели, усталость тянула обратно в забытье, но что-то — неуловимое, тревожное — держало его на грани сна. Рядом раздался тихий звук — едва слышный всхлип, почти заглушенный шорохом простыни. Гарри повернул голову. Джайна лежала неподвижно, ее глаза были закрыты, но лицо исказилось, как будто она боролась с чем-то внутри. Ее дыхание стало неровным, прерывистым, а пальцы судорожно сжали край одеяла.

— Нет… — прошептала она, так тихо, что Гарри едва расслышал. Ее голос был чужим, надломленным, полным боли. — Нет… не трогай их…

Внезапно она дернулась, ее тело напряглось, как струна. Голова мотнулась в сторону, ударившись о подушку, и она зашипела сквозь зубы, словно сдерживая крик. Гарри почувствовал, как холод от нее усилился, распространяясь по кровати — слабый, но резкий, как зимний ветер. Его собственная грудь сжалась, и перед глазами мелькнула вспышка: дымящиеся руины, багровый свет взрыва, ее крик — «Терамор!» — и лица людей, растворяющиеся в огне. Он моргнул, потряс головой, но видение не исчезло — оно пульсировало, как ее кошмар, просачиваясь через их связь.

— Джайна! — Гарри приподнялся на локте, его голос дрогнул. — Проснись!

Она не услышала. Ее губы шевелились, шепча что-то невнятное — имена, мольбы, проклятия. «Калес… прости… я не успела…» Ее рука рванулась к груди, сжалась в кулак, как будто она пыталась вырвать боль из себя. Внезапно ее глаза распахнулись, пустые, незрячие, и она закричала — коротко, хрипло, но так пронзительно, что Гарри вздрогнул. Рон подпрыгнул на стуле, его палочка выпала из рук и покатилась по полу.

— Что?! Кто?! — пробормотал он, озираясь в панике.

Джайна резко села, несмотря на слабость, ее дыхание было рваным, как у загнанного зверя. Ее взгляд метался по комнате, цепляясь за тени, пока не остановился на Гарри. Она сжала простыню, ее пальцы дрожали, но она быстро стиснула зубы, подавляя остатки паники.

— Терамор… — выдохнула она, ее голос был хриплым, почти сломленным. — Они… они горели… Я не спасла их… — Она замолчала, ее грудь тяжело вздымалась. Затем ее взгляд стал жестче, как будто она вспомнила, где находится. — Ты… ты опять это видел, да?

Гарри кивнул, не зная, что сказать. Ее боль, ее крик — все это все еще эхом отдавалось в нем, холодное и тяжелое.

— Проклятие, — прошипела она, ее тон стал резким, обвиняющим. — Оно не просто связало нас. Оно… оно роется в моих кошмарах. Вытаскивает их наружу. К тебе. — Она с усилием откинулась обратно на подушку, ее лицо побелело от напряжения. — Я не хочу этого… Я не хочу, чтобы ты знал… чтобы ты видел мою слабость!

— Я не просил этого! — возразил Гарри, его голос сорвался. — Но я не могу это выключить! Это… это как будто я там был!

Джайна отвернула голову, ее губы дрогнули, но она промолчала. Ее пальцы все еще сжимали простыню, как якорь, удерживающий ее в реальности.

— Тогда оно победило, — сказала она наконец, тихо, но с горечью. — Оно сломало меня там… и продолжает ломать здесь. Через тебя. — Она закрыла глаза, ее дыхание медленно выровнялось, но напряжение не ушло. — Но я не сдамся. Не ему. Не тебе.

Гарри смотрел на нее, чувствуя смесь гнева, бессилия и чего-то еще — тени ее боли, которая теперь жила и в нем.

Тишина снова опустилась на больничное крыло, но теперь она звенела напряжением. Гарри смотрел на Джайну, ее слова — «Оно сломало меня там… и продолжает ломать здесь» — эхом отдавались в его голове. Он хотел что-то сказать, но не успел. Джайна медленно повернула голову к нему, ее взгляд был мутным от усталости, но в нем загорелась искра — холодная, острая, как лезвие.

— Хватит, — сказала она тихо, но твердо. — Я не буду просто лежать и ждать, пока оно раздавит нас. — Ее голос дрожал от слабости, но в нем чувствовалась сталь. — Если оно использует мои кошмары… мою боль… я узнаю, как оно это делает. И как его остановить.

Гарри моргнул, не понимая.

— Что ты… что ты собираешься делать? Ты же еле шевелишься!

Джайна не ответила. Она с усилием подняла руку — движение было медленным, дрожащим, но упрямым. Ее пальцы сложились в слабый жест, и между ними замерцал тусклый голубой свет — не яркий, как ее магия в лучшие дни, а бледный, как угасающий огонек. Воздух вокруг задрожал, и Гарри почувствовал легкий холод, исходящий от нее.

— Я… разберусь, — прохрипела она, ее дыхание сбилось. Свет в ее руке сгустился в тонкую нить, протянувшуюся к нему — не к его телу, а к чему-то глубже, к той невидимой связи, что пульсировала между ними. Нить коснулась его груди, и он ощутил укол — не боль, а странное эхо, как отзвук ее магии.

— Эй! — Гарри дернулся, но не смог отодвинуться дальше из-за проклятия. — Что ты делаешь?!

— Молчи, — отрезала она, ее глаза сузились от концентрации. — Это… не тебе решать. Я должна знать. — Нить замерцала, ее свет стал багровым, как кровь, и Джайна стиснула зубы. — Оно… оно вцепилось в тебя. В твою душу. Но… есть что-то еще… что-то темное… — Ее голос дрогнул, и она резко выдохнула, как от удара. Нить лопнула, свет угас, оставив лишь слабый шлейф пара. Джайна рухнула обратно на подушку, ее грудь тяжело вздымалась. Ее рука упала на простыню, пальцы дрожали от напряжения. — Проклятье… — прошептала она, ее тон был полон гнева и бессилия. — Я слишком слаба. Но я видела… что-то. Тень. В тебе. Оно… оно реагирует на нее.

Гарри сглотнул, его сердце заколотилось.

— Тень? Какая тень? Что ты имеешь в виду?

Джайна посмотрела на него, ее взгляд был тяжелым, изучающим. — Не знаю, — сказала она наконец. — Но это не просто моя боль. В тебе есть… что-то чужое. Темное. И проклятие знает об этом. — Она замолчала, ее губы сжались в тонкую линию. — Я найду ответ. Даже если мне придется выжечь это из нас обоих.

Гарри хотел возразить, но не успел. Ее слова повисли в воздухе, холодные и тяжелые, как предчувствие. Он чувствовал, как невидимая нить между ними натянулась сильнее, и это пугало его больше, чем он готов был признать.

Джайна лежала неподвижно, ее грудь все еще тяжело вздымалась после неудачной попытки магии. Гарри смотрел на нее, его разум бурлил от ее слов — «В тебе есть что-то темное». Он сжал кулаки, чувствуя, как холод их связи усиливается, натягивая невидимую нить между ними. Тишина давила, но он не выдержал первым.

— Что ты имела в виду? — спросил он, его голос был резким, почти обвиняющим. — Какая тень? Что ты видела?

Джайна медленно повернула голову, ее взгляд был тяжелым, изучающим. Она молчала несколько секунд, словно взвешивала, стоит ли говорить. Затем ее губы сжались в тонкую линию.

— Я не уверена, — сказала она наконец, ее тон был холодным, но в нем чувствовалась настороженность. — Но это не просто проклятие. В тебе… что-то спрятано. Темное. Глубокое. Как… осколок чужой силы. Оно отозвалось, когда я коснулась связи. — Она замолчала, ее пальцы дрогнули на простыне. — И проклятие… оно знает об этом. Оно хочет этого.

Гарри сглотнул, его горло пересохло. Он вспомнил шрам, боль в нем, голос Волдеморта в своих снах.

— Ты… ты думаешь, это связано с Волдемортом? — выдавил он. — С тем, что он сделал со мной?

Джайна прищурилась, ее взгляд стал острым, как скальпель.

— Волдеморт? — повторила она, будто пробуя слово на вкус. — Твой темный лорд? Возможно. Если он оставил в тебе след… какую-то часть себя… это объясняет, почему проклятие переключилось на тебя. Жрец хотел меня, но оно нашло что-то в тебе. Что-то… ценное для него. — Ее голос стал тише, но в нем появилась стальная нотка. — И я хочу знать, что именно.

Гарри нахмурился, его сердце заколотилось.

— Я не знаю! — огрызнулся он. — Я не просил, чтобы он лез в мою голову! Или чтобы твое проклятие туда же лезло! Если ты такая умная, скажи, что делать!

Джайна стиснула зубы, ее глаза полыхнули гневом.

— Не смей повышать на меня голос, мальчишка, — процедила она. — Я не твой учитель и не твоя нянька. Но если в тебе сидит что-то, что подпитывает это проклятие, нам нужно это вытащить. Или выжечь. Иначе оно сломает нас обоих. — Она замолчала, ее дыхание сбилось. — Я не доверяю тебе. Но мне нужно, чтобы ты рассказал все, что знаешь об этом… Волдеморте. Каждую деталь.

Гарри уставился на нее, его гнев боролся с растерянностью. Он не хотел копаться в прошлом, в смерти родителей, в шраме, который до сих пор горел по ночам. Но ее слова — «Оно сломает нас обоих» — врезались в него, как нож.

— Ладно, — буркнул он наконец, отводя взгляд. — Но не думай, что я тебе доверяю. Я расскажу, потому что… потому что другого выхода нет.

Джайна кивнула, ее лицо осталось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень удовлетворения.

— Хорошо, — сказала она тихо. — Начни с того, как он оставил тебе этот шрам. И что ты чувствовал, когда оно… активировалось. Я видела жреца. Ты видел мои кошмары. Если мы хотим это разорвать, нам нужно знать, что оно ищет. В нас обоих.

Гарри сжал губы, его пальцы впились в одеяло. Он ненавидел это — выворачивать душу перед ней, перед кем угодно. Но он кивнул, начиная говорить — медленно, неохотно, но с растущим осознанием, что она права. Их связь была не просто цепью. Она была ключом.

— Когда я был младенцем… он пришел за мной… — начал он, его голос был глухим, но твердым. Джайна слушала, не перебивая, ее взгляд был прикован к нему, как у охотника, выслеживающего добычу. Их слова повисли в воздухе, напряженные и тяжелые, пока дверь больничного крыла не распахнулась, и в палату не вошла мадам Помфри.

* * *

Дверь больничного крыла распахнулась, и в палату вошла мадам Помфри, неся поднос с дымящимися кружками бульона и стопкой чистого белья. За ней следовал Дамблдор, его лицо было спокойным, но глаза внимательно изучали Гарри и Джайну. Рон, все еще сонный, неловко подобрал палочку с пола и выпрямился, бормоча что-то невнятное. Мадам Помфри решительно подошла к их сдвоенной кровати, ее руки уперлись в бока.

— Так, вижу, наши пациенты пришли в себя, — начала она строгим тоном, но Джайна прервала ее, подняв дрожащую руку.

— Подождите, — сказала она, ее голос был слабым, но резким, как треснувший лед. Она с усилием приподнялась на локте, ее взгляд метнулся к Дамблдору, игнорируя целительницу. — Старик, ты знаешь больше, чем говоришь. Я хочу ответов. И ресурсов. Сейчас.

Мадам Помфри замерла, ее брови взлетели вверх от возмущения.

— Мисс, вам нужен отдых, а не… — Отдых не остановит это проклятие, — отрезала Джайна, ее тон стал жестче, несмотря на хрип. — Я видела его природу. Оно вцепилось в нас — в меня, в него, — она кивнула на Гарри, — и оно ищет что-то. Я не буду лежать тут, пока оно ломает нас по кускам. — Ее глаза полыхнули, и слабый холод пробежал по комнате, заставив кружки на подносе задребезжать.

Гарри повернулся к ней, его рот приоткрылся от удивления. Дамблдор шагнул ближе, его взгляд стал внимательнее, но он не перебивал.

— Я пыталась разобрать его, — продолжила Джайна, ее дыхание сбилось, но она не остановилась. — Оно связано с его душой… с какой-то тьмой в нем. И я хочу знать, что вы об этом знаете. У вас есть библиотека? Артефакты? Заклинания? Дайте мне доступ. Я не останусь беспомощной. — Она замолчала, ее рука упала обратно на простыню, но взгляд остался прикованным к Дамблдору, требовательным и непреклонным.

Дамблдор склонил голову, его глаза блеснули за стеклами очков.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с ноткой уважения, — ваша решимость впечатляет. Даже в таком состоянии вы остаетесь… весьма настойчивой.

— Настойчивость — это все, что у меня осталось, — бросила она, ее голос дрогнул, но не потерял силы. — Я не доверяю вам. Не доверяю ему, — она кивнула на Гарри. — Но я доверяю себе. И я разберусь с этим, с вашей помощью или без нее. Что вы нашли? Говорите.

Гарри нахмурился, его щеки вспыхнули от ее слов, но он промолчал. Рон кашлянул, явно не зная, куда деться от этой напряженной сцены. Мадам Помфри открыла рот, чтобы возразить, но Дамблдор поднял руку, останавливая ее.

— Хорошо, — сказал он спокойно. — Я провел ночь, изучая данные с портключа и консультируясь с… некоторыми источниками. Но сначала я хочу услышать вас, мисс Праудмур. Что именно вы видели в этой связи?

Джайна сжала губы, ее взгляд стал острым, как клинок.

— Тьму, — сказала она тихо, но твердо. — В нем. Как осколок чужой силы. Проклятие реагирует на нее. И я хочу знать, что это. И как его уничтожить. — Она замолчала, ее дыхание было неровным, но она не отвела глаз от Дамблдора, ожидая ответа. Дамблдор кивнул, его лицо стало серьезнее, и он начал говорить о своих выводах, но ее слова все еще висели в воздухе, как вызов.

Джайна замолчала, ее взгляд оставался прикованным к Дамблдору, требовательным и непреклонным. Дамблдор кивнул, его лицо стало серьезнее, но прежде чем он успел заговорить, воздух в комнате сгустился. Гарри почувствовал, как холод от Джайны усилился, пробежав по его коже, как ледяной ветер. Его грудь сжало, и он невольно втянул воздух, когда невидимая нить между ними натянулась до предела. Джайна дернулась, ее глаза расширились.

— Нет… — прошептала она, ее голос дрогнул. — Не сейчас…

Но было поздно. Мир вокруг Гарри смазался, и он провалился в темноту. Перед глазами вспыхнула картина: каменный алтарь, пропитанный кровью, фигура в черном плаще с капюшоном, чьи руки двигались над дымящейся руной. Голос жреца — низкий, змеиный — эхом отдавался в пустоте: «Кровь свяжет ее… сломает… отдаст нам силу…» Но затем видение дрогнуло, и вместо Джайны на алтаре появился он сам — младенец с кровоточащим шрамом на лбу. Зеленый свет Авады Кедавры ослепил его, и другой голос — высокий, холодный, как смерть — прошипел: «Убей его… возьми его силу…» Гарри вскрикнул, его тело напряглось на кровати. Он моргнул, пытаясь вырваться, но видение не отпускало. Теперь он видел Джайну — ее, привязанную к алтарю, с кровавыми рунами на плече, и жрец смеялся, вонзая кинжал глубже. «Ты не сбежишь… твоя боль — наш ключ…» А затем — Волдеморт, его красные глаза горели в темноте, и он шептал: «Мальчишка… его кровь… она зовет меня…» Два голоса — жреца и Волдеморта — сливались, переплетались, как нити одного заклинания, пока не превратились в единый, ужасающий хор: «Сила… через кровь… через души…» Джайна зашипела рядом, ее пальцы впились в простыню. Она тоже видела это — Гарри понял по ее прерывистому дыханию, по тому, как ее глаза метались, словно она пыталась вырваться из того же кошмара. Внезапно видение оборвалось, оставив их обоих задыхающимися.

— Что… что это было?! — выдавил Гарри, его голос дрожал.

Он повернулся к Джайне, его сердце колотилось так сильно, что казалось, оно разорвет грудь. Джайна сжала зубы, ее лицо побелело, но взгляд был острым, как клинок.

— Оно… оно показало нам, — прохрипела она. — Жрец… и твой темный лорд. Они… связаны. Через нас. — Она с усилием приподнялась, игнорируя протестующий стон своего тела. — Это не просто месть. Оно хочет… силу. Нашу силу. Твою… тьму. Мою боль. — Ее голос стал тише, но в нем звенела ярость. — Они используют нас, как маяки.

Гарри уставился на нее, его разум бурлил.

— Волдеморт… он говорил про мою кровь, — сказал он, его тон был глухим. — Это… это как тогда, с моими родителями. Но жрец… он хотел тебя. Почему теперь я?

Джайна посмотрела на него, ее глаза сузились.

— Потому что ты ошибка, — бросила она, ее слова резанули, как нож. — Оно должно было привязать меня к нему. Но ты… ты спутал их планы. И теперь они хотят исправить это. Через тебя. Через то, что в тебе спрятано. — Она замолчала, ее дыхание сбилось. — Я не позволю им.

Дамблдор шагнул ближе, его взгляд стал пронзительным.

— Что вы видели? — спросил он тихо, но с настойчивостью, которая заставила их обоих замереть. — Расскажите мне все.

Джайна повернулась к нему, ее лицо было напряженным, но решительным.

— Жрец Сумеречного Молота… и его темный лорд, — сказала она. — Они говорили о силе. О крови. О душах. Это проклятие… оно не просто держит нас. Оно зовет их. Обоих. — Она посмотрела на Гарри, ее взгляд был холодным, но в нем мелькнула тень понимания. — И оно использует нас, чтобы их соединить.

Джайна посмотрела на Гарри, ее взгляд был холодным, но в нем мелькнула тень понимания. — И оно использует нас, чтобы их соединить. Дамблдор замер, его глаза блеснули за стеклами очков, но лицо осталось непроницаемым, как гладь озера в безветренную ночь. Он медленно сложил руки за спиной, его мантия едва шелестела, пока он шагал вдоль кровати, словно обдумывая шахматный ход. Тишина в больничном крыле стала тяжелой, и даже мадам Помфри, все еще державшая поднос, замолчала, глядя на него с тревогой.

— Соединить… — повторил он тихо, почти шепотом, как будто пробуя слово на вкус. Его взгляд скользнул к Гарри, затем к Джайне, и в нем мелькнула искра — не тревога, а что-то более глубокое, расчетливое. — Любопытно. Очень любопытно. Вы оба видели жреца… и Волдеморта. Их голоса, их цели… переплетены. Но как? И почему?

Гарри сжал кулаки, его голос сорвался от напряжения.

— Волдеморт говорил про мою кровь… как будто он знал меня. А жрец… он хотел ее, — он кивнул на Джайну, — но потом… потом все повернулось ко мне. Джайна стиснула простыню, ее дыхание было неровным, но взгляд оставался острым.

— Оно должно было привязать меня к нему, — сказала она, ее тон был резким, но усталым. — Жрец хотел… меня. Как мать их безумного культа. Чтобы я родила им силу. Но оно зацепило его. — Она посмотрела на Гарри, ее глаза сузились. — Ты ошибка. И теперь оно тянет нас обоих.

Дамблдор слегка наклонил голову, его губы дрогнули в едва заметной улыбке — не теплой, а той, что скрывала больше, чем открывала.

— Ошибка, говорите? — Его голос был мягким, но в нем чувствовалась сталь. — Или, возможно, неожиданный ход судьбы. Проклятие, мисс Праудмур, редко ошибается само по себе. Оно следует намерению… но иногда находит путь, которого не ждали даже его создатели. — Он посмотрел на Гарри, его взгляд стал глубже, почти пронизывающим. — Твоя кровь, Гарри… она уже однажды изменила планы Волдеморта. А теперь, похоже, спутала замысел этого жреца. Гарри нахмурился, его сердце заколотилось.

— Вы имеете в виду… мой шрам? То, что он оставил во мне?

Дамблдор не ответил сразу. Он отвернулся, глядя на парящие под потолком магические шары, словно они могли подсказать ему следующий шаг.

— Возможно, — сказал он наконец, его тон был уклончивым. — Есть… старые теории. Магия крови и души… она сложна. В моем мире мы знаем о вещах, подобных филактериям личей — сосудах, что хранят жизнь. У вас, мисс Праудмур, я полагаю, есть схожие знания?

Джайна кивнула, ее лицо стало мрачнее.

— Да. Филактерии. Я видела их у личей — магов, одержимых идеей бессмертия. Жрец мог использовать что-то подобное… вплетя Узы в мою кровь, чтобы привязать меня к себе. Но вместо него… — Она замолчала, ее взгляд метнулся к Гарри. — Оно нашло его.

Дамблдор слегка кивнул, но его глаза оставались непроницаемыми.

— А в нашем мире есть… схожие понятия, — продолжил он, осторожно подбирая слова. — Крестражи, например. Кусочки души, спрятанные в предметах… или, иногда, в людях. — Он замолчал, позволяя словам повиснуть в воздухе, но не глядя на Гарри. — Но это лишь гипотезы. Нам нужно больше, чем видения, чтобы понять, что связало вас двоих.

Джайна прищурилась, ее голос стал тверже.

— Тогда дайте мне работать. У вас есть книги? Артефакты? Я могу найти след этой магии. Если оно тянет нас, как семью… я разорву эту связь.

Дамблдор повернулся к ней, его улыбка стала шире, но глаза оставались холодными.

— О, я не сомневаюсь в вашей решимости, мисс Праудмур. Но такие узы… они не рвутся грубой силой. Они требуют понимания. Гарри, — он посмотрел на него, — ты готов сыграть свою роль? Если твоя кровь — ключ, нам нужно узнать, что она открывает. Есть ритуал… несложный, но… неприятный. Он покажет, что скрыто в тебе. И, возможно, в вашей связи.

Гарри сглотнул, его рука невольно дернулась к шраму.

— Неприятный? — переспросил он, его голос дрогнул. — Что это значит?

— Боль, — сказал Дамблдор просто, но мягко. — Истина часто болезненна. Но ты не один. — Он кивнул на Джайну. — Вы связаны… как семья, хотите вы того или нет. И это, возможно, ваше преимущество.

Джайна фыркнула, ее тон был полон сарказма.

— Семья? Прекрасная метафора, старик. Но я не мать никому из вас. И я не позволю этому жрецу сделать меня ею.

Гарри посмотрел на нее, его гнев вспыхнул.

— А я не просил быть твоим… кем бы то ни было! — огрызнулся он. — Но если это вытащит нас из этого кошмара, я готов.

Дамблдор кивнул, его взгляд скользнул между ними, словно он видел больше, чем говорил.

— Тогда начнем с малого, — сказал он. — Я принесу книги… и подготовлю ритуал. Но будьте осторожны. Проклятие слушает. И то, что оно зовет… может услышать.

* * *

Дамблдор стоял в центре больничного крыла, его мантия казалась темнее в тусклом свете магических шаров. На полу перед ним был вычерчен круг из серебряных рун, испещренных тонкими линиями, словно паутина. Гарри и Джайна сидели внутри, их колени почти касались друг друга — Узы не давали отодвинуться. Воздух гудел от напряжения, и даже мадам Помфри замерла у стены, сжимая поднос.

— Этот ритуал покажет нам природу вашей связи, — сказал Дамблдор, его голос был мягким, но в нем звенела скрытая сила. — Он древний… и не без риска. Если вы не готовы, скажите сейчас.

Джайна подняла подбородок, ее юное лицо пылало решимостью, несмотря на дрожь в руках.

— Я готова, — отрезала она. — Чем скорее я пойму это проклятие, тем скорее я его разорву. Гарри сглотнул, его ладони вспотели. Он ненавидел эту близость, эту цепь, но кивнул. — Давай сделаем это, — пробормотал он. Дамблдор взмахнул палочкой, и руны вспыхнули холодным синим светом. Воздух сгустился, словно кто-то выжал из него тепло. Гарри почувствовал, как Узы натянулись — невидимая нить в груди стала раскаленной, рвущей его изнутри. Джайна рядом зашипела, ее пальцы впились в пол, оставляя царапины на камне. Мир потемнел, и их накрыло видение.

Они стояли на черном алтаре, окруженные тенями в капюшонах. Жрец Сумеречного Молота возвышался над ними, его глаза горели безумным огнем. В руках он держал чашу, полную крови — ее крови, понял Гарри, увидев шрам на запястье Джайны. «Ты станешь матерью нашей силы,» — прорычал жрец, его голос резал, как нож. Но затем он повернулся к Гарри, и его лицо исказилось яростью. «Ты… ты не тот. Ты сломал это!» Видение сменилось: Гарри увидел, как его кровь — капля, взятая Узами — смешалась с ее кровью в чаше. Алтарь задрожал, тени закричали, и жрец рухнул, схватившись за голову. Узы вспыхнули между Гарри и Джайной, соединяя их яркой нитью, которая пульсировала, как живое существо. Они не были его марионетками — они стали чем-то другим. Реальность вернулась рывком.

Гарри рухнул вперед, его лоб чуть не врезался в пол, а Джайна откинулась назад, задыхаясь. Их руки невольно сцепились в центре круга, и они тут же отдернули их, как от ожога.

— Что… что это было? — выдавил Гарри, его голос дрожал.

Джайна сжала кулаки, ее глаза блестели от гнева и страха.

— Он хотел меня, — сказала она хрипло. — Сделать своей… королевой, матерью их безумия. Но ты… — Она посмотрела на него, ее взгляд был острым, как лезвие. — Ты влез в его ритуал. Твоя кровь… она изменила все.

Гарри покачал головой, его сердце колотилось.

— Я не хотел! Я не просил быть частью этого!

— А я просила?! — рявкнула она, вскочив на ноги, но Узы дернули ее назад, и она чуть не упала на него. Она стиснула зубы, ее дыхание сбилось. — Это не просто проклятие. Оно… оно живое. И оно наше теперь.

Дамблдор опустил палочку, его лицо стало мрачным.

— Мисс Праудмур права, — сказал он тихо. — Узы Крови должны были привязать ее к жрецу, но вмешательство Гарри… переплело вас двоих. Оно питается вашей кровью, вашими душами. Разрушить его… возможно, но это может разрушить и вас.

Гарри посмотрел на Джайну, ее юное лицо было напряженным, но в глазах мелькнула тень чего-то нового — не только гнев, но и понимание.

— Значит, мы застряли, — буркнул он. — Пока не найдем способ, — ответила она, отводя взгляд. — Или не убьем его.

Тишина повисла в воздухе, тяжелая и липкая, как после грозы. Гарри потер грудь, где Узы все еще пульсировали, отдаваясь слабой болью. Джайна стояла напротив, ее юное лицо было напряженным, а пальцы сжимались и разжимались, словно она искала, на ком сорвать гнев. Дамблдор медленно убрал палочку в рукав, его взгляд скользнул по рунам, которые теперь тускнели, растворяясь в камне пола.

— Есть ли способ… обратить это? — спросила Джайна, ее голос был резким, но в нем мелькнула тень отчаяния. — Разрушить его, не ломая нас?

Дамблдор повернулся к ней, его глаза блеснули за стеклами очков — не тревогой, а чем-то глубже, почти теплым, но непостижимым. Он сложил руки за спиной и шагнул ближе, его мантия шелестела в тишине.

— Магия крови… она коварна, — начал он тихо, словно размышляя вслух. — Она берет силу из того, что связывает. Из ненависти, из страха… или из чего-то иного. — Он замолчал, его взгляд скользнул между ними, задержавшись на Гарри чуть дольше. — Чтобы сломать такую связь, нужно найти то, что сильнее ее замысла. То, что жрец не мог предвидеть.

Гарри нахмурился, его щеки все еще горели от пережитого.

— Сильнее? Это что… убить его? Сжечь эту штуку в нас?

Дамблдор слегка улыбнулся, но его улыбка была той, что скрывала больше, чем открывала.

— Огонь уничтожает, Гарри, но не всегда исцеляет, — сказал он мягко. — Есть силы, которые не поддаются палочке или заклинанию. Они растут там, где их не ждут… и связывают крепче, чем любая цепь. — Он посмотрел на Джайну, его глаза сузились, словно он видел в ней что-то давно знакомое. — Вы оба… уже начали это, сами того не зная.

Джайна прищурилась, ее тон стал ледяным.

— Хватит загадок, старик. Говори прямо — что нам делать?

Дамблдор покачал головой, его голос стал тише, почти шепотом. — Прямые пути редко ведут к истине, мисс Праудмур. Но я скажу одно: то, что вас держит, может стать тем, что вас освободит. Если вы найдете в этом… гармонию. — Он отвернулся, глядя на темное окно, и добавил, словно себе: — Я видел такие узы раньше… в мирах, где магия говорит на ином языке.

Гарри моргнул, его разум зацепился за последние слова.

— Погодите… вы знали ее? Откуда? Вы были… там? — Он кивнул на Джайну, которая замерла, ее глаза расширились.

Дамблдор не ответил сразу. Он медленно повернулся, его взгляд стал далеким, как будто он смотрел сквозь стены Хогвартса, сквозь время.

— Мир велик, Гарри, — сказал он наконец. — И магия… она не знает границ. Я встречал многих, чьи пути пересекались с моими, в местах, о которых не пишут в книгах. — Он посмотрел на Джайну, и в его голосе мелькнула тень узнавания. — А вы, мисс Праудмур… ваше имя звучит как эхо старой песни. Но это не моя история, чтобы рассказывать.

Джайна стиснула зубы, ее пальцы сжались в кулаки.

— Вы знали меня? — Ее голос дрожал от гнева и неверия. — Почему вы молчали? Когда мы встретились у тех… этих людей… вы смотрели на меня, как будто…

— Как будто видел вас прежде? — закончил Дамблдор, его тон был мягким, но непроницаемым. — Возможно, я видел тень того, кем вы станете. Или тень того, что уже было. Время… оно не всегда линейно, особенно для тех, кто ходит между мирами. Но вам это и без меня прекрасно известно.

Гарри открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли. Он посмотрел на Джайну, затем на Дамблдора, чувствуя, как вопросы кружатся в голове. Джайна шагнула вперед, но Узы дернули ее назад, и она чуть не врезалась в Гарри. Она выпрямилась, ее лицо пылало.

— Если вы знаете больше, чем говорите, — процедила она, — то лучше скажите сейчас. Я не люблю игры.

Дамблдор кивнул, но его глаза остались непроницаемыми.

— Игры — не моя цель, — сказал он. — Но ответы… они придут к вам сами. Когда вы будете готовы их услышать. — Он повернулся к двери, бросив через плечо: — Начните с того, что перед вами. С того, что вас связывает.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, оставив Гарри и Джайну в тишине. Она посмотрела на него, ее гнев сменился растерянностью.

— Он ненормальный, — буркнула она.

Гарри покачал головой, его голос был тише, чем он хотел.

— Или знает слишком много.