Гарри Поттер. Тепло старого свитера (гет)

Снег не прекращался. Он ложился ровно, неторопливо — как обещание передышки. Мир вокруг коттеджа будто затаился, как больной, которому наконец позволили спать.

В доме всё замедлилось: шаги стали тише, чай пили медленнее, книги лежали раскрытыми на подлокотниках кресел, не дочитанные, потому что разговоры — короткие, но важные — стали главнее.

Гарри начал просыпаться до рассвета. Не от кошмаров, а просто так — с чувством, что мир уже не обрушивается ему на грудь. Он выходил на крыльцо и дышал. Снег скрипел под ногами. Иногда, ещё в полусне, он ловил себя на мысли: Я живу. Не выживаю — живу.

В одну из таких утренних тишин он нашёл в шкафу старый альбом. Кожа потёрта, корешок расклеился. Когда он открыл его, запах бумаги и магии ударил в грудь — воспоминания проснулись, как птицы.

На первом развороте — Орден Феникса. Лето в "Норе", Лупин улыбается, Тонкс подмигивает. Молли машет рукой, не замечая, что кадр уже сделан.

Он не знал, как долго смотрел, пока рядом не появилась Джинни. Не спросила, не села — просто встала сзади, положив подбородок ему на плечо. Он не отстранился.

— Мне иногда снится, что я снова там, — сказал он. — Что всё ещё впереди. И что я снова не знаю, кого потеряю.

Она молчала.

Он перевернул страницу. Фред. Живой. На фотографии он смеётся, подбрасывая фейерверк. Рядом — Джордж. И он тоже смеётся, но чуть иначе.

— Когда Фред умер, — начала Джинни, голос глухой, — я не сразу поняла, кого мы потеряли. Не только брата. Мы потеряли звук. Веселье. Непредсказуемость.

Она села на пол, подогнув ноги. Он опустился рядом.

— Знаешь, когда я почувствовала, что его нет? — прошептала она. — На первом семейном ужине после войны. Когда никто не рассорился за столом.

Гарри смотрел на фотографию. И тихо сказал:

— Прости, что не был рядом.

— Ты не мог. И не обязан был.

Она вздохнула. Склонилась к его плечу.

— Но сейчас — ты рядом. И я рядом. И, может, этого достаточно.

К вечеру они зажгли камин. Огонь плясал, отражался в окнах, делал комнаты будто живыми. Джинни читала что-то из книг, оставленных прежними жильцами — что-то старое, слегка глупое. Гарри рассматривал полку с банками: варенье, чай, сушёные ягоды. В одной из банок — записка:

«Не забывай класть душу в еду. Это важно.»

Он улыбнулся.

Они ужинали поздно, почти в темноте. Потом Джинни осталась на кухне, мыть посуду, и когда вернулась в гостиную — Гарри уже спал. Он свернулся на диване, в том самом свитере, лицо расслабленное, как у ребёнка, который впервые за долгое время не боится уснуть.

Она остановилась в дверях.

Потом медленно подошла, укрыла его пледом. Прикоснулась пальцами к его волосам, осторожно, будто боясь разбудить. Но он не проснулся. Только тихо выдохнул её имя во сне.

— Я здесь, — прошептала она.

Ночь была тёплая, несмотря на метель. Джинни легла рядом, не касаясь его. Просто быть рядом — оказалось самым правильным.

Утром, когда солнце только пробивалось сквозь снежную пелену, Гарри проснулся первым. Он увидел её рядом — дыхание ровное, волосы раскинуты по подушке, лицо спокойное. В этой тишине было что-то окончательное. Не в смысле конца — а в смысле прихода домой.

Он больше не чувствовал себя чужим в этом доме. В этом свитере. В этом утре.

Он встал, заварил чай, оставил вторую кружку на подоконнике — как она когда-то оставила для него.

Потом вышел на крыльцо. Снег хрустел под ногами.

Но внутри было тепло.