Ignis Vitae (Каждый, который выжил) (гет)

* * *

Еще толком не проснувшись, задеваю его ладонь — и понимаю, что она горит. Невольно вздрагиваю. У него обычно холодные руки, а тут… Подхватываюсь, он не спит, лежит на спине и смотрит в потолок. Трогаю лоб — раскаленный. У него жар. Ну конечно. Накануне просидел в ледяном подвале несколько часов, разбирался с какими-то архивными манускриптами. Промерз там до костей, дрожал весь, когда пришел, но не замечал этого: нашел что-то важное, был полностью поглощен своим открытием. Ученые все психи, тут он мало чем от других отличается.

Говорю:

— Эй… Ты как? Ты заболел…

Он хрипло отвечает:

— Ерунда! Мне надо на занятия…

И на полном серьезе собирается вставать. Ох, Мерлин. Я сразу же представляю, сколько раз он над собой вот это проделывал. Включал уверенность, что он не может заболеть, устать, проголодаться или захотеть спать. Никаких потребностей, никаких слабостей… Собирался, применял к себе тонну заклинаний, убийственных для организма, зато удерживающих вертикально, и шел — вести уроки, выполнять поручения, совершать подвиги… Нет уж. Хватит. Не сегодня.

Мягко давлю на его плечи, преодолевая сопротивление (впрочем, несильное), укладываю обратно:

— Ты болеешь!

— Ну и что! Ничего подобного! Ты сейчас…

— Я сейчас поднимусь к МакГонагалл и все ей объясню, она перестроит расписание и подберет замены. А ты будешь валяться в кровати и страдать, все страдают, когда простужаются, так положено. Потом я вернусь с целым подносом зелий из хранилища — и буду рядом. Жаропонижающее, укрепляющее, обезболивающее и все, что еще назовешь. У меня сегодня свободный день. Я сделаю чай — и завтрак, если ты в состоянии поесть. Если захочешь, почитаю тебе вслух. Или поговорим. Или выспишься наконец как следует. По-моему, план безупречный!

У него в глазах стоит такое изумление, как будто я заговорила на неведомом древнем языке, не поддающемся расшифровке. Потом взгляд теплеет, словно он внезапно нашел ключи от этого языка, вспомнил, что уже решил эту загадку. Усмехается, сипит:

— А что, так можно было?

Это моя фраза. Я ее все время повторяю, изображая его голос, ну, подкалываю его, когда он неожиданно для себя делает что-то простое и человеческое и тут же сам удивляется этому, «подвисает». У нас-то на каждом шагу такое в последнее время… А теперь вот он реально эти слова присвоил, принял как свои собственные. И они звучат как пароль. Он соглашается, отдает мне контроль над ситуацией.

Там, дома, когда он барахтался между жизнью и смертью после укуса Нагайны, у него не было выбора, принимать или не принимать заботу — мою, папину… Сейчас выбор есть, и ему, конечно же, привычнее не принимать. И я только сейчас осознаю, насколько он старается. Как много он делает. И как все уже изменилось.

Наверх перемещаюсь через камин, все-таки каждый раз выползать из этого царства Аида пешком — выше моих сил. Стучусь в кабинет директора.

Застаю МакГонагалл почти на пороге. Она выслушивает меня, сочувственно и понимающе кивает.

— Конечно, пусть лечится! С расписанием разберемся, не беспокойтесь.

Потом с легкой усмешкой добавляет:

— Как вы только убедили его?

Я смеюсь:

— У меня есть особые заклинания.

Она продолжает улыбаться и кивает снова.

— Да уж, это правда! У вас есть особые заклинания…

И вдруг на мгновение обнимает меня, ее руки сухие и бережные, легкие. Так когда-то обнимала мама. Очень давно. Как будто наделяла незримой защитой, передавала часть своей силы.

— Вам очень непросто, миссис Луна Снейп. Я знаю.

— Мне очень непросто, директор. Но я очень счастлива.

— И это я знаю. Передайте, пусть выздоравливает скорее. А то ученики моментально превращаются в стадо диких гиппогрифов, как показало его несанкционированное отсутствие на уроках в прошлом учебном году. — Она хитро подмигивает мне. Мерлин, эта женщина — лучший директор в мире. И лучший друг… — Но пусть сначала долечится полностью, а то перезаражает тут всех своими мрачными бациллами! Это приказ!

По пути обратно захожу в хранилище лаборатории, набираю флаконов. Надо же исполнять приказы директора, в конце концов.

Он дремлет, но мгновенно просыпается, когда я захожу.

— Ну что?

— Все в порядке, — говорю, — отдыхай, у тебя отпуск по болезни, МакГонагалл велела выходить на работу, только когда будешь полностью здоров.

Он фыркает:

— Это значит — никогда, что ли?

Ну да… Сразу перед глазами возникают и все его шрамы (о, их много, не только от того самого укуса, гораздо, гораздо больше), и все приступы, которые так и продолжаются периодически, и не снимаемая ничем головная боль, которая накатывает на него раз пять в месяц и длится по нескольку часов подряд (он тогда сжимает губы так, что они белеют, чуть сощуривается особым образом — и думает, что я не замечаю). И сны, ну да, конечно. Мерлин. Сны. После некоторых из них он долго не может нормально дышать, тело забывает, как это делается. ("— Не смотри! Уйди! — Я не смотрю. И не уйду".) Здоров полностью он действительно вряд ли когда-нибудь будет.

Но простуду-то мы вылечим.

— Пей! — Ставлю на кровать поднос с зельями. — Сначала жаропонижающее, потом…

— Да уж я знаю, в каком порядке их пить, сам варил!

Он проглатывает зелья, откидывается на подушку, прикрывает глаза. Ничего, сейчас подействует, станет полегче. Нахожу палочку, готовлю завтрак, завариваю чай с травами. Притаскиваю это все тоже.

Он морщится:

— Я не…

— Не голоден? Или боишься, что я отравила овсянку?

Он хрипло смеется:

— Второе! — но ложку все-таки берет.

Каждую секунду своей жизни я знаю, чувствую, помню: я умру ради этого человека не раздумывая. Но лучше я все же ради него поживу. Рядом с ним. Кто-то же должен напоминать ему, что овсянка не всегда отравленная и что в мире существует больничный отпуск.

* * *

С самого утра началось. Сначала доложили, что в столовой переполох: у Хагрида сбежали какие-то редкие саламандры, вперлись на кухню, распотрошили мешки с мукой, потом залезли в печь и там обосновались. Домовики никак не могли их оттуда выманить. Потом выманили, но не могли от пригоревшей муки отчистить. Потом не могли отчистить печь от… Ну, в общем, в конце концов отчистили — и слава Мерлину.

Только все это выслушала — прилетела сова, принесла письмо от директрисы Шармбатона. Они решили проводить турнир. Кубок Воды. Вот не знаю… Мне кажется, не до турниров пока что… Только-только стали в какую-то нормальную колею входить, только человекообразный учебный процесс наладили… Но, пишет, традиция, мол. А традиции надо соблюдать. Ну что ж, турнир так турнир. Команду соберем, ответственных назначим, тренировки проведем, приветствие придумаем… Где наша не пропадала. Не в первый раз все эти глупости. Пусть будет Кубок Воды.

Собиралась уже выходить из кабинета — у меня первые два урока трансфигурации, перед ними еще совещание в учительской... И тут в дверь постучали. Ну кто там еще?

Луна Лавгуд. Я ловлю ощущение дежавю. Это уже было. На следующий день после последней битвы. Она отпрашивалась домой. Я тогда так же спросила: ну кто там еще. Как будто в прошлой жизни.

— Директор… У профессора Снейпа лихорадка, — говорит она без предисловий. Видно, что готовилась эту речь произносить. — Я уложила его в постель, думаю, что восстановится быстро, ничего серьезного, обычная простуда. Но хотя бы два-три дня отдыха ему необходимы.

Черт! Сейчас придется опять перекраивать расписание… Кого ставить на зелья, опять Помпею Стоун? Вот она счастлива-то будет, она и так уже в ближайшую неделю за Малфоя ЗОТИ отрабатывает, этому тоже нездоровится. Лазарет, а не школа.

И тут меня догоняет. И я от удивления на месте застываю. Прости, что ты сделала? Уложила? Снейпа? Который в свое время провел семь уроков подряд со сломанной в двух местах правой рукой (была там история, я все помню, Альбус), прежде чем кто-то наконец заметил, что палочку он держит в левой? Который потом доказывал мадам Помфри, что помощь ему не требуется? И ведь доказал (не кому-нибудь, а Поппи!), настоял на своем, ушел в Подземелья самостоятельно раны зализывать. И еще случаев было в количестве. Его уложила? Потому что он… простудился, я правильно поняла? Это как тебе удалось, интересно?

Оказывается, я это вслух спросила.

Она говорит:

— У меня есть особые заклинания. — И улыбается.

Я, честно, не знаю, плакать мне или смеяться. Смотрю на эту хрупкую девочку — и поражаюсь, что она не понимает. Или понимает? Муж, говорит, приболел. Бывает. Конечно, пускай лечится. Применяй свои особые заклинания.

Меня уже не хватает ни на какие соблюдения рабочей субординации. Я ее обнимаю, потому что должна хоть как-то показать ей, что я безоговорочно на ее стороне. А это самый короткий и верный способ. И она это ценит, я вижу. Не прятать чувства она умеет отлично — в отличие от меня.

В конце концов я все-таки выдвигаюсь на совещание. И даже не опаздываю. В учительской пока что никого. Или… нет. Кто-то там есть. Что за новости? Это что, Драко? Ну точно. Одет абы как, скрючился за столом, пальцы сжаты, глаза стеклянные, взгляд расфокусирован. За каким дьяволом его сюда принесло в таком состоянии?

— Мистер Малфой, вы что здесь делаете? Вы же на больничном!

Он растерянно оглядывается, как человек, проснувшийся в незнакомом месте. Проводит ладонью по лицу, и я замечаю, что руки у него трясутся. Медленно поднимает голову, смотрит на меня непонимающим, пустым взглядом. Моргает.

— Я не знаю, — говорит. — Я был у себя…

Черт знает что.

— Вы больны. Вам не следовало приходить.

— Нет, я должен… кажется… у меня уроки…

— Помните? Мы с вами обговорили замену, Помпея работает за вас на этой неделе.

— Да? А, да… Я помню… Я пойду…

Он встает, делает шаг — и спотыкается. Ловлю его за плечо, чувствую пальцами: мантия промокла от пота насквозь. В глазах у него — паника, которую он не может скрыть.

— Драко, это не просто недомогание, я же вижу. Это какое-то системное магическое воздействие. Что с вами такое? Вам нужна помощь специалиста.

— Это пройдет… Просто голова кружится…

Он медленно, шатаясь, бредет к двери. Говорю ему в спину:

— Отлежитесь сколько потребуется. И лучше бы потом посоветоваться с профессором Снейпом насчет вашего состояния. Через несколько дней, когда он сам вернется к работе.

Малфой резко поворачивается и рычит:

— Нет! К Снейпу… с этим… я не пойду никогда!

Дышит часто, поверхностно. Слова звучат глухо. Потом собирается с силами, концентрируется и выходит из учительской. Сталкивается с Помпеей в дверях, та провожает его недоумевающим взглядом.

— Это новое слизеринское привидение? — интересуется она ядовито. Помпея не любит Драко, хотя пришла работать сюда уже после войны и всех событий не застала. Толковая девица, но уж очень категоричная. Впрочем, мало кто из преподавателей любит Драко. Не то чтобы я не понимала почему… Но он не увольняется, продолжает преподавать — и на весьма достойном уровне. И, в общем, это вызывает определенное уважение.

— Да вот что-то мистер Малфой совсем расклеился. У нас тут эпидемия какая-то. Косит преподавателей одного за другим. Кстати, Помпея, у меня ведь к вам разговор… В ближайшие три дня на вас еще восемь уроков зельеварения в общей сложности, и первый из них — сразу после совещания. Прошу меня простить за этот аврал, но по-другому никак, на вас вся надежда. Сейчас согласуем расписание.

Она стонет и кривит симпатичное личико, но возражать мне не решается. И потом — я знаю, что втайне она мечтает вести зелья, а не чары и заклятия. Только не заикается об этом. И правильно делает. Инстинкт самосохранения работает все-таки.

Надо будет потом заняться Малфоем. Не нравится мне все это. Я привыкла понимать, с чем имею дело. И насколько это опасно.

Тем временем все уже собрались — и мы наконец можем начать совещание. Бесконечное утро, бесконечное.

— Итак, коллеги…