Vèr ès arany || Кровь и золото (джен)

Если отправиться на юго-запад от Ной-Эмса, что в горах Форарльберга, рискнув преодолеть спускающиеся со скал ледники, обрывистые утёсы и уцелеть в продуваемых злыми ветрами ущельях над стремниной рек, то за две с половиной мили до Гётциса Вы будете вознаграждены открывшейся панорамой перевала Святой Анны: узкой ленты чёрного базальта, над которой вздыбленным зверем господствует замок Гриндельвальд.

В середине XIV века Ульрих I фон Эмс даровал контроль над перевалом сыну своей сестры и потомка младшей ветви франконского рода фон Мерцгейм, принявшего титул владетеля Зелёного Леса — Гриндельвальд, и к 1356 году строительство замка было завершено, стены охватили гранит тройной короной, гранёный донжон величественно поднялся как продолжение скалы, как часть пейзажа.

Древние каменные стены и темные деревянные балки внушительного строения свидетельствовали о веках гордого чистокровного наследия, гобелены нашептывали истории о легендарном прошлом семьи. В очаге большого холла потрескивал огонь, отбрасывая мерцающие тени на суровые черты Куно фон Гриндельвальда и царственное лицо его жены, Эльги Гриндельвальд, урожденной Орошне, возводившей род к самому Андрашу Венецианцу. Пара только что получила сову из Института Дурмстранга с письмом, содержащим сокрушительные новости об изгнании их сына Геллерта. Пергамент лежал раскрытым на столе, его слова были свежей раной для чести их древнего Дома.

Куно, высокий белокожий мужчина с острыми скулами и пронзительными голубыми глазами, мерил шагами комнату, его тяжелые ботинки стучали по полированному паркету. Руки были крепко сжаты за спиной, а лицо застыло в маске холодной сдержанной ярости. Эльга сидела у камина, иссиня-черные волосы отражали свет огня, бледные руки слегка дрожали, когда она перечитывала письмо, словно надеясь, что содержание его изменятся.

Внезапно Куно остановился, повернувшись лицом к жене. — Исключен? Исключен из Дурмстранга? — Его голос был низким рычанием, повышающимся с каждым слогом. -Это бесчестие для семьи! Как такое могло случиться, Хэл? Как наш сын мог навлечь такой позор на наш Дом?

Горло Гриндельвальда-старшего перехватило, когда он прокручивал эту новость в голове, каждое повторение разжигало огонь его возмущения. Он всегда гордился своей дисциплиной, непреклонной силой, которая определила их род как одну из самых уважаемых семей в магическом мире континента. Его предки были воинами, учеными и дипломатами, их родословная была гобеленом силы, сотканным из австрийской и восточно-германской магической истории. Сам Куно был весьма неплохим студентом Дурмстранга, преуспевая во всех предметах, заслуживая восхищение профессоров и директора. Он ожидал — требовал— того же от Геллерта. Его сын не был заурядным чистокровкой; даже в детстве гениальность Геллерта сияла как маяк, его магический талант соперничал с талантами волшебников вдвое старше него. Куно видел в нем потенциал поднять их Дом на еще большую высоту, вписать их имя в анналы истории как легенды. Но судьба решила ударить в спину!

Эльга подняла глаза, встретив взгляд мужа, её немецкий звучал с напевной мягкостью, выдающей дунайское происхождение.

— Я не знаю, Куно. В письме говорится, что его поймали за выполнением запрещенной магии — экспериментов с Темными искусствами, выходящими за рамки того, что разрешено Дурмстрангом. Они утверждают, что это было опасно, что он подвергал риску других учеников. Один из них погиб по его вине.

— Опасной? Запрещенной магии? — Гриндельвальд-старший ударил кулаком по каминной полке, звук разнесся по комнате. — Ради Хагена, что вселилось в этого мальчика? Мы отправили его в Дурмстранг, чтобы он научился дисциплине, отточил таланты двух родов во славу нашего Дома, а не чтобы он все это бросил ради какой-то безрассудной глупости!

Эльга… его супруга, его Хэл, жемчужина Эстергома, руки которой он добивался на магических поединках, чьи взоры он ловил на балах и раутах. Мать наследника Гриндельвальдов. Она всегда была более мягкой в воспитании Геллерта, смягчая суровость Куно мадьярской теплотой, рассказами о героических деяниях Андраша Венецианца, о битвах, выигранных не сталью, но чарами. Не слишком ли она потакала честолюбию Хартля, подпитывая его мечты о величии, не возлагая на него ответственности? Или Куно сам виноват в том, что ожидал слишком многого, что видел в своем сыне не мальчика, а воплощение амбиций их Дома? В ледяном взгляде его мелькнула неуверенность, редкая трещина в железной решимости, которая обычно его отличала.

Эльга поднялась, изящная фигура двигающаяся с грацией, противоречившей страданиям. Она успокаивающе положила руку на плечо супруга.

— Куно, пожалуйста. Мы должны все обдумать. Геллерт всегда был… другим. Гениальным, да, но упрямым, любопытным сверх меры. Возможно, нам следовало это предвидеть.

Куно повернулся к ней, его глаза сверкали, как два пламени.

— Предвидеть это? Что нашего сына выгонят из самой престижной магической школы Европы? Что он запятнает имя Гриндельвальда — имя, которое на протяжении веков было оплотом чистокровного совершенства? Нет, Хелла, я не мог предвидеть такого, и ты тоже не должна была!

Плечи Эльги опустились, когда она вздохнула, ее взгляд упал на письмо.

— Ты прав, конечно. Это позор, пятно на нашем наследии. Но что нам теперь делать? Мы не можем просто отречься от него. Он наш единственный сын, наследник всего, что мы построили, и что было доверено нам предками.

Куно замолчал, его гнев утих, когда он обдумывал ее слова. Его рука провела по седеющим волосам, голос стал тише, но столь же твердым.

— Нет, мы не можем отречься от него. Но мы должны действовать. Мы должны гарантировать, что эта… эта ошибка не будет определять его — или нас. Возможно, мы могли бы обратиться к директору, заявив, что Хартль просто раздвигал границы магии, как мог бы сделать любой одаренный ученик.

Эльга покачала головой, губы сжались в тонкую линию.

— Письмо ясно, kedvesem. Решение окончательное — они не пересмотрят. И даже если бы пересмотрели, хотим ли мы пресмыкаться из-за его возвращения? Это может только привлечь больше внимания к скандалу.

Гриндельвальд-старший стиснул зубы, под кожей обозначились мышцы.

— Тогда мы найдем другой путь. Мы могли бы отправить его в другую школу — Бобатон, возможно, или Ильверморни в Америке — куда-нибудь, где эта новость не распространилась.

Его жена нахмурилась, пальцы сжались на спинке стула.

— Но ведь это похоже на признание поражения, на признание того, что наш сын не достоин Дурмстранга. А как насчет его образования? Дурмстранг был лучшим местом для него, чтобы отшлифовать магию, которую лелеет наш Дом.

Куно опустился в кресло, подавленный тяжестью ситуации.

— Я знаю, дорогая. Я отдаю себе отчёт, поверь. Но какой у нас выбор? Мы не можем позволить ему остаться здесь, изгоем в наших собственных кругах. Другие чистокровные семьи будут шептаться, они будут презрительно смеяться. Мы должны действовать быстро, чтобы спасти то, что мы можем.

Эльга подошла к нему, положив руку мужу на плечо. Ее голос смягчился.

— Возможно, сначала нам следует поговорить с Геллертом, выслушать его версию событий. Может быть, в этом есть что-то большее, чем предполагают холодные слова директора.

Глава Рода поднял глаза, выражение лица смягчилось впервые с момента прибытия совы. -Да, ты права. Мы должны немедленно вызвать его домой. Он должен встретиться с нами, чтобы понять всю серьезность того, что он сделал.

Фрау Гриндельвальд кивнула, в глазах мелькнула решимость.

— Сегодня вечером я отправлю сову в Дурмстранг с просьбой о его возвращении. Разумеется, мы должны быть с ним тверды, но он все же наш сын. Мы должны направить его обратно на правильный путь.

Куно взял жену за руку и нежно сжал ее ладонь.

— Я знаю, моя дорогая. Но я боюсь, что путь Хартля может оказаться тем, который мы не сможем полностью сформировать. У него всегда была своя воля и разум, который никому не подчиняется.

Губы Эльги изогнулись в слабой, грустной улыбке.

— Ах, совсем как у его отца.

Куно невольно усмехнулся, кратковременная передышка от бури внутри.

— Возможно. Но меня никогда не исключали из школы.

Ее улыбка померкла, сменившись тенью беспокойства.

— Конечно, нет. Но мир теперь другой, Куно. Он меняется, и Геллерт чувствует это лучше нас. Мы должны быть осторожны, направляя его.

В нем на мгновение снова вспыхнул гнев, словно последняя искра жаркого пламени под слоем пепла. Голос стал тверже.

— Но я не позволю этому временному поражению определять нас. Геллерт вернется и встретится со мной лицом к лицу. Он поймет цену своих действий, и, клянусь бородой Хагена, я сделаю его снова достойным нашего имени — или сломаю его при попытке.

Пока огонь догорал, чета Гриндельвальдов стояла вместе, их решимость была хрупким щитом против позора, постигшего их Дом. Они еще не могли увидеть путь, который проложит их сын — тот, который выведет его далеко за пределы их досягаемости, в судьбу, которая будет отдаваться эхом в веках. Пока они цеплялись за надежду, что смогут вернуть гордость и направить своего своенравного наследника к чести их древнего имени.