Пробуждение (джен)

Гарри не помнил, как вернулся из подземелий. Путь до гриффиндорской башни — долгий подъем по лестницам, через гулкие коридоры — стерся из памяти, превратившись в один сплошной, вязкий кошмар. Он двигался на автомате, не замечая ни движущихся портретов, ни снующих туда-сюда привидений. Мир вокруг него потерял четкость, словно кто-то плеснул на картину водой и все краски потекли.

«Плод твоего больного воображения».

Слова Снейпа, произнесенные с ледяным спокойствием, бились в его черепе, как пойманная птица. Он отчаянно хотел верить, что это ложь, очередная подлая уловка мастера зелий, чтобы выбить его из колеи. Но тот мимолетный сбой, та трещина в реальности, которую юноша увидел в кабинете… она не давала ему покоя.

Гарри вошел в общую гостиную. У камина, в своем любимом кресле, сидел Рон. Его взгляд был пуст, как и всегда. Но сегодня Гарри впервые по-настоящему вгляделся в своего лучшего друга. Он увидел не героя-гриффиндорца, а просто парня с потухшими глазами, одетого в такой же серый больничный халат, как и он сам. Рон медленно качался взад-вперед, издавая тихое, монотонное мычание. Он не смотрел на Гарри. Он вообще ни на что не смотрел. Он был здесь, в этой комнате, но его разум витал где-то далеко, в тихом, безэмоциональном забвении, куда его уносили ежедневные порции «Умиротворяющего бальзама».

Был ли Рон вообще его другом? Или он был просто соседом по палате, чье молчание Гарри сам наполнял смыслом, диалогами и совместными приключениями?

Гарри подошел к своей кровати с четырьмя столбиками и тяжелым алым пологом. Он отдернул занавеску и сел на край. Матрас показался непривычно жестким, а подушка — плоской. Он провел рукой по резному столбику кровати. Под пальцами ощущалось не теплое, полированное дерево, а холодный, крашеный металл.

Он зажмурился, тряхнув головой. Нет. Это все Снейп. Это его проклятое зелье. Нужно просто поспать, и утром все снова станет на свои места. Утром Хогвартс снова будет Хогвартсом.

Позже вечером пришла профессор МакГонагалл с вечерней порцией лекарств. Она протянула ему маленький бумажный стаканчик с парой таблеток и стаканом воды.

— Ваше снотворное, Поттер.

Гарри тупо смотрел на нее.

— Это не снотворное, — пробормотал он. — Это Сонное зелье без сновидений. Чтобы Волдеморт не смог проникнуть в мой разум.

Главная медсестра устало вздохнула.

— Пейте, Поттер.

Он выпил. Горечь таблеток была знакомой, но сегодня она казалась особенно едкой. Он лег в постель, натянул одеяло до самого подбородка и закрыл глаза, молясь о пустоте.

Но пустота не пришла. Вместо нее пришел сон. И это был не сон о темных коридорах Министерства Магии или о шипящем голосе Темного Лорда.

Это был сон о дороге.

Все началось со вспышки зеленого света. Привычной, ослепляющей вспышки смертельного проклятия. Но она не погасла. Она застыла, превратившись в яркий, безжизненный свет светофора на ночном шоссе. Дождь барабанил по крыше. Не по крыше замка, а по крыше автомобиля. Дворники монотонно скрипели, размазывая по лобовому стеклу потоки воды и свет от уличных фонарей.

За рулем сидел отец. Гарри видел его затылок, его руки, крепко сжимающие руль. Он был не в мантии волшебника, а в обычном маггловском свитере. Рядом сидела мама. Она обернулась, и ее зеленые глаза, такие знакомые, такие родные, с тревогой посмотрели на него.

— Все в порядке, милый? Почти приехали.

Ее голос… Он был настоящим. Не призрачным эхом из глубин памяти, а теплым, живым голосом.

И тут высокий, холодный смех Волдеморта разорвал тишину. Но это был не смех. Это был визг. Пронзительный, режущий уши визг тормозов на мокром асфальте.

Машина впереди резко остановилась. Отец выругался и вдавил педаль тормоза в пол. Гарри бросило вперед, ремень безопасности впился в грудь. Но было слишком поздно. Справа, из боковой улочки, не обращая внимания на красный свет, вылетел грузовик. Его огромные, слепящие фары заполнили все пространство, превратив ночь в белый, ревущий ад.

Гарри не услышал крика отца. Он услышал крик матери. Это был не крик ужаса перед темной магией. Это был животный, разрывающий душу крик женщины, которая видит смерть своего ребенка.

А затем — скрежет. Оглушительный, тошнотворный скрежет рвущегося металла. Мир взорвался болью и темнотой.

Он не потерял сознание. Хуже. Он был в ловушке. В искореженном, дымящемся металле. Пахло не горелыми травами из котла Снейпа, а бензином и жженой резиной. Нога была зажата, и от нее исходила тупая, пульсирующая боль. Он попытался позвать маму, папу, но из горла вырвался лишь хрип.

Гарри повернул голову. Лобовое стекло превратилось в паутину из миллионов трещин. И сквозь эту паутину он увидел то, что его сломленный разум потом превратит в героическую сказку.

Его родители были неподвижны. Из головы отца на руль стекала темная струйка. Мама откинулась на сиденье под неестественным углом. Их глаза были открыты, но они не смотрели. Они больше никуда не смотрели.

Рядом, в нескольких метрах, стояла вторая машина, та, что ехала перед ними. Ее тоже задело. Задняя часть была смята. И в разбитом заднем окне той машины Гарри увидел лицо. Маленькое, перепуганное лицо девочки с копной спутанных волос, по которому текли слезы и дождь. Она смотрела прямо на него.

Гермиона.

Она была там. Она все видела.

Именно в этот момент его детский, травмированный мозг не выдержал. Реальность была слишком ужасна, чтобы ее принять. И он начал строить новый мир. Мир, где родители не погибли в банальной автокатастрофе, а пали как герои в битве с величайшим злом. Мир, где он не беспомощный, раненый мальчик, зажатый в груде металла, а Избранный, отмеченный знаком судьбы. Мир, где есть магия, способная исправить все.

Сон закончился.

Гарри распахнул глаза. Он лежал на спине, тяжело дыша, сердце колотилось о ребра, как молот. Он весь был покрыт холодным липким потом. Кошмар. Это был просто кошмар.

Но он был реальнее, чем вся его жизнь до этого момента.

Он сел. И впервые увидел свою комнату такой, какая она была на самом деле.

Никакого алого полога. Никаких четырех столбиков. Он сидел на узкой металлической кровати с тонким, сбившимся матрасом. Стены были не каменными, а выкрашенными в унылый, казенный светло-зеленый цвет. Рядом с кроватью стояла металлическая тумбочка. А возле нее — капельница. Тонкая пластиковая трубка тянулась от пакета с прозрачной жидкостью к его руке, где игла была закреплена пластырем.

Он посмотрел на соседнюю койку. Там лежал Рон. Он спал, его рот был приоткрыт, и он тихо постанывал во сне. Обычный парень, пациент. Не лучший друг. Не соратник. Просто сосед по палате.

Окно. Он всегда думал, что из него виден Запретный лес и поле для квиддича. Гарри подполз к краю кровати и посмотрел в окно. Оно было маленьким, высоко под потолком. И на нем были толстые металлические решетки. А за решетками — не лес, а серая кирпичная стена соседнего корпуса и клочок хмурого неба.

Хогвартса не было.

Никогда не было.

Осознание обрушилось на него не лавиной, а ледяным водопадом, выбивая воздух из легких. Дамблдор — врач. Снейп — врач. МакГонагалл — медсестра. Зелья — лекарства. Уроки — терапия. А он… он просто сумасшедший. Пациент психиатрической клиники. Мальчик, который так и не смог пережить ту ночь.

И Гермиона…

Она была настоящей. Она была в той машине. Она выжила, как и он. И она приходила к нему. Не как студентка Хогвартса, а как посетитель. Единственный человек из его настоящей, прошлой жизни. И он, в своем бреду, втянул ее в выдуманный мир, заставил ее подыгрывать, лгать. А теперь она ушла. Может, устала. А может… может, врачи запретили ей приходить, поняв, что она только мешает. Те самые врачи, которых он считал своими наставниками и врагами.

Он должен найти ее.

Это была единственная ясная мысль в хаосе, бушующем в его голове. Он должен найти ее и извиниться. Попросить прощения за то, что заставил ее так долго ждать в его выдуманном мире.

Адреналин ударил в кровь, заглушая боль и растерянность. Гарри резким движением выдернул иглу капельницы из руки. Острая боль пронзила вену, выступила капля крови. Он спрыгнул с кровати. Ноги были ватными, но он устоял.

Гарри распахнул дверь палаты и выбежал в коридор.

Это был не каменный коридор Хогвартса, освещенный факелами. Это был длинный, прямой коридор, выложенный линолеумом. Под потолком тускло гудели люминесцентные лампы. Воздух пах хлоркой и отчаянием.

Навстречу ему шла ночная медсестра. Женщина со строгим лицом и туго стянутыми в пучок седыми волосами. Минерва МакГонагалл.

Она увидела его — растрепанного, в одной пижаме, с безумными глазами — и остановилась.

— Поттер? Что случилось? Почему вы не в постели?

Но Гарри смотрел на нее и видел уже не профессора, а просто уставшую женщину в белом халате.

— Где я? — выкрикнул он, и его голос эхом разнесся по пустому коридору. — Что это за место?!

— Гарри, успокойся. Ты в больнице, — медсестра сделала шаг к нему, выставив руки в примирительном жесте. — Вернись в палату, пожалуйста.

— Нет! — он отшатнулся от нее. — Мне нужно уйти! Мне нужно найти Гермиону!

Он развернулся и бросился бежать по коридору, к большим двойным дверям в его конце, за которыми, как он чувствовал, был выход. Свобода.

— Охрана! — крикнула медсестра в рацию на плече. — Пациент из семнадцатой палаты. Буйное состояние!

Из бокового коридора выскочили двое. Двое крупных, массивных санитаров в синей униформе. Крэбб и Гойл. Они преградили ему путь.

— Стоять! — рявкнул один из них.

Но Гарри был одержим. Он не собирался останавливаться. Он попытался проскочить между ними, но его схватили сильные руки. Гарри начал вырываться, отбиваться, молотя кулаками по их широким спинам. Он был не воином, не Избранным. Он был просто отчаявшимся, испуганным подростком, но страх придавал ему силы.

— Пустите! Я должен уйти!

Они потащили его назад по коридору. Он упирался, его ноги скользили по гладкому линолеуму. И в этот момент из-за поворота появились еще двое.

Двое мужчин в белых халатах.

Один — высокий, пожилой, с длинной седой бородой и добрыми, обеспокоенными глазами. Доктор Альбус. Второй — темноволосый, с резкими чертами лица и мрачным, сосредоточенным взглядом. В его руке был шприц. Доктор Северус.

Последняя пелена спала с глаз Гарри.

Это были не волшебники. Не директор и не профессор. Просто врачи. Люди, которые годами пытались вытащить его из той темноты, в которую он сам себя загнал.

Гарри перестал бороться. Санитары держали его за руки. Он смотрел на двух докторов, и вся его выдуманная жизнь пронеслась перед глазами и рассыпалась в прах. Вся боль, весь ужас той ночи, который он так долго и так успешно прятал за сказкой о шраме и Темном Лорде, нахлынули на него разом.

И он закричал.

Но он кричал не от боли и не от страха. Он кричал единственное имя, которое имело значение. Единственный реальный фрагмент в его разрушенном мире.

— ГЕРМИОНА!

Крик был полон такого отчаяния, такой потери и такой жажды искупления, что даже суровое лицо доктора Северуса на миг дрогнуло.

Он подошел ближе.

— Гарри, все будет хорошо. Это просто шок. Тебе нужно успокоиться.

Он задрал рукав пижамы Гарри. Кожа была холодной. Пациент смотрел на него пустыми, невидящими глазами.

— Прости, — прошептал доктор, и в этом слове не было ни сарказма, ни злобы. Лишь сожаление.

Игла вошла в вену.

Гарри почувствовал, как по телу разливается теплая, тяжелая волна. Коридор начал расплываться, звуки стали глухими. Лица врачей и санитаров потеряли четкость. Ноги подкосились, и его аккуратно опустили на пол.

Мир угасал. Но впервые за много лет он угасал по-настоящему. Он отключался не в башне Гриффиндора, не в мире магии и приключений.

Он терял сознание на холодном линолеуме психиатрической клиники, и его последней мыслью была девочка с заплаканным лицом в разбитом окне автомобиля.