Тихая гавань (гет)

Идея похода в Косой переулок принадлежала, разумеется, Джинни. Она озвучила её за завтраком через пару дней после того памятного ужина, и её предложение было встречено с таким энтузиазмом, словно она объявила о втором падении Тёмного Лорда. Рон немедленно поддержал затею, предвкушая визит во «Всевозможные волшебные вредилки» и мороженое у Флориана Фортескью, чей магазинчик, к счастью, уже восстановили.

— Это будет здорово! — заявила Джинни, её глаза сияли. — Пройдёмся, развеемся! Хватит сидеть в четырёх стенах, пора показать миру, что мы не сломлены!

Последняя фраза была адресована непосредственно Гарри. Это был её очередной залп в непрекращающейся битве за его душу, попытка вырвать его из тисков апатии с помощью яркого света и громких звуков.

Гермиона, сидевшая напротив, слабо улыбнулась и кивнула. Гарри знал, что для неё, так же как и для него, мысль о погружении в шумную толпу была сродни перспективе добровольного плавания в Чёрном озере в декабре. Но отказать было невозможно. Это было бы воспринято как слабость, как нежелание жить дальше, как оскорбление тем, кто так отчаянно старался вернуть всё в «нормальное» русло.

И вот они здесь, в самом сердце возрождающегося магического мира.

Косой переулок гудел, как растревоженный улей. Он был полон жизни — строительные леса на полуразрушенных зданиях соседствовали с яркими, обновлёнными витринами. В воздухе витал запах свежей краски, пыли и сладкой выпечки из кондитерской. Но громче всего был звук — гомон сотен голосов, смех, выкрики торговцев, хлопки трансгрессии. Волшебники и волшебницы, одетые в свои лучшие мантии, праздновали мир. Они праздновали своих героев.

«Золотое Трио». Этот бренд, придуманный «Ежедневным пророком», теперь преследовал их повсюду.

— Смотрите, это же Гарри Поттер!

— И Уизли с Грейнджер! Герои!

— Мистер Поттер, можно ваш автограф для моего сына?

Их узнавали, на них показывали пальцами, им улыбались и пытались пожать руки. Рон расцветал от такого внимания. Он широко улыбался, махал рукой, по-свойски хлопал по плечу старых школьных приятелей. Джинни, шедшая под руку с Гарри, с гордостью взирала на толпу. Она была подругой Избранного, и этот статус ей явно нравился.

Гарри чувствовал себя манекеном на витрине. Он выдавливал из себя улыбку, кивал, бормотал слова благодарности. Каждое прикосновение незнакомца было подобно уколу ледяной иглы. Его инстинкты, отточенные за год в бегах, кричали об опасности. Толпа — это угроза. Открытое пространство — это уязвимость. Громкие звуки — это предвестники атаки. Он шёл сквозь этот праздник жизни, но ощущал себя так, будто движется по минному полю.

Он искоса взглянул на Гермиону. Девушка держалась стойко. Она шла рядом с Роном, её спина была прямой, а подбородок — гордо вскинут. Но Гарри видел то, чего не замечали другие. Он видел, как крепко сжаты её пальцы на ремешке её маленькой сумочки из бисера. Видел, как её взгляд непрерывно скользит по толпе, оценивая, сканируя, — точно так же, как и его собственный. Она не наслаждалась моментом, она его выдерживала. Они оба были здесь чужими, ветеранами на детском празднике.

Они остановились у витрины «Флориш и Блоттс», где были выставлены новые книги о Битве за Хогвартс с героическими портретами на обложках.

— О, глядите! «Падение Тьмы: неизвестные страницы подвига». Спорим, там девяносто процентов вранья, — хмыкнул Рон.

В этот момент толпа вокруг них сгустилась. Несколько подростков, завидев своих кумиров, ринулись к ним, расталкивая прохожих. Какой-то коренастый волшебник средних лет, пытаясь увернуться от них, неуклюже качнулся в сторону и навалился на их небольшую группу.

Его рука, грубая и бесцеремонная, случайно задела левое предплечье Гермионы.

Для всех остальных это было ничем не примечательное событие. Толчея. Случайность. Но Гарри, который как раз обернулся в её сторону, увидел всё.

Он увидел, как на долю секунды лицо Гермионы превратилось в безжизненную маску. Её глаза, только что следившие за толпой, вдруг потеряли фокус, словно она заглянула внутрь себя и увидела там нечто чудовищное. Она резко отдёрнула руку, словно обожглась, и отшатнулась назад, наткнувшись на Рона. Её дыхание оборвалось на полувздохе.

Мир для Гермионы сузился до точки. Прикосновение чужой руки к её коже, к тому самому месту, где под тканью рукава скрывался уродливый шрам, стало ключом, отворившим дверь в преисподнюю. Шум Косого переулка стих, сменившись пронзительным, безумным смехом Беллатрисы Лестрейндж. Запах пыли и сладостей сменился запахом крови и страха. Мягкий свет дня сменился ледяным полумраком гостиной поместья Малфоев.

«Это та самая грязнокровка?»

«Да-да, та самая, что путешествовала с Поттером!»

Лезвие ножа, холодное и острое, прижатое к горлу. Боль. Унижение. Кровь, стекающая по руке. И смех. Этот ужасный, всепоглощающий смех...

— Гермиона? Ты чего?

Голос Рона пробился к ней как будто сквозь толщу воды. Она моргнула, пытаясь сбросить с себя липкое покрывало воспоминаний. Гермиона стояла посреди Косого переулка. Было солнечно. Она была в безопасности. Но её тело отказывалось в это верить. Сердце бешено колотилось, в лёгких не хватало воздуха, а по спине струился холодный пот.

— Ты бледная, как привидение, — продолжал Рон с искренним, но совершенно беспомощным беспокойством. Он заметил её состояние, но интерпретировал его по-своему. — Наверное, от духоты. Пойдём, купим мороженого! Холодненькое поможет. Флориан как раз открылся!

Его предложение, такое простое и неуместное, было для неё всё равно что предложением заклеить пластырем зияющую рану. Он пытался отвлечь, увести её от проблемы, не понимая, что проблема была не снаружи, а внутри. Она не могла от неё уйти.

Она хотела ответить, сказать, что всё в порядке, но не смогла произнести ни слова. Её горло сдавил спазм. Она лишь судорожно качала головой, чувствуя, как паника начинает затапливать её, грозя утянуть на дно.

И тут она почувствовала на себе его взгляд.

Гарри.

Он стоял в паре шагов от неё, рядом с растерянной Джинни. Он не улыбался ободряюще. Он не выглядел обеспокоенным в том же смысле, что и Рон. Его лицо было спокойным, сосредоточенным, почти суровым. Это было лицо аврора на задании. Лицо человека, который видел такое раньше. В его зелёных глазах она не увидела ни жалости, ни недоумения. Она увидела узнавание. И это было единственное, что удержало её на плаву.

Он сделал шаг, решительно и мягко отстраняя Джинни. Он не пробивался сквозь толпу. Он просто двигался, и люди, чувствуя его ауру тихой власти, расступались. Гарри оказался перед ней. Он не стал задавать глупых вопросов.

— Гермиона. Посмотри на меня.

Его голос был тихим, но в нём была сталь. Это был приказ, но приказ, который успокаивал. Она с трудом оторвала взгляд от мостовой и посмотрела ему в глаза.

— Я здесь, — продолжал он тем же ровным голосом. — Всё хорошо. Ты не там. Ты со мной. В Косом переулке.

Он очень осторожно, предварительно встретившись с ней взглядом и получив безмолвное разрешение, взял её за правую руку. За ту, что была нетронута. Его пальцы были тёплыми и сильными. Это прикосновение не было вторжением. Оно было якорем.

— Пойдём, — сказал он и, не дожидаясь ответа, повёл её за собой.

Он не потащил её к магазину мороженого. Он уверенно свернул в узкий, неприметный проулок между лавкой старьёвщика и аптекой. Они оказались в тени, вдали от шума и взглядов. Здесь пахло сыростью и пылью. Единственным звуком было далёкое гудение толпы и их собственное дыхание.

Гарри отпустил её руку и прислонился к кирпичной стене напротив, давая ей пространство.

— Дыши, — сказал он всё так же спокойно. — Со мной. Медленный вдох.

Он сам сделал глубокий, медленный вдох, глядя ей прямо в глаза.

— Держи.

Они замерли на несколько секунд.

— Теперь выдох. Медленно.

Гермиона судорожно попыталась повторить. Первый вдох получился рваным, но она старалась. Она смотрела на него, на его сосредоточенное лицо, и цеплялась за его голос, как утопающий за спасательный круг. Он не суетился. Не утешал. Он давал ей инструмент, чтобы спастись самой. Потому что он знал. Он единственный знал, каково это — тонуть в собственных воспоминаниях.

— Ещё раз, — терпеливо повторил Гарри. — Вдох... держи... выдох. Ты в безопасности. Я здесь. Никто тебя не тронет.

Они повторяли это упражнение несколько раз. Постепенно бешеная скачка её сердца начала замедляться. Дрожь в руках утихла. Гермиона смогла наконец сделать полный, глубокий вдох, и он не причинил ей боли. Она медленно выдохнула и закрыла глаза, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене.

— Спасибо, — прошептала она, когда смогла снова говорить. Голос был слабым и осипшим.

— Не за что, — так же тихо ответил Гарри.

Они постояли в тишине ещё немного. Она не чувствовала необходимости объяснять, что произошло. Он не чувствовал необходимости спрашивать. Их общая травма была словарём, который не требовал перевода.

— Там... — начала Гермиона, но запнулась.

— Рон и Джинни, — закончил он за неё. — Я думаю, они нас уже ищут.

Его слова оказались пророческими. В ту же секунду в проулок заглянули сначала Рон, а за ним и Джинни. Их лица выражали смесь облегчения и раздражения.

— Ну вот вы где! — воскликнул Рон. — Мы вас обыскались! Что случилось, Гермиона? Тебе плохо?

Он подошёл ближе, и его взгляд скользнул с её бледного лица на Гарри, который всё ещё стоял напротив, сохраняя спокойствие. Джинни тоже смотрела на Гарри, и в её взгляде читалась сложная смесь беспокойства, ревности и застарелой обиды.

Они увидели сцену, которую не могли правильно истолковать. Они увидели своих любимых, стоящих слишком близко в уединённом, тёмном переулке. Они увидели ту самую тихую, невысказанную интимность, которая всегда возникала между Гарри и Гермионой в моменты кризиса. Интимность, в которую им, Рону и Джинни, вход был воспрещён.

— Я... мне просто стало немного не по себе от толпы, — произнесла Гермиона, пытаясь придать голосу твёрдость.

— И ты решил увести её сюда, вместо того чтобы просто позвать нас? — спросил Рон, обращаясь уже к Гарри. В его голосе не было прямой агрессии, но звучал явный упрёк.

— Здесь тихо, — просто ответил Гарри. — Ей нужно было прийти в себя.

Джинни ничего не сказала. Она лишь скрестила руки на груди, и её губы сжались в тонкую линию. Её молчание было громче любых слов. Оно говорило: «Почему опять она? Почему только с ней ты становишься таким — собранным, понимающим, сильным? Почему ты не можешь быть таким со мной?»

Атмосфера в узком проулке стала тяжёлой и удушливой. Паническая атака Гермионы прошла, но на её месте возникло новое, не менее мучительное напряжение. Четыре человека, связанных войной, дружбой и любовью, стояли в тишине, и между ними пролегала трещина. Трещина, которую никто из них пока не решался назвать, но которую после этого дня уже невозможно было игнорировать. Поход в Косой переулок, призванный доказать, что они не сломлены, наглядно продемонстрировал обратное. Шрамы, которые не были видны, оказались самыми глубокими.