Белые камешки, хлебные крошки (гет)

Только Луна могла так устроить пространство, что в нем ничто не звучит угрозой и не выглядит угрозой. Этот дом шумит по-другому — в нем шелестят пучки трав, вздыхают полки с книгами, потрескивает камин, звенят колокольчики. Здесь нет ни одного угла, где могла бы таиться злоба, откуда исходила бы опасность. Даже зеркала не страшны.

Я видел, как она смотрела на меня вечером. Словно касалась — взглядом. До того как коснуться ладонью. Ни капли жалости. Только внимание. Участие, укорененное в ней очень глубоко, просто присущее ей — как дыхание. Она любит меня. Я до сих пор не могу этого постичь, но ощущаю постоянно, просто как фон жизни. Она, как и обещала, повторяет это вслух — каждый день, много раз. Но я слышу не только слова. Ее любовь — в каждом жесте, каждом взгляде, в том, как она готовит еду, читает книгу, смотрит в окно, разбирает старые письма, зажигает свечи. В том, как она замедляет реальность, чтобы можно было не торопиться думать и чувствовать, проживать это странное лето так, как будто мир весь целиком сделан из ее любви. Как будто в нем нет ничего, способного ранить или ударить.

Я знаю, что она делает. Она дает мне время. Чтобы заживало все, что заставляет вскидываться по ночам, отталкивать ее состоящий из любви мир, грубить, замыкаться, тонуть в черной воде памяти. Оно заживает. Но нужно много, много времени. Я стал понимать, сколько нужно времени на самом деле. А она понимала с самого начала. И была готова. И не испугалась.

Я ее люблю. Сильно. Так сильно, что порой становится не по себе. Я не умею даже внятно рассказать ей об этом, не то что создавать какие-то там миры. Но она как будто знает и так. Ей как будто не требуются подтверждения, напоминания, доказательства. И от этого обескураживающего, абсолютного доверия я впадаю в панику — я не умею правильно с ним обращаться. Я не могу ее потерять. Я не могу даже краем мысли представить… И у меня не получается не представлять.

Когда я сказал ей, что боюсь снова все разрушить, она не стала спорить. Она просто кивнула. А потом — предложила ответ: если разрушишь — будем чинить.

Какая же это дерзкая фраза. Как будто разбитый человек — не груз, а просто процесс.

И все-таки я поверил. Ее словам, ее рукам, ее способу быть рядом, не вторгаясь и не переделывая. Предлагая. Присутствуя. Принимая.

Если я что-то разрушу, мы будем чинить. Я постараюсь, чтобы до этого не доходило. Но если дойдет, мы будем чинить. Я не могу ее потерять. Я. Не. Могу. Ее. Потерять.

Она заваривает чай. Начинается дождь.

Мы есть.