Цветочная лихорадка (гет)

«Мы боимся того, что может произойти, но не замечаем, что оно уже происходит»

— Чак Паланик

༺~ [❁] ~༻ Прошла ещё одна неделя. Скоро Выпускной бал, а там лето и полная свобода.

Кашель Гермионы вроде стал меньше, лишь лёгкое першение по утрам. Но она всё ещё не могла дышать полной грудью. Стоило подумать о Малфое, и снова это знакомое щекочущее чувство в глотке. Как будто что-то застряло. Ни сглотнуть, ни выкашлять, ни отпустить. Она закашлялась — сначала тихо, потом сильнее. Плечи дёрнулись, тело скрутила резкая боль.

Проклятье, опять. Снова маленький кусочек соцветия. Нежный, полный, с прожилками цвета сухой крови. Гортензия. Её любимая. Теперь ненавистная.

Она оперлась спиной о стену. Холодный камень прорезал жар в позвоночнике, на секунду помог собраться. С отвращением отбросила цветок в сторону, как насекомое.

За углом, как по заказу, стоял Малфой — насмешка Всевышнего. Он застыл, как на гравюре: распахнутая мантия, волосы чуть растрёпаны, руки в карманах, губы искривлены в ленивой полуулыбке, будто он знал, что творится у неё внутри. Словно слышал, как под рёбрами трещит то, что прорастает. Ей хотелось подойти, прижаться, положить голову на его плечо, вдохнуть его запах — горький, терпкий, узнаваемый. Хотелось слиться с ним. Исчезнуть в нём.

Отвратительный укол в груди. Нет. НЕТ.

«Ты должна его ненавидеть, Гермиона. Он унижал тебя с первого курса. Он называл тебя так, как не прощают. Он… он Малфой».

Но всё тело горело. Он был так близко и так недосягаемо. Словно её собственное наваждение, галлюцинация, вызванная прокисшей любовью в её крови.

«Это зелье. Это просто зелье. Это болезнь. Это не ты», — твердила она себе, царапая ногтями ладонь, пока кожа не порозовела.

Но его глаза вдруг повернулись к ней, и в них вспыхнул короткий огонёк. Плевать. Главное — не кашлять. Не сейчас. Шаги уверенные, неторопливые, почти ленивые, он приближался к ней.

— Грейнджер, — голос холодный. — Следишь за мной? Уже вторую неделю, или третью? Не надоело?

Она не обернулась. Не потому что не хотела, а потому что знала: если посмотрит ему в глаза — дрогнет.

— Не все вращаются вокруг тебя, Малфой.

— Правда? А кто тогда прятался за шкафом в библиотеке? — он встал ближе, до смешного. Дыхание било ей в висок. — Или это я теперь такой интересный?

Она выпрямилась, как могла. Окно за спиной било в лопатки прохладой, но внутри всё горело. Голову охватил жар, как будто на ней лежала подушка из углей.

— Уверяю тебя, твоё самомнение впечатляет. Даже для слизеринца.

— Да ну? — он усмехнулся и наклонился ближе. — А тогда скажи: зачем ты смотришь на меня так, будто влюбилась?

— Отвали, Малфой.

Она резко повернулась. Черты лица были резкими, но под глазами — синяки. Тень чего-то, чего он не мог понять. Она выглядела… истощённой. Но упрямой. Больной? Нет, просто плохо спала. Вечно она с книжками.

Он нахмурился.

— Что-то с тобой не так, — сказал он вдруг без яда, почти тихо.

Гермиона отвела взгляд.

— Просто устала.

— Ага.

Пауза. Ветер толкнул оконную раму, та звякнула.

— Ты... — он прищурился, — ты что, боишься меня, Грейнджер?

Она улыбнулась неестественно, как маска.

— Нет, Малфой. Я боюсь себя.

Он чуть отпрянул. Не в смысле испугался. Скорее не понял. Это раздражало.

— Ты несёшь какой-то бред. — он отвернулся и шагнул прочь. — У тебя явно крыша поехала.

Она осталась у окна. И только когда он ушёл, позволила себе закашляться в рукав, судорожно, до боли в животе. На руке — кровь с голубыми лепестками. Гермиона не обернулась. Не бросила ни взгляда, ни слова. Пусть Малфой идёт к чёрту, или куда угодно. Ведь если бы она посмотрела… если бы позволила себе задержаться — рухнула бы прямо у него на глазах.

Лёгкие резало, будто внутри стеклянные осколки, и каждое движение — вдох, выдох, шаг — вонзало их глубже. Воздух перестал работать. Просто перестал. Он был рядом, а в неё не входил. Одышка. Хрип. Белый шум. Пустота. Она шла, цепляясь рукой за холодный камень стены, словно пыталась держаться за реальность. Но мир уже плыл, коридор рассыпался на пиксели, звуки приглушились, как будто кто-то закрыл ей уши изнутри.

— Мисс Грейнджер? — знакомый голос, ровный и всегда бесчеловечно спокойный. Только сейчас в нём сквозила тревога. — С вами всё хорошо?

Она попыталась повернуться, но тело не слушалось. Смотрела в одну точку. Резкий вдох. Боль.

Что-то застряло. Слишком большое. Гортань распирало. Она стиснула зубы, но спазм пронёсся через грудь, как взрыв. И тогда — кашель. Дикий. Пронзительный. Будто из неё вышибали душу.

Треск. Боль. Хрип.

И в её ладонь упало соцветие. Сиреневое, полураскрытое. Лепестки покрыты влагой и алыми пятнами. Гортензия. Снейп замер. Он, кто держал при себе смертельные яды и мрак, замер. Глядел на неё, как будто увидел призрак.

— Не может быть, — выдохнул он.

И на лице не презрение, не сарказм. Ужас.

Он обхватил её за плечи, легко, но уверенно. Она обмякла. Противиться не было сил.

Он повёл её по коридору, быстро, решительно, и никто. Никто не осмелился даже спросить, что происходит. Потому что если Снейп торопится — значит, это плохо. Очень плохо.

В его кабинет Гермиона вошла, едва переставляя ноги. А потом повалилась на кресло. Цветок всё ещё был в её ладони. И он был не последним...

— Как давно у вас кашель? — спросил он, не глядя. Руки быстро, почти яростно, перебирали содержимое ящиков его письменного стола. Зелья, свитки, старые рецепты летели в стороны, как перья с подстреленной совы.

— Пару недель, — прошептала Гермиона, чувствуя, как голос предательски садится. Он звучал чужим, чуждым, не её. Как будто болезнь уже добралась до связок.

Снейп вскинул бровь и что-то пробормотал сквозь зубы:

— Похоже, острое течение… — он вытащил крохотный, уже пожухший лист пергамента.

Пробежал глазами, и лицо его изменилось слегка, но резко. Тонко изогнулись губы. Щёки побледнели.

— Нам нужно к Мириам, — сказал он, будто сам себе.

— К кому? — Гермиона не успела даже спросить по-настоящему.

Он уже подхватил её за предплечье — не грубо, но так, будто боялся, что она рассыплется, если он ослабит хватку.

— Профессор, что... — начала она.

Но он уже выпрямился и холодным тоном бросил:

— Молчите. Не паникуйте. Это… редкое осложнение.

Взмах палочки — короткий, резкий. И мир перед глазами Гермионы вспыхнул белым, как вспышка из фотокамеры, прожигающая сетчатку.

Когда она снова открыла глаза, всё изменилось. Воздух стал другим. Слишком чистым. Слишком стерильным. Пахло то ли мятой, то ли спиртом, то ли… страхом. Они стояли в белом коридоре: светлый кафель, мягкие шаги целителей в зелёных мантиях, шёпот под потолком.

Больница Святого Мунго. Чёрт. Значит, всё серьёзно.

Снейп не отпускал её руку. Он был бледен, и взгляд его метался по стенам, как у человека, который уже знает, что хороших новостей не будет.

— Мириам Страут, — проговорил он администратору, — Отделение недугов от заклятий. Срочно.

— У неё пациент... — начала та, но, увидев, кто перед ней, осеклась, брови чуть дрогнули.

Снейп не улыбнулся. Он не умел. Он только сжал руку Грейнджер чуть сильнее и добавил:

— Её ждёт история, которая пахнет цветами. Она поймёт.

Секунда, может две, девушка за стойкой, увидев выражение лица Снейпа, сорвалась с места, как под Ступефаем. Бесшумно, будто тренировалась всю жизнь. Листок полетел на стол, палочка в руке блеснула.

— Подождите здесь, — бросила она, почти не дыша, и исчезла за стеклянной дверью с табличкой «Отдел недугов от заклятий».

Они остались вдвоём в коридоре, полном белого света и чужого запаха. Гермиона молчала. Голова кружилась, казалось, всё внутри — и кости, и лёгкие, и мысли — расплавилось. Снейп тоже не говорил. Но пальцы у него дрогнули. Один раз. И этого было достаточно, чтобы понять: он обеспокоен.

Прошло, кажется, пару минут. Дверь отворилась плавно, без скрипа. Девушка вернулась: щёки чуть румяные, глаза внимательные.

— Профессор Снейп, мисс Грейнджер, целительница Мариам Страут ждёт вас. Прошу.

Она отступила в сторону, давая им пройти. Снейп шагнул вперёд, не отпуская Гермиону.

Её ноги были ватными, но шли сами, по инерции. Мир будто бы отдалился, всё происходило как сквозь стекло, будто она была под водой.

Дверь мягко хлопнула, и запах сухих трав, тёплого дерева, магии и аптекарского стекла ударил в лицо. В кабинете было уютно. Только в этом уюте всегда пряталось что-то тревожное, как у бабушки, которая улыбается, а потом шепчет про смерть.

За письменным столом сидела Мириам Страут — женщина с острыми скулами, коричневой косой и глазами, в которых давно не отражалась простая медицина. На секунду она подняла взгляд. И выражение её лица сменилось.

— Северус, — тепло, с ноткой удивления.

— Мириам, — коротко кивнул он.

Она встала, обогнула стол, обняла его крепко, по-своему, почти матерински.

— Ты пришёл проведать? Или опять притащил пациента, после которого я буду пить чай с валерьянкой и перечитывать учебники времён Мерлина?

Снейп хмыкнул, но не улыбнулся.

— Пациента.

Гермиона стояла чуть позади. Ощущала себя как вещь, как свиток, как загадка, которую та вот-вот развернёт. Мириам обернулась на неё, прищурилась, быстро провела взглядом с ног до головы, и взгляд стал серьёзным.

— Имя?

— Гермиона Грейнджер.

— Ох, — Мириам мягко выдохнула. — Вас-то я знаю. Что ж, давайте посмотрим, чем вас одарила магия на этот раз.

Она жестом указала на кресло.

— Садитесь. Северус, чай?

Он махнул головой в знак отказа и остался стоять. Гермиона села. Внутри всё дрожало, но снаружи — хрупкая стойкость. Мириам подошла ближе, подогнала кресло ногой, взяла Гермиону за запястье, приложила палочку к пульсу и замерла.

Через секунду она снова посмотрела на Снейпа.

— Ты знаешь, что это?

— Подозреваю.

— Амортенция?

— Просроченная.

Мириам вздохнула.

— Любовь в жидком виде. Самый коварный враг. Всё ещё выкашливает?

Гермиона кивнула.

— Какой цветок?

— Гортензия, — прошептала она.

Мириам напряглась. Взгляд потемнел.

— Не просто Ханахаки. Это из старой классификации. Приросшая привязанность, вызванная просроченным зельем. И если уже с кровью, значит, пора резать.

Пауза.

— Или...

Снейп нахмурился.

— Или?

Мириам посмотрела на него долго.

— Или любить взаимно.

— Открой рот, Гермиона, — мягко, почти шёпотом сказала Мириам, глядя на неё с вниманием хирурга и тревогой женщины, которая слишком много повидала.

Гермиона послушно разжала челюсть, ощущая, как дрожат мышцы лица. Воздух царапал горло, как наждак, и внутри — под языком, в гортани, где-то между дыханием и болью — что-то шевелилось. Мириам надела очки, подвинулась ближе, чуть приподняла подбородок Гермионы и заглянула внутрь. Легонько коснулась палочкой нёба, осветив глубину гортани.

— Боже мой... — выдохнула она.

Пальцы на мгновение дрогнули. Настолько, что даже Снейп это заметил и шагнул ближе, будто хотел подхватить и Гермиону, и саму Мириам.

— Что там? — спросил он, глядя на неё, будто допрашивал.

— Лепестки. Уже в гортани. Несколько. Бледно-сиреневые, будто только что распустились. Если они проросли выше трахеи — это конец. Но пока, кажется, ещё нет…

Она отступила на шаг, сняла очки, тяжело выдохнула, как человек, которому придётся сказать слишком много горькой правды.

— Симптоматика ясна. Ханахаки — редкая, древняя форма. Но… мутировавшая. Спровоцированная зельем, которое должно было быть любовным стимулятором. Просроченная амортенция плюс сильный, подавляемый эмоциональный импульс, и организм начал защищаться.

— Как? — выдавила Гермиона.

Мириам посмотрела на неё прямо, без обвинения, без нарочитой жалости.

— Ты влюблена в кого-то, кто не отвечает. Но не просто влюблена. Это… химическая зависимость, наложенная на проклятие. Вдох, выдох — и ты цветёшь. Буквально. Если не убрать причину, ты умрёшь от гипоксии.

Снейп, стоя у окна, тихо проговорил, почти безэмоционально:

— Кто он, Гермиона?

Она молчала. В комнате повисла тишина, такая плотная, что можно было услышать, как за окном капает вода с козырька. Глаза Гермионы были раскрыты до боли. Но взгляд мутный, затянутый плёнкой ужаса, словно она смотрела внутрь себя и не могла оттуда выбраться.

Девушка посмотрела на Снейпа, потом на Мириам и сказала тише:

— Драко Малфой.

И в эту секунду будто стало ещё тяжелее дышать. Будто имя само добавило лепестков в лёгкие.

Мириам кивнула, с тем спокойствием, с каким целитель соглашается с летальным диагнозом.

— Ну что ж. Тогда всё ясно.

Гермиона опустила голову.

— Я не хотела... — прошептала она. — Честно. Это просто случилось. Я даже не знаю, когда именно. Сначала раздражение, потом… его глаза. Его голос. Это всё… оно въелось, как яд.

— Это не ты, — спокойно сказала Мириам. — Это зелье, но и ты тоже. Тут всегда оба. Без семени не будет корня.

Снейп отступил на шаг, будто удар получился слишком точным.

— И что теперь? — спросила Гермиона. — Я умру, потому что влюбилась в самого отвратительного человека, которого знаю?

— Нет, — жёстко сказала Мириам. — Ты умрёшь, если он не ответит. Или если ты не откажешься от чувства. А отказаться — всё равно что выжечь сердце дотла.

Кабинет Мириам словно потемнел. Или это Гермиона перестала замечать свет.

— Какие есть варианты? — спросила она. Голос не дрожал, но не потому что она держалась. Просто всё уже дрожало внутри, а снаружи осталась оболочка.

Мириам поправила очки, подошла к шкафу, открыла его. Достала два флакона. Один — с мутно-розовой жидкостью. Второй — с почти прозрачной, с голубоватым отливом.

— Первый — выжигает полностью чувства. Стирает эмоциональный след. Любовь? Привязанность? Страсть? Всё уходит. Но… — она сделала паузу, — после него никто уже не любит так, как прежде. Сердце… не умирает. Но становится другим.

Гермиона сглотнула. Слишком быстро поняла.

— А второй?

— Признание. Живое, искреннее, без зелья, без магии. Он должен ответить. Должен захотеть. Добровольно. Без насмешки. Без лжи. Полюбить.

Она засмеялась. Тихо. Горько. Как человек, которому предложили вылечиться, если солнце взойдёт на западе.

— Он меня ненавидит.

Воспоминания нахлынули резко, без права на выбор.

Тёплый весенний день. Библиотека, она сидела у окна, зубрила материалы по ЗОТИ. Солнце било в окна, страницы золотились. Он сидел через ряд. Драко Малфой, читал что-то сложное на латыни. Волосы были чуть растрёпаны. Пальцы исписаны чернилами, лоб нахмурен.

Он выглядел… нормальным, простым, своим. И в какой-то момент он посмотрел на неё. Без ненависти. Без издёвки. Она тоже посмотрела, и внутри что-то дрогнуло. Нечто неописуемое. Щёлк. Как будто всё тело её вспомнило, что такое влечение. Он даже не моргнул. Вернулся к книге. Но Гермиона потом не смогла дочитать и трёх страниц. С того дня всё пошло под откос.

— В библиотеке, — прошептала она.

Мириам кивнула.

— Оно всегда начинается с мелочи. Со взгляда, осечки, тепла в позвоночнике. Мы не выбираем.

Снейп всё ещё молчал.

— Я... подумаю, — сказала Гермиона. Голос был мёртвым. — Но я не стану резать себя. Пока.

— У тебя неделя, — твёрдо сказала Мириам. — Если начнётся ночной отёк, ни одна магия не поможет.

Она слабо кивнула, но внутри уже началась паника. Признаться Малфою? Увидеть его ухмылку? Пережить отторжение? Или… стать полой оболочкой? В груди снова закололо, будто гортензии услышали разговор.

Снейп не вмешивался. Стоял в углу, будто каменная глыба в этом кабинете.

— А если не выбрать? — прошептала она.

Мириам взглянула на неё пристально.

— Тогда смерть, медленная, цветущая. Через три-четыре недели ты начнёшь задыхаться во сне. Капилляры не выдержат кровь в лёгких. Полное отторжение.

— Красиво, — пробормотала Гермиона. — Почти поэтично умереть от любви. Хоть это и не любовь.

Мириам посмотрела на Гермиону долго. Словно в ней что-то колыхнулось. Не профессиональное — личное. Что-то, что она хранила внутри, как чёрно-белую фотографию без подписи.

— Ты знаешь, — проговорила она, расставляя пузырьки по полке, — когда я только училась в Мунго, в архивах нам выдавали истории пациентов начала века. Там была одна… странная. Фамилия стёрта. 1912 год. Только инициалы и метка: "Ханахаки. Случай №01. Неизлечимый".

Гермиона приподнялась. Снейп тоже слегка напрягся. Он знал Мириам достаточно хорошо, чтобы понять: она говорит о чём-то, что не отпускало её всё это время.

— Девушка, — продолжила Мириам, — училась в Хогвартсе. По всем признакам — из Когтеврана. Влюбилась в преподавателя. Он не знал. Её кашель начался внезапно. Сначала лепестки, потом цветы. Бутоны хризантем. Бордовые, с прожилками. Цвели прямо в лёгких.

— Что с ней стало? — выдохнула Гермиона, уже зная ответ.

— Она призналась. Не смогла молчать. Просто встала среди урока и сказала: "Я вас люблю. И если умру, знайте, это было не от зелья. Это вы". А он не ответил. Ушёл из класса. Она умерла через пять дней.

Тишина опустилась на кабинет, Гермиона смотрела в одну точку. Словно услышала не чужую историю, а пророчество.

Снейп скрестил руки.

— Мы не повторим это, — тихо сказал он. — Не на моих глазах.

Мириам кивнула.

— Я знаю. Но ты должен понимать: это не просто цветочная лихорадка.

Она подошла к Гермионе, мягко сжала её ладонь.

— У тебя есть шанс.

Гермиона кивнула. Словно ещё не верила, что это — её жизнь. А где-то в лёгких снова шевельнулось. Медленно, нежно. Будто цветы ждали ответа.

Если вам нужно что-то ещё, просто скажите.

༺~ [❁] ~༻