Сумерки Справедливости (джен)

Прошли недели. Ночи Фуюки изменились. Преступный мир, который веками чувствовал себя хозяином теней, теперь сам боялся их. Истории передавались шепотом в грязных барах и притонах: о гигантской фигуре с глазами-провалами, о его ученике с мертвым взглядом, о казнях, которые были больше похожи на жуткие проповеди. «Ночной Охотник» стал городской легендой. Бугименом для плохих людей.

И Широ изменился. Он привык к запаху крови. Привык к хрусту ломаемых костей. Он научился не вздрагивать, не отворачиваться. Уроки Кёрза были эффективны. Каждая «операция» подкреплялась неопровержимыми доказательствами, которые его Слуга с холодной точностью извлекал из разумов или тайников их жертв. Широ больше не сомневался. Сомнение было слабостью. А слабые, как он видел каждую ночь, умирают или страдают. Он становился сильнее. Он становился… эффективнее.

Пустота внутри него росла, но он научился принимать ее за спокойствие. За уверенность.

В одну из таких ночей, холодных и ясных, когда под ногами хрустел первый тонкий ледок, Кёрз остановил его на крыше высотного здания.

— Сегодня мы не пойдем в город, — сказал он, глядя не на улицы внизу, а на темный лесной массив за пределами Фуюки. — Там есть более серьезная угроза. Источник огромной, неконтролируемой силы.

— Другой Слуга? — спросил Широ. Его голос был ровным. Он уже участвовал в устранении двух других Мастеров — мелких магов, использовавших свои способности для шантажа и убийств. Это было просто. Логично.

— И да, и нет, — ответил Кёрз. — Это не просто Слуга. Это оружие. Безумный, неуправляемый зверь, чья сила способна сровнять с землей половину этого города. И его держит на поводке столь же нестабильный Мастер. Такая концентрация мощи без должного контроля — это не просто угроза. Это бомба с часовым механизмом. Ее нужно обезвредить.

Они двинулись к лесу. Тишина заснеженного леса была почти абсолютной. Здесь, вдали от города, магия ощущалась сильнее. Широ чувствовал ее — мощную, древнюю, исходящую от замка Айнцбернов, что белым призраком возвышался на холме.

Они подошли к границе территории замка. И Широ увидел их.

На поляне, залитой мертвенным светом луны, играла маленькая девочка. Одетая в фиолетовое зимнее пальтишко, с волосами белыми, как снег вокруг. Она смеялась, подбрасывая вверх снежки, которые ловил… гигант. Колосс из темных, узловатых мышц, больше похожий на стихийное бедствие, чем на человека. Его глаза горели безумным красным огнем. Но то, как он ловил хрупкие снежки своими огромными, способными крушить гранит руками, было… нежным.

Это была сцена странной, неуместной, хрупкой идиллии.

— Это они? — прошептал Широ. — Наша цель?

— Да, — голос Кёрза прозвучал в его голове. — Берсеркер. Геракл. Величайший герой Греции, доведенный до безумия. Ходячая катастрофа. И его Мастер, гомункул из рода Айнцберн, Илиясфиль. Ребенок с силой архимага и психикой, сломленной создателями. Их существование здесь — угроза всему. Они должны быть устранены.

Широ смотрел на девочку. Она споткнулась и упала в сугроб. Гигант тут же подскочил к ней, протягивая свою чудовищную руку, и осторожно помог ей подняться. Она отряхнулась и снова засмеялась.

— Она же ребенок, — сказал Широ вслух. Это было не возражение. Это был шок. Констатация факта, который ломал всю его новую, выстроенную Кёрзом картину мира.

— Она — Мастер в Войне Святого Грааля, — холодно поправил Кёрз. — Она — маг, способный убить тебя щелчком пальцев. Она — контроллер оружия массового поражения. Ее возраст — это лишь камуфляж. Не позволяй сантиментам затуманить твой разум. Мы устраняли угрозы и поменьше.

— Но… она просто играет. Мы убивали насильников, убийц, торговцев людьми. Тех, чья вина была очевидна. А она?.. В чем ее преступление? В том, что она существует?

Это был первый раз за много недель, когда Широ возразил. Первый раз, когда приказ не лег в его сознание, как идеально подогнанная деталь механизма.

Кёрз медленно повернул к нему голову. В его глазах не было гнева. Лишь холодное, препарирующее разочарование.

— Я думал, ты понял главный урок, мальчик. Справедливость — это не только наказание за совершенное зло. Это еще и предотвращение зла будущего. Мы — не просто палачи. Мы — хирурги. Мы удаляем опухоль до того, как она даст метастазы.

Он указал когтем на идиллическую сцену на поляне.

— Этот «ребенок» пришел сюда, чтобы убивать. Этот «герой» — ее инструмент. Что произойдет, когда она решит, что ты — ее следующая цель? Когда она спустит этого зверя на город? Сколько сотен невинных погибнет в их битве? Сотня? Тысяча? Как тогда, в твоем Пожаре?

Слова Кёрза ударили Широ под дых. Пожар. Его вечный кошмар.

— Ты готов пожертвовать сотнями жизней завтра, чтобы потешить свою сентиментальность сегодня? — продолжал Кёрз, его голос был безжалостен, как лед. — Ты готов позволить новому Пожару случиться, потому что его потенциальный источник выглядит как невинное дитя? Я учу тебя быть сильным. Быть решительным. А ты цепляешься за слабость. За лицемерие.

Он замолчал, давая своим словам впитаться. Снег тихо падал на плечи Широ, но он не чувствовал холода. Он чувствовал лишь лед, сковавший его изнутри.

Кёрз был прав. Его логика была безупречна. Жестока. Но безупречна. Спасти многих, пожертвовав немногими. Разве не об этом мечтал его отец? Разве не это — высшая форма справедливости?

Но почему же тогда, глядя на смеющуюся в снегу беловолосую девочку, он чувствовал, что если сделает этот шаг, то убьет не просто врага?

Что он убьет себя.

— Решай, мальчик, — закончил Кёрз, и его голос был окончательным, как удар молотка судьи. — Ты хирург или пациент? Ты спасаешь город или становишься причиной его гибели? Выбор за тобой. Но делай его быстро. Ночь не будет ждать.

Слова Кёрза были ключом, который открыл самую темную камеру в душе Широ. «Пожар. Ты готов позволить новому Пожару случиться?»

Воспоминание обожгло его изнутри. Да, он был готов. Готов на все, лишь бы этот ад не повторился. Цена не имела значения.

— Я понял, — сказал Шиro, и его голос был глухим, как земля, брошенная на крышку гроба. — Угроза должна быть устранена.

В ментальной связи со своим Слугой Широ почувствовал волну холодного, одобрительного удовлетворения. Ученик принял догму.

— Я займусь зверем, — произнес Повелитель Ночи. — Он — грубая сила. Я отвлеку его. Ты, мальчик, бьешь в сердце. Устраняешь Мастера. Действуй быстро. Без колебаний.

Кёрз растворился в тенях между заснеженными елями. Широ остался один. Он шагнул из-за деревьев на залитую луной поляну.

Смех девочки оборвался. Она резко обернулась, и ее рубиновые глаза сфокусировались на нем. Вся детская беззаботность слетела с ее лица, сменившись вековым, ледяным высокомерием.

— Кто ты такой? — спросила она. — Как ты посмел ступить на земли Айнцбернов?

Берсеркер позади нее издал низкий, угрожающий рык.

— От тебя несет той же вонью, что и от него, — усмехнулась Илия, не дожидаясь ответа. — Запах предательства. Кирицугу прислал тебя закончить работу? Убить и меня, как он убил мою мать?

Имя отца. Она знала.

— Жалкий выродок, — продолжала Илия, ее голос сочился ядом. — Он бросил меня, свою настоящую дочь, ради такого сломанного мусора, как ты. А теперь ты пришел сюда. Чтобы убить еще одного члена своей семьи.

Семьи?

Прежде чем Широ успел осмыслить ее слова, из теней вырвалась черная молния. Кёрз обрушился на Берсеркера. Два титана сцепились в неистовой схватке, сотрясая землю.

— Берсеркер! — крикнула Илия, отвлекаясь.

— Сейчас, мальчик! — прогремел в голове приказ Кёрза.

Широ действовал на автомате. «Trace, on». В его руке сформировался черный, зазубренный тесак, созданный лишь для убийства. Он бросился вперед.

Илия обернулась. Ее глаза расширились от шока, когда она увидела несущегося на нее сводного брата. Она выставила перед собой магический барьер, но черный клинок, пропитанный волей Кёрза, прошел сквозь него, как раскаленный нож сквозь лед.

Лезвие остановилось.

В одном дюйме от тонкой ткани ее фиолетового пальто.

Его острый край дрожал, отражая ее испуганные, полные ненависти и абсолютно детские глаза.

Семья? Слово эхом пронеслось в наступившей тишине его разума. Он смотрел на нее и видел не Мастера. Не угрозу. Он видел маленькую девочку, одинокую в холодном снегу, ждущую отца, который так и не вернулся. Совсем как он сам, ждущий спасения в огне.

В чем разница между ним и ею? Только в том, что его спасли. А ее — нет.

Рука, державшая клинок, отяжелела. В нее словно влили тонну свинца. Он не мог. Он прошел через ад, чтобы спасать людей, а не убивать детей, которые так похожи на него самого.

— Что ты делаешь? — взревел в его голове голос Кёрза, полный ярости и недоумения. — Заканчивай! Это приказ!

Но Широ не слушал. Он смотрел в глаза своей сестры и видел в них всю ту боль, которую он пытался искоренить в этом мире. И он понял, что сейчас он сам является ее источником.

Внезапно воздух расколол новый звук — звон стали о сталь, чистый и ясный. Красная вспышка пронеслась мимо Широ. Арчер, возникший словно из ниоткуда, скрестил свои парные клинки с когтями Кёрза, остановив его атаку на Берсеркера.

— Мы уж думали, ты никогда не перестанешь играть в бугимена и не сразишься с кем-то своего размера, — процедил Арчер.

— Широ! — голос Рин, спрыгнувшей с ветки ближайшей ели, ударил, как пощечина. — Очнись! Посмотри на себя! Посмотри, во что ты превратился!

Широ посмотрел. На клинок в своей руке. На перепуганное лицо Илии. На свои руки, которые за последние недели были испачканы кровью. Он увидел себя со стороны, глазами Рин. И ужаснулся.

Весь самообман, вся холодная логика Кёрза, вся праведная ярость рассыпались в прах, оставив после себя лишь одну оглушительную, тошнотворную правду.

Он — монстр.

Черный клинок выпал из его ослабевшей руки и с тихим звоном вонзился в снег.

— Что я… наделал? — прошептал Широ. Он рухнул на колени, закрыв лицо руками. — Я стал… я стал таким же, как они… Убийца…

Его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Весь ужас, вся вина, все подавленные эмоции последних недель прорвались наружу, как гной из нарыва.

Илия смотрела на него, ее ледяное высокомерие дало трещину. Она ожидала чего угодно: смерти, боли, безжалостного удара. Но не этого. Не раскаяния. Не слез. Этот мальчик, этот «выродок», пришедший ее убить, плакал у ее ног, сломленный собственным поступком. Она увидела в нем не убийцу, а такого же одинокого, измученного ребенка, как она сама.

Кёрз с нечеловеческой силой отбросил Арчера. Он посмотрел на своего рыдающего Мастера с холодным, аналитическим презрением.

— Слабость, — прозвучало в голове Широ. — Сентиментальность победила логику. Урок не усвоен. Этот образец… дефектен.

— Мастер, — сказал он уже вслух, его голос был ровен, как отчет патологоанатома. — Мы отступаем. Операция провалена из-за непредвиденной порчи инструмента.

Он шагнул назад и растворился в тенях, оставив после себя лишь холод и запах озона.

На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами Широ. Арчер и Рин медленно подошли. Берсеркер, рыча, встал между ними и своей маленькой хозяйкой.

Но Илия подняла руку, останавливая его. Она смотрела на сгорбленную фигуру Широ. Ее ненависть, копившаяся годами, столкнулась с чем-то новым и непонятным. С тенью сострадания.

— Уходите, — сказала она тихо, ее голос дрожал. — Все. Уходите отсюда.

Рин хотела что-то сказать, но Арчер остановил ее. Он кивнул, подхватил Широ под руку и, помогая ему подняться, повел прочь.

Уходя, Широ обернулся. Он встретился взглядом с Илией. В ее рубиновых глазах больше не было ненависти. Лишь боль, растерянность и… вопрос.

В ту ночь в заснеженном лесу никто не умер. Но что-то было сломано окончательно и бесповоротно. Вера Эмии Широ в своего учителя. И ледяная стена вокруг сердца Илиясфиль фон Айнцберн.

Шанс был дан. Но его цена была — полное крушение мира, который Широ построил для себя за последние недели. И теперь ему предстояло жить с этим. Жить, зная, чьим отражением он едва не стал.

* * *

Возвращение домой было похоже на сон. Широ двигался на автомате, поддерживаемый твердой рукой Арчера. Он не помнил, как они пересекли лес, как прошли через спящий город. Весь мир сузился до стука его собственного сердца и одной повторяющейся мысли: «Я чуть не убил ребенка. Я чуть не убил свою сестру».

Рин и Арчер привели его в гостиную и усадили на диван. Он так и сидел, глядя в одну точку, пока серое предрассветное небо за окном не начало светлеть. Он был пуст. Опустошен. Все, во что он верил последние недели — логика, эффективность, «хирургическая» справедливость — рассыпалось в прах, оставив после себя лишь тошнотворный вкус вины и самоотвращения.

Рин молча заварила чай. Арчер стоял у окна, скрестив руки на груди, его фигура была напряженной, как сжатая пружина. Никто не говорил ни слова. Не было ни упреков, ни вопросов. И эта тишина была оглушительнее любого крика. Она давала Широ пространство, чтобы утонуть в собственном ужасе.

В какой-то момент он поднял голову и посмотрел на свою правую руку. На три алых символа. На клеймо, связывающее его с чудовищем.

— Он… он все еще здесь, — прошептал Широ, и это были первые слова, которые он произнес. — Я чувствую его. Он в тенях. Ждет. Наблюдает.

— Мы знаем, — тихо сказала Рин, ставя перед ним чашку с чаем. Пар поднимался, рисуя в воздухе мимолетные узоры. — Он не может причинить тебе вред, пока ты сам этого не захочешь. И он не посмеет напасть на нас в открытую. Пока.

— Я должен… я должен от него избавиться, — Широ сжал кулаки. — Использовать Командные Заклинания. Заставить его… исчезнуть.

— Нет, — неожиданно твердо сказал Арчер, не оборачиваясь от окна.

Широ и Рин посмотрели на него.

— Почему? — спросил Широ. — Он — монстр. Он сделал монстром меня.

— Именно, — Арчер наконец повернулся. В его глазах не было ни злости, ни осуждения. Лишь бесконечная усталость. — Ты не можешь просто «избавиться» от него, как от дурной привычки. Он — не причина. Он — следствие. Он откликнулся на зов, который уже был внутри тебя. На твою боль, на твою ярость, на твое отчаянное желание найти простой ответ на вопрос, как спасти всех.

Он подошел и сел в кресло напротив Широ.

— Если ты просто заставишь его исчезнуть, ты ничему не научишься. Ты просто отрежешь больную часть, но болезнь останется внутри. И в следующий раз, когда мир поставит тебя перед жестоким выбором, ты можешь снова сломаться. Ты должен посмотреть своему демону в лицо. Понять его. И победить его не приказом, а собственной волей.

Слова Арчера были жестоки, но в них была неоспоримая правда. Широ опустил голову. Он хотел легкого пути. Хотел стереть последние недели, как страшный сон. Но так не бывает.

Дверь в гостиную тихо скрипнула.

На пороге стояла Сакура. Она была уже одета в школьную форму, но в руках держала поднос с завтраком. Она замерла, увидев Рин и Арчера, ее глаза расширились от удивления и страха. Она посмотрела на Широ, на его разбитое, опустошенное лицо.

И все поняла.

Она молча вошла, поставила поднос на стол и, не сказав ни слова, села рядом с Широ. И просто взяла его за руку. Ее ладонь была теплой и немного дрожала.

Этот простой, молчаливый жест поддержки сделал то, чего не могли сделать слова. Ледяная плотина внутри Широ треснула. Он зажмурился, и по его щекам покатились слезы. Не рыдания, а тихие, горькие слезы человека, осознавшего всю глубину своего падения.

Он плакал о девочке в снегу, которую едва не убил. Он плакал о тех, кого он убил «справедливо», но чья кровь теперь казалась несмываемой. Он плакал о себе — о мальчике, который так отчаянно хотел стать героем, что превратился в чудовище.

В комнате стало холоднее.

Из самой темной тени в углу, там, куда не доставал утренний свет, выступила фигура Кёрза. Он выглядел как всегда — гигантский, бесстрастный, облаченный в полночь.

Арчер и Рин мгновенно напряглись, готовые к бою. Сакура вздрогнула и крепче сжала руку Широ, но не отпустила.

Кёрз проигнорировал их. Он смотрел только на своего плачущего Мастера.

— Эмоции, — произнес он своим скрежещущим голосом. Это не было осуждением. Это была констатация факта, как если бы ученый описывал химическую реакцию. — Нелогичный всплеск биохимической активности, вызванный когнитивным диссонансом. Слабость. Дефект. Он мешает принятию верных, пусть и трудных, решений.

— Заткнись, — прошипел Широ, не поднимая головы.

— Я лишь анализирую, — спокойно ответил Кёрз. — Операция была логически верной. Устранение высокорисковой цели для обеспечения безопасности большего числа людей. Твой провал — результат эмоциональной привязанности к неверно истолкованным данным. «Семья». «Ребенок». Абстракции, не имеющие тактической ценности.

— Она была не «целью»! — крикнул Широ, вскакивая на ноги. В его глазах плескались и слезы, и ярость. — Она была человеком! Ребенком! А ты… ты заставил меня…

— Я ничего тебя не заставлял, — перебил Кёрз, и в его голосе прозвучала сталь. — Я лишь показал тебе самый эффективный путь. Ты сам по нему пошел. Каждую ночь. Ты сам выносил приговор. Ты сам опускал клинок. Тебе нравилась эта власть. Эта простота. Не перекладывай ответственность за свои решения на инструмент.

Широ замер, пораженный в самое сердце. Потому что это была правда. Самая ужасная, отвратительная правда. Он не был марионеткой. Он был добровольным учеником.

— Теперь, — продолжил Кёрз, — ты позволил дефекту взять верх. Ты слаб. И эта слабость убьет не только тебя, но и тех, кого ты так отчаянно пытаешься защитить.

Он посмотрел на Рин, Арчера, Сакуру.

— Всех их.

С этими словами он снова отступил в тень и исчез.

Широ рухнул обратно на диван, словно из него выпустили весь воздух. Слова Кёрза были страшнее любого удара. Они не просто обвиняли. Они выносили приговор. И Широ не знал, как его обжаловать.

Он посмотрел на своих друзей. На Рин, с ее тревогой во взгляде. На Арчера, с его мрачным пониманием. На Сакуру, с ее тихой, непоколебимой поддержкой.

Он был не один.

И, возможно, именно этого Кёрз, вечный изгнанник и одиночка, не мог понять. И именно это было единственным оружием, которое могло его победить.