Хаос в блокноте (гет)

Йокогама проснулась серым утром. Небо затянуло низкими тучами, тяжёлыми, будто они вот-вот сорвутся новым дождём. Свет был тусклый и рассеянный, словно весь город накрыли влажной вуалью. Воздух пах мокрым асфальтом, озоном и чем-то металлическим, напоминая о прошедшей грозе.

Люди спешили по улицам, прячась под зонтами, капли скатывались по цветным куполам, собирались у краёв и срывались вниз тонкими струйками. Шум шагов смешивался с плеском луж и далёким гулом машин. Кто-то ускорял шаг, перепрыгивая через тёмные пятна воды, кто-то шёл медленнее, задумчиво всматриваясь в мутное отражение неба под ногами.

Уличные фонари всё ещё горели — их тёплый янтарный свет казался неуместным на фоне позднего утра, но в то же время он придавал улицам особое очарование, словно город никак не мог до конца проснуться. Витрины кафе отсвечивали запотевшими стёклами, изнутри тянулся аромат свежего кофе и сладкой выпечки, маня прохожих укрыться от сырости.

И над всем этим висела тихая вязкая тишина после дождя — как пауза, растянувшаяся между ночной бурей и новым днём.

Дождь начался внезапно, как это часто бывает в Йокогаме. Ещё мгновение назад небо выглядело просто хмурым, затянутым привычной серой пеленой, и ничто не предвещало беды. Но затем словно кто-то прорвал плотину, с небес хлынул поток — густой, тяжёлый, шумный. Вода забарабанила по крышам, по капюшонам прохожих, с гулом ударилась о мостовую, заливая улицы так, будто сама природа решила проверить горожан на терпение и стойкость. Лужи расползались прямо на глазах, превращаясь в мелкие зеркала, в которых дрожали светящиеся вывески.

Куникида раздражённо щёлкнул зонтом, раскрывая его резким, отточенным движением. Зонт раскрылся с глухим хлопком, словно оружие, приведённое в боевую готовность. Он поднял его над головой, но вид его всё равно оставался мрачным. Дождь бил по ткани зонта с таким упорством, будто и не собирался прекращаться, а только набирал силу.

Куникида ненавидел такие внезапные срывы. Он любил порядок, системность — когда каждое утро расписано, когда погода не преподносит сюрпризов, а день идёт так, как задумано. Но дождь не подчинялся ни планам, ни логике. Он ворвался в его утро, смешал карты, заставил перестраиваться на ходу. И, как назло, маршрут вёл через мост — длинный, открытый всем ветрам и потокам, где не было ни навеса, ни укрытия.

Он шагнул на мост, слыша, как ветер усиливает натиск воды, срывая капли с краёв зонта и забрасывая их прямо на лицо. С каждым шагом он ощущал, как город вокруг будто растворяется в туманной пелене дождя, оставляя его одного посреди водной стихии.

Он шагал быстро, стараясь не прислушиваться к навязчивому шуму дождя. Капли с гулким шорохом били по ткани зонта, по мостовым плитам, по металлическим перилам, сливаясь в бесконечный фон. Но взгляд зацепился за силуэт — тонкую женскую фигуру, стоявшую неподвижно у самого края моста.

Свет редких фонарей пробивался сквозь поток дождя и выхватывал её очертания из серой темноты: высокий зонт, изящный силуэт, волосы, уложенные слишком аккуратно, чтобы это могла быть случайная прохожая, застрявшая под ливнем. Коё Озаки.

Сердце Куникиды предательски дрогнуло. Он чувствовал это так ясно, будто тело само выдало реакцию, прежде чем разум успел вмешаться. Всё было просто: он должен пройти мимо. Она — враг. Женщина мафии. Символ того хаоса, которому он противостоит каждый день. У него не было причин останавливаться. Но ноги не слушались. Шаги замедлились, а затем вовсе стихли.

— Вы промокнете, — вырвалось у него, прежде чем он успел себя одёрнуть. Голос прозвучал тише и мягче, чем он хотел, без привычной строгости.

Коё повернула голову. На её лице, освещённом мягким золотистым светом фонаря, дождевые капли блестели, словно россыпь хрупких камней. Ни следа насмешки, ни вызова — только лёгкая, почти едва заметная улыбка. Такая, от которой внутри становилось ещё более неуютно. Будто она заранее знала, что он остановится. Что он не сможет пройти мимо.

— Возможно, — ответила она тихо. Голос её был ровным, спокойным, будто сам дождь говорил её устами. — Но мне нравится смотреть на дождь.

Эти слова, произнесённые так просто, неожиданно отозвались в нём. Словно что-то живое внутри зашевелилось, ломая стены. Он вдруг поймал себя на мысли, что тоже иногда задерживает взгляд на мокрых улицах, на отражениях фонарей в лужах, но никогда не позволял себе признаться в этом даже самому себе.

Куникида стиснул пальцы на ручке зонта так сильно, что костяшки побелели. Всё в нём сопротивлялось. Это было неправильно. Это было нелогично. Это разрушало порядок, в котором он так отчаянно нуждался.

— Это неразумно, — произнёс он чуть резче, чем собирался.

Но даже сам себе он не смог доказать, что говорит искренне.

Она чуть приподняла бровь, но не сделала ни малейшего движения, чтобы отойти или взять зонт у него. Лишь стояла, спокойная, будто сама — часть этого дождя. Куникида, чувствуя, как в груди растёт странное упрямство, сделал шаг ближе. Он не смотрел ей прямо в глаза — слишком опасно. Вместо этого он протянул зонт над её головой так, чтобы и её плечи оказались в круге защиты.

Капли дождя зашумели по ткани громче, гулко, настойчиво, словно пытались пробить эту хрупкую границу, которую он — против воли — только что выстроил. Мост вокруг тонул в потоках воды, но здесь, под зонтом, образовалось крошечное укрытие, слишком тесное для двоих.

И тогда он ощутил — её плечо едва коснулось его руки. Лёгкое, невесомое касание, словно крыло мотылька. Случайно или нет — не имело значения. Для него это оказалось слишком близко.

Куникида замер. В груди что-то сжалось, дыхание сбилось, сердце ударилось о рёбра сильнее, чем он позволял себе. В голове зазвучал голос рассудка: "Назад. Отойди. Это ошибка". Но тело не слушалось. Он стоял, упрямо врастая в землю, чувствуя рядом чужое тепло в этом ледяном дожде.

Коё бросила на него взгляд искоса. Её глаза блестели в свете мостовых фонарей, отражая золотистые и алые блики, и невозможно было понять — скрывается ли в них тихий смех или простое, спокойное наслаждение моментом. Казалось, её взгляд пронизывает его, разрывает привычные стены, и он не мог отвести глаза, хотя должен был.

— Вы странный человек, Куникида-сан, — сказала она наконец мягко, голосом, в котором не было ни издёвки, ни язвительности. Лишь лёгкая насмешливая нежность. — Спасаете того, кого, по всем правилам, должны ненавидеть.

Слова ударили точно в цель. Он повернул голову к ней, уже готовый бросить резкий ответ — отстранённый, холодный, правильный. Но язык предательски замер, горло сжалось, и слова застряли, не находя выхода.

Вместо этого он скользнул взглядом по её лицу и заметил, как по её щеке медленно скатилась капля дождя, отражая свет фонаря и оставляя за собой блестящую дорожку. Это было так просто, так естественно — и в то же время непереносимо интимно.

Прежде чем он осознал, что делает, его рука сама поднялась. Пальцы осторожно коснулись её кожи и стёрли влагу. Лёгкое движение, почти случайное, но для него оно оказалось шагом через черту. Её кожа была тёплой, и это тепло пробивалось сквозь холодный воздух и шум дождя, разрушая его привычные границы.

Куникида понял — назад пути уже нет.

Прикосновение было мимолётным — меньше секунды, лёгкий жест, который для любого другого ничего бы не значил. Но для него оно растянулось в вечность. В этом коротком мгновении соединилось всё: шум дождя, дрожь в его пальцах, близость, от которой он так упорно бежал. И когда он, наконец, отдёрнул руку, то сделал это быстрее, чем успел осознать.

Сердце билось гулко, оглушительно, словно пыталось вырваться наружу. Ему казалось, что этот стук способен перекрыть даже тяжёлый барабанный бой дождя по мосту.

— Это… не имеет значения, — выдавил он хрипло, вновь вцепившись пальцами в ручку зонта, будто в спасительный якорь. — Я просто… не могу оставить женщину промокать под дождём. Так поступает мужчина.

Слова звучали сурово, но даже сам он почувствовал, что за ними скрывается что-то другое — оправдание, попытка спрятаться от самого себя.

Коё улыбнулась чуть шире. Не насмешливо, не с вызовом, а мягко, с оттенком благодарности, которую трудно было игнорировать. И сделала шаг ближе. Всего лишь шаг, но достаточно, чтобы их локти почти соприкоснулись, чтобы воздух между ними стал тесным, наполненным напряжением и теплом.

И в этот миг Куникида понял: идеалы рушатся негромко. Они не ломаются под натиском трагедий и великих потрясений. Они растворяются медленно, в мелочах — в шелесте дождя, в случайном касании кожи, в том, как легко забыть, кто стоит рядом.

Он шёл рядом с ней по мосту. Держал зонт чуть наклонённым, чтобы её плечи оставались сухими, даже если сам при этом промокал сильнее. С каждым шагом он чувствовал, что этот выбор — не случайность, а осознанное решение.

Он больше не мог отрицать: Коё не была для него просто «женщиной мафии». Она была тем человеком, чьё присутствие тревожило его сильнее любого врага и согревало глубже любого союзника. И это уже не помещалось в рамки его строгих правил.

Где-то внутри, очень неохотно, но ясно он признал то, от чего так отчаянно отмахивался: он тянулся к ней. Хотел оставаться рядом, слышать её голос, ловить эти редкие, мягкие улыбки. И впервые за долгое время Куникида позволил себе не спорить с этим желанием.

Шаги отдавались по мокрому мосту, дождь хлестал по зонтам и перилам, но ему казалось, что весь город исчезает, остаётся только она — и тихое тепло между ними, в которое он начал верить.