Нарушители времени (гет)

Беллатрикс смотрела на Гермиону так пристально, будто её взгляд мог пробить ткань самой реальности. Сухие губы чуть приоткрылись. Голос, когда наконец прозвучал, был хриплым, словно она произносила эти слова сквозь пепел:

— Какой… сейчас… год?

Гермиона замерла. Сначала даже не осознала, что именно услышала.

Её пальцы, всё это время сжимавшие край одеяла, непроизвольно сжались сильнее, будто старались удержать контроль хотя бы за что-то материальное. Грудь сдавило. Дыхание вдруг стало коротким, неровным. Она моргнула один раз, другой. Попыталась что-то сказать, но слова не сразу находили дорогу к губам. В голове вспыхнуло сразу десяток мыслей: бредит, последствия падения, психологический шок, нужно позвать мадам Пинс… Но ни одна из этих мыслей не прижилась.

Гермиона не сразу поняла, что она действительно это сказала. Сначала показалось, что Беллатрикс просто бредит. Но нет. В её глазах мелькнуло осмысленное, живое беспокойство. Там не было пустоты, только растерянность. Гермиона медленно вдохнула, чувствуя, как ком подступает к горлу. Она не знала, почему этот вопрос вызвал в ней такое странное чувство тревоги, будто за простыми словами скрывалось нечто огромное, опасное.

— Что…? — выдохнула она наконец. — Что ты сказала?

Беллатрикс не моргнула. Её глаза были слишком внимательные, слишком живые для больной. И сейчас они буквально вонзились в Гермиону.

— Какой. Сейчас. Год, — повторила она медленно, выделяя каждое слово.

Гермиона почувствовала, как в животе что-то сжалось. Она отступила на полшага, будто пытаясь найти расстояние, в котором будет легче дышать. Пальцы дрожали. Она машинально прижала их к своей юбке, потом поправила ворот мантии, потом, снова к волосам. Её мысли метались, как пойманные в сети мотыльки: почему она спрашивает об этом? зачем?

— Тысяча… — Гермиона запнулась.

— Девяносто… четвёртый, — произнесла Гермиона медленно, отчётливо, словно боялась ошибиться. — Сейчас 1994 год.

Мгновение тишины. Беллатрикс моргнула. Один раз. Второй. Потом её губы дрогнули, и она коротко выдохнула, обожжённо.

Беллатрикс не отреагировала сразу — только прищурилась, глядя куда-то в сторону, будто вслушивалась в невидимую музыку. А Гермиона в этот момент ощутила, как по коже пробежал холод. Её рука непроизвольно легла на грудь, словно это было попыткой удержать бешено стучащее сердце.

— Девяносто… — повторила Беллатрикс, словно пробуя слова. — Четвёртый.

Гермиона кивнула, хотя сама не понимала, зачем. Горло пересохло. Она сглотнула, чувствуя, как язык будто прилип к нёбу.

— Нет… — прошептала Белла, качнув головой. Её чёрные кудри упали на половину её лица, скрывая истинные эмоции. — Нет, это… это неправда. Это не может быть.

Она подняла руку, как будто хотела дотронуться до чего-то невидимого. Воздуха, стены, света. Пальцы дрожали.

— Я только что шла по этажу, — едва слышно сказала Беллатрикс. — Наверху была Нарци… Цисси… — голос дрогнул, и она прикусила губу, чтобы не сорваться. — Это было… в шестьдесят пятом. Шестьдесят пятом году!

Гермиона почувствовала, как по спине пробежал холод. Семьдесят седьмой. Это же… почти тридцать лет назад. А точнее, двадцать девять. Беллатрикс полностью откинулась на подушку. Её грудь быстро вздымалась, дыхание стало прерывистым, как у человека, которому не хватает воздуха. Гермиона машинально потянулась к ней. Ткань больничной рубахи была холодной и влажной от пота.

— Тише, — прошептала она, неосознанно. — Всё хорошо. Всё уже позади.

Беллатрикс резко повернула к ней голову.

Глаза были слишком живые. Они метнулись к лицу Гермионы, задержались на мгновение.

— Позади? — переспросила она с тихой усмешкой. — Ты даже не представляешь, что было там, откуда я пришла.

Она на секунду прикрыла глаза. Ресницы дрожали. Гермиона смотрела, не в силах отвести взгляд. Что-то в Беллатрикс изменилось. Исчезла резкость, вместо неё появилась странная, глубокая усталость.

— Всё вокруг… — Беллатрикс приподняла руку, медленно, словно вода сопротивлялась её движению. — Даже воздух пахнет иначе. И ты…

Она чуть прищурилась, вглядываясь в Гермиону.

— Ты умная, — тихо сказала Беллатрикс, чуть склонив голову. — По глазам видно. Ты видишь больше, чем говоришь.

Она улыбнулась почти болезненно. — Это редкость.

Гермиона не ответила. Она чувствовала, как сердце гулко стучит где-то в горле. Это было неправильно. Сидеть так близко, почти вплотную, смотреть в глаза этой девушки и видеть в них страх и одиночество.

— Не знаю, почему ты оказалась здесь, — сказала Гермиона тихо. — Но я помогу тебе.

Она едва заметно подалась вперёд, чтобы её голос звучал мягче. — Обещаю.

Беллатрикс опустила взгляд. Её пальцы, бледные и тонкие, крепко сжимали простыню.

Гермиона медленно подняла руку.

Пальцы дрожали чуть заметно, будто от холода или страха сделать что-то неправильно. Движение было нерешительным, но в нём чувствовалась искренность. То редкое, бессловесное желание быть рядом. Она не сказала ни слова, просто протянула ладонь вперёд, открыто, мягко, как предлагают утешение, которое нельзя выразить словами.

Беллатрикс это почувствовала прежде, чем увидела. Она медленно подняла взгляд. Её глаза встретились с глазами Гермионы.

В них была только тревожная, живая теплота, в которой Беллатрикс неожиданно ощутила безопасность. Это чувство было настолько непривычным, что она почти физически отпрянула. Тело само отозвалось на инстинкт защиты, но не до конца.

Беллатрикс чуть нахмурилась. Слова Гермионы, «я помогу тебе», задели её неожиданно остро, словно кто-то осторожно провёл ногтем по старому, но ещё живому шраму. На мгновение в её глазах мелькнуло что-то хищное, та старая привычка защищаться насмешкой, прятать растерянность под колючим презрением.

Поможет мне? — эхом пронеслось в голове. Какая наивность.

Её губы дрогнули, уголок рта чуть приподнялся в знакомом выражении сухого скепсиса, будто она уже заранее знала цену этим мягким словам. Она хотела сказать что-то колкое, режущее слух, но слова застряли где-то между дыханием и памятью. И вдруг Беллатрикс вспомнила голос матери. Холодный и чёткий:

«Блэки не верят. Мир — это тжота, деточка. И если ты ослабнель хоть на миг, тебя сожрут.»

Маленькая Белла, лет десяти, с заплетёнными в косу волосами, стояла тогда посреди огромной гостиной, где даже стены пахли гордостью и старостью.

Она слушала и кивала. Училась держать подбородок ровно, не моргать, не выказывать боли.

И сейчас, вот эти слова Гермионы, произнесённые почти шёпотом, будто заклинание: «Я помогу тебе. Беллатрикс почувствовала, как внутри неё шевельнулось что-то чужое, неестественное, как будто старая броня дала крошечную трещину. Её пальцы, всё ещё лежавшие на запястье Гермионы, напряглись. Сначала хотела отдёрнуть руку по привычке, с брезгливостью. От чужих прикосновений у неё всегда было чувство, будто на кожу ложится невидимая пыль. Она ненавидела это. Её учили держать дистанцию, не позволять никому подходить слишком близко. Тело являлось оружием, взгляд — бронёй а чувства — слабостью

Но сейчас всё было иначе. В этой тишине, где слышалось только их дыхание, Беллатрикс вдруг поняла, что впервые за много лет никто не приказывает ей, не требует, не угрожает. Эта девчонка, с этими мягким, сбивчивым голосом, с руками, дрожащими от волнения, просто сказала, что поможет. Без выгоды, без страха. Беллатрикс чувствовала, как сопротивление внутри неё тает, как медленно, неохотно, но неизбежно из-под привычной холодной маски проступает что-то другое. Усталость и смутное желание хотя бы на миг перестать быть настороже.

Через пару часов, полумрак в больничном крыле стал мягче, почти уютным. Тусклые огоньки свечей отражались в металлических подставках, в прозрачных пузырьках с зелёными и янтарными зельями, бросая по стенам зыбкие, тёплые блики. Воздух пах лекарственными травами и лёгким холодом ночи, что пробирался сквозь узкие окна.

Разговор между ними постепенно иссяк. Слова растворились в длинных, натянутых паузах. Беллатрикс уже дышала ровнее. Лицо её всё ещё было бледным, но в глазах появился тот живой блеск, которого не было прежде, как будто в них снова загорелся огонь сознания. Гермиона сидела рядом, не отрывая взгляда. У неё болела спина от долгого сидения на жёстком стуле, пальцы всё ещё дрожали после того, как она держала руку Беллы. Но усталость как будто отступила. В голове всё перемешалось и недоверие, и странное, непрошеное чувство, будто она смотрит не на врага, а на человека, которому больно.

Мадам Пинс наконец позволила им выйти — «только ненадолго, мисс Грейнджер».

— Она всё ещё слаба. И если вдруг почувствует слабость, сразу обратно, понятно?

Гермиона кивнула.

Беллатрикс только коротко усмехнулась.

Когда они поднялись, Белла на мгновение пошатнулась. Гермиона инстинктивно подхватила её под руку. К собственному удивлению почувствовала, как та не отстранилась. Их шаги гулко отдавались по длинному каменному коридору. За окнами небо уже потемнело до густо-синего, а внизу, за башнями, плыл медный закат.

Больничное крыло постепенно тонуло в тени. Каждый шаг к двери был будто путешествием между мирами. От стерильного света и шепотов к живому замку, где ночь дышала магией.

Беллатрикс шла, почти не опираясь, но Гермиона всё равно держала её.

Кожа под пальцами была холодной, но теперь уже не ледяной.

— Ты уверена, что хочешь выйти? — спросила Гермиона, тихо, будто боялась нарушить хрупкий покой.

Беллатрикс ответила после короткой паузы:

— Ненавижу такие белые стены.

Голос её был хрипловатым, как звук углей, гаснущих в очаге.

Они подошли к высоким дубовым дверям. Петли были массивные, старые, каждая полна времени. Гермиона уже протянула руку, чтобы открыть, но в этот момент дверь вдруг дрогнула и распахнулась изнутри. Снаружи, в полосе золотого света из коридора, стоял Гарри. На лице была тревога, уставшая, но искренняя.

— Гермиона! — он выдохнул, как будто держал дыхание всё это время.

Он осёкся, когда взгляд упал на Беллатрикс.

Гарри мгновенно побледнел. В зрачках был резкий всполох узнавания, будто он увидел привидение, слишком живое, чтобы быть просто сном. Плечи напряглись, дыхание сбилось. Его рука, почти инстинктивно, скользнула вниз, к палочке, к привычной защите, словно рефлекс от боли, оставшейся в памяти. На мгновение между ними воцарилось напряжение, почти ощутимое. Беллатрикс не опустила глаза, только чуть приподняла подбородок, и в темноте её глаза сверкнули, как кусочки обсидиана.

— Всё хорошо, Гарри, — быстро сказала Гермиона, делая шаг вперёд.

Гарри моргнул, будто пытаясь стряхнуть наваждение. Его пальцы медленно отодвинулись от кармана, где пряталась палочка. Он выдохнул через нос, словно только что выпустил пар. Глаза всё ещё оставались настороженными, но в них появилась усталость. Он мимолётно взглянул на Гермиону так, будто хотел спросить тысячу вопросов, но понял, что сейчас не время.

Гарри не стал больше ничего говорить. Он просто кивнул, взглядом скользнув по их сцепленным рукам, и отступил в сторону, освобождая проход. Возле стены, чуть поодаль, сидел Рон. Он спал, валясь прямо на холодный каменный пол, прислонившись к стене, с открытым ртом и наполовину растаявшей конфетой в зубах. Его голова то и дело кивала вперёд, будто он пытался клюнуть воздух.

Каждые несколько секунд он клевал воздух подбородком, бормотал что-то вроде:

— Не… трогай… тролля… Герми…

Гарри закатил глаза, но уголки его губ дрогнули едва заметно, устало.

Гермиона, не удержавшись, тоже улыбнулась. После долгих часов напряжения этот нелепый, детский момент выглядел почти чудом.

— Он… он так и сидит тут с самого вечера, — пробормотал Гарри, не зная, то ли смеяться, то ли смущённо вздыхать. — Сказал, что не уйдёт, пока ты не выйдешь.

Гермиона, впервые за долгие часы, улыбнулась по-настоящему.

— О, Рон…

Она подошла, аккуратно вынула конфету из его пальцев, чтобы не испачкал мантии. Рон, не просыпаясь, что-то невнятно пробормотал, дернул плечом и снова уткнулся лбом в колени. Беллатрикс наблюдала за этим с выражением, в котором странным образом переплелись изумление, лёгкая насмешка и зависть. Она посмотрела на Гарри, потом снова на Гермиону, на их естественную, незащищённую теплоту.

— У вас тут странные обычаи, — тихо сказала она. — Ждать, пока кто-то просто проснётся… Я думала, так не бывает.

Гарри повернулся к ней, но промолчал.

Гермиона лишь слегка улыбнулась.

— Это не обычаи, — сказала она спокойно. — Это дружба.

Беллатрикс отвела глаза. Слово «дружба» в её мире звучало почти как заклинание из древней магии.

— Пойдём, — сказала Гермиона, подойдя к Белле. — Уже поздно. Она уверенно сжала руку Беллатрикс, ведя её вперёд. Когда они вышли в коридор, холодный воздух Хогвартса коснулся их лиц. Снаружи было тихо, только где-то далеко, за арками, слышались шаги патрулирующего привидения. Огонь факелов отбрасывал по стенам тёплые, мерцающие пятна.