Позывной «Сойка» (джен)

Запись от 18 мая. Окоп. Сыро, но не холодно. Сидим, молчим.

Влажная глина окопа впивается в спину сквозь бушлат, отдает в кости сырым, промозглым холодом. Не холодом зимы, а холодом земли, что устала от нас всех. Мы греем котелки. Пламя горелки шипит, вырывая из мрака наши закопченные, небритые лица. Вода в моем котелке закипела — крошечное чудо в этом аду. Я насыпаю эту коричневую труху, горькую пыль, что с претензией зовется «растворимым кофе». Помешиваю штык-ножом. Лезвие цепляется за жесть, скрежещет, и этот звук режет тишину. Поднимаю котелок — первый глоток обжигает губы. На вкус — густая горечь и вездесущий песок. Он везде. В еде, в зубах, в душе. Мелкая, абразивная пыль бытия, которая стирает тебя по крупице.

Рядом, прислонившись к брустверу, сидит Физрук. Его позывной — не просто кличка, это его прошлая жизнь, вытесанная из плоти. Он вечно что-то бормочет, говорит, что так от страха отвлекается — от страха, что висит в воздухе густым, невидимым туманом. Сегодня он смотрит в свой котелок, как в гадальную чашу, и начинает рассказывать. Голос его тихий, прерывистый, плывущий из другого, чистого мира.

«У меня в школе… был мальчик. Сережа. Первый класс. Щупленький такой, в больших круглых очках. Не мог кувыркнуться через голову. Никак. Все время заваливался на бок, как неваляшка. Я ему сто раз говорю: «Сереж, давай, соберись в комочек! Представь, что ты — мячик! Круглый, упругий мячик!» А он смотрит на меня своими огромными, серьезными глазами сквозь эти линзы, весь мир в них отражается, и такой, с детской верой, говорит: «А я мячик не умею».

Физрук замолкает. Помешивает свой «кофе» тем же грязным штыком. В его глазах плавает отражение того далекого спортзала, пахнущего древесной стружкой и детским потом.

«Интересно…— выдыхает он, и это слово висит в воздухе тяжелее снаряда. — Сережа… научился кувыркаться?»

Мы сидим и молча, медленно, допиваем эту бурду. Я закрываю глаза и вижу его. Маленького Сережу в синих трусишках и белой майке. Он стоит на голубом мате и пытается. Пытается свернуться, оттолкнуться, перевернуть свой хрупкий мир. Физрук, наверное, видит его же. И у каждого из нас в голове рождается свой Сережа. Свой мальчик, который чего-то там не умел. И за которого сейчас, в этой сырой яме, так мучительно, до тошноты страшно.