Камера № 394-Б (джен)

Азкабанское утро всегда начиналось одинаково: с ощущения, что кто-то настойчиво пытается заморозить твои внутренности. Драко проснулся от того, что Август Руквуд громко и ритмично стучал ложкой по металлической миске. Это был не призыв к еде, а, как он сам утверждал, «акустическая калибровка пространства».

— Тональность си-бемоль, — бормотал бывший невыразимец, прислушиваясь к звону. — Смещена на полтона вниз из-за повышенной влажности. Это влияет на ментальные поля. Мы все умрём от когнитивного диссонанса.

— Заткнись, Август, — сонно проворчал Родольфус Лестрейндж, натягивая на голову драную тряпку, служившую одеялом. — Твой диссонанс мешает мне досмотреть сон, где я топлю грязнокровок в чане с вишнёвым сиропом.

— Вишнёвый? — оживился Антонин Долохов, свешиваясь со своей койки вниз головой, как перезрелая летучая мышь. — Какая пошлость, Роди. Надо использовать кислоту. Или хотя бы прокисший тыквенный сок. Эстетика, друг мой, важна даже во сне.

Драко сел на своей подстилке, протирая глаза. Его спина ныла, напоминая, что спать на полу вредно для здоровья, даже если ты молодой волшебник.

— Доброе утро, паноптикум, — прохрипел он, пытаясь размять затёкшую шею. — У нас сегодня по расписанию коллективное безумие или индивидуальные галлюцинации?

— Сегодня у нас день открытых дверей, — загадочно произнёс Долохов, спрыгивая на пол с грацией, удивительной для человека его возраста и образа жизни. — Я чувствую это копчиком. Копчик никогда не врёт. Он ноет к дождю и чешется к неприятностям. Сейчас он чешется так, будто у меня там гнездо пикси.

— К нам никто не придёт, — отмахнулся Драко, поднимаясь и направляясь к ведру с водой, чтобы умыться (вода была ледяной и солоноватой, но другой не было). — Кому мы нужны? Министерство забыло про нас, как про прошлогодний снег.

В этот момент тяжёлая железная дверь заскрежетала. Звук был настолько неожиданным, что Руквуд уронил миску, а Лестрейндж подскочил на месте, ударившись головой о верхнюю нару.

Драко замер с мокрыми руками. Сердце ёкнуло. Неужели Долохов прав, и его копчик действительно обладает пророческим даром?

Дверь со стоном отворилась, впуская в камеру яркий, режущий глаза свет из коридора (там явно висели магические факелы, на которые в самой камере, видимо, не хватило бюджета). На пороге стоял охранник, тот самый, с лицом-пудингом, а рядом с ним — фигура в аврорской мантии.

Мантия была качественной, алой, с золотой вышивкой. Человек, носивший её, выглядел так, словно только что сошёл с обложки «Ежедневного Пророка». Очки в круглой оправе, шрам в виде молнии на лбу, выражение лица — смесь героической решимости и глубокой скорби.

Гарри Поттер. Избранный. Мальчик-Который-Выжил-И-Теперь-Портит-Жизнь-Другим.

— Посетитель к заключённому Малфою, — буркнул охранник, отступая в тень. — У вас пятнадцать минут. Без глупостей. Палочку я у мистера Поттера временно изъял, так что на побег не надейтесь. Хотя куда вы денетесь с подводной лодки...

Гарри шагнул внутрь. Дверь за ним с лязгом захлопнулась, отрезая путь к отступлению.

Поттер огляделся. Его зелёные глаза расширились за стёклами очков. Он, вероятно, ожидал увидеть темницу, но реальность — запах, сырость, ободранные стены и три пары глаз, смотрящих на него из полумрака, — явно превзошла его ожидания.

Драко выпрямился. Ему вдруг стало мучительно стыдно за свой вид: за грязную робу, за немытые волосы, за то, что он стоит босиком на холодном камне. Но он тут же подавил это чувство, заменив его привычной маской высокомерия.

— Поттер, — протянул он, стараясь, чтобы голос звучал скучающе. — Какая честь. Решил проверить, не сгнили ли мы тут окончательно? Или пришёл взять автограф у Долохова?

Гарри перевёл взгляд на Драко. В его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость, и это разозлило Малфоя больше, чем если бы Поттер начал в него плевать.

— Привет, Малфой, — сказал Гарри. Голос его звучал немного скованно. — Твоя мать... Нарцисса просила узнать, как ты. И я... я инспектирую условия содержания. Есть сигналы о нарушениях прав заключённых.

Из тёмного угла, где сидел на своей койке Долохов, раздался тихий, скрипучий смех.

— Права заключённых? — переспросил Антонин, не выходя на свет. — Это что-то новенькое. У нас тут есть право на вдох, право на выдох и право сдохнуть тихо. Какое из них нарушено?

Гарри напрягся, вглядываясь в темноту.

— Антонин Долохов, — констатировал он. — Я вижу, ты не изменился. Всё такой же... разговорчивый.

— А ты всё такой же герой, Поттер, — парировал Долохов. — Пришёл спасать сирых и убогих? Так спаси нас от скуки. Что у Поттера на лбу, а у нас в заднице?

Гарри опешил. Он моргнул, явно не ожидая такого поворота диалога.

— Что? — переспросил он.

Драко закатил глаза. Он чувствовал странное раздвоение. С одной стороны, ему было неловко перед Поттером за этот балаган. С другой — он чувствовал, как внутри поднимается волна защитного сарказма. Это были его сокамерники, его сумасшедший дом, и Поттер здесь был чужаком.

— Молния? — автоматически предположил Драко, поворачиваясь к Антонину. — Нет, Антонин, это не смешно. У нас нет молний в заднице. Хотя, учитывая сквозняки...

— Не молния! — радостно воскликнул Долохов. — А светлое будущее, Драко! У Поттера оно написано на лбу, он же Герой. А у нас оно... ну, ты понял где. В глубокой, тёмной перспективе!

Лестрейндж заржал, хлопая себя по бедру. Руквуд одобрительно хмыкнул: — Статистически верное утверждение. Вероятность светлого будущего для нас стремится к нулю, что географически совпадает с упомянутой локацией.

Гарри стоял, переводя взгляд с одного Пожирателя на другого. Он выглядел растерянным. Он готовился к угрозам, к проклятиям, к мрачному молчанию. Но он не был готов к стендап-шоу в исполнении убийц.

— Малфой, — Гарри сделал шаг к Драко, стараясь игнорировать остальных. — Послушай. Я серьёзно. Кингсли готовит амнистию для тех, кто был втянут в войну по принуждению или в несовершеннолетнем возрасте. Твоё дело пересматривается. Если ты будешь сотрудничать...

— Сотрудничать? — перебил его Драко. Он скрестил руки на груди, чувствуя, как холод пробирает до костей, но стараясь не дрожать. — С кем? С Министерством, которое засунуло меня в одну камеру с этими... джентльменами удачи ради экономии бюджета? Ты видишь это, Поттер? — он широким жестом обвёл камеру. — Это «хостел». Три звезды. Минус три.

— Я вижу, что условия... неприемлемые, — признал Гарри, морщась от запаха. — Я напишу рапорт. Вас должны расселить.

— О, нет-нет-нет! — воскликнул Долохов, наконец спрыгивая с койки и выходя на свет. Он подошёл к Гарри почти вплотную, игнорируя то, что аврор инстинктивно отшатнулся. — Не надо нас расселять, Поттер! Мы только притёрлись! Мы стали семьёй! Ты хочешь разбить семью? Сиротка Поттер хочет лишить нас домашнего уюта?

— Отойди, Долохов, — жёстко сказал Гарри, но в голосе его не было прежней уверенности.

— Загадка, Поттер! — не унимался Антонин, сверкая глазами. — Отгадаешь — отойду. Не отгадаешь — будешь слушать, как Руквуд читает лекцию о влиянии плесени на магическое ядро. Что длинное, твёрдое и есть у каждого аврора, но он стесняется это показывать приличным людям?

Гарри покраснел. Он явно подумал о том же, о чём в своё время подумал Драко.

— Это палочка, — быстро сказал он. — Скрытое ношение.

— Ха! — Долохов разочарованно махнул рукой. — Скучно, Поттер! Ответ — совесть! Она у вас твёрдая, как камень, длинная, потому что тянется за вами хвостом, и вы её никому не показываете, потому что её нет! Ну, или "Устав Аврората", что тоже подходит.

Драко не выдержал и фыркнул. Гарри посмотрел на него с упрёком.

— Тебе смешно, Малфой? — спросил Поттер. — Ты понимаешь, что ты деградируешь здесь?

— Я адаптируюсь, Поттер, — холодно ответил Драко. — Это называется выживание. Ты бы не продержался здесь и недели со своим гриффиндорским пафосом. Тебя бы съели. Или дементоры, или мы. Морально, конечно. Физически ты слишком тощий.

— Я пытаюсь тебе помочь, — процедил Гарри.

— Помоги себе, — огрызнулся Драко. — Иди к Кингсли, пиши свои рапорты. Скажи маме, что я жив, здоров и учусь играть на нервах. И что я освоил искусство разгадывания идиотских загадок. Это, знаешь ли, полезный навык. Развивает латеральное мышление.

Гарри покачал головой. Он выглядел усталым и разочарованным.

— Я не узнаю тебя, Малфой. Ты защищаешь их? Этих людей?

— Я не защищаю их, — тихо, но твёрдо сказал Драко, глядя Гарри прямо в глаза. — Я живу с ними. Мы в одной лодке, Поттер. И эта лодка тонет в дерьме. А ты стоишь на берегу в белом пальто и кричишь нам, чтобы мы гребли правильнее. Уходи. Ты не вывезешь интеллектуального уровня этой камеры.

В углу Руквуд начал тихо аплодировать. Медленно, ритмично.

— Браво, Драко, — прошелестел он. — Социальная сегрегация и классовая ненависть в одном флаконе. Ты становишься настоящим философом.

Гарри поджал губы. Он понял, что диалога не получится. Стена между ними — не каменная, а ментальная — стала толще, чем стены Азкабана.

— Я всё равно добьюсь пересмотра твоего дела, — упрямо сказал Поттер. — И я добьюсь, чтобы вас расселили. Это ненормально.

— Нормальность — это иллюзия, вызванная недостатком алкоголя в крови, — заметил Лестрейндж, переворачиваясь на другой бок. — Уходи, мальчик. Ты портишь нам атмосферу. Мы только настроились на медитацию.

Гарри бросил последний взгляд на Драко. В этом взгляде было смешано всё: непонимание, жалость, злость и, возможно, капля уважения к тому странному стержню, который он увидел в бывшем школьном враге.

— До встречи, Малфой, — бросил он и постучал в дверь.

Охранник открыл почти мгновенно, словно подслушивал (что, скорее всего, так и было). Гарри вышел, и дверь снова захлопнулась, погружая камеру в привычный полумрак.

Несколько секунд царила тишина.

— Ну что, — нарушил молчание Долохов, возвращаясь на свою койку. — Поттер ушёл, а осадочек остался. Какой он всё-таки... пресный. Никакой искры. Даже Авадой в него кинуть не хочется, скучно.

— Он герой, — пожал плечами Драко, садясь на пол и обхватывая колени руками. Адреналин схлынул, оставив после себя пустоту и усталость. — У героев нет чувства юмора. Это прописано в их должностной инструкции.

— Зато у тебя оно появилось, — одобрительно заметил Антонин. — Ты его неплохо отшил. «Не вывезешь интеллектуального уровня»... Ха! Это надо записать. Август, у тебя есть чем писать?

— Я запомнил, — отозвался Руквуд. — Внёс в реестр цитат камеры 394-Б под номером 412. Сразу после фразы Лестрейнджа о том, что «тараканы вкуснее, если представить, что это трюфели».

Драко почувствовал странное тепло в груди. Это было извращённое, неправильное чувство — гордость от похвалы убийцы. Но здесь и сейчас это было единственное, что у него было.

— Кстати, о загадках, — оживился Долохов, словно визит Поттера был лишь досадной рекламной паузой в их бесконечном шоу. — У меня родилась новая. Специально для тебя, Драко, в честь визита твоего дружка.

— Он мне не дружок, — вяло огрызнулся Малфой. — Ну, давай. Добей меня.

Долохов сел по-турецки, его глаза сверкнули в темноте.

— Что приходит без приглашения, обещает свободу, но оставляет только запах дорогого одеколона и чувство собственной ничтожности?

Драко усмехнулся. Это было легко. Слишком легко.

— Гарри Поттер с инспекцией, — ответил он.

— Бинго! — воскликнул Долохов. — Ты выиграл... дай подумать... право не выносить ведро сегодня вечером! Эта почётная обязанность переходит к Руквуду.

— Протестую, — монотонно возразил Руквуд. — Согласно графику, сегодня очередь Лестрейнджа.

— Лестрейндж спит, он в нирване, — отмахнулся Антонин. — А ты, Август, всё равно не спишь, считаешь блох на своей мантии. Так что ведро твоё.

Камера погрузилась в привычную рутину. Драко прикрыл глаза, прислушиваясь к шуму моря. Где-то там, за стенами, был мир Поттера — правильный, скучный, полный законов и морали. А здесь был их мир — безумный, грязный, жестокий, но по-своему честный.

И Драко с ужасом понял, что этот мир ему сейчас понятнее. Он посмотрел на свою руку, где под рукавом пряталась Метка.

— Четыреста двенадцатая цитата, — прошептал он. — Надо запомнить.

— Эй, Малфой, — окликнул его Лестрейндж, который, как оказалось, не спал. — А этот Поттер... он правда победил Тёмного Лорда?

— Правда, Родольфус.

— Странно, — проворчал Лестрейндж. — Такой хлипкий. Я думал, он хотя бы ростом с Хагрида. Разочарование сплошное. Даже проиграть достойно не кому.

— Зато он загадки не умеет отгадывать, — утешил его Драко. — Тупой как пробка.

В камере раздался дружный, хриплый смех. Смеялись Пожиратели Смерти и их вынужденный сосед, бывший аристократ Драко Малфой. И в этом смехе было больше жизни, чем во всех речах Кингсли Шеклболта вместе взятых.

Драко подумал, что если он когда-нибудь выйдет отсюда, он будет скучать по этим идиотам. Эта мысль была настолько дикой, что он сам себе улыбнулся.

— Следующая загадка, — потребовал он. — Долохов, не томи.

— О, мой юный друг вошёл во вкус! — обрадовался Антонин. — Ладно, слушай. Что общего у дементора и твоей тётушки Беллы в плохом настроении?

— Оба высасывают душу, но Белла при этом ещё и кричит? — предположил Драко.

— Гениально! — захлопал в ладоши Долохов. — Ты растёшь, Малфой! Скоро мы сделаем из тебя человека!

За окном бушевал шторм, но в камере № 394-Б было тепло. Тепло от безумия, которое грело лучше любого камина.