Гвоздь и подкова (гет)

2002 г.

С некоторых пор Гермиона стала жутко не любить камины. Гораздо меньше, чем аппарацию, которую она попросту ненавидела, но все же… Вот, то ли дело, в детстве. В родительском доме, помнится, пятачок перед электрическим камином с нарисованной решеткой был любимым местом маленькой Гермионы. Там она прочла свои первые книжки про героев, злодеев, волшебников и принцесс. Потом были те, что посерьезнее, но все равно камин, который пах горячей краской, был для нее настоящим. Воображение ловко дорисовывало дрова с запахом тлеющего дерева, хоть о том, как оно в действительности пахнет, коренная горожанка Гермиона имела весьма смутное представление.

То, что камины нужны зачем-то еще, кроме как почитать возле них да еще пофантазировать, Гермионе тоже понравилось. Да что там! Прежде они даже завораживали, причем именно фактом, что были волшебными. Путешествовать таким способом, если уж совсем честно, не доставляло приятных ощущений, но Гермиона настраивала себя, что когда-то он станет привычным и единственно возможным. Только теперь, став старше, она поняла, как смешны и детски были эти ее усилия. Усилия вписаться в волшебный мир настолько, чтобы ее считали своей.

«Что толку было становиться волшебницей, если не можешь исполнить настоящее волшебство», — эта мысль стала так часто приходить ей в голову последнее время, что Гермиона начала бояться, уж не заболела ли она психически. Раньше подобные внутренние истерики были чужды ее логичной и рационалистичной натуре. Под настоящим волшебством Гермиона понимала некое смутное всемогущество, способное избавить от ужасов и страданий, которые ей и ее близким довелось испытать так рано. Так несправедливо, вызывающе рано.

В восемнадцать Гермиона чувствовала себя израненным ветераном со шрамами, как у Аластора Грюма. В двадцать два — разочаровавшейся в жизни старухой. «Что же будет в тридцать», — иногда отрешенно думала она, разглядывая в зеркале мнимые морщины и очертившие глаза темные круги. Так бывало в минуты слабости, когда гадкие воспоминания, как черные кошки, возникали из темноты и начинали голосить, не желая угомониться. Вызвать их к жизни могли любые невинные вещи: короткие реплики, мелкие безделушки или, вот как сейчас, плохо вычищенный камин.

«Как только Гарри и Джинни в голову пришло поселиться в этом склепе? — досадливо думала Гермиона, уставившись на изогнутую решетку очага в старом доме Блэков. — Тут поневоле начнешь верить в мозгошмыгов, о которых все время твердит Полумна. Так и свихнуться недолго».

— Гермиона, ты меня слышишь? — голос Джинни звучал раздраженно. Ах, да! Она же явилась поддержать подругу перед свадьбой.

Ура! Гарри наконец-то созрел. То, что они с младшей Уизли уже почти год жили под одной крышей и спали в одной постели, не имело совершенно никакого значения перед этим эпохальным событием. Ну, как же… свадьба. Мечта любой девушки от четырнадцати и до… «До гроба», — мысленно съязвила Гермиона, попутно удивляясь, когда это в ней успело накопиться столько раздражения. Она ведь явилась всего полчаса назад. Нет. Черт. Уже полчаса назад и на протяжении этого времени была вынуждена выслушивать стенания Джинни, что ничего не готово, платье ей не идет, и вообще, она жуткая, рыжая дурнушка, а Гарри герой и все волшебницы Британии от него без ума… Гермионе казалось, что она сейчас запечатает подруге рот заклятием вечного молчания.

— Слушай, Джинни. Слушай и запоминай, — Гермиона пыталась говорить весело, то есть «весело», по мнению самой Гермионы. — Платье твое так себе, но зато у него столь экстремальное декольте, что все мужчины будут смотреть только туда. Можешь ради эксперимента накапать на подол вареньем. Держу пари, никто не заметит. Церемония не готова — плевать. Выпьют по паре бокалов и забудут, зачем пришли. Разве сама не знаешь, как это бывает? А когда твой братец выкинет парочку своих фортелей под хмельком, рейтинг мероприятия и вовсе взлетит до небес. А насчет «рыжая»… И порыжее видали. А не нравится — перекрасься. Я лично буду очень рада наблюдать поттеровскую челюсть на полу. Ему полезно, он последнее время так часто зубами скрипит, того и гляди сотрутся.

На протяжении всего монолога Джинни глядела на подругу исподлобья, шумно дышала и, наконец, выдала:

— Умеешь же ты утешить. Уроки-то небось, у Джорджа брала?

— Джордж нынче дорогой специалист, — Гермиона вытянула затекшие ноги и взирала на носки своих туфель. — За уроки злословья деньги берет… Так что, я больше сама.

Джинни не выдержала и прыснула.

— Я его видела вчера. Братец мне заявил, мол, он рад, что — цитирую — моя сестра, наконец, образумилась и решила прекратить недостойную жизнь во грехе — конец цитаты.

«Джордж стал шутить неуклюже, — подумала Гермиона, дежурно посмеиваясь и слушая болтовню немного расслабившейся подруги. — Неуклюже и несмешно. Парные остроты им с Фредом удавались куда лучше».

Это была чистейшая правда. Без Фреда Джордж разучился шутить. Ровно такая же правда, как та, что неделю назад Гермиона застала Гарри в верхней комнате особняка Блеков, той самой, где плакаты по стенам. Он сидел на полу один среди жуткого беспорядка. Беспорядок был, а Сириуса не было. Давно уже не было. И еще одна правда: Андромеда Тонкс, у которой Гермиона теперь часто бывала, потому что жила по соседству, стала похожа на Беллатрикс. Так же вращала глазами, сжимала губы и не улыбалась. Кому улыбаться-то, без мужа и дочери?

— Я еще долго буду класть на стол лишние приборы, — как-то сказала Гермионе Молли. Тогда это казалось очень похожим на правду. А теперь, по прошествии лет, Гермиона могла с уверенностью сказать — это правда.

Когда четыре года назад они глядели на развалины Хогвартса и на мертвые тела, почему-то была уверенность, что стоит всему этому исчезнуть и жизнь станет прежней. Ну, долго ли трупы закопать да Замок восстановить? Они были, как пьяные, которым мерещится, что мнимая легкость вечна. А может, это была радость марафонского бегуна, падающего без сил на финише. Казалось, вот-вот восстановится дыхание, пройдет боль в боку и честно завоеванный кубок принесет ни с чем не сравнимое упоение. И вот это, к несчастью, правдой не было.

А она сама… Сама Гермиона давно уже боролась со страхом. Она боялась, что этот кошмар бесконечен. Бояться страха, что за дурацкий парадокс.

— Ты слишком много думаешь, Герми, — то и дело выговаривал ей Рон. — Отсюда все твои страхи. Прекрати есть себя и они исчезнут.

Она сердилась на своего друга-любовника за такие слова. Не потому что считала его черствым. Нет. Причина в том, что он… попросту врал ей и — как это всегда делал Рон — врал неумело. «Ради твоего спокойствия», — слова были почти написаны у него на лице. Не передать, как они Гермиону уязвляли.

Ей ли не видеть, как Рон входил в любое помещение, предварительно сжав в кармане волшебную палочку, как ни при каких обстоятельствах не поворачивался спиной к открытой двери, как раздражался, когда на улице кто-то слишком навязчиво дышал в затылок. Казалось, ее возлюбленный живет войной. И Гермиона была теперь уверена: это тоже навсегда.

Некоторое время назад, на Рождество, Гарри показывал ей старый альбом с колдографиями. Его родители, Сириус, Рем, чертов Петтигрю. Они были такими юными, кривлялись в камеру, а где-то, наоборот, напускали на себя умильно серьезный вид. Гермиона переворачивала страницы и невольно сравнивала. Вспоминался мертвый взгляд Блэка, трясущиеся руки и почти утратившее человеческий вид лицо Хвоста, скорбные складки у рта оборотня… «Неужели и мы стали такими же?» — задавала себе вопрос Гермиона. Помнится, она тогда чуть ли не с руганью отобрала альбом у Поттера, велев прекратить себя истязать. А он назло ей и Джинни напился в хлам, и пытался петь, до ужаса напоминая при этом крестного.

— Ты, Поттер, экономичный вариант, — сказала тогда младшая Уизли голосом своей матери, разглядывая едва початую бутылку. — Гляди, Гермиона, ему всего двух стаканов хватило, чтобы превратиться в орангутанга.

Гарри в ответ назвал ее «солнцем» и пытался целовать руки, но был при этом ужасно жалок и вызывал у Гермионы приступы смеха напополам с бешенством. Она сбежала, оставив их вдвоем. Кажется, именно с тех пор Гарри и Джинни решили жить вместе.

— Ты опять где-то витаешь, Гермиона? — теперь подруга почти смеялась. — Неужели решила таки наставить моему братцу рога?

Это была их дежурная и оттого совершенно нелепая шутка, которую Джинни повторяла из раза в раз, чтобы вызвать Гермиону на мало-мальски откровенный разговор. Разумеется, она совершенно не хотела насолить Рону, просто извечная девичья тема «кто, с кем и как» казалась бесхитростной Джиневре удобной, чтобы выбить из головы мрачные мысли о неотступно следовавших за ними призраках. Все тех же. Фред, Тонкс, Сириус, Люпин, Дин, Колин… Перечислять дальше не стоило, список был долгим.

— Нет, кое-что поинтереснее, — ответила Гермиона, на этот раз решив не пускаться в сомнительные остроты, а для разнообразия поговорить о деле. Тем более, тема была совершенно нейтральной, а потому подходящей для задачи отвлечь Джинни от самоистязания новоиспеченной невесты. — Мне кто-то наследство оставил.

— И что? Большое? — Джинни с радостью включилась в игру.

— Пока не знаю. Мне прислали только ключ.

— Загадочно, — резюмировала младшая Уизли, с умеренным интересом взирая на вещицу, вытащенную Гермионой из кармана. — Интересно, что там?

— Понятия не имею. Думаю, деньги.

— Тайный почитатель? — Джинни подмигнула.

— Странный способ проявить симпатию, ни одним намеком не давая понять, кто же даритель.

— Может, разгадка в самой ячейке, — Джинни вдруг округлила глаза. — О! Я знаю! Это Ронни, он решил тебе предложение сделать и там колечко спрятал.

Гермиона посмотрела на подругу с лицом человека, услышавшего очень старую, но очень смешную шутку и не знающего, прилично ли ему рассмеяться, чтобы не прослыть дремучим дураком.

— Как-то уж слишком замысловато, ты не находишь? — произнесла она как можно более ровным голосом.

— Поттер подсказал, — авторитетно заявила Джинни. — У Гарри последнее время страсть к глупым романтическим выходкам. Как будто это не я невеста, а он.

«Для тебя старается, — подумала Гермиона, — но уж как умеет, извини».

— Я вообще-то удивлена, что вы с Роном до сих пор не женаты, — продолжала она, поднимаясь со стула и открывая шкаф, где было спрятано подвенечное платье, чтобы еще раз взглянуть на «экстремальное декольте». — Мама ему, по-моему, уже все уши прожужжала. Как и мне, — с этими словами Джинни захлопнула шкаф и скорчила рожицу.

— Я его не тороплю, — в голосе Гермионы был легкий оттенок раздражения.

На самом деле молодая женщина была по-прежнему не уверена, что хочет этого брака. Она любила Рона, но не могла не признать, что многое в нем ее раздражало. Впрочем, если говорить об отношении к самой Гермионе, то стоило признать и справедливость обратного утверждения. Она не сомневалась, что по некоторым пунктам у ее возлюбленного к ней самой тоже есть весьма обоснованные претензии. И вот, владея этими знаниями, практичная натура Гермионы все время старалась вычислить, может ли их союз быть счастливым и долго ли он продержится. Семейные скандалы, разводы с разделом детей и имущества всегда казались мисс Грэйнджер отвратительным мещанством и надо ли говорить, что такой судьбы для себя она категорически не желала. Да. Пожалуй, это и была основная причина, по которой Гермиона сознательно уходила от разговора о замужестве. Словно ждала чего-то. Какого-то убедительного доказательства, что их брак с Роном Уизли — навсегда.

— Ты все еще сомневаешься, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Джинни, подсаживаясь к Гермионе на кушетку. — Зря. По-моему с вами давно все ясно. Еще со школы. Знаешь, я когда-то завидовала тебе.

— Почему?

— Ну, — чуть смутилась Джинни, — наверно, потому что ты не идешь на поводу, добиваешься всего, чего хочешь. Вот и с Роном тоже. У меня с Поттером все не так. Просто удачное стечение обстоятельств. А ты сама все создаешь. Я так не умею.

Гермиона невесело улыбнулась.

«Когда-то я тоже считала это своим преимуществом, а вот теперь сомневаюсь. Может, Рон прав, я слишком много думаю?» — эта мысль была не особенно приятной.

— Ладно, — произнесла она с каким-то чрезмерным энтузиазмом, — вот отыграем вашу свадьбу, а там посмотрим. Может, и твой брат созреет.

— Не исключено, — рассмеялась Джинни, а потом наставительно сказала: — Но ты все-таки взгляни на свое «наследство». Вдруг я права, хоть это и дико звучит. Будет повод лишний раз братца поддеть.

Гермиона тоже рассмеялась, хоть и не считала шутку Джинни удачной.

— Я вообще-то сегодня собиралась в Гринготтс заглянуть. Вот и проверю.

— Расскажешь потом?

— Обещаю.

Разумеется, в банк она не поехала ни в тот день, ни на следующий. Работы было по горло, Гермиона едва доползала до постели в конце дня. В выходные Андромеда Тонкс слезно просила ее несколько часов посидеть с Тедди, потому что-де не хотела беспокоить готовящегося к свадьбе Гарри, а ей требовалось куда-то срочно отлучиться … Словом, до загадочной банковской ячейки мисс Грэйнджер добралась только в начале следующей недели.

Следуя за гоблином-клерком к означенному хранилищу, она спросила, не просветит ли тот насчет личности загадочного дарителя. Гоблин только зло бросил ей, что эта информация секретна и человек, сделавший это, пожелал остаться неизвестным. Гермиона больше приставать не стала: после их с Гарри и Роном знаменитого налета на Гринготтс в банке к ней лично относились более, чем прохладно. К тому же, все еще надеялась получить ответ из самого содержимого ячейки.

Из банка Гермиона вышла через полчаса, держа в руках конверт из желтоватого пергамента, запечатанный сургучом с печатью Гринготтса, и небольшую коробочку черного бархата.

Гермиона едва не расхохоталась, когда гоблин вручил ей это.

«Неужели, вопреки здравому смыслу, Джинни права», — подумала она, ибо коробка и впрямь жутко смахивала на те, в которые принято паковать ювелирные изделия. Ну, положим, чуть великовата для кольца, ну, так Рон последнее время славится гигантоманией.

«Если там и вправду кольцо, я Рона на смех подниму».

В конверте были бумаги. Изучать их Гермиона уселась под зонтом возле кафе Флориана Фортескью, которое восстановили совсем недавно и весьма неплохо. Мороженое таяло, а Гермиона читала и читала, хмурясь все больше и больше.

Первый лист из конверта, посеревший и немного потертый на сгибах, оказался завещанием какого-то Гастона Дерби, датированным июнем семьдесят седьмого. Гласило оно примерно следующее: упомянутый господин завещает все свое имущество, сиречь дом в деревне Хогсмид и небольшую сумму денег, своей дальней родственнице. Гермиона испытала потрясение, прочтя на этом без сомнения магическом документе имя… своей матери. Джейн Грэйнджер.

Нет, ерунда. Гермиона была уверена на миллион процентов, что ее мама не была волшебницей и никаких родственников-магов у нее не водилось. Возникла мысль о недоразумении, мол, однофамилица или что-то вроде этого. В конце концов, шанс на ошибку есть всегда, но… Нет. В ошибки и совпадения Гермиона не верила категорически.

Словом, дав себе зарок, непременно в этом разобраться, она приступила к чтению следующего документа.

Он был более современным и в каком-то смысле дополнял первый. Нотариально заверенный акт, признающий наследницей уже упомянутой дамы ее саму — Гермиону Грэйнджер. Чудеса. Хотя, конечно, мысль о принадлежащем ей лично доме была приятна, молодую женщину не оставляли сомнения и мысли о чьей-то шутке.

Третья бумага была просто запиской, которую Гермиона, поразмыслив, сочла текстом пароля. Ну, скажем, от входной двери. А что? Логично, если принимать во внимание содержимое двух первых бумаг.

Слегка вздрагивающими от волнения руками Гермиона потянулась к коробке. Из груди вырвался вздох облегчения, когда там оказался всего лишь ключ. Почему-то после неожиданно полученного наследства Гермиона ожидала увидеть под черным бархатом нечто… пугающее.

«Что ж, вот лишний повод задуматься о свадьбе, — усмехнулась про себя Гермиона, принимаясь наконец-то за почти превратившееся в кисель мороженое, — теперь я домовладелица, да еще и не где-нибудь, а в Хогсмиде».

Надо заметить, что жилищный вопрос был для Рона и Гермионы актуален. Когда-то дом у Гермионы был, но она его продала, а деньги переправила родителям в Австралию. Словно пыталась расплатиться за уничтоженные воспоминания, за лишение дочери, привычной работы и насиженного места. Сама Гермиона теперь оказалась на улице с министерской зарплатой в кармане. У Рона тоже не было ни гроша за душой. Так что единственным вариантом была съемная квартира, где они обитали сейчас, что, разумеется, было лишь полумерой. Она хороша для двоих, но для семьи… увы.

«Может, стоит сперва взглянуть на наследство, да подлинность документов проверить не мешало бы. Мало ли что?» — говорила Гермионе разумная часть ее натуры, но на душе вдруг стало радостно, как будто она получила долгожданную подсказку к решению заковыристой загадки. Поразмыслив, мисс Грэйнджер рассудила, что не стоит откладывать дело в долгий ящик и смотаться на днях в Хогсмид, а потом заглянуть в Отдел регистрации магических завещаний, где у нее были полезные знакомства, и все проверить самой. Это был прекрасный план, который, по мнению Гермионы, позволял одновременно утолить любопытство и успокоить подозрительность. На следующий же день она приступила к его осуществлению.

В Хогсмид Гермиона аппарировала ближе к вечеру, едва улизнув с работы. С удовольствием прогулялась по улице, буквально силой гоня мрачные воспоминания, которые ее посещали при визитах в деревню. Заглянула в «Сладкое королевство», перекинувшись парой слов с хозяйкой, которую неплохо знала еще со школьных лет, потом отыскала нужный адрес.

Дом молодую женщину немного разочаровал. Стоял он на окраине, в состоянии находился весьма запущенном, по крайней мере, если смотреть снаружи. Гермиона уже было начала себя ругать, мол, как она смеет привередничать. Считай, задаром получила…Но тут возникла еще одна загвоздка: ключ абсолютно не подходил к замку. Да и замка-то, собственно, никакого и не было, лишь металлическая пластина с замочной скважиной. Хорошо, что Гермиона вовремя вспомнила о пароле. Оказалось просто. Стоило только произнести «Гвоздь и Подкова» — именно эти слова были нацарапаны в записке, прилагавшейся к завещанию — дверь гостеприимно распахнулась. Добро пожаловать!

«Я по-прежнему страдаю паранойей», — с грустью отметила Гермиона, когда рука ее сама потянулась к волшебной палочке, прежде чем нога ступила на порог.

Изнутри помещение было в столь же запущенном состоянии, сколь и снаружи. Пятна и мышиный помет на полу, черный от плесени угол. Везде пахло затхлостью. И все же, несмотря на ужасающую разруху, дом не производил на Гермиону того тягостного впечатления жилища привидений, каким казался ей когда-то особняк Блэков на Площади Гриммо. Ни следа темной магии, просто старое, сильно пострадавшее от времени человеческое жилье.

«Ну, это поправимо», — говорила себе Гермиона, пока взгляд ее блуждал по отставшим обоям в гостиной, мутным, давно не мытым оконным стеклам, пыльному зеркалу. Пожалуй, она сумеет привести тут все в порядок! Эта мысль почему-то ужасно молодой женщине понравилась.

«Займусь делом, глядишь, и вправду думать о прошлом буду поменьше, — улыбнулась она игре своего воображения, прохаживаясь по гостиной и заглядывая в углы, — лишь бы завещание подлинным оказалось».

Ну, этим она займется уже завтра, решила Гермиона и уже собиралась выйти, как неожиданно споткнулась о лежащий на полу предмет. Небольшая рамка с разбитым стеклом из тех, куда обычно вставляют фотографии семейства или брачной пары. Только и всего.

Хотя в данном случае колдографий под стеклом не было, что немного Гермиону разочаровало. Ее воображение было взбудоражено личностью загадочного дарителя и она, разумеется, надеялась, что хоть какая-то деталь прольет на эту загадку свет.

Гермиона подняла с пола свою находку. С ее великому разочарованию это оказалось лишь модным в свое время элементом декора. Нечто вроде картинки: красиво оформленный текст с различными финтифлюшками, виньетками… словом, ничего, достойного внимания. Стекло, по-видимому, разбившееся при падении, высыпалось ей под ноги, но она этого даже не заметила, ибо взгляд молодой женщины упал на стену, где совершенно четко обозначилось светлое пятно от рамки. Гермиона только сейчас заметила то, что упустила при поверхностном осмотре. По краю пятна шла тонкая щель, а ближе к центру чернела замочная скважина. Тайник? В порыве внезапного озарения Гермиона вынула ключ. Да. Он точно подходил к замку. Щелчок. Второй. Дверца раскрылась без скрипа, за ней было темно.

«Что ты делаешь, Гермиона? — спросил ее сердитый внутренний голос. — Мало ты в жизни на неприятности нарывалась?»

Но любопытство в данном случае было столь велико, что победило осторожность всего за один раунд. Молодая женщина лишь формально отдала дань своей подозрительности, наведя простые сканирующие чары и, не обнаружив признаков какой бы то ни было магической защиты, сунула руку в тайник. Что-то нащупала там, вынула. А когда разжала ладонь — вскрикнула от изумления. В руке у нее был хроноворот.

Целый вихрь воспоминаний пролетел в голове у молодой женщины за одно мгновение: утомительный третий курс, спасение приговоренного гиппогрифа, побег Сириуса, а вслед за этим ужас, битва в зале времени, разбитый нос Невилла, и снова ужас, отчаяние и мертвое тело Дамблдора под Астрономической башней.

Пальцы сами потянулись к дрожащим губам, словно пытались не выпустить всхлип, а глаза неотрывно смотрели на артефакт. Уникальный. Единственный в своем роде. МакГонагалл как-то обмолвилась, что почти уверена: после разрушений в Зале Времени, этих устройств больше не осталось, по крайней мере, в Британии. А вот ведь… ошиблась.

Гермиона надела цепочку на шею, лихорадочно размышляя, стоит ли ей нести находку в Министерство или оставить у себя. Как она объяснит его появление? От обилия впечатлений у Гермионы слегка закружилась голова, она коснулась руками лба…

То, что произошло дальше, она не могла объяснить. Готова была присягнуть на чем угодно, что не трогала сердцевину, не предпринимала вообще никаких действий для активизации артефакта… И тем не менее хроноворот внезапно задергался, пришел в движение. Действительность начала стремительно меняться.

Гермиона вскрикнула, пытаясь сдернуть коварный артефакт с шеи, но цепочка словно вцепилась в ее одежду, не давая избавится от стремительного полета во времени. Через пару секунд все прекратилось.

* * *

2002 г.

— Вы совершили непростительную оплошность, мисс Грэйнджер.

Мой отчим сидел напротив ее койки и, уставившись в стену, слушал Гермиону, не прерывая, хоть я и видел, что некоторые моменты ее рассказа вызывают у него то откровенную скуку, то неприкрытое раздражение.

С того момента, как Гермиона очнулась, она говорила без остановки. Собственно, молодая женщина сама выразила желание поведать нам историю своих злоключений. Жаль, что начала издалека. Но на ее взгляд, предисловие было необходимо.

— Что ж, доктор Снейп, вы правы, — холодно отреагировала Гермиона на его реплику, — Более того, какое-то время я и сама так считала. Корила себя… — она невесело усмехнулась. — И тем не менее могу сказать, что некоторые оплошности предсказуемы… Предопределены, если хотите.

Ну, вот, теперь она заговорила во истину «по-грэйнджеровски».

— Слава богу, ты выздоравливаешь, Гермиона, — встрял я и заработал гневный взгляд Снейпа. — То, что я перестал понимать, о чем ты говоришь — верный признак.

— Поттер, то, что ты чего-то не понимаешь, это обычное состояние в любые времена, — не мог удержаться отчим. Собственно, мы всегда так с ним общались.

— Ты поймешь, Гарри, — прервала нашу «милую» беседу Гермиона. — Я уверена, что поймешь даже лучше, чем кто бы то ни было.

— Так что с хроноворотом, мисс? — нетерпеливо напомнил Снейп. — Откровенно говоря, ваши оправдания меня не убедили. Вы активировали сложный артефакт, даже не изучив его, не задумавшись о последствиях.

И вот тут я увидел на ее лице настоящий гнев. Глаза загорелись, а голос, которым она заговорила, и вовсе перестал быть голосом слабой, почти умирающей женщины:

— Не вам указывать мне, где следует задумываться о последствиях. Когда вы донесли Волдеморту то пророчество, вы ведь не помышляли, что удар может прийтись по дорогому вам человеку. Не так ли?

Лицо Северуса побелело, а потом пошло нехорошими пятнами. Признаюсь, мне стало жутковато. Почему-то я тут же подумал об инсульте.

— Я не буду извиняться перед вами за этот выпад, — произнесла Гермиона уже совсем другим тоном, хотя отголоски гнева еще читались на ее лице. — Знаю, вы безмерно скорбите об этом. Поверьте, я о своей так называемой "оплошности" скорблю не меньше.