Жизнь взаймы (гет)

Я редко сюда прихожу. Пронизывающий холод и ветер, треплющий подол мантии. Вот и все, что можно здесь почувствовать. Холод. И вину. Возможно, я всегда буду чувствовать себя виноватой в том, что он лежит здесь, укрытый под пологом белого мрамора.

Нежно смахиваю прилипшие к надгробию листья.

Мой сын — это самый большой подарок от тебя. И за это я буду благодарна всегда.

Мыслить я могу только здесь. Люциус где-то рядом и я чувствую, что прощена.

Мне пришлось готовиться несколько лет, чтобы наступил день, когда я решила — пора. Больше тянуть я не могла, меня настойчиво подводили к черте.

Готовилась, разумеется, морально. Не точила ножа, не готовила зелий, по ночам не выискивала темно-магические ритуалы — просто внутренне, мысленно, тайно ото всех привыкала к статусу убийцы. Несколько лет привыкала. А взмахнуть палочкой — всего мгновение.

Могу сказать, что события того дня оказались вполне заурядными и совершенно бесцветными. Не было ни ссор, ни откровенных разговоров, просто мне сказали — «должна», и я выполнила приказ. Именно в тот день, солнечным апрельским утром, я совершила первое в своей жизни убийство и до сих пор не нахожу себе места от переполняющих меня чувств.

Чуть позже, когда я восстанавливала в памяти события того дня, меня всякий раз поражала одна мысль: как же просто все оказалось. В жизни никогда бы никому не поверила, если бы мне кто сказал об этом раньше, — однако так оно и есть. Дело как дело, не труднее любого другого. Как и везде, самое главное здесь — соответствующим образом настроиться, а потом, потом жизнь пойдет своим чередом.

Теперь я тайно жду, когда Гарри Поттер найдет все хокрусы и уничтожит их, а у меня появится шанс. Шанс отомстить тому, кто стал моим душевным «палачом», кто одним взмахом руки сделал из меня убийцу. Ночью не помню уже кого именно года, я решила его убить и снять с него кожу, это единственное что у него можно отнять. Гарри Поттер обрел еще одного покровителя, сам того не подозревая.

Легко сказать: «Укрепитесь». Меня обманули. Обесчестили, выпотрошили, ограбили. Если угодно — растлили. Можно ли растлить тридцатилетнюю женщину? Конечно. Это просто. Надо всего лишь отобрать у нее все. В том числе последние остатки веры в человека.

Я не могу лечь и принимать помощь, иначе я не встану. Нужно держать себя в руках. Нельзя жаловаться и жалеть себя — это я точно знаю. Один раз пожалеешь — понравится. Это состояние очень быстро расслабляет.

Я привыкла к боли. К ней привыкаешь — мучительно медленно, она цепляется своими коготками, но учишься с ней жить, учишься с ней, как с человеком, договариваться. Я с ней разговариваю, как с подругой, которой у меня никогда не было. Бессмысленный, безумный диалог. Я прошу ее отпустить меня на мгновение, на пять минут. Обещаю не двигаться. «Перестань», — требую я. Она, боль, меня слушается. Не всегда, через раз, но слушается. А потом приходит вновь.

Я не задаю вопросов, не интересуюсь. Всегда считала, что личные размышления и мечты нужно держать при себе. Мне всегда были противны откровения и душевные излияния. Наверное, поэтому и подруг у меня не было.

Люциус был моим мужем и этим все сказано, в нашем кругу это автоматически говорило о движении в одну сторону, все для достижения блага семьи.

Я оказалась вне правил, вероломной предательницей и лгуньей. Он умел быть со мной разным, а главное, я знала, что была ему нужна.

«...Я примерила платье, подобрала украшения, тщательно уложила волосы. И все это время меня ни на секунду не покидала тревожная мысль.

— Они уже должны прийти, иначе мы не сможем уйти.

— Придут, — с нажимом в голосе проговорил Люциус. — Это не кто-нибудь, а настоящие профессионалы. Такие не подведут.

— Не понимаю, почему мы должны нанимать кого-то, чтобы они присмотрели за сыном? Родители не могли посидеть или эльфы?

— Могли, если бы услуги этих нянь не были нам предложены без возможности отказаться. Ты прекрасно знаешь, наше присутствие обязательно, — заметил мой муж. Лежа на спине на широченной кровати, он разглядывал документы, вид которых был от меня скрыт.

Я повернулась к нему, хотя и так прекрасно видела его отражение в зеркале перед собой.

— А ты одеваться не собираешься? Хочешь поразить их своим видом?

— Прекрати переживать, Нарцисса. Мне нужна только мантия — и я готов к встрече любого гостя.

— Мне категорически не нравится твой настрой!

— Дорогая, главное в человеке — это его харизма.

— Насколько я понимаю, все показать и объяснить им придется опять-таки мне?

— Мне было сказано, что они сотни раз занимались подобными вещами. Уверен, что они все носом чуют.

— Именно этого-то я и побаиваюсь — их носов. Я сама покажу им, куда надо будет их совать.

Я наблюдала, как он одним движением выскользнул из постели и подошел ко мне, чмокнул в плечо и нежно потянул к себе, поцеловал шею и верхнюю, выпуклую часть груди. Потом сунул кончик носа в ложбинку над крохотным бантиком, соединяющим чашечки бюстгальтера. Я улыбнулась и ласково погладила его затылок.

— Дорогой, мне нужно приготовиться.

Он изменил позу, прижался щекой к моей щеке и посмотрел на наше отражение в зеркале.

— У меня пудра на кончике носа, — проговорил он. — Как ты считаешь, эти гости догадаются, откуда она взялась?

Послышался шум в гостиной, к нам уже пришли, и мой муж пошел вниз.

До меня донесся голос Люциуса, приветствовавшего вошедших. О Мерлин, что за ужасные вещи он им говорит — впрочем, он всегда был из тех, кому сходит с рук такое, что в устах любого другого показались бы чудовищными. Похоже, он проводил их в гостиную и оставил дверь открытой, поскольку я слышала обрывки их разговора, доносящиеся из глубины холла.

— ... Не хотите ли выпить перед началом вечера? Нет? Вы не боитесь отказывать в просьбе хозяину дома? На тот случай, если вы все же решитесь, я сделаю отметины на бутылках, правда, карандашом, так что, если захотите, можете стереть их и прочертить новые. Легко отыскали наш дом? Да, я порой сам с трудом нахожу его, особенно после встречи с ..., а впрочем, неважно. Если проголодаетесь, пожалуйста, начните с овощей, хорошо? Вас же дома кормят, вот и придерживайтесь этого правила — есть дома. И та баранья нога в кладовой — это наш воскресный обед. Домовые эльфы все будут стеречь, так что просто предупреждаю. Вы люди взрослые, вдруг возникнет желание заняться любовью перед камином, я бы порекомендовал об этом забыть... Да и Драко маленький еще для таких сцен. Уверен, мы друг друга поняли.

Их ответы мне слышны не были, и я продолжала отчаянно сражаться с застежками платья.

Появился Люциус, он, скрестив руки на груди, прислонился к дверному проему и довольно ухмылялся.

— Очень приличные люди, — проговорил он. — Можно сказать, непоколебимо симпатичные.

— Да, дорогой, — я улыбнулась, — придется тебе застегнуть платье. Село оно, что ли?

Я повернулась к нему спиной, и он продолжил борьбу с застежками.

— Что ты там делаешь? — спросила я, пытаясь заглянуть себе через плечо.

— Кажется, я нашел тайное логово Пикси, — отозвался он, — и прекрати смеяться, а то они сейчас выскочат.

— Не будь ребенком и помоги мне влезть в это платье. Я тоже хочу поговорить с гостями. Нельзя же заставлять их столько ждать.

— Можно, — прошептал он. — Никогда еще не встречал таких невозмутимых нянь.

— Прекрати меня убеждать. Я знаю: они очень умелые и надежные, и я только зря беспокоюсь. Но все равно я волнуюсь.

Он повертел меня, оглядывая со всех сторон. — Чуть-чуть поправь вырез, — прозвучал его комментарий.

Я поправила платье, и беспомощным тоном произнесла:

— Просто меня стало слишком много. После рождения Драко я не узнаю себя.

-Тебя никогда не бывает слишком много. Ты выглядишь просто прекрасно!

— Так не хочется никуда уходить!

— Все будет в порядке.

-Люциус, ты правда всегда будешь рядом?

— Изведай меня! Переступи вот эту черту, тогда сама узнаешь.

-Ты просто невыносим! Хорошо, у нас нет другого выбора, надо идти...»

Ноги невыносимо затекли. Но у меня не было желания вставать и возвращаться обратно.

-Мама! — голос сына отразился эхом от мраморных плит и я вздрогнула. — Пойдем.

Драко нежно, но настойчиво взял меня за руку. На долю секунды замер, когда его взгляд остановился на могиле, затем, будто сбрасывая с себя оцепенение, помотал головой, еще крепче сжал мою ладонь, и, подняв меня, повел к воротам.