Hurricane. "Give me a sign" (гет)

Гарри потер усталые глаза и подавил сонный зевок, глядя на притворяющихся спящими многочисленных директоров Хогвартса — те сопели каждый со своей картины, и только занявший законное место рядом с ними Дамблдор смотрел на Гарри, подмечая изменения в юноше.

— Как поживаешь, мальчик мой? — улыбнулся он, пряча в голубых глазах лукавые искорки, хотя с картины трудно было это заметить. Гарри вздохнул, качая головой — он никогда не изменится, даже его копия. — Я слышал, ты живешь теперь в доме Сириуса вместе с мисс Грейнджер? Как ее самочувствие?

Гарри мог бы удивиться, откуда портрету известны такие подробности, но он слишком привык к проницательности Дамблдора, чтобы не ожидать чего-то подобного и от него нарисованного.

— Мы оба многое пережили, сэр, чтобы сейчас чувствовать себя хорошо и спокойно. Думаю, это естественно.

— Конечно, Гарри, конечно, ты прав, — согласился директор с картины, поудобнее устраиваясь в своем кресле. — Все наши студенты прошли серьезные испытания, но вы с мисс Грейнджер пережили очень непростое время, и вполне понятно, что вам приходится теперь труднее всех. Я знаю, что вы справитесь. Просто волнуюсь — старики любят нервировать себя разными мыслями.

Он снова улыбнулся, на этот раз традиционно подмигнув Гарри, когда дверь в кабинет отворилась, и вошла МакГонагалл, в своей неизменной остроконечной шляпе. Она выглядела заметно исхудавшей и бледной, Гарри видел, как изменил ее этот тяжелый год, и впервые понял, насколько старой она уже может быть.

— Я рада видеть Вас, мистер Поттер, — потеплел ее взгляд, едва она присела в кресло директора за письменным столом. — Насколько я поняла, Вы интересуетесь своим дальнейшим обучением?

— Да, профессор, — кивнул он. — Дело в том, что я хочу пойти работать в отдел Правозащиты при Аврорате, и знаю, что для этого нужны немного более специализированные знания, чем те, что мы получили за шесть лет.

— Вы, это и мисс Грейнджер? — тут же поинтересовалась МакГонагалл. — Она хочет попасть в Правозащиту вместе с Вами?

— Нет, она думает насчет Трансфигурации. И я не уверен, что ей потребуется дополнительное образование.

Профессор долго думала, так что Гарри успел изучить все предметы, лежащие на столе перед ним. Кабинет совсем не изменился с тех пор, каким он его помнил — а Гарри был здесь последний раз тогда, когда узнал о своем истинном предназначении из воспоминаний Снейпа. Битва почти не затронула эту часть замка, да и сам кабинет располагался в самой высокой башне северной стороны, поэтому при восстановлении школы студенты поработали здесь меньше всего.

Сразу после финальной битвы, оценив масштаб разрушений, преподаватели во главе с МакГонагалл создали добровольную дружину, готовую восстанавливать замок. Студенты всех факультетов, не занятые поиском родных и погребением погибших, стали работать сообща, и Гарри с Гермионой были одними из первых, кто вызвался помогать.

Гермиона осела в библиотеке, большую часть которой уничтожил пожар, и Гарри, колдующий над взорванным мостом, а потом над главным вестибюлем школы, ее почти не видел. Они собирались вместе с Роном, Луной, Невиллом и Джинни в гостиной Грифиндора только по вечерам, тихо проводили рядом друг с другом некоторое время, а потом расходились по частично восстановленным спальням. Гарри поднимался в свою бывшую комнату, ведя за собой Гермиону, и они засыпали на его старой кровати, чтобы среди ночи проснуться от криков и стонов одного из них.

Рон и Джинни, первые три дня помогающие своей семье, позвали их на похороны Фреда в самый дождливый день июня. Вечером после погребения у Гермионы случился первый приступ панического страха, который мадам Помфри, оценив как легкую истерику, погасила успокоительным. Девушка пила его неделю, прежде чем вернуться к нормальному сну с обычными кошмарами и страхами. Все это время Гарри давил собственные переживания в себе, прекрасно понимая, что ее состояние не беспричинно.

А спустя месяц Гермиона разбудила его среди ночи жутким криком, и Гарри сорвался.

— Вы выбрали сложную профессию, мистер Поттер, — вздохнула МакГонагалл. — Я не сомневаюсь в Ваших способностях в ЗоТИ, но правозащита — это не атакующие заклинания и блокирующие щиты. Здесь Вам понадобится сила слова, знание законов и четкое понимание своего дела. Вы уверены, что хотите именно этого?

Гарри кивнул, порадовавшись, что профессор не потребовала еще каких-либо подтверждений — его бывший декан была строгой, но понимающей женщиной, и это качество Гарри ценил в ней больше всего.

— Ну что ж, мистер Поттер, если Вы решились... Я посмотрю учебные планы и требования по этой специализации, а потом скажу Вам точно, каким образом Вы сможете нагнать упущенное время. Думаю, Вам придется вернуться в школу, потому что Ваша будущая профессия требует знаний из областей, которые Вы не брали во внимание в года учебы.

Тут она сверкнула глазами не хуже покойного Дамблдора, так что Гарри невольно поежился — может, эта черта передается вместе с директорским креслом каждому преподавателю?

— Я понял, профессор, — кивнул юноша и встал с места. — Благодарю Вас.

— Ох, не стоит, Поттер. В конце концов, Вы все еще остаетесь моим учеником наравне с остальными и имеете полное право закончить обучение. То же касается и мисс Грейнджер, но я думаю, что необходимости закончить седьмой курс у нее нет. Она прекрасно знает трансфигурацию, за это могу ручаться лично.

— Гермионе не нужно возвращаться в Хогвартс? — эта мысль не приходила Гарри в голову: видимо, даже в подсознании она была настолько неотделима от него самого — куда он, туда и она. Он должен закончить обучение, и Гермиона, конечно же, тоже. О том, что ей это не нужно, он даже не думал.

— Если мисс Грейнджер захочет, Хогвартс всегда ее примет, — улыбнулась МакГонагалл, отчего-то выглядя довольной, но Гарри даже не смутился: забота о Гермионе была для него сродни дыханию, и к снисходительным взглядам старших он уже привык.

Юноша спустился от директора после пары вопросов с ее стороны, и прямиком направился в больничное крыло — Гермиона должна была быть у мадам Помфри, как они и договаривались. Дверь в палаты оказалась закрыта, а на скромный стук он услышал только сердитое бормотание школьной медсестры, из чего заключил, что осмотр девушки все еще продолжается и беспокоить их не следует.

Он просидел на жутко неудобных сидениях ровно пятнадцать минут, и успел довести себя до крайней степени волнения, когда из-за угла совершенно прозаичным образом появился Малфой. Гарри уставился на него с не совсем приличным видом — да и как можно было по-другому! — но тот, казалось, не обратил на него внимания, пока Гарри не покашлял.

— Поттер? — он был бледнее обыкновенного — если такое вообще возможно — и выглядел заметно уставшим. Гарри отметил темные мешки под глазами и больной взгляд.

— Что ты тут делаешь? — спросил Малфой, наконец-то справившись с собственным удивлением.

— Жду, — ответил он, почему-то умолчав о Гермионе. Бывший аристократ кивнул, снова глянул на закрытую дверь и присел рядом с Поттером. Руки у него чуть дрожали, Гарри показалось знакомым то, как он хватался за запястья. Гермиона иногда делала точно так же.

Они молчали, и Гарри не хотелось уколоть его, припомнить попытку убийства или попросту побить за прошлые грехи. Сейчас все, что он испытывал к бывшему врагу — понимание и, быть может, жалость. После продолжительных и выматывающих разговоров и споров с Гермионой, он знал оборотную сторону служению Волдеморту, знал, что пришлось пережить семьям пожирателей и совершенно точно не думал о них так, как раньше.

Малфой не был тем, кто заслуживал обвинений с его стороны, кроме, наверное, одного момента.

— Ты хотел убить Гермиону, — без предисловий начал Гарри, и Драко дернулся, скривив губы то ли в подобии усмешки, то ли от недоверия к самому себе.

— Это не я в нее Аваду бросил, Поттер. То был Гойл, понятно? Ты, может, и не знаешь, но я никогда не смог бы этого сделать. Грейнджер не заслуживает такого. Никто не заслуживает. Даже ты.

— Что я слышу! — с сарказмом бросил Гарри, все еще гипнотизируя входную дверь в палаты мадам Помфри. Оттуда не доносилось ни звука, и эта подозрительная тишина пугала его больше прежних ворчливых замечаний медсестры.

— Пора взрослеть, Поттер, — язвительно отозвался Малфой, перекидывая ногу на ногу. В этот момент Гарри подумал, что некоторые вещи остаются в мире неизменными, неважно сколько времени пройдет. Например, малфоевская самоуверенность.

— Если бы я поднял на тебя палочку сейчас, Грейнджер оторвала бы мне голову раньше, чем я бы сумел бросить Экспелиармус в твою сторону, — продолжал бывший аристократ. — Кстати, где она?

В этот раз Гарри просто кивнул головой в сторону больничного крыла, даже не задумываясь, почему со школьным врагом ведет себя так спокойно, хотя до этого все в нем противилось говорить с ним, а тем более, рассказывать о Гермионе.

— Чего она в медкабинете забыла? — брови Малфоя поползли вверх, но потом он вдруг переменился в лице, и оно стало непроницаемой маской безразличия. — А... Ясно.

— Что тебе ясно? — Гарри попытался придать голосу как можно больше равнодушия, но все в нем вдруг свернулось в пружину и ждало разрядки — уж Малфой-то должен знать, что творилось в его имении, когда там правил бал Волдеморт!

— Поттер, если ты хочешь спросить, что не так с твоей Грейнджер, надо задавать вопрос прямо, а не ждать, когда другие тебе все сами расскажут. Я мог бы поведать тебе ужасные страшные сказки о том, как хорошо жилось ей в фамильном особняке Малфоев, пока ты изображал из себя Робин Гуда, скрываясь по лесам, а она терпела всякие пытки от моей любимой тетушки и молчала, когда ее спрашивали про тебя. Мог бы рассказать, что нам там было просто прекрасно, как на курорте в Майами, да только я не люблю лгать.

Гарри почувствовал, как кровь в нем похолодела и затекли руки. Малфой не казался таким уж спокойным и безразличным, каким был еще секунду назад, но он явно чувствовал себя куда лучше неподготовленного к такому Поттера.

— Я почти уверен, что Грейнджер сейчас рассказывает нашей медсестре про свои ночные кошмары, верно я говорю? — не дождавшись даже кивка замершего Гарри, Драко продолжил. — На самом деле сейчас все ими страдают, в большей или меньшей степени, но тебе, Поттер, вряд ли удастся понять даже силу тех страхов, которые мы испытали у Темного Лорда. Скажу только, что это было самое худшее время для меня. Не могу себе вообразить, каково приходилось маглорожденной Гермионе.

От Гарри не ускользнула ни перемена в его голосе, ни это обращение — Гермиона. Малфой перестал звать ее грязнокровкой? Давно ли?

— Поттер, ты будто не догадывался, что там с ней могли сделать, а? — поразился блондин. Гарри поднял на него совершенно отсутствующий взгляд, и тот даже сел ровнее, чтобы хорошенько посмотреть в ничего не понимающее лицо собеседника. Взгляд, которым Малфой одарил его, Гарри совсем не понравился. — Даже у тебя хватило бы мозгов сложить два плюс два, Поттер! Еще скажи, что вы с ней до сих пор не дошли до... Ладно, на самом деле, мне не хочется знать, на какой сейчас стадии ваши с Грейнджер отношения.

— Что тебе известно, Малфой? — он сам поразился, каким хриплым оказался его голос. Малфой отвел взгляд в сторону, и Гарри это не понравилось совсем. Почему даже этот хорек молчит?

— Действительно не рассказала? Знаешь, Поттер... На твоем месте я бы пригляделся к тем зельям, что она пьет. Грейнджер, конечно, умная, но иногда берет на себя слишком многое. Что бы там она ни придумала, тебе следует знать все, раз уж вы рано или поздно поженитесь.

Гарри вскочил на ноги и, не контролируя себя, схватил бывшего врага за грудки, сдернул со стула и тряхнул так, что у того зубы стукнулись друг об друга. Неведение, нетерпение, панический ужас, заползающий под кожу, рвали на части внутренности — он должен был узнать правду. Ему казалось, что все вокруг водят его за нос: Гермиона, Малфой, Джинни. Всем им что-то известно, что ни в коем случае он знать не должен — и именно поэтому ему жизненно важно было разгадать эту тайну.

— Говори! — прорычал Гарри сквозь стиснутые зубы. Малфой деланно усмехнулся, вновь натягивая ненавистную им маску. Прежней серьезности как не бывало.

— Пожалуй, нет. Я и без того сказал тебе слишком многое. Грейнджер мне не простит.

— Святые угодники, что здесь происходит?! — Гермиона стояла в наконец-то открытых дверях больничного крыла, выглядывая из-за плеча мадам Помфри, и та буквально метала молнии.

— Мистер Поттер, выясняйте отношения с мистером Малфоем за пределами школы, здесь Вам не война! — она дождалась, когда Гарри нехотя отпустит блондина, и только потом оставила их втроем, кивнув напоследок Гермионе. Девушка смерила юношей осуждающим взглядом.

— Гарри, что происходит? Я думала, вы оба выросли из детских драк, — сказала она, подходя к Поттеру.

Гарри не осмелился рассказать ей истинную причину, но, взглянув на Малфоя, заметил его настороженные глаза и неожиданно для себя согласился с ним: что бы там от него ни скрывали, он имеет право знать.

— Здравствуй, Драко, — тихо поздоровалась Гермиона. В этот момент блондин выглядел куда менее удивленным самого Гарри.

— И тебе долгих лет, тихоня Грейнджер! — с достоинством кивнул он, развернулся и направился вслед за ушедшей на свое рабочее место медсестрой. В дверях он обернулся на успевшего приобнять Гермиону Гарри и бросил на него последний выразительный взгляд. Тут юноша подумал, что едва ли не впервые послушает совета своего школьного врага.

* * *

Зелье сна без сновидений, настой растопырника, травяной чай — все было обычным и подозрения не вызывало. Гарри еще раз прошелся глазами по полке в ванной и, не найдя ни одного незнакомого ему зелья, вышел в спальню. Гермиона уже погасила свет и лежала на кровати, свернувшись клубочком.

Он взглянул на нее, подслеповато щурясь, и присел у изголовья. Девушка улыбнулась сквозь наплывающий сон, сжала ладошкой его руку.

— Гарри, ложись спать, ты чего?

Он коснулся ее плеча, погладил пальцами бархатистую кожу. Теплая гермионина рука приятно волновала сердце — хотелось большего. Провести пальцами до шеи, припасть губами к бившейся там жилке, жадно поцеловать влажные губы.

Гарри наклонился к ней и, как всегда, целомудренно коснулся губ Гермионы. Они не переходили эту зыбкую грань их отношений с момента окончания войны, и ему все больше казалось, что держаться становится все труднее. Гермиона не делала шагов навстречу, хотя и не отталкивала, когда он обнимал ее сильнее и жарче обыкновенного, только Гарри почему-то не был уверен, что показывать ей всю страстность своей любви сейчас — подходящее время.

— Все в порядке? — взволнованно прошептала Гермиона почти в самое ухо Гарри. Он вздрогнул и встал, чтобы обойти кровать и лечь рядом с ней.

— Все хорошо, любимая. Спокойной ночи.

Она удобно устроилась к нему спиной и вздохнула. Гарри почувствовал ее дыхание своей грудью — у самого горло свело от невинного движения ее бедер. С каждым днем он чувствовал себя все более неуверенным, но поговорить об этом с Гермионой не мог — его все время что-то останавливало.

Ночью ему снова снилось, как он пронзает Гермиону мечом, а она только тянет к нему руки в попытках обнять, коснуться шеи и лица кончиками пальцев. Кровь заливает белоснежные простыни, и ее волосы начинают темнеть, кожа — бледнеть, губы становятся полупрозрачными. Красное пятно разрасталось все больше — вот уже и колени его в крови; Гермиона стала совсем бледной, и руки ее опустились на постель с тихим шорохом.

— Вернись, подожди! — захрипел Гарри, бросаясь ей на шею. — Я не хотел, чтобы ты умерла, хватит!

— А ты знаешь, Гарри, — Гермиона шептала ему на ухо так тихо, что он еле слышал за своими стонами ее слова. — Ты ведь убил меня еще давно. На шестом курсе, когда не остановил меня, оставил одну и ушел с Дамблдором. Помнишь? И еще раньше, когда не защитил от Волдеморта. Он угрожал мне, что убьет тебя, если я не вступлю в его ряды. Угрожал моим родителям, если я не исполню его задание. Тебя не было рядом, и ты не спас меня и мою семью.

— Я не хотел, чтобы так получилось, не хотел! — сипел Гарри, задыхаясь собственным безумием от горя. — Прости меня! Гермиона, я виноват, умоляю, прости!

— Теперь уже поздно, — просто сказала она и закрыла глаза.

— Гермиона? Пожалуйста, нет! Мерлин, Гермиона, не умирай!

Гарри резко открыл глаза с рваным вдохом — в глаза ударил утренний свет из высоких окон спальни. Гермионы не было рядом, но с нижних этажей доносился приятный запах кофе.

В груди болело так, словно Беллатриса снова применила к нему свое фирменное проклятие; Гарри попробовал вдохнуть глубже, борясь с остаточным страхом, и понял, что дышать ему тоже больно. Он встал, медленно натянул на себя майку и штаны, зашел в прилегающую ванную и окинул взглядом себя в зеркале. Темные круги под глазами, панически бегающий взгляд — он выглядел хуже, чем после финальной битвы. Срочно требовалась разрядка.

Гарри умылся, принял душ — его банные принадлежности успели перемешаться с вещами Гермионы так сильно, что он вымыл голову ее шампунем и теперь пах лавандовым маслом и облепихой — оделся и почти покинул ванную, когда новый пузырек привлек его внимание.

Он стоял на полочке с зельями, и Гарри точно знал, что не видел его вчера вечером. Маленькая светло-зеленая бутылочка с узким горлышком, совершенно непримечательная. Он открыл крышку, экспериментально понюхал — запаха не было, равно как и цвета — прозрачная жидкость. Попробовать зелье на вкус Гарри не осмелился, хотя желание было. Он поставил бутылочку на место и спустился вниз, в кухню, где уже сидела Гермиона и спокойно тянула кофе из голубой чашечки.

— Доброе утро, Гарри, — улыбнулась она совершенно обыденной улыбкой. — Хорошо спал?

— Ужасно, кажется, — Гарри присел к столу, лениво подзывая к себе чашку с кофе и тосты. — Опять ты и меч. И... — обвинения Гермионы из сна заставили его сжимать руки и не говорить ей настоящей все, что было в кошмаре. Ведь это правда, Мерлин. Он действительно виноват.

— Гарри, что? — Гермиона потянулась к нему через стол и коснулась напряженных рук.

— Что за зелье на твоей полке, в мелкой бутылке? — вместо ответа спросил он. Гермиона растерялась — Гарри подумал, что это от резкой смены темы, — и прикусила губу, прежде, чем осторожно спросить.

— Ты ведь его не пил?

Гарри прищурился бы, если б это не было настолько заметно.

— Нет, просто спутал со своим одеколоном. Так что это? На нем ничего не написано, странно.

Гермиона деланно выдохнула, картинно переведя дух. Гарри это показалось наигранным — она никогда не была хорошей актрисой и лгуньей.

— Ох, Гарри, это зелье для стабилизации магического фона. Мне его мадам Помфри вчера дала. Оно рассчитано на женский организм, и тебе только во вред бы пошло, если бы ты его выпил.

— Стабилизация магического фона? Что это?

Гермиона покачала головой, одарив его тем взглядом, который обычно означал: «Ничего-то ты не знаешь, Гарри Поттер».

— У каждого волшебника есть магический фон, некое подобие ауры, которое окружает его, пока он жив. Чем она прочнее, тем здоровее и лучше чувствует себя волшебник. Если в его фон вмешиваются внешние раздражители — например, магия, направленная во вред, или чужеродный темный фон — то волшебник страдает. Ауру нужно держать в спокойствии и стабильности для собственной безопасности, тогда все будет хорошо.

— Твой фон пострадал? Он нестабилен?

— Да, Гарри, это так. Я долгое время находилась в месте, полном темной магии, и на меня давили чужие ауры. Конечно же, таких испытаний мой фон не выдержал и дал слабину. Поэтому теперь я так плохо себя чувствую.

Гарри взволнованно перевел взгляд с ее лица на руки — те были под столом, и он отчего-то подумал, что они дрожат. Гермиона улыбнулась ему как-то фальшиво, и он еще больше убедил себя в том, что здесь не все чисто.

— Мадам Помфри сказала, что после приема этого зелья я приду в норму.

— Ну, раз так, то я спокоен! — ответил Гарри, видя, как она незаметно выдохнула от облегчения. Раз Гермиона изволит играть, он ей подыграет.

Гарри дождался, когда она выйдет из кухни и застрянет в гостиной с очередным томом по Трансфигурации, и тогда, не замеченный ею, проник в библиотеку, где тихо призвал к себе пару книг наугад.

Магические фоны были описаны в разной литературе, но его интересовали внешние раздражители, поэтому несколько первых энциклопедий и справочников он отсек сразу. Нужно было копнуть глубже. В конце концов поиски привели его к зельям, и, удивляясь тому, что он штудирует данные книги по совету Малфоя, Гарри погрузился в чтение.

Зелье для стабилизации магического фона он нашел почти тут же, убедился, что оно описано именно таким, каким он его видел, и полистал показания к применению. Взгляд цеплялся за незначительные фразы, большинство из которых просто более подробно рассказывали то, что уже поведала ему Гермиона. Противоположная магия, темные чары, чужеродные ауры... Гарри хотел уже закрыть эту книгу и взяться за следующую, когда его внимание привлекла строчка «Причины и следствия разрушения магического фона».

Он быстро пробежался глазами по странице, найдя язык, которым описывались разные последствия совершенно скучным и нечитаемым, перелистнул лист на Причины и тоже счел информацию бесполезной. Психологические травмы, такие как шок, нервный срыв... Физические увечья от применения магии... Сексуальные злоупотребления и вмешательства в половую жизнь...

Гарри уставился на этот кусок текста так, словно прочел о возрождении Волдеморта. Автор этой книги не счел нужным как-то оградить психику читателя от потрясений и дотошно описывал каждую причину, совершенно не заботясь о том, каково будет читать все это. Гарри показалось, что с каждым новым словом кто-то высасывает из него кровь.

«Насилие считается самым тяжким преступлением против человеческой личности главным образом из-за нарушения магического фона, восстановить который потом бывает зачастую невозможно — магия постороннего лица сильно искажает ауру жертвы, оставляя нестираемые следы, избавиться от которых до конца не удастся. Любое половое сношение двух магов есть соединение их магических фонов, а настолько грубое вмешательство чужого, несомненно нежелательного лица делает все дальнейшие связи опасными и...»

У Гарри потемнело перед глазами. Он открывал и закрывал рот, но не чувствовал воздуха в легких, будто его там и не было.

Все это неправда. Это нереально, не с ним.

Руки похолодели и затекли от той силы, с которой он сжимал подлокотники кресла.

Гермиону пытали. Били. И все.

Он чувствовал себя так, словно его пнули в живот железным сапогом и оставили задыхаться на пыльной земле. Во рту пересохло, и в горле жгло. Текст выпавшей из дрожащих рук книги все еще стоял перед глазами.

Он ошибается. Это паранойя, и ему все это кажется.

Это не может быть правдой.

Гарри медленно встал, смотря куда-то перед собой невидящим взором, а на стенах библиотеки прыгали картинки-воспоминания: Гермиона кричит во сне и отталкивает его, когда он хочет ее обнять; Гермиона бьется в истерике на полу в ванной — нет, не надо; Гермиона плачет, когда рассказывает Флер о своих мучениях; Гермиона ничего ему не рассказывает, а Гарри видит на ее запястьях синяки, как от цепей, и не знает, что это и как там появилось; Гермиона ничего ему не рассказывает...

Он закрыл глаза, чувствуя, как сам бьется в истерике и начинает дрожать, опустился на пол, сжимая руками плечи и давя панический крик в горле. Кислород отчаялся искать доступ к его легким, и Гарри понял, что задыхается.

Он должен убедиться. Должен точно знать.

Гарри заставил себя встать и на негнущихся ногах выйти из библиотеки в гостиную, где сидела ничего не подозревающая Гермиона. Заставил взять в руки расшатанные нервы, успокоить панику в сознании и пройти к креслу, в котором она сидела.

— Привет, милый, ты снова читал Историю?

Такая беззаботная, такая невинная.

Гарри сглотнул ком, размером с айсберг, потопивший Титаник, и нагнулся к ней. Слов не было. Сил тоже. Нервы трещали по швам.

— Что случилось? Ты уснул и снова кошмары?

Всегда волнуется за него, спрашивает, переживает. Всегда такая заботливая.

Он взял ее за подбородок, пальцем чуть приоткрыл рот, а потом жестоко впился в ее губы, смывая собственную горечь. Гермиона охнула и попыталась обнять его, но Гарри перехватил ее руки за запястья и увел их вверх, за спинку кресла. Вторая легла ей на шею, выгибая, вылепливая по его сгорбленной фигуре.

Пусть он ошибается, Мерлин. Пожалуйста.

Гермиона попыталась что-то пролепетать, когда он чуть отстранился, но как только его губы припали к жилке за ее ухом, она задохнулась — Гарри сквозь шум в ушах услышал ее громкий вдох с собственным именем.

Он был груб. Сжимал руки так, что ей наверняка было больно. Целовал ее кожу так, словно обжигал и ставил на ней клеймо. Пальцы свободной руки уже успели задрать ей футболку и потянулись выше по голому животу. Гермиона дернулась, выгнулась всем телом.

В тот момент, когда рука Гарри чиркнула ее по груди, она закричала, оттолкнула его прочь и опрометью бросилась в ванную наверху, где ее вывернуло наизнанку.

Гарри с пустотой внутри вместо сердца поднялся следом и подал ей, бледной и испуганной, полотенце и стакан воды. Гермиона в голос плакала и что-то шептала сиплым голосом, что Гарри расслышал только тогда, когда она умылась, плеская воду в красные от слез глаза.

— Прости, ради Бога, прости!

Гарри подхватил Гермиону на руки, отнес в спальню и уложил на кровать. Она рыдала до полного изнеможения, а Гарри сидел рядом, сжимал ее тонкие руки и ненавидел себя. Черная дыра поселилась в его душе навечно.

Он хотел убить его самым жестоким образом. Найти и пытать, пытать до безумия — его ли, своего — выбивать из него все силы, чтобы ненависть к нему вышла с последним ударом его сердца.

Но он не знал, кто это. И это сводило его с ума.