Лунатизм (джен)

— Пэнс? — позвал я.

Пэнси Паркинсон оторвала взгляд от своих ярко-красных ногтей и, посмотрев на меня, протянула:

-Хм-м-м?

Я прилег рядом с ней и положил голову на её колени, при этом не опасаясь, что этот жест может показаться двусмысленным. Пэнси это... Пэнси. Та самая Пэнси, которую я немножко люблю, за то, что она не такая, как остальные девчонки. Я знаю её слишком хорошо, чтоб заводить с ней романтические отношения.

— У тебя когда-нибудь бывало такое, будто желудок в тиски зажали? — спрашиваю я.

— Диарея, что ли? — Пэнси выразительно заламывает бровь.

— Да, нет! — я ерзаю на месте, не зная, как объяснить. — Ну, как бабочки в животе.

— А, ты об этом! — моя подруга понимающе хмыкает. — Бывало подобное. Когда ты смотришь на человека, и у тебя коленки подкашиваются, ладони потеют… Ты вдруг ощущаешь, как твой желудок делает сальто, а сердце стучит где-то в горле. И десятки бабочек вспархивает в желудке…

Я смотрю на Паркинсон и думаю: «Кто ты, и что сделала с Пэнси?». Может, нанюхалась испарений своего лака для ногтей?

— Но потом я понимаю, что тот кекс с марихуаной, который принесла Милисента, какой-то паленый и я дико хочу жрать, — ну, после этих слов Пэнси у меня на душе отлегло!

Мы громко смеемся. Паркинсон так накрыло, что она начинает хрюкать, и я смеюсь ещё громче.

* * *

Мне нравится битыми часами смотреть в небо, надеясь, что оно даст мне ответы на мои вопросы. Круглая луна возвышается над замком в своем небесном троне. Солнце ночи…

За моей спиной раздаются тихие шаги. Луна Лавгуд садится рядом со мной прямо на пол Астрономической Башни, скрещивает ноги по-турецки и молчит. Молчит так долго, что мне даже непривычно. Спустя некоторое время она пристально смотрит (по-другому не умеет) на меня и спрашивает:

— У тебя что-то случилось?

И что я ей скажу? «Эй, детка, мои мозгошмыги от тебя без ума»?

— Ты можешь мне все рассказать, — уверяет меня Луна.

И тут меня прорвало! Таких длинных предложений я ещё никогда не выдавал. Я говорю ей что-то про луну и звезды, говорю Луне о том, что она на меня пагубно влияет, что я стал слишком хорошим, говорю о её теплых руках и своих потных ладонях, о пируэтах своего желудка и нашествии бабочек в животе. А Лавгуд внимательно слушает, не моргая, изредка улыбается уголками губ.

Когда, наконец, замолкаю, я тяжело дышу, морально готовлюсь к тому, что Луна посчитает меня сумасшедшим, уйдет и больше не вернется.

— Может, ты влюбился? — предположила Луна.

Перевожу взгляд с темного неба на её светлые глаза и отвечаю:

— Как дурак. По самые уши.

Луна понимающе кивает. Пожалуйста, только не уходи. Но она не уходит — наоборот, подвигается ближе ко мне, накрывает мою руку своей ладонью. Я прижался щекой к её плечу, облегченно выдохнул ей в шею.

Хогвартс утонул в тихой ночи, лишь неспокойное озеро плескалось у берега, и луна перешептывалась о чем-то со звездами…