Всё бывает в первый раз (джен)

Север Анатольевич Снейпиков медленно прохаживался вдоль рядов парт, выбирая следующую жертву. Герминэ, которая пыталась незаметно от учителя заполнить анкету друзей, спрятав ее под тетрадку по НВП, время от времени отрывалась от своего занятия и с опаской поглядывала на Снейпикова. Она смотрела на его вечно сальные волосы, на желчную гримасу, в которой его лицо, казалось, застыло навсегда, на тонкие костистые пальцы с прокуренными желтыми ногтями, раздраженно стучащие по указке, и чувствовала, что ей становится почти физически дурно от одного вида этого человека. Но особенно хипповую натуру Герминэ угнетала одежда Севера Анатольевича: эта его нейлоновая белая рубашка, заправленная пузырем, узкие (!) черные брюки, туфли с узкими же носами, да еще и летние, в дырочку... Для Герминэ Север Анатольевич являл собой воплощение всего того, что старшеклассники называли одним емким словом «лажовый», и всякий раз, когда Герминэ смотрела на Снейпикова, она вопреки всякой логике начинала чувствовать за него мучительный стыд.

Несмотря на свой неказистый облик, Север Анатольевич неизменно наводил на учеников бесконечный, непреодолимый, почти животный страх. Когда он шел между рядов, проверяя форму (Север Анатольевич заставлял приходить на свои занятия в зеленых военизированных рубашках), или окидывал пронзительным взглядом класс, выбирая, кого отправить к доске, или своим неприятным голосом, который так и сочился ядом, спрашивал, кто сможет ответить, как вычислять азимут, чтобы пользоваться топографической картой, все ученики без исключения, парализованные ужасом, переставали дышать. Вот и сейчас он медленно шел вдоль рядов, недобро поглядывая то на одного, то на другого ученика, и те опускали головы, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Только Рома, не замечая, что Север Анатольевич медленно, но верно приближается к его парте, продолжал лезть к Гарику, который играл под партой в игру «Пятнадцать», и шептал ломающимся баском, перегибаясь через спинку своей скамьи и ложась животом на парту Гарика спиной к учителю:

— Ну дай поиграть, Гарик!.. Ну хоть минуточку! Ну ты что, жмот? Я только две штучки передвину — и всё...

Гарик, уже давно заметивший странные, даже — заинтересованные взгляды, которые Север Анатольевич бросал на Ромину спину, упорно молчал и даже не пытался отвязаться от Ромы, чтобы не получить замечание от учителя. А Ромка, вконец обидевшись на друга, перестал тянуть руки к его игре и пробурчал хмуро:

— Ну и сиди со своей дурацкой «Пятнадцать». Вон Давиду папа из заграницы привез кубик-рубик, он в сто раз интереснее!

Наконец оглянувшись, Рома с ужасом обнаружил, что Север Анатольевич навис прямо над ним, сложив руки на груди и глядя на Рому с кривой усмешкой, которая не предвещала ничего хорошего. Ромка понял, что обречен. Он уставился на брюки Севера Анатольевича и так же, как до того рассматривал стеклянные глаза горжетки, принялся рассматривать пуговицы на его ширинке и облезлый кожаный ремень, удерживавший брюки Севера Анатольевича на тощих бедрах.

Север Анатольевич проследил за взглядом Ромы, приподнял бровь, хмыкнул, но сказал только:

— Визлин, к доске!

— Север Анатольевич, можно я с места, — привычно занудил Рома, все так же глядя на пуговицы ширинки — «пытливый» ум Ромки уже успел зачем-то проанализировать, что пуговицы какие-то облупленные да потертые.

— К доске, — повторил Север Анатольевич, взмахнув указкой прямо перед лицом Ромы — указка рассекла воздух с угрожающим свистом. Ромка поднялся на ноги, почесал в затылке, подтянул штаны и поплелся к доске.

— Девчонки, — шептал он ломаным мальчишеским баском, пока шел мимо парт. — Девчонки, помогите, а? — но девочки, захваченные своими анкетами друзей и переписыванием песенников, не обращали на бедного Ромку никакого внимания.

Наконец Рома добрался до доски, встал, скособочившись, тоскливо оглядел класс, снова принялся чесать в затылке, обреченно ожидая экзекуции, приготовленной ему Севером Анатольевичем.

— Вы выучили урок, Визлин? — спросил тот таким тоном, будто ничуть не сомневался, что Рома не только не выучил, а вообще — даже и говорить-то не умеет.

— Выучил, Север Иванович... — от страха путая отчество, хрипло прошептал Ромка, умоляюще глядя на одноклассников, а в особенности — на Гарика; но Гарик, обидевшись за свою «Пятнадцать», которую Рома мало того что обозвал «дурацкой», так еще и сравнил с кубиком Рубика Малфоядзе, демонстративно от него отвернулся.

— В таком случае вы сможете перечислить мне ваши действия при ядерном взрыве, — сказал Север Анатольевич, вертя в указку в своих костистых желтоватых пальцах. Рома тоскливо посмотрел на указку, на выцветшие плакаты, в обилии развешанные по стенам, а потом — снова на одноклассников, уже не надеясь, что кто-то придет ему на помощь.

Вдруг Малфоядзе, быстро оглянувшись на Севера Анатольевича, громко зашептал Роме, сложив ладони рупором:

— Надо завернуться! В простыню!

Рома почуял было неладное — с чего бы это Малфоядзе вдруг стал ему подсказывать? — но Гарик продолжал дуться, а Герминэ что-то старательно выводила в анкете друзей, и Ромка, покорившись судьбе, печально повторил:

— Надо завернуться... — и с надеждой посмотрел на Севера Анатольевича, ожидая, что тот закончит ответ за него, как это обычно делала Минерва Ибрагимовна.

Но Север Анатольевич лишь переспросил:

— Завернуться? Во что завернуться?

Рома снова украдкой посмотрел на Малфоядзе, который почему-то перемигивался со своими приятелями и тихонько хихикал.

— Завернуться в простыню! — подсказал Давид громким шепотом. — В простыню!

— ...в простыню? — проговорил Рома с той вопросительно-неуверенной интонацией, какая характерна для всех безнадежных двоечников.

— ...и ползти на кладбище! — быстро закончил Малфоядзе и захихикал, уже не скрывая своего торжества.

— Тишина в классе, — произнес Север Анатольевич, даже не взглянув на Давида и продолжая сверлить Рому своим странным пронзительным взглядом. — Завернуться в простыню, Визлин? Представляю вас в простыне...

Рома густо покраснел — не столько из-за того, что опозорился перед всем классом (уж к этому-то Рома за восемь лет учебы успел привыкнуть), сколько из-за того, что ему вдруг живо представилось, как он стоит перед Севером Анатольевичем в простыне, подсиненной заботливыми мамиными руками.

— Что я могу на это сказать, Визлин? — сказал Север Анатольевич с нескрываемым удовольствием. — Единица, — он повернулся к классу. — Вы все свободны. На каникулах сделаете конспект параграфов два, три, пять, шесть, семь, восемь, десять и одиннадцать и выучите параграфы четыре и девять наизусть.

Задать такое огромное домашнее задание на зимние каникулы было подло даже для Снейпикова, но восьмиклассники, не смея возмущаться, быстро записали задание, тихонько собрали свои портфели и поспешили покинуть класс — нет, не выбежали из него с топотом и гиканьем, как они обычно делали в конце уроков, а вышли тихо, организованно и осторожно, стараясь не глядеть на Севера Анатольевича.

Бедному Ромке, застрявшему у доски, пришлось дождаться, пока мимо него пройдут все его одноклассники; чувствуя спиной сверлящий взгляд Севера Анатольевича, он направился было между рядами парт к своему старенькому ранцу, пытаясь сжаться так, чтобы стать еще меньше и незаметнее, но вдруг почувствовал на плече железную хватку Севера Анатольевича. Ромка вздрогнул, остановился, как вкопанный, и даже с перепугу зажмурился. На секунду ему показалось, что Север Анатольевич сейчас скажет ему, как в кино про Штирлица: «А вас, Визлин, я попрошу остаться».

Но Север Анатольевич, не говоря ни слова, просто развернул перепугавшегося Рому к себе, захлопнул дверь и повернул ключ в замочной скважине. Ромка, обомлев от страха, покосился на ключ, торчащий из замочной скважины, и, собравшись с духом, прошептал своим хриплым мальчишеским шепотом:

— Север Анатольевич, отпустите... У меня живот болит, — Рома даже не надеялся, что Север Анатольевич действительно разрешит ему идти, но все-таки попробовал высвободиться из его хватки; однако жалкая попытка Ромы, как и следовало ожидать, не только не увенчалась успехом, но еще и привела к тому, что Север Анатольевич, схватив Рому уже обеими руками, силой усадил его за парту и заявил, нависая над бедным перепуганным мальчишкой аки коршун:

— Я не выпущу вас из класса, Рома, пока вы не изучите мой предмет как полагается!

Ромка совсем сник: мало того, что ему придется читать, да еще и не книжку с картинками, а скучный учебник по начальной военной подготовке, так еще и Север Анатольевич вдруг назвал его по имени, а не по фамилии, как обычно Снейпиков называл учеников, чем окончательно напугал несчастного мальчишку. Ромка бросил последний взгляд на запертую дверь — так узник с тоской глядит на дверь своей темницы — и, вздохнув, уставился в раскрытый учебник, стараясь не обращать внимания на странный взгляд Севера Анатольевича.