Всё бывает в первый раз (джен)

Средняя школа имени космонавта-героя Юрия Хогвартова готовилась к празднованию Нового Года. Нет, старая пластмассовая елка все еще пылилась на складе, из спортзала еще не убрали маты, а его окна еще не обклеили снежинками, вырезанными из чайной бумаги, но с самого утра унылое грязно-желтое здание школы полнилось предпраздничным волнением. В вестибюле гомонили младшеклашки, наряженные зайчиками и снежинками (зайчики все сплошь были в шортиках, надетых на колготки, а снежинки — в юбочках из марли). Родители, которым, казалось, тоже передалось предновогоднее возбуждение, беспрерывно подтирали своим детям носы, оправляли им бантики и галстуки-бабочки. Учительница младших классов бежала через вестибюль с облезлым костюмом Снегурочки, и костюм этот, несмотря на свою облезлость, всем без исключения младшеклашкам казался просто чудесным. Среди старшеклассников тоже царило волнение, которое набирало обороты и уже начинало смахивать на сумасшествие: в школе готовился вечер, из-за чего девочки спали на бигудях, выпрашивали у мам и старших сестер туфли, учились танцевать и сходили с ума от мысли «а вдруг меня никто не пригласит на медленный танец?», а мальчики варили футболки в баке для белья и всеми правдами и неправдами раздобывали широкие цветастые галстуки и красные носки. Накануне стало известно, что в этом году на вечер станут пускать восьмиклассников; эта новость мгновенно облетела школу и привела восьмиклашек в настоящий восторг, смешанный с паническими мыслями о том, что «мне нечего надеть» и «а вдруг я облажаюсь перед старшеклассниками?».

Об этом думала ученица восьмого класса «А» Герминэ Гренджирян, стоя на линейке в вестибюле и вполуха слушая монотонный голос классной руководительницы и завуча школы по воспитательной части Минервы Ибрагимовны. Как обычно, Минерва Ибрагимовна начала с проверки формы, и, как обычно, первым досталось Давиду Малфоядзе, который на этот раз щеголял джинсовой курткой «на поясе».

— Мне ее папа привез из Болгарии, — заявил Малфоядзе в ответ на вопрос Минервы Ибрагимовны, почему он не в форме. Сразу же по всей линейке пронесся шепоток, что «папа Давида каждое лето ездит заграницу».

— Ну и что, — пробурчал Рома Визлин, за чьей спиной Герминэ пыталась спрятаться от неодобрительного взгляда классной руководительницы. — А мой папа каждое лето День ВДВ отмечает…

Ученики, слышавшие реплику Ромы, прыснули со смеху, но тут же резко замолчали из-за окрика Минервы Ибрагимовны:

— Визлин! Где твой пионерский галстук?

Минерва Ибрагимовна обращалась к Роме, но, услышав фамилию «Визлин», по струнке встали и его старшие братья, Федя и Жора, и даже его младшая сестренка Женя.

— Венера Ибрагимовна, — заканючил Рома привычным виноватым тоном безнадежного двоечника, — я его постирал… — на самом деле галстук лежал у него в кармане, скомканный и замызганный, и Рома, затравленно глядя на горжетку Минервы Ибрагимовны, зачем-то теребил его в кармане, пока классная руководительница не велела ему:

— Вынь руки из карманов!

Рома руки послушно вынул, но тут же принялся теребить застежку-молнию на модной, «через плечо», сумке Герминэ, продолжая смотреть на лисью горжетку Минервы Ибрагимовны. Горжетка эта, которую Минерва Ибрагимовна надевала каждую зиму с самого начала своей педагогической деятельности, неизменно зачаровывала Рому: он смотрел на лапки несчастной лисы, на ее морду, и стеклянные глаза будто гипнотизировали мальчишку, отчего он никогда не мог собраться и правильно ответить урок. Вот и сейчас он смотрел в пустые стеклянные глаза горжетки и нудил что-то про стирку и про галстук, а сам думал — неужели это настоящие глаза?

— …но не постирал, потому что у меня заболел живот, — закончил Рома, не отрывая взгляда от горжетки, которая шевелилась, как живая, когда Минерва Ибрагимовна неодобрительно качала головой или нервно поправляла очки на своем длинном остром носу.

— Да у него вечно живот болит! — хохотнул кто-то из одноклассников — и был прав, потому что Рома с удивительным упорством использовал это нелепое оправдание во всех случаях жизни: когда хотел отпроситься с урока, когда не хотел списывать с доски, когда не мог забраться по канату на физкультуре, когда оправдывался за несделанное домашнее задание… Справедливости ради нужно заметить, что Рома не всегда кривил душой и живот у него действительно часто болел — то ли из-за его впечатлительной натуры, то ли из-за вечно «вчерашнего» борща, которым гражданка Визлина имела обыкновение кормить свое многочисленное прожорливое семейство.

Наконец традиционная экзекуция Ромы была закончена, он по-детски пообещал, что больше так не будет, опять назвав Минерву Ибрагимовну «Венерой», и классная руководительница переключилась на одну из старшеклассниц, а Герминэ от греха подальше совсем спряталась за спину Ромы. Герминэ постоянно вырастала из школьной формы; к ее счастью, мама покупала форму с расчетом на «два учебных года», благодаря чему Герминэ гордо ходила по школе в модном мини, заслужив среди одноклассников почетное звание «хипповой девчонки».

— Ребята, — сказала Минерва Ибрагимовна, достав из рукава своего пестрого крепдешинового платья носовой платок и быстро-быстро вытирая им очки; надо заметить, что этим же носовым платком Минерва Ибрагимовна вытирала и руки от мела, и учительский стол, и даже свой крокодиловый ридикюль из искусственного крокодила, поэтому не было ничего удивительного в том, что глаза Минервы Ибрагимовны вечно слезились. — В нашем классе произошло ЧП. Ваша одноклассница, Сима Паркинсон, подговорила других сбежать с уроков и пойти в кино на французский фильм! — словосочетание «французский фильм» Минерва Ибрагимовна произнесла с таким обличающим пафосом, что простак Рома решил, что фильм этот, наверное, какой-то уж очень страшный, вроде «Фантомаса». — А ведь Сима — председатель совета отряда! Давайте сейчас всем классом решим, как мы поступим. Может быть, нужно довести это дело до высших инстанций… — Минерва Ибрагимовна указала глазами на потолок, и Рома невольно посмотрел наверх, недоумевая, почему дело с Симой Паркинсон нужно доводить до кабинета химии.

— Зачем же до высших инстанций, — возразил чей-то приятный голос — Герминэ, все еще прятавшаяся за Ромой, не могла разглядеть говорившего. — Оступившегося товарища нужно не осуждать, а помочь ему встать на путь исправления.

Герминэ, в которой любопытство взяло вверх над осторожностью, выглянула из-за спины Ромы и увидела красивого молодого человека, который стоял рядом с Минервой Ибрагимовной и ласково улыбался ученикам. Девочки возбужденно зашептались.

— Познакомьтесь, это Рэм Александрович Люпин, ваш новый старший пионервожатый, — сказала Минерва Ибрагимовна, явно взволнованная появлением молодого мужчины не меньше своих учениц. — Он будет помогать нам в проведении вечера. Я попросила его присутствовать на линейке, чтобы решить, как нам поступить с Симой Паркинсон.

Герминэ пропустила слова Минервы Ибрагимовны мимо ушей, с любопытством рассматривая старшего пионервожатого; этим же, судя по всему, были заняты и все остальные девочки, потому что Герминэ слышала, как старшеклассницы, стоявшие в соседнем ряду, начали шептаться:

— Смотри, смотри, у него клеши от колена!

— И рубашка приталенная! Какой он хипповый…

— Ой, смотри, у него на руке электронные часы!..

— Туфли на платформе…

— А сколько ему лет?

— Я слышала, что двадцать…

— Ой, такой ста-а-арый… — девочки явно были разочарованы.

— Может, у него даже есть жена!

Герминэ рискнула вмешаться в разговор старшеклассниц.

— Нет у него жены, — шепнула она им убежденно, — он же не носит обручальное кольцо!

Девочки, успокоенные таким неопровержимым доказательством, как отсутствие обручального кольца, снова принялись обсуждать «хипповый прикид» обольстительного старшего пионервожатого, а Минерва Ибрагимовна тем временем вводила Рэма Александровича в курс дела, применяя при этом такие высокопарные старинные выражения, что Герминэ всякий раз морщилась.

— Вот только сама Сима что-то опаздывает, — сказала Минерва Ибрагимовна, опять принявшись трясущимися руками протирать очки. Словно в ответ на ее слова входная дверь школы — тяжелая, выкрашенная черной краской, на исполинской ржавой пружине — медленно открылась, и в вестибюль степенно ввалилась толстая женщина в какой-то невообразимой шляпке с перьями и в столь же невообразимом пальто, которое едва не трескалось на ее необъятной груди и не менее необъятных бедрах. За собой женщина тащила маленькую толстенькую рыжую девочку, которая шла за нею с выражением обреченной покорности на лице — так, должно быть, иудеи отправлялись в египетское пленение.

— А вот и вы, Сусанна Соломоновна! — воскликнула Минерва Ибрагимовна, с опаской отступая от женщины в шляпе, которая надвигалась на нее своей могучей грудью и дышала так, точно готова была взорваться — что, впрочем, было недалеко от истины.

— Сусанна Самуиловна, — поправила ее необъятная женщина свирепо.

— Рэм Александрович, Сусанна Самуиловна — бабушка Симы, — сказала Минерва Ибрагимовна, продолжая отступать от женщины в шляпе, — и член родительского комитета восьмого «А» класса.

— Не слушайте вы эту женщину! — заявила Сусанна Самуиловна с каким-то агрессивным пафосом, тыча пальцем по направлению к опешившей Минерве. — Я Симочке не бабушка, я ей — мать, отец и хлеб с маслом! — Рома удивленно посмотрел на бабушку Симы, удивляясь, как эта толстая шумная женщина может быть хлебом с маслом. А Сусанна Самуиловна тем временем перешла в наступление: — Што вы хотите с этого ребенка? У девочки никогда не было родителей! И што же, ей теперь через это умереть? Што, мне теперь убить ее досмерти? — надо сказать, родители у Симы Паркинсон, разумеется, были живы-здоровы и обретались сейчас в земле обетованной; но бабушка Симы, пережившая войну, репрессии и половину своих соседей по коммунальной квартире, не пожелала покинуть родину и — то ли из патриотизма, то ли из-за природной вредности — не позволила увезти внучку в Израиль.

Рэм Александрович, оглушенный громовым голосом Сусанны Самуиловны, закаленной в коммунальных баталиях, попытался возразить:

— Поймите, Сусанна… э… Самуиловна, мы совсем не хотим наказывать Симу, — Сусанна Самуиловна повернулась к нему, и теперь уже настала очередь Рэма Александровича отступать от ее угрожающе колышущейся груди. — Мы лишь хотим указать ей правильный путь…

— Правильный путь! — фыркнула Сусанна Самуиловна, оглядев старшего пионервожатого с головы до ног. — Молодой человек! Или вы товарищ Ленин или совсем поехали крышей? Што вам с этого французского фильма? Таки если он совсем дрянь, не крутите его в кинотеатрах!

Сима, всё это время стоявшая с прежним выражением вековой тоски на лице, подергала бабушку за руку:

— Бабушка, ну хватит… Бабушка, пойдем уже…

Эта слабая попытка была пресечена резким:

— Молчи, Симочка, холера тебя возьми!

Рэм Александрович заметно вздрогнул от окрика Сусанны Самуиловны, но все-таки решился на еще одну попытку:

— Я не утверждаю, что фильм… э… плохой. Но дети могли там увидеть…

Сусанна Самуиловна подбоченилась.

— И што это Симочка могла увидеть в французском кино, чего этот вундеркиндер за тринадцать лет не нагляделась в коммунальной квартире?

Рэм Александрович поперхнулся словами и замолчал, умоляюще взглянув на Минерву Ибрагимовну. Та, хоть и опасалась возражать Сусанне Самуиловне, все же пришла на помощь пионервожатому:

— Поймите, Сусанна Самуиловна! Ребенку в ее возрасте… — Минерва смутилась и принялась вытирать свои очки еще тщательнее, — …наблюдать за отношениями мужчины и женщины…

— Хм! — грудь Сусанны Самуиловны, всколыхнувшись, переместилась обратно к Минерве Ибрагимовне. — И што вы прикажете ей делать? Наблюдать за отношениями мужчины и мужчины?

Рэм Александрович заметно покраснел.

— Бабушка, ну пойдем, — опять подала голос Сима, дергая Сусанну Самуиловну за руку.

Минерва Ибрагимовна уже явно жалела, что вызвала бабушку Симы в школу, и не знала теперь, как от нее избавиться; нервно запихнув носовой платок обратно в рукав, она оглядела учеников и использовала последнее средство:

— Ребята, давайте вместе решим, как нам поступить. Кто хочет высказаться?

Гомон, царивший среди учеников, смолк в одно мгновение, и в вестибюле воцарилась гробовая тишина. Школьники переглядывались, с опаской посматривая на бабушку Симы, которая стояла перед ними, подбоченившись, и ее бурно вздымающаяся грудь не предвещала ничего хорошего. Никто не хотел говорить первым — одноклассники Симы уже не раз оказывались свидетелями гнева ее бабушки, чей приход всякий раз был чем-то средним между набегом варварских орд и стихийным бедствием. Наконец Рома Визлин, к изумлению одноклассников, поднял руку. Минерва Ибрагимовна посмотрела на него почти с благодарностью.

— Да, Рома? — сказала она. — Говори, не стесняйся.

Рома опять уставился в стеклянные глаза горжетки, переступил с ноги на ногу, тяжело вздохнул и прогудел в нос:

— Венера Ибрагимовна, можно я домой пойду? У меня живот болит…

Сердитый ответ Минервы Ибрагимовны потонул в дружном хохоте.

Когда классной руководительнице удалось, наконец, угомонить учеников (в чем, к слову сказать, была немалая заслуга бабушки Симы — вернее, ее громового голоса) и спровадить Сусанну Самуиловну, она снова вытащила из рукава свой платок и сказала, в очередной раз протирая очки от одной ей видимых пятен:

— А теперь, ребята, давайте обсудим школьный вечер. Я уже попросила нашего завхоза, Аркадия Филипповича, достать елку со склада, но нам нужно освободить спортивный зал и вынести музыкальные инструменты из пионерской комнаты. Я попросила вашу преподавательницу по биологии освободить вас от урока, поэтому мальчики сейчас пойдут готовить спортивный зал, а девочки — делать новогодние украшения. Я попрошу вас, Рэм Александрович, — она повернулась к старшему пионервожатому, который уже немного оправился после атаки Симиной бабушки и даже смог вежливо улыбнуться Минерве Ибрагимовне, — проследить за нашими мальчиками. Знаете, — доверительно сообщила Минерва, понизив голос, — некоторые из учеников старших классов имеют привычку уединяться в туалете… и курить!

Напрягшийся было Рэм Александрович перевел дух.

— Не беспокойтесь, Минерва Ибрагимовна, — сказал он, все еще немного краснея, — уверен, мы с ними подружимся.

Рома опять поднял руку.

— Ну что тебе еще, Рома? — спросила Минерва Ибрагимовна раздраженно.

— Мы не успеем за один урок, Венера Ибрагимовна, — сказал Рома. — Можно мы не пойдем на НВП?

— Нет, Рома, Север Анатольевич не отпустил вас. Он сказал, что вы и так не успеваете по программе.

По всей линейке пронесся разочарованный стон.

— Не хочу идти к Северу Анатольевичу, — пробурчал Рома. Малфоядзе тут же подхватил, кривляясь, как шакал из «Маугли»:

— А мы пойдем на Север, а мы пойдем на Север!..

Минерва Ибрагимовна строго оглядела учеников.

— Как вам не стыдно! — сказала она. — Неужели вы не понимаете, как вам повезло с таким преподавателем, как Север Анатольевич. Вы знаете, откуда у него такое имя? Его отец был полярным летчиком!..

Старшеклассники снова захихикали: «Папа был летчик!..»

— Ну и что, а мой папа был десантником, — пробурчал Ромка себе под нос.